“Просто не открывай глаза, прежде чем сосчитать до десяти.”
Он вновь открыл глаза в надежде на мизерные изменения. Только вот ничего не изменилось, все та же поглощающая пустота.“Я едва помню касания твоих рук. Как они танцевали на моем теле, пробегая по моим шрамам.”
С каких пор он так любит кофе? Началось ли все это с того самого момента их знакомства?***
Ледяные крупные капли дождя агрессивно таранят лобовое стекло машины, вынужденно остановившейся возле светофорного столба. Однако водитель даже и не думает привести в действие умные приспособления, предназначенные специально для таких случаев, — стеклоочистители. В салоне автомобиля приглушенно играет без остановки звучащая на музыкальных каналах «попса» — это парень слышит на стыке смены мелодии в наушниках. Чонгук, конечно, подозревал, что в Сиэтле без пробок не обойтись, но как назло, такси ловит каждый светофор, казалось бы, загорающийся зеленым цветом раз в десять минут. Таким образом, из аэропорта до нужной улицы парень добирался порядка полутора часов, когда пешком он наверняка бы управился за час. Аудиодорожка на плеере сменяется под раскаты грома, прямо в тот момент, когда Чон, доставая чемодан и благодаря водителя за поездку без происшествий, хлопает дверью багажника автомобиля. Где-то здесь Чонгука должен встретить парень азиатской внешности, чтобы провести его в новое временное место жительства, но все, кто попадается на глаза, — люди европейской внешности. — Чон Чонгук? — слышит у себя за спиной мелодичный мужской голос, потому оборачивается, обращая все свое внимание на высокого парня с выкрашенными в розовый цвет волосами. У того весьма приятная глазу внешность: мягкие черты лица, прямой нос, миндалевидные глаза и пухлые губы. «На девчонку похож», — наверняка сказал бы какой-нибудь почитатель брутальности, грубой щетины и горы мышц на теле, и в целом типичные атрибуты, какие «должен иметь каждый мужик». Чонгук отвечает кивком. — Меня зовут Ким Сокджин. Мы с тобой списывались по поводу квартиры, помнишь? — парень вновь кивает. — Я ведь упоминал, что жить ты будешь не один, — вставить слово Чон не успевает, потому что парень сразу продолжает: — а с еще двумя людьми. Это пентхаус, и один из этажей занят мной; на другом этаже три спальни — одна из них твоя — и гостиная с кухней и ванной комнатой, так что места для твоего обитания, думаю, будет достаточно. — А почему… Чонгуку, как и в прошлый раз, слова вставить не дали. Но, к счастью для парня, полностью вопрос озвучивать не пришлось. — Сдаю комнаты по той причине, что живу один, а одного этажа для «поспать» мне хватает сполна. Да и кто не хочет заработать пару лишних тысяч, — рот Сокджина, до сего момента без остановки говорящий, растягивается в лукавой усмешке, на что Чон отвечает едва вздернутыми уголками губ. Буквально пять минут спустя Сокджин проводит младшего (за это время они успели поговорить о всяком-разном, не забывая про вопросы о возрасте) до железной двери квартиры, торжественно вручая связку ключей — от всех входных замков, и один отдельно — от двери в «его» комнату. А затем, кинув простое «До встречи», скрылся на лестничной площадке. Чонгуку, на самом деле, волнительно входить в квартиру, ведь ожидать можно чего угодно, да и он вовсе не знает, кто может в данный момент там присутствовать. Темноволосый сводит брови к переносице, прогоняя из мыслей все «а если», и несильно дергает за ручку двери, никак не ожидая, что та может быть открыта. Ну ясное дело, нормальные люди входную дверь закрывают. Задавать вопрос о наличии кого-либо дома Чон не стал — прилично громко хлопнул дверью, оповещая о своем прибытии. Реагируют почти моментально. Это слышно по возникшему в одной из закрытых комнат кряхтению и чертыханию всего, на чем стоит свет. Дверь не спеша распахивается, а на пороге показывается женская фигура, явно ниже ростом самого Чонгука. Минута, две, пожирающий интересующийся взгляд и: — Что за персонаж? — вопрос задан явно ему, но понимание этого приходит только спустя пару секунд, как и понимание того, что к нему обращаются вовсе не на английском, а на родном корейском языке. — Чонгук, — негромко отвечает темноволосый, оглядывая стены просторного коридора в стиле лофт: кирпичные стены нарочно местами не содержат в себе единый цвет, а сочетают целую линейку рыжего и бежевого оттенков, пол устилает наверняка дорогой ламинат светло-серого цвета. На стенах кроме одинокого постера с беспорядочным сочетанием нескольких шрифтов на нем (как кирпичи на стенах, ей богу) ничего нет. Не самая лучшая комбинация цветов в интерьере, но для временного места жительства весьма сносно. Да и ему ли судить. — Это ты займешь третью комнату, да? — ответом служит кивок. — Тогда понятно. Две комнаты занимаем мы с братом, но его пока нет дома, к счастью или к сожалению — решай сам. Ах да, и еще, меня зовут Юнджи, — спустя пару секунд, вдоволь насладившись ароматом кипариса и ветивера, исходящим от парня, что стойким шлейфом заполнил коридор и гостиную, Юнджи усмехнулась и скрылась за дверью комнаты. Вроде ничего особенного не случилось. Обычный разговор двух новоиспеченных соседей, но что-то Чонгука заставляет уйти в недолгие раздумья, пока он направляется к единственной оставшейся запертой комнате. Щелчок замочной скважины, и парень оказывается во внушительно просторной комнате с высокими натяжными белоснежными потолками и выкрашенными в темно-серый цвет стенами — это он успевает заметить буквально за две секунды пребывания здесь. Следом за основными чертами комнаты в глаза бросается большая просторная кровать на выступающей невысокой платформе черного цвета, явно предназначенная для человек четырех, если не больше; в тон кровати в комнате есть шкаф-купе, где он обнаруживает напольную черную вешалку с множеством других висящих на ней. Чонгук уже был готов восторженно пищать только от этих предметов интерьера, как все его внимание переключилось на пульт, явно не от телевизора — тот лежит на черном комоде под самой плазмой. Ткнув на одну из цветных кнопок, парень на какое-то мгновение выпадает из мира сего: светодиодная фиолетовая подсветка освещает большую часть выступающих в комнате частей, а мягкий свет от нее завораживающе растекается по помещению, откидывая плавную тень от торшера на прикроватной тумбочке. В этот момент хотелось поблагодарить Сокджина и всех тех людей, какие приложили руку к созданию подобного шедевра. Ведь Чонгук заядлый эстет и чертов перфекционист со странными наклонностями. Время близилось к ночи, но Чонгук этого упорно не хотел, не желал замечать, проводя битый час за размещением в еще необжитой никем ранее комнаты — парень спрашивал у Сокджина между прочим. И, что странно, за все эти минуты он не слышал более никаких звуков в квартире, словно находясь здесь единственным одушевленным предметом. «Возможно, здесь хорошая звукоизоляция», — думается Чону, заставляя его хмыкнуть. Безусловно, он был бы рад, окажись оно так. Дело даже не столько в том, что он, жаждущий уединения, никак не хочет идти на контакт с новыми сожителями, сколько в том, что он все еще является парнем со странными наклонностями. Странными для окружающих, что имеют привычку вешать ярлыки на любого, кто не будет соответствовать их идеалу морали и жизненных ценностей. С такими людьми Чонгуку говорить не о чем, таких он избегает. Пытается, по крайней мере.***
На улице уже давно глубокая ночь, а ее прохлада стремительно наполняет комнату сквозь приоткрытую форточку. Периодически слышны проезжающие под окнами автомобили и звуки капель с крыши, что бьются об окно с порывом несильного ветра. Желание выйти на улицу и насладиться ночным городским спокойствием почти достигает апогея, как из коридора начинают доноситься непонятные слуху слова и шорохи, а следом хлопок входной двери. Чонгук только хмурится и снова утыкается взглядом в книгу на английском языке, бегло пробегаясь по строчкам. Парень потирает пальцем книжный переплет, перелистывая очередную страницу, на которой некогда были оставлены какие-то пометки, зачеркнутые номера страниц, подчеркнутые слова, наверняка ранее казавшиеся прошлому владельцу чем-то безоговорочно важным. Руки. Кожа. Путь. Условие. Найти связь между этими словами, как и логическое объяснение причине выделенных слов, не получалось. Чону казалось, что человек, оставлявший все эти пометки, свихнувшийся фетишист, не иначе. Темноволосый не замечает скорое течение времени и вновь наступившее затишье в квартире, потому проводит за прочтением еще несколько добрых десятков минут. Затекшие из-за неизменного положения конечности неприятно пульсируют, когда Чонгук встает со все еще заправленной черным покрывалом кровати. Брови в удивлении ползут вверх, стоит глазам зацепиться за циферблат будильника, привезенного Чонгуком удобства ради. Время близится к половине четвертого утра, а парень еще ни разу не покидал комнату после приезда. Выходить посреди ночи казалось идеей абсолютно нормальной, ведь обычно в такое время все спят, а душа вольна и падка на любые желания, взбредшие внезапно куда-то в черепную коробку. Чон даже не подозревал, что дверь в одну из комнат может быть открыта по случайности, а в ней, освещаясь лишь синими светодиодами, подобными тем, что у Чонгука в комнате, может лежать на кровати парень и пускать кольца дыма в воздух. Выглядело это бесподобно: сизые от цвета подсветки клубы дыма витиевато вздымаются к глянцевому потолку, развеваясь в воздухе, а человек, создающий такую «картину», лежит на белоснежных простынях, положив предплечье под голову и позволяя освещению прорисовывать плавные черты лица, острый подбородок, растрепанные от многочисленных взлохмачиваний волосы. Парень находит свое наглое, неприкрытое ничем разглядывание незнакомого силуэта чем-то порочным, интимным, запретным. Но атмосфера увиденного заставляет удары сердца участиться, а кадык неловко вздрогнуть. Разумным Чонгук считает побыстрее скрыться в ванной комнате, чтобы привести себя в относительный порядок, а затем наконец пойти дать передохнуть своему организму от резкой смены обстановки, часовых поясов, да и просто от мыслей, которых за последние сутки накопилось более чем достаточно. И нет ничего странного в том, что запечатленная в памяти картинка – лежащий на кровати парень в завораживающем синеватом освещении с развевающимся в воздухе сигаретным дымом – остается перед глазами и все время, проведенное под душем, и всю ночь, даже во снах.***
Этой ночью погода не щадила жителей города от слова «совсем». Было холодно даже с учетом плотно закрытых окон и теплого одеяла, под которым сейчас покоилось тело парня. Вернее, не покоилось вовсе — без остановки крутилось волчком, сминая простыни, в поисках удобной позы для сна. От постоянных таких переворотов волосы Чона, некогда небрежно разбросанные по подушке, превратились в гнездо похлеще тех, что на деревьях. Выглядело, наверное, комично. В конце концов, он лениво скатывается с черных атласных простыней, утягивая за собой одеяло, порядком смягчающее приземление на твердый пол. Чон, конечно, старается украсть у сна еще пару минут, но нещадно дробящий вибрацией тумбочку телефон будто назло не хочет успокаиваться, потому ему приходится выбираться из зоны комфорта — кокона из одеяла — и принять чей-то там звонок: — Кем бы ты ни был, я убью тебя в темном переулке при первой возможности, — сонно бубнит темноволосый, слыша заразительный смех и какие-то посторонние визги, явно человеку не принадлежащие, в ответ. — И тебе доброго утра, — собеседник по ту сторону прочищает горло от кашля, продолжая: — Я надеюсь, ты хорошо освоился там, в Америке этой. — Если ты звонил только из-за этой фразы, то мог бы подождать еще пару часов, пока я высплюсь, — понимая, что закрыть глаза и так же мирно погрузиться в сон не получится, Чону ничего не остается делать, кроме как соскрести себя с твердого пола и окончательно очнуться от сонного состояния. — И только не говори, что ты звонишь не через мессенджер, — Чонгук хмурится, внимая тишину на том конце провода. — «Ты чертов идиот, Ким Намджун», — раздается в динамике спустя пару секунд молчания, — я угадал? — Ты чертов идиот, Ким Намджун, — парень тяжко вздыхает, ероша темные отросшие волосы свободной рукой. — Знаешь, Чонгук, я… — Я перезвоню позже, — мешкаясь, сбрасывает звонок, беззаботно закидывая мобильник на кровать, где когда-то лежал сам — только сейчас до него доходит, что он лежит не на черных атласных простынях, устилающих мягкий матрас кровати, а на твердом темно-сером ламинате. Воспоминания и чувства слишком свежие для того, чтобы их ворошить. Раны на оболочке и внутри еще не затянулись, из-за этого так больно? Чон надеялся, что переезд поспособствовует избежанию проблем, которых в последние месяцы жизни в Корее было непомерно много. Надеялся, что смена обстановки позволит забыться и начать все по-новому. Но парень сглупил, приняв звонок мобильного. Больно ли ему теперь? Непременно. Спустя какое-то время самокопания, Чонгук кое-как приводит себя в нормальное физическое состояние и адекватный внешний вид, после чего еще какое-то время мнется перед дверью, накрывая холодную дверную ручку ладонью. В коридоре витает запах терпкого кофе и корицы, отчего Чон даже позволяет себе остановиться на пороге комнаты и полной грудью втянуться. Сложно быть падким на ароматы человеком. В одной из комнат слышны звуки включенного телевизора и какое-то невнятное бормотание. Чонгук даже усмехается, когда, оказавшись в проеме гостиной, видит только выбеленную макушку парня, ведь остальная часть тела спрятана за спинкой дивана. — ..Мать ждет, пока детеныш всплывет, — Чон может похвастаться тем, что знает эту передачу на Дискавери и что выпуск этот однажды уже показывали по телевизору в славном городе Пусане, — но напрасно. — Нихуя себе, — парень думает, что уже можно себе признаться в том, что низкий хриплый голос того самого «ночного гостя», который сидит на диване и ведет весьма увлекательный диалог с экраном телевизора, оказался очень приятным для ушей Чонгука. Пробежавшие по спине мурашки тому прямое доказательство. — Ты долго там еще будешь стоять? — парню уже в который раз требуется несколько мгновений, чтобы понять, что обращаются именно к нему, а не к телевизору или цветочному горшку на полке. Чонгук отмирает, встречая на себе незаинтересованный взгляд лисьего прищура. Парень при дневном свете в самом деле выглядит притягательно, даже можно сказать завораживающе эстетически: высветленные и все еще взлохмаченные волосы, бледная для азиатской, к какой он относится, расы кожа, темные, почти чёрные радужки глаз, аккуратный нос, пухлые, но не как у Сокджина, губы, острые скулы, четкая линия подбородка… Чона бы ударить за эту его наглость разглядывания людей неприлично детально, но он правда ничего с собой поделать не может, когда взгляд начинает улавливать всякие положительные черты и изъяны, будь то интерьер какого-либо помещения или лица людей. Брюнет выходит из залипания в раздумьях только когда напротив останавливается светловолосый и хмуро разглядывает его, чонгуково, лицо. Красивый. Парень даже не постесняется сказать, что этот человек — один из наиболее привлекательных, кого блондин когда-либо встречал. А видел Мин достаточно, чтобы позволить себе сравнивать. Стыдно признаться, но светловолосый уже успел заприметить некоторые моменты во внешности парня напротив, до которых уже поставлена цель добраться под любым предлогом. Пускай совершение задуманного окажется трудным в исполнении, он сделает это. — Что за персонаж? — Чонгук уже слышал эту фразу от Юнджи, потому ответ дает незамедлительно: — Чонгук, — озвучив свое имя, Чону удается уловить промелькнувшее на лице второго удивление. Непонятно отчего: то ли имя, прозвучавшее чересчур с корейским акцентом, когда к нему все время "до" обращались на чистом английском, то ли наконец пришедшее принятие того, что «даже в гребанном Сиэтле встречу корейцев», сколько бы от них не бежал. — Интересненько. И все, ни слова больше. Парень просто в развалочку прошел мимо Чонгука, оставляя за собой на душе непонятный осадок. Не обидно, нет. В этот момент темноволосый чувствовал неопределенность и только. Стоять истуканом посреди гостиной — такой себе вариант, но он не растерялся, вспомнил свое первоначальное направление и, «на всякий» выглянув в коридор, пошел в ванную комнату. Ночью здесь все детально рассмотреть не вышло, парень был слишком уставшим после приезда на новое место, но сейчас, на свежую голову, взгляд цепляет всякую приводящую в приятное удивление деталь, скрупулезно выискивая надуманные изъяны вроде неточных стыков черных холодных плит на полу или неровно размещенной полки на стенах. Чонгук всегда считал, что ванная комната — чистилище души, одна из самых важных комнат, интерьер которой требует тщательного подхода к делу, выбору различных сопоставимых деталей и общих черт. Монохром — главное отличие этой комнаты от остальных (в каких парень уже побывал). Черная плитка на полу и на стенах содержит впечатанный незамысловатый узор с рандомными завитками и, кажется, беспорядочно выбранными каллиграфическими буквами; обыкновенная белая раковина не отвлекала внимание на себя, пусть и была светлой тут только она и еще пара-тройка вставок на черном шкафчике с глянцевым покрытием; матовое стекло душевой кабины, коей являлась блестящая от влаги и света металлическая полка с несколькими разноцветными бутылочками от шампуня и квадрат один на один квадратный метр без подложки, но с сетчатым сливом в полу, местами запятнано каплями воды, собирающимся в одну мокрую неровную дорожку. Зеркало, безусловно, тоже имело место быть, но нежелание подходить к нему, а уж тем более заглядывать, было предельно высоко. Ничего нового Чонгук для себя не обнародовал бы: свежие и не очень шрамы смещаться или бесследно пропадать не желали, а глубокие царапины ничтожно медленно стягивала кровяная корочка; разве что рассыпанные по телу гематомы расплывались на бледной коже уродливыми темно-фиолетовыми кругами. Помимо физического, сколько дней уже прошло, сколько раз парень связывался со своим психологом — психическое состояние оставляло желать лучшего. Чонгук убит морально и физически истерзан. Оставшиеся в близких кругах люди настойчиво советовали уехать куда-нибудь, где воспоминания не будут преследовать на каждом шагу, вспарывая острыми лезвиями без конца кровоточащее сердце. В день уезда Чонгук посетил лишь два места в родном городе — могилу матери на закрытом кладбище и ту кофейню на окраине, ставшую вторым (если не первым) домом. Чувствовал ли он стыд, когда покупал билеты в аэропорту на ближайший рейс, перед единственными оставленными тут друзьями? Нет. Больно ли было с тоской смотреть на мерцающие пред глазами картинки запечатленных надолго в памяти родных закоулков, одиноких заведений, наполненных теплом и уютом в пасмурный или неудавшийся день? Нет. Верил ли Чонгук, что в дождливом Сиэтле все может измениться в лучшую сторону? Определенно. Положение событий, набиравших сугубо негативный оборот, в жизни парня предрасполагали покинуть город, а затем и страну сразу же, как только совершеннолетие освободит его от оков четких рамок дозволенного. Чон Чонгук устал терпеть. Ему бы счастливую семью, принимающую с поддержкой в трудные моменты, добровольно выбранный факультет в университете, встроенные на годы вперед перспективы и миловидную девушку под боком, а не вот это вот все. Но выбор ему никто не предоставил, лишь грубо швырнули лицом в грязь, заставляя давиться горькими отчаянными слезами.