Белое откровение

— Вш-ш, — зашипел принц, дёргая ногой, когда Чонгук прислонил мокрую тряпку к счёсанным ранам на коленях. — Терпите, — тихо ответил он, усердно обрабатывая царапины. — И как только Вас угораздило, милорд… Чимин ничего не ответил, лишь отвёл взгляд в сторону. Его лицо снова окрасилось этим неведомым Чонгуку выражением. Он, как бы сильно ни старался, не мог прочесть задумчивый взгляд принца, а докучать ему разговорами и расспросами хотелось меньше всего. В какой-то степени слуга осознавал всю тягость, что свалилась на плечи Чимина вместе с вестью о женитьбе, поэтому Чон не спешил осуждать его за ночной побег. Наверняка из-за плохого душевного состояния принц и вовсе не ведал, что делает, никак иначе его уход оправдать нельзя было. Какой нормальный человек будет ночью соваться в лес в полном одиночестве? Чонгуков день прошёл в суматохе, присущей и всем предыдущим дням. С приездом королевы Ферелдена весь дворец поднялся на уши: солдатские латы начищены, каждый угол в замке вымыт слугами по нескольку раз, а столовое серебро сверкало ярче солнца. Чонгук подготовил одежду принца для занятий, а когда Чимин отправился в библиотеку, слуга приступил к своим обычным делам. Всё бы ничего, но минувшая ночь не давала чонгукову разуму расслабиться. Из рук всё валилось, он чувствовал себя максимально подавленным. В голове эхом звучали слова чародея. «Мы не увидимся, пока твоя душа столь чиста» И что это, чёрт возьми, должно значить? Он должен испачкать душу? Потерять чистоту? Заплевать свою невинность? Чонгук слишком много думал и, кажется, передумал дюжину вариантов, но от этого не становилось легче. Он ненавидел себя в первую очередь за то, что дал слабину и позволил магу разгадать свои намерения, позволил увидеть свою слабость, прочитать себя, обнажил перед ним свои чувства. Это не было сказано вслух, но чародей оказался настолько проницательным, что, вероятно, заприметил чонгуково неровное дыхание ещё в первую встречу. До того, как сам Чонгук смог это понять. Но, как правило, это было ошибкой. Намывая пол в покоях принца, Чон сдувал с потного лба мокрую чёлку и сыпал проклятия на себя и вообще всех, на кого только поворачивался язык сказать плохое слово. Он думал о Тэхёне и сталкивался то с нежностью, что зарождалась под ключицами, то с непредсказуемыми вспышками ярости, когда хотелось схватить ведро и разбить его о ближайшую стену. Ничто так не сбивало с толку и не приводило в растерянность, как эти чёртовы «качели» на протяжении всего дня. Они создавали необычайное эмоциональное напряжение, которое Чонгук пытался выплеснуть, выполняя много физической работы. Он думал о том, что больше никогда не позволит себе слабость говорить первым о своих чувствах. К сожалению, впоследствии это принесло только боль, к которой он совсем не был готов. С утра его лицо было похоже на разваренное тесто, потому что всю ночь напролёт он не мог остановить поток слёз. Чонгук долго плакал, а потом из-за нагнетающей неизвестности стал злой, как чёрт. Он не понимал, что именно должен сделать, прокручивая в голове последний диалог с магом каждую свободную и даже несвободную минуту. Предаваясь воспоминаниям, он испытывал целую гамму чувств: растерянность, отчаяние, испуг, какую-то непонятную надежду. И было бы правильно добавить в этот список слово «влюблённость», но Чонгук не делал этого, потому что слишком злился. Растерянность обычно побуждает к идиотским поступкам, вот и Чонгук пришёл к выводу: раз его невинность такая огромная помеха для всех, то, наверное, стоило бы поскорее от неё избавиться. Его намерения всегда были чисты, как слеза девственницы, поэтому, скорее всего, именно в этом была причина всех его бед. Принц слишком вымотался за день, с головой погрузившись в занятия, поэтому почти не разговаривал с Чонгуком, пока тот подготавливал мыльню и менял постель после ужина. — Холодно тут, как у ледяного великана в заднице, — пробурчал Чимин, кутаясь в толстое одеяло после водных процедур. — Тогда я закрою двери на балкон, милорд, чтобы… — Нет! — резко остановил его принц, но, заприметив свой резкий порыв, попытался выглядеть расслабленным. — То есть… Нет, не закрывай. — Но Вы же только что сказали, что… — Не важно, что я сказал, Чонгук, — строго произнёс Чимин, пряча от слуги лицо за горой подушек. — Оставь, как есть. — Как пожелаете, — смиренно опустив голову, ответил брюнет, принимаясь гасить факелы. Спорить с принцем не было ни сил, ни желания, хоть и выглядел тот крайне подозрительно. По пути в свою каморку Чонгук заглянул на кухню и умылся, вспоминая, выполнил ли все свои обязанности, дабы его никто не хватился посреди ночи или ранним утром. Дела были сделаны и, несмотря на усталость, мысли продолжали терзать чонгуков разум, не давая расслабиться. Отворив крышку на своём сундуке, парень достал со дна небольшой кожаный мешочек, перевязанный короткой верёвкой из овечьей шерсти, и сунул в карман. Сменив грязную рабочую рубашку на свой простенький тёмно-красный кафтан, он отправился потайным выходом из дворца в город. Уотерполь — столица уотердипоского королевства, самый большой город на северо-востоке. В нём всегда царит такая атмосфера, будто этот город не подчиняется ничьей власти, а является вольным и растёт, как на дрожжах. Когда территория была захвачена королевской династией Пак, выгодное расположение рядом с горами, озёрами и океаном приглянулось первым людским поселенцам, и вскоре город начал строиться, а жизнь в этой местности забурлила. Вторая волна поселенцев пришлась на время спустя сто лет, когда на дальних землях разразилась война между югом и западом. Государственные запасы, центральное святилище и влиятельные семьи переехали из Ферелдена в перспективное поселение Уотердипа. Так и образовался этот чудесный город. Чонгук всегда любил блуждать по улицам, наблюдать за жизнью вокруг и изучать город. Несмотря на то, что он исходил огромное количество мест, каждый раз он открывал что-то новое для себя. Чонгук родился в одной из близлежащих деревень, поэтому Уотерполь всегда казался ему пупом всего мира. Почти двадцать пять тысяч жителей, не считая гостей столицы. Каменные дома, мощёные улочки, морской порт, разные склады, две водяные мельницы, кузни, бойни, лесопилки, башмачное производство и вдобавок бесчисленное количество цехов и ремёсел. Единственный во всём королевстве монетный двор, пять банков и одиннадцать ломбардов. Дворец и кордегардия — у Чона аж дух каждый раз захватывает. Ко всему прочему в городе огромное количество развлечений: эшафот, шестнадцать трактиров, зверинец, театры, два базара и два борделя. И храмы. Чонгук и не помнит даже, сколько их. Много. Но больше всего он всегда глядел на девушек в одном из кварталов. Не то, что перепачканные служанки во дворце, а умытые, ароматные и до одури красивые, бархат и шёлк, корсеты и ленточки, на каждом углу и под каждым фонарём. Они манят пальцами, очаровывают густо накрашенными глазами и влекут приятным запахом. Чонгук и не заметил, как уже стоял у одного из борделей, коих в городе было два. Один, именуемый «Сладкая Аннеке», находился в дорогом престижном квартале неподалёку от дворца. Туда ходила вся знать, богатые купцы, предприниматели и прочая шушера, которая могла себе позволить снять девку за десяток золотых. Другой бордель, что носил название «Фиалка», располагался в бедном районе города и предназначался для людей с более низким статусом. Его посещали в основном солдаты, путники и среднестатистические горожане. Чон ни разу не был в публичных домах, поэтому долго мялся, стоя у входа. У двери на крыльце стояли разноцветные свечи и были разбросаны искусственные лепестки цветов, будто зазывая и не давая пройти мимо. Он вздрогнул, когда два пьяных сослуживца, обнявшись, поднялись по крыльцу и зашли внутрь, громко переговариваясь и смеясь. Опустив руку в карман, Чонгук сжал ладонью мешочек с монетами и нахмурился. «Мы не увидимся, пока твоя душа столь чиста» Качнув головой, брюнет шагнул на первую ступень крыльца, а это значило, что пути назад у него уже нет. Глуша в себе крики здравомыслия, Чонгук потянул ручку массивной двери на себя и вошёл, тут же на некоторое время замирая. В ту же секунду его окружило огромное количество звуков и запахов. Неподалёку играли музыканты, на круглых деревянных стойках танцевали полуобнажённые девушки, за столами, уставленными едой и напитками, сидели как мужчины, так и женщины. В помещении стоял гул от разговоров, пахло различного рода пряностями и царила атмосфера похоти, которую Чонгук не признавал вовсе. Оглядевшись, брюнет попытался взять себя в руки и натянуть более спокойный вид, отодвигая растерянность. За стойкой он заметил женщину в возрасте, разодетую в платья из дорогих тканей, лицо замаскировано под толстым слоем яркой косметики, чёрные волосы с проблесками седины были собраны в причудливую композицию с перьями и заколками. Чонгук сразу догадался, что это, вероятно, хозяйка борделя. Заприметив на себе взгляд парня, женщина посмотрела на него, прищуриваясь и внимательно изучая. На первый взгляд Чонгук не был похож на парня из прислуги, его вид говорил о том, что в карманах имеются деньги, поэтому хозяйка двинулась в его сторону. — Здравствуй, милый, — чуть улыбнулась женщина, двигаясь вокруг Чонгука и внимательно его осматривая, будто акула заприметила добычу и кружила вокруг. — Я впервые вижу тебя в моём святилище. — А вы всех своих посетителей в лицо знаете? — невольно хмыкнул Чонгук, чувствуя необоснованный прилив уверенности. — Грех не запомнить такое сладкое личико, — мягко проворковала женщина, двинувшись к стойке, и махнула рукой, облачённой в шёлковую перчатку, призывая Чонгука следовать за собой. — И как такой очаровательный молодой юноша оказался в месте, где за любовь нужно платить? Разбитое сердце? Чонгук опустил глаза, припадая к высокой стойке, и не спешил отвечать, сглотнув ком в горле. Женщина, не дождавшись ответа, чуть надула губы, окрашенные яркой красной помадой, и открыла огромную книгу, обмакнув кончик пера в чернила. — И что же ты предпочитаешь, солнце? — после какой-то пометки она подняла глаза и уставилась на брюнета. — Девушки у нас все по одной цене. Есть парочка эльфиек, но они в два раза дороже, да и освободятся не скоро, а ещё… — она чуть наклонилась, подставляя ладонь ко рту для изоляции, — для совсем уж извращённых натур у нас есть наги. За отдельную плату. Чонгук опустил бровь, вспоминая, кто такие наги. Кажется, это такие лысые слепые зверьки, он видел такого у одной из служанок. Некоторым нравится приручать нагов и держать в качестве домашних животных. Они послушны и слишком тупы, чтобы доставлять проблемы своим хозяевам. Вдобавок кому-то нравится писклявый голосок этих зверьков: они что-то среднее между визгом и хрюканьем. Чонгук сию же секунду сморщился от отвращения, когда до него дошёл смысл слов бордельмаман. — Ах, да, рыжие у нас чуть подорожали, поэтому… Чонгук задержал дыхание, осознавая, что он на самом деле творит. Он действительно находился в борделе и собирался заплатить за то, чтобы провести время с девушкой. Моргнув, парень убедился, что это не сон и впал в короткий ступор, потому что он действительно, чёрт возьми, делал это. Ему хватило смелости прийти в чёртов бордель и заплатить за чёртов секс. — Я… Кхм… Я не уверен, — пробормотал он, вздыхая. — То есть, понимаете… Я ни разу не был в таких местах, так что… — Какое очарование, — ахнула женщина, взмахнув руками. — Ты сама невинность. — Н-наверное, — заикнулся он, когда уловил слово, которое уже болезненно отпечаталось у него на подкорке. — Стало быть, тебе нужна мягкая и нежная особа. Думаю, Ютта или Шеала придутся тебе по вкусу, — мягко улыбнулась женщина, делая какие-то пометки в своей книге. — Каждая по двум серебряным, двоих могу уступить за три с ограниченным временем. — Так дорого? — нахмурился Чонгук и буркнул, не подумав, через мгновенье невольно покраснев. — Дорогуша, дешевле только девка под фонарём, — сморщилась бандерша. — А от них, скажу тебе по секрету, можно подцепить вшей. Мои девушки умыты и разодеты, как куколки, грех жаловаться. — Учту, — тихо ответил Чон, чуть напрягаясь и отгоняя стыд. — Подожди за столом, через минуту я приведу их, — проворковала женщина, громко захлопнув книгу. Чонгук качнул головой и ринулся от стойки к ближайшему столу, присаживаясь и стараясь не глядеть на девушек, что изящно двигали бёдрами на высоких деревянных стойках, извиваясь в мягком зазывающем танце. На секунду ему захотелось схватиться за голову от осознания собственных поступков, но отказываться от этого было слишком поздно. Если он незаметно сбежит, то будет корить себя в разы сильнее, чем за то, что остался. Дабы отвлечь себя от едких мыслей, брюнет начал рассматривать посетителей «Фиалки». Это были разные люди, разных возрастов и чинов. Кто-то говорил, смеялся, пьянствовал или спорил. — Ну чего, хочешь меня нахер послать? Милости просим, сука, давай, — ругался какой-то пьяный мужик, одетый в солдатскую форму, со своим не менее хмельным товарищем. Видимо, у них состоялся какой-то спор. — Я тебя тогда тоже нахер пошлю, понял? Ну и чего? Обнимемся и вместе пойдём? — Людям для жизни необходимы три вещи: еда, питьё и сплетни, — надула губы пожилая дама, разодетая во всё чёрное и похожая на вдову. — Эта идиотка вечно распускает всякую чушь… — Дубина ты, я тебе так скажу: ежели кто тебе сегодня жопу лижет, завтра за неё и укусит, — еле проговорил пьяный мужик, похожий на бандита. На его колене сидела девушка, обнимая за шею и мягко хихикая. Чонгук поморщился. В голову ему пришло банальное клише «удручённая красавица», он с разочарованием мысленно покачал головой и вздохнул. Во всяком случае, не такая уж и красавица, да и особой удручённости незаметно, может лёгкая растерянность, не больше. — Чего пялишься, молокосос? — рыкнул кто-то из толпы, а Чонгук не сразу понял, что обращались к нему. — Что-то бледный ты, как говно овсяное. Небось заблудился? Чонгук не успел толком отреагировать, как из ниоткуда появилась хозяйка борделя, ведущая за собой двух девушек. Сглотнув, парень поднял глаза, рассматривая их. Черноволосую и кареглазую звали Ютта. У неё был красивый овал лица, да и сама она походила на какую-то Богиню из древних книжек. Лёгкий стан, облачённый в полупрозрачную белую ткань, молочная кожа и очаровательные веснушки на лице. У Чонгука проскочила мысль, что на вид ей не больше шестнадцати, поэтому он поспешил рассмотреть вторую девушку, именуемую Шеалой. Девушка поразила его своей красотой в ту же секунду, как только он взглянул на неё. Локоны светлых волос волнами спускались на плечи, осиная талия перетянута чёрно-белым корсетом, рюши на шёлковых перчатках, длинные красивые ноги и уверенное выражение на очаровательном лице, кричащем о том, что она более опытная, нежели Ютта. Взгляд светлых глаз отдался болезненным кульбитом в груди, потому что Чон вспомнил важную деталь. Когда он впервые увидел светло-сиреневые глаза Тэхёна, то был очарован в то же самое мгновение, как и с этой девушкой. Он качнул головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Точно не здесь и не сейчас. — Ну, что же, выбор, кажется, очевиден, — хозяйка растянула губы в лисьей улыбочке, заприметив на светловолосой девушке продолжительный чонгуков взгляд. Когда Чонгук внёс половину платы в виде одной серебряной, девушка уверенно взяла его за руку и потянула к лестнице на второй этаж, где располагались комнаты. За две монеты ему полагалось полчаса, за дополнительную он мог продлить времяпровождение с этой прекрасной особой, но мысль о том, что ему хватит и десять минут, никак не покидала голову. Что ему делать оставшееся время? Нервно перебирая ступени, он чувствовал, насколько мягкие её ладони и совсем не был против ощутить их на своём теле. Когда девушка прикрыла скрипучую дверь, Чонгук стоял посреди комнаты, не зная, куда себя деть. Кашлянув, он ощутил прилив неловкости и едва контролировал себя, чтобы не раскраснеться окончательно. Присев на край небольшой кровати, он оглядел комнату, которая была не столь большая, вмещала в себя полку со свечами, небольшое зеркало и ветхий на вид стул с кроватью. — Ты заплатил деньги, поэтому, будь добр, обрати внимание на меня, а не на убранство комнаты, — хихикнула девушка, стоя перед ним. — Давай будем меньше разговаривать и займёмся делом, да? Тонкими изящными пальцами она прикоснулась к белой ленточке на корсете, мягко за неё потянув и ослабив вещь. Чонгук сглотнул, ведь как бы сильно он не переубеждал себя, но готов к такому всё равно не был. Он вдруг почувствовал себя в ловушке похоти, но не своей, а чужой, потому что глаза девушки по-лисьи сощурились, она взглянула так, будто оценила Чонгука, пока стягивала с себя тугой корсет. Ещё через мгновенье перед ним предстала обнажённая белёсая грудь без всяких неровностей и растяжек, как у служанок. С нежно-розоватыми бутонами сосков и округлой формой она была действительно ровная и столь красивая, что у Чона пересохло в горле, когда он снова попытался сглотнуть. — А ты действительно мил, — светловолосая прикусила край пухлой губы, двинувшись ближе. — Кажется, мне нужно взять всё в свои руки?

Digital Daggers — Still Here

По мере приближения Чонгук чувствовал, как приятный цветочный запах проникает в его ноздри, поражая обоняние. Несмотря на количество своих предыдущих партнёров, блудница всё равно выглядела так же невинно, её образ казался светлым из-за привлекательной ангельской внешности. Но стоило Чону подумать, сколько мужиков побывало между её ног, как от приступа отвращения мурашки пробежали по спине. Очередной приступ растерянности настиг его в тот момент, когда девушка надавила на его плечи, чтобы он откинулся на спину, и начала развязывать шнурки на его кафтане, обнажая грудь. Чонгук судорожно выдохнул, прикрывая глаза. Никто ничего не сказал, никто не объяснил ему, как справляться с этими взрослыми вещами. Он просто появился на свет, крича и толкаясь, и жил, не понимая, почему чувствует то, что чувствует. И ещё эта чёртова растерянность, больше похожая на повязку на глазах, за которой только неописуемая тоска по едва знакомому чародею и боль от непонимания. И только Чонгук вроде как начал понимать свои чувства, как оказалось, что он ошибался. И на самом деле он не понимает ничего. — Расслабься, ты выглядишь напуганным, — прошептала светловолосая, взбираясь сверху на его бёдра и делая поступательные движения своими. Когда Чонгук невольно потянулся к её лицу, чтобы поцеловать, блудница хихикнула и накрыла его губы ладонью, качая отрицательно головой. Чонгук почувствовал, насколько мягкая ткань на её перчатках. — Никаких поцелуев, сладкий. Он неровно выдыхает, ощущая, как девушка трогает его ладонями, облачёнными в шёлковые перчатки. Гладит его грудь, шею, пытается раззадорить мягкими движениями шикарных бёдер, а Чонгук думает только о своём быстро бьющемся сердце. Нет, оно колотится вовсе не от возбуждения, а от воспоминаний о мягких узорах и переплетающихся метках на чужом лице. Выбеленным локонам, струящимся по щекам. Подсвеченных магическим светом глазах, статной фигуре, облачённой в широкую белую рубаху с длинными рукавами. Эмоции, переполняющие чонгукову сущность без остатка, способность к влюблённости, как и плоды огромного сада, что цветёт лишь благодаря невинному свету этой частицы его души, никто нынче не ценит. Чувства к магу, пронзающие сердце копьями, не знают никакой пощады и не дают даже малейших поблажек, жестоко хватают за воротник и сдавливают лёгкие, и Чонгук, сталкиваясь с душащей реальностью лицом к лицу, пытается не сорваться к двери, чтобы хлопнуть ею и сбежать отсюда в слезах. Чонгуку стало интересно, как звучало его сердце, когда разбивалось. Возможно, никак, потому что в ту ночь в библиотеке он ничего не слышал. Не привлекающий внимания окружающих, совершенно не драматичный звук падающей банки. Словно ласточка, что совсем выбилась из сил, тихо падала вниз. Интересно, услышал ли этот звук Тэхён? То, что Чонгук чувствует в своей душе, никак не умещается внутри. Это не согласуется ограничениями, наложенными на него природой. Он вдруг в одно мгновенье осознаёт всю свою ущербность, когда девушка начинает развязывать шнурки на его портках. Он не хочет, чтобы она касалась его. Он не желает трогать её, не хочет иметь ничего общего с этой девушкой, тем более сливаться воедино, соединять тела и обмениваться слюной. Всё, что было раньше, теперь он видит с другой стороны. Всё вывернуто наизнанку, все его чувства и желания. Слёзы подкрадываются незаметно, застилая глаза, и Чонгук хватает девушку за запястья, отбрасывая от себя. Он не хочет отдавать свою невинность едва знакомой бордельной девке, потому что это кажется единственной ценной вещью, что у него есть. Ему было стыдно за своё сердце, что так трепетно и быстро билось при одной только мысли о Тэхёне. То, что стояло прямо, падает в один миг. Что должно было быть связанным, освобождается, а что должно быть свободным — теперь связанное. Чонгук скидывает с себя недоумевающую девушку, шмыгая носом. Что должно храниться в тайне, теперь выпячивается и вываливается наружу в виде болезненных толчков под рёбрами. Он выбегает из комнаты, быстро спускаясь по лестнице. Хозяйка борделя что-то кричит ему в спину, когда он пробегает мимо стойки и выскакивает на улицу. Его ноги сводит от боли и усталости, но Чонгук бежит через весь город к окраине, пытаясь дышать. Сбивает с ног даму с корзинкой, из которой по всей дороге рассыпаются зелёные яблоки. При беге его разбитое сердце будто лязгает внутри своими осколками, больно царапая стенки. Когда Чонгук покидает город, приближаясь к лесу, слёзы не перестают течь из его глаз, падая и впитываясь в кафтан. В полумраке постепенно сгущается туман, огибая деревья, он тянется к бегущему Чонгуку, обжигая его ледяным прикосновением. Сердцебиение замедляется, мир вокруг застывает на мгновение. Полная луна подсвечивает путь, и ему откровенно наплевать на то, что он может повстречать гулей или того хуже, — очередного туманника. Ему настолько безразлична собственная судьба, что даже жаловаться на неё нет никакого желания. Чонгук спотыкается и ударяется коленями, а громкий болезненный стон срывается с розоватых губ, но бурлящие внутри чувства заставляют подняться и продолжить путь. Пока он пробирается через кустарники и торчащие из земли огромные корни деревьев, то думает о ресницах, в которых будто запутались миллиарды звёзд. О волосах, в которых танцуют лучи восходящего солнца. Он хочет увидеть чародея, и плевать, что тот ему наговорил. Чонгукова судьба не станет ещё хуже, чем была. По крайней мере, он всего лишь слуга. Из трубы маленького домика к ночному небу медленно вздымаются клубы светло-серого дыма. Чонгук некоторое время топчется на пригорке, наблюдая за дрожащим светом в запотевших окнах. Дом выглядит так же, как и в первый раз: длинные самодельные клумбы с разными цветами и растениями, небольшой заборчик, лавка у двери, сложенные кучей инструменты наподобие граблей и тяпок. Чонгук тоже хотел бы так жить, если бы не был отдан в прислугу. Он неуверенно заходит, поддаваясь очередным бурлящим эмоциям. Грохот закрывающейся двери эхом расходится по дому. В лицо ударяет тёплый воздух, и Чонгуку хочется кричать. Он делает осторожный шаг и уже через секунду видит спину, облачённую в белую рубаху. Маг сидит на корточках у огня, помешивая что-то в котле. Всё бурлит, шипит и движется, почти так же, как и в первый раз, только Чонгук ощущает не испуг, а боль, что крошит его внутренности и не даёт здраво мыслить. Полы под сапогами Чонгука скрипят, но Тэхён остаётся неподвижным, прекрасно зная о своём ночном посетителе. Парень не может видеть, но губы чародея трогает мягкая улыбка, он продолжает помешивать зелье, добавляя горное масло. Дыхание Чонгука громкое и обрывистое, будто он весь путь бежал, хотя почти так и было. Его сердце стучит, значит, не разбито. Чонгук просто утопает в своих отвергнутых чувствах, что имеют две стороны: сладкую и горькую, тёплую и холодную, тихую и громкую. Он, вопреки собственным убеждениям, выбирает путь самопожертвования и преклоняет колено перед эмоциями, завладевшими его хрупким и треснувшим по краям сердцем. — Здравствуй, — хрипит он и видит, как плечи мага напрягаются, стоит его подавленному голосу разрезать столь уютную тишину. — Я н-не смог… Чародей медленно выпрямляется, расправляя плечи. Чонгук сжимает руки в кулаки, пытаясь удержать на опухших глазах солёную влагу, что грозила вот-вот сорваться и хлынуть этим нескончаемым потоком. В этот момент ему казалось, что он отдаёт своё сердце в руки человека (а человека ли?), которому оно не нужно, ещё сильнее зажмуривая глаза. — Что не смог? — слышит Чонгук прекрасный низкий голос чародея, невольно вздрагивая и всхлипывая. — Я пытался, но не смог, — опускает он голову и прикусывает до боли губу, не в силах удержать слёзы. — Пытался избавиться от невинности, чтобы получить шанс, но не смог… Чонгукова боль эхом отразилась от деревянных стен домика, они будто затрещали от резкого импульса, что вырвался из его груди. Но вместе с этим Чонгук чувствовал облегчение, потому что до этого ему было так больно и страшно признаться самому себе в том, что он не хотел в себе видеть и гнал в самые тёмные углы своей души — туда, где жили такие же монстры, как на болотах и лесах. Но когда, преодолев боль и страх, он принял правду, то вдруг стало так легко. Как будто он из последних сил выплыл с самой глубины водной пучины наверх, вобрал лёгкими воздух и с облегчением дышал, дышал, дышал… Тэхён медленно повернулся к нему лицом, и мягкая улыбка на его губах заставила Чонгука взорваться рыданиями, закрывая руками лицо. Он ненавидел себя. — Глупый, я говорил о чистоте твоей души, а не тела, — проговорил Тэхён, качая головой и делая резкие шаги навстречу. — Глупый, глупый маленький мальчик из прислуги… Чонгуковых плеч коснулись красивые изящные ладони с разноцветными массивными кольцами на тонких пальцах, и уже через мгновенье его мягко обнимали, а внутрь проникал потрясающий сладкий запах, не сравнимый ни с чем другим. Кажется, биение собственного сердца отдавалось в ушах, Чонгук уткнулся носом в сгиб шеи чародея, не в силах поверить в происходящее и ссылаясь на то, что это всё — лишь прекрасный сон, никак не иначе. Он всегда ждал в своей жизни момент, когда из-за туч выглянет какая-то новая звезда, которая затмит собою само солнце. Которая заставит иссохшие рудники в его душе вновь наполниться прозрачной водой. Когда кто-то столь прекрасный подойдёт ближе, прижмёт к себе и вдохнёт в него жизнь. — От тебя пахнет какими-то едкими бордельскими благовониями, — проворчал Тэхён, хватая парня за плечи и отстраняя от себя. — Только не говори, что ты… Чонгук стыдливо опустил глаза и шмыгнул носом, прикусывая край припухшей губы. — Ты серьёзно? — взвизгнул маг, ударяя брюнета кулаками по груди. — Как ты вообще до такого додумался? — Ну… — Чонгук чуть замешкался, когда Тэхён ринулся к своему столу, сметая с него куски пергамента и всякие диковинные вещицы в корзину. — Ты ведь сам сказал, что мы не увидимся, пока я… Ну… Это… Того самого.

— Балбес! — разразился маг, быстро перебирая на полке аккуратно сложенные свитки. — После «того самого» с одной из шлюх Уотерполя сляжешь с гонореей уже на следующую ночь. Знаешь, сколько таких недоумков приходят ко мне за помощью каждый сраный день? — Я не думал, что… — Чонгук продолжал прятать глаза, неловко почёсывая затылок и вжимая голову в плечи. — Да я уж понял, чем ты думал, — возвёл очи горе Тэхён, махнув головой в сторону освобождённого от вещей стола. — Ложись, будем из тебя беса изгонять. — Ч-чего? — заикнулся брюнет, поднимая глаза и утирая щёки от высыхающих слёз, после которых на лице оставалась невидимая неприятная плёнка. — Мало ли, какую ты там заразу подхватил и притащил ко мне в дом, — ядовито сощурился маг, но не становился крайне серьёзным, поскольку в его сиреневых глазах играли дьявольские огоньки. — Но ведь я не… Ну… Не занимался ничем таким, — Чонгук чувствовал, как его щёки горят огнём тысячи дьявольских костров. — Я же сказал, что не смог и… — Твоё либидо потерпело крах, какая разница? Ложись и не выкобенивайся, а то заряжу тебе сапогом в гузно так, что до дворца вольной птицей долетишь, — проворчал чародей, начиная копаться на полочках с различного рода ингредиентами. Чонгуку ничего не оставалось, как вздохнуть и двинуться к столу. Он недоверчиво оценил прочность, чуть пошатав его из стороны в сторону. Скрипучие ножки не внушали вообще никакого доверия, но сопротивляться у него не было ни сил, ни желания, да и как можно сопротивляться этому магу? Чонгук запрыгнул на стол, заранее приготовившись к тому, что он в любой момент может рухнуть под массой тела. Но тот, вопреки ожиданиям, стойко удержал его, даже когда Чон попытался лечь спиной на твёрдую деревянную поверхность и сцепить руки на животе. Он уставился на чародея, который нёс подсвечник с чёрной горящей свечой и связку из каких-то трав. Тэхёново лицо, исполосованное узорами тёмно-бежевых меток, излучало только строгость и серьёзность, никакого былого веселья. Чонгук сглотнул, глядя своими чистыми невинными глазами на чародея. — Что ты собрался делать? — тихо спросил он, насторожившись. — Ничего плохого, но и ничего хорошего, — ответил Тэхён, заправляя светлый локон за ухо и разворачивая один из свитков. Чонгук заметно вздрогнул, когда длинные красивые пальцы коснулись шнурков на его груди и мягко потянули за них. Он опустил в смятении глаза, во второй раз за ночь наблюдая, как обнажается собственная грудь. Тэхён, чуть нахмурившись, освобождал чонгуково тело от одежды, распахивая кафтан и разглядывая крепко сложенные мышцы живота и груди. Теперь же Чон не мог скрыть от него своего быстрого дыхания. Чародей ничего не говорил, поджигая травы, которые к большому чонгукову удивлению не имели вообще никакого запаха. Брюнет крупно вздрогнул, когда чужая мягкая ладонь коснулась его груди. Очевидно, маг собирался провести какой-то ритуал, но, судя по всему, не собирался информировать об этом Чонгука или же разрешение спрашивать. Конечно, Чонгук в любом случае ответил бы «да», ну хоть ради приличия стоило. — Привэтур энима сит инносенс, — закончив бегать глазами по содержимому свитка, начал шептать Тэхён, продолжая удерживать ладонь на чонгуковой груди. — Итэ энимэ туэ гуаси лутум ут поллиамини. Чонгук заворожённо наблюдал, как на прикрытых глазах, что находились совсем-совсем близко, дрожат ресницы. Он отчаянно боролся с желанием чуть потянуться и коснуться губами век. Ещё через мгновенье он ощутил холод, что распространялся от ладони чародея по всей грудной клетке. — Эт ин нигрэс, сэд эрит тибэ энима туэ манифестум, — договорил Тэхён, резко отстраняя руку от чонгуковой кожи. Он схватил маленький ножик, полосуя им свою ладонь и заставляя Чонгука вскрикнуть и дёрнуться. — Что ты… — Лежи смирно, — резко прорычал Тэхён, вцепившись свободной рукой в плечо парня, чтобы тот оставался в прежнем положении. — Если сорвёшь процесс, вместе коньки отбросим. Болезнь можно вылечить, а если играешь с магией… Найти лекарство практически невозможно. У Чона внутри всё заледенело, но он направил все свои силы на то, чтобы расслабиться. Тэхён сжал руку в кулак над горящей свечой. Тёмно-бордовая кровь начала сочиться из пореза, медленными каплями падая на горящий огонёк, но не туша его. У Чонгука перехватило дыхание от увиденного, но диву даваться не позволило странное ощущение, что зарождалось в его животе. Там будто всё передвигалось, а органы словно вибрировали. — У тебя целебное прикосновение, — прошептал он невольно, смыкая губы в узкую полоску. Тэхён на это лишь мягко усмехнулся, размыкая руку, на которой раны уже и след простыл. Чонгук слишком устал удивляться, поэтому лишь нахмурился, когда чародей аккуратно взял из подсвечника чёрную свечу с запёкшейся кровью, и поднял над Чонгуком. — Я не могу обещать, что взмахну палочкой и избавлю тебя от всех бед, — предупреждающе проговорил светловолосый, глядя Чону прямо в глаза. — Но я… — Какого… Брюнет захлопнул рот в то же мгновенье, когда капля воска упала на его грудь. Он заметно вздрогнул, не ожидая этого, и растерянно взглянул на Тэхёна. Глаза чародея были настолько глубокие и скрывали столько секретов, что у Чона закружилась голова. На лбу выступила испарина, а бёдра начало обдавать жаром. Кадык на его шее двинулся, и парень заёрзал на столе, снова чувствуя себя странно. Когда о его грудь разбилась вторая капля воска, Чонгуку показалось, что у него едет крыша в прямом смысле этого слова. Потолок над головой чуть поплыл, взор затуманился, а судорога сковала низ живота. Его тело словно превратилось в перекрёсток нескольких сильных потоков; чувство осязания, обоняние и вообще всё восприятие обострилось. Казалось, что в глотке пересохло, тогда как рот был переполнен слюной. Кожу обожгла третья капля кровавого воска, и Чонгук прогнулся в спине, захрустев позвонками. Низ живота сковала сладкая судорога, и он не смог удержать скулежа, хватаясь ладонями за края стола и сжимая до побеления пальцев. Зрачки сокращались, Чонгук разомкнул губы, но ничего не мог произнести вслух, лишь дышал, потому что слова казались мокрыми и кислыми, собирались потом возле загривка и падали, разбиваясь о деревянную столешницу. Наблюдая за чонгуковыми метаниями, Тэхён отставил свечу в сторону, расслабленно выдыхая. Но стоило ему чуть прижаться бедром к краю стола, как рука брюнета ухватила его за воротки рубахи и потянула на себя. Не успел маг понять, как чонгуков рот накрыл его собственный, затягивая в пылающий мокрый поцелуй, каких никогда ещё не было у Чонгука. Его пухлые розовые губы хоть и целованные, но столь же невинны, как и душа. — Не торопись наслаждаться, — шептал маг в поцелуй, не в силах сдержать улыбку, но продолжая отвечать. — Иногда стоит помучить себя предвкушением. Быть может, оно окажется самым приятным… Помимо сердца, что колотилось с невообразимой скоростью из-за сладких, словно топлёный сахар, губ чародея, внутри происходило что-то невероятное. Чонгук ощущал, будто что-то происходит, переставляется, переделывается и уже никогда не будет прежним. Он не знал, что с ним происходит, мягко целуя губы мага, чуть причмокивая и позволяя своей ладони скользнуть по невообразимо мягкой щеке. Огладить указательным пальцем линию челюсти и забыться в упоительных ощущениях от столь желанного поцелуя. Он ничего, чёрт возьми, не понимал, когда воск застывал на его груди, стягивая кожу. Но одно Чонгук знал точно — он отравил себя этими чувствами и уже никогда не сможет вернуться назад.