Шелкопряд

Сегодня Изая надел черный костюм. Обычно он не делает этого — слишком тесно, слишком душно, слишком официально, но это особенный день, и поэтому ткань угольного оттенка сидит как нельзя лучше. Мужчина поправляет воротник дорогой рубашки, берёт букет искусственных гвоздик и заказывает такси до ближайшего кладбища. Сегодня Изая хоронит друга. Кишитани Шинра в этот дождливый день необычайно молчалив, а люди вокруг него на редкость печальны. Сегодня он — фарфоровая фигура, выплавленная из горя и утопленная в красном бархате. Пропитанная ароматом шелкопряда. Изая ощущает его, отдавая дань и касаясь губами холодной окоченевшей кожи лба. Так пахнет утонченный женский парфюм, что въелся в шелк платья. Так пахнут нежные завядшие лепестки, едва тронутые гнилью. Изая прикрывает трепещущие веки. Селти, в своем черном струящемся платье и тонкой накидкой на хрупких понурых плечах, касается дрожащими пальцами этого смертного изваяния, содрогается в беззвучном плаче и склоняется ближе, нежной дымкой скользя по чужим опущенным векам. У него след от петли на шее. У неё — ничего выше. Стоя в стороне, наблюдая и чувствуя, как рассыпается нечто важное, Изая думает, что это неправильно. Что её губы в этот болезненный день должны принадлежать не ему одному. Он кидает горсть земли на дубовую клетку его друга и хочет сделать хоть одно доброе дело. Помочь проститься. Вечером он надевает старый черный дождевик и новые перчатки. Берёт лопату и отправляется на ближайшее кладбище. Шинра, его дорогой и единственный Шинра, сегодня необычайно недвижим. Усаживая его на диван в своей квартире, Изая чувствует, как пронизывает морозную атмосферу квартиры запах сырой земли. Ощущает ещё один на своих руках — теплый и трепещущий. Он опускается рядом и вдыхает. Наклоняется ближе, втягивает пропитанный удушливой смертью воздух и оставляет горячий след выдоха на покрытой синяками шее. Берёт за руку, потирает чужие пальцы. При жизни он не посмел бы сделать это. Но не сейчас. Шинра слишком холоден, так мертвецки тверд, но несравненно прекрасен. Изая смотрит на тонкие черты, на замершие в спокойствии губы и кожу, что светится изнутри воистину лунным светом, приковывая взгляд. Смотрит, как контрастирует синевато-мраморная белизна с черной кожей дивана. Шинра ничего не говорит, не морщится от отвращения, не усмехается притворно-ласково. Изая чувствует, что сейчас они ближе, чем когда-либо. Изая чувствует ещё что-то, но он не в силах понять. На лице Селти, на её потерянной голове в руках мужчины, застыла маска скорби. Капли формалина стекают с ее лица трогательными слезами, и информатор стирает их пальцами, принюхиваясь к влажным следам на коже. А после оставляет ледяной женский поцелуй на мертвом лбу друга. Удерживая голову, ощущая ладонями сырой холод её ушей, он думает, что всё встаёт на свои места. Изая перебирает волглые рыжие волосы, когда щелкает пультом, растворяя полумрак комнаты яркими цветами выпуска новостей. Его рука касается ткани похоронного костюма доктора, и, судорожно выдохнув, он опускает свою голову на плечо друга. Говорит, глядя в экран: — Как забавно, что мы можем делать это только сейчас. Окутанный запахом шелкопряда, он чувствует себя принятым.