Я спал, как будто бы хмельной, Так крепко, что во сне был явлен Мне мир иной, и им оставлен В душе моей глубокий след, — Сон сбылся через много лет. Картин небесных череда Передо мной прошла тогда. Для вас хочу я сон тот вспомнить, Чтоб радостью сердца наполнить. — Ведь сам Амур мне приказал, Чтоб я в романе рассказал, Что видел. Ваш черед просить Его названье огласить: Роман о Розе вы прочтёте, Любви искусство всё найдёте. Гильом де Лоррис, «Роман о Розе»
В камине тихо похрустывало пламя, когда Чимин лизнул подушечку указательного пальца, перелистывая ветхую страницу книги в шёлковом зелёном переплёте. На обложке позолоченными буквами было выведено название: «Роман о Розе». Принц настолько увлёкся чтением, что не заметил, как догорала его одинокая свеча. Переведя взгляд с текста на огонёк, он наблюдал, как пламя медленно погибало, в точности как его душа. Повинуясь своим безмолвным страданиям, Чимин попадал под огонь с двух сторон. Одна его половина шептала: «держись, борись, это твой единственный шанс». Другая же твердила: «откажись от борьбы, у тебя нет ни малейшего шанса». Но как же он мог отказаться, если после этого его ожидали только одиночество и смерть? И в то же время, если он не откажется, то израсходует свою энергию на борьбу, которая была проиграна ещё до того, как началась, и которая неизбежно окончится чем-то плохим. Прежде всего для него самого. Принц аккуратно подносит указательный палец к огоньку и держит над ним, ощущая жар и прикрывая глаза. То ли ему снилось, что он мотылёк, то ли сейчас снится, что человек. В тёмной запертой комнате без окон принц вспоминает, как в ту ночь смущённо шелестело в камине пламя. Как его ладони скользили по медвежьей шкуре, пропуская меж пальцев крупные ворсинки. Как колотилось сердце от горячих прикосновений, а внутри всё переворачивалось вверх дном. Томительные поцелуи и постыдные ласки, хныкающие стоны и удовольствие, накрывающее тело с макушки до пят сокрушительной волной. Воспоминания безжалостно несли его по течению, перенося на второй этаж таверны «серебряная кровь». В маленькую комнатку, из окна которой лился свет, что был ярче солнца. В ночь, когда Юнги на скрипучей койке доводил Чимина до исступления, сплетаясь с ним в один поток, соединяя души, давая немые обещания навсегда быть вместе. Защищать друг друга. Оберегать. Принц никогда прежде не испытывал ничего подобного и, казалось, не испытает вовсе. И что же теперь? Чимин один. В этом дворце. В этом государстве. Во всём мире. И он не понимал, что пошло не так. Что он не так сделал? Что упустил? Или наоборот — сделал лишнего? Но ничего не менялось — снова виноват был он и только он. Опять один. Ест один, спит один. В голову принца всё чаще начала закрадываться мысль о том, что все вокруг считают его идиотом. Обводят вокруг пальца, используют в своих целях и нагло врут прямо в глаза. Можно было называть это как угодно, но теперь Чимин наконец понимал, что значит быть человеком. Это значит быть вечно одиноким и растерзанным внутри, быть забытым и постоянно, смотря на звёздное небо, задавать один и тот же вопрос: «когда же, чёрт возьми, всё это уже закончится?» — Вш-ш, — шикнул принц, дёрнув рукой и опрокинув подсвечник с догоревшей свечой. Капли воска разлетелись по холодному полу, тут же застывая. Он обжёг палец, которым перелистывал страницы, но боль — это единственное, что ему теперь оставалось. Дверь его «темницы» скрипнула, и на пороге появилась принцесса, облачённая в шёлковую бежевую сорочку с элементами гипюра. Ночные рубашки для мужчин и женщин имели одинаковый покрой и ничем друг от друга не отличались. Поверх девушка накинула голубой халат, расшитый серебряными нитями, поскольку демонстрировать исподнее бельё даже при страже это верх бесстыдства. Её длинные чернявые волосы красиво спускались волнами по плечам, и Чимин удивился, поскольку принцесса любила собирать волосы в косу перед сном. — Милорд, — чуть поклонилась Ли Сонг, но как только дверь закрылась, скрывая силуэты крупных гвардейцев, принцесса заметно расслабилась. — Прошу прощения за столь поздний визит. — Что-то случилось? — принц обеспокоенно вздёрнул подбородком, нахмурившись. — Нет, вовсе нет, просто я… — брюнетка едва запнулась, ступая к небольшой постели Чимина и присаживаясь на край. — Без тебя ложе совсем холодное, а камин даже развести некому. Когда тебе позволят вернуться в свои покои? — Думаю, после бракосочетания нам выделят покои в другой части дворца, — мрачно ответил Чимин, захлопывая и отодвигая книгу, совсем забывая оставить отметку на месте, где остановился. — Было бы здорово, — Ли Сонг выдавила некое подобие улыбки, опуская глаза и нервно сминая ткань халата на коленях. — Ты тут совсем один. Хочешь поговорить? — Нет, — Чимин во мраке комнаты вернул взгляд к подсвечнику, что валялся на полу, и аккуратно поднял его. — Я не чувствую себя собой. Не в каком-то извращённом смысле, а в том, что я как будто живу не своей жизнью. Принцесса качнула головой, но непонятно, для чего: в знак того, что понимала, о чём говорит Чимин, или потому что просто слушала. — Порой кто-то смотрит на меня: слуга, подающий ужин, или учитель, рассказывающий историю. А я удивляюсь, что кто-то вообще меня видит… — горько усмехнулся серовласый, следом вздыхая и потирая глаза. — Есть в этом что-то губительное, нечто убивающее в таком онемении, отстранении от всего. Ты меня понимаешь? — Я покинула родину, то место, где жила с рождения и выросла. Меня привезли сюда: в холодный сырой дворец, где все придворные смотрят волком, я здесь чужая. Сам-то как думаешь? — хмыкнула Ли Сонг, похлопав по месту рядом с собой. — Через пару дней я выйду замуж за принца и буду иметь все права, чтобы возглавить чужое мне государство, а у меня из головы никак не уходит тот юноша с Эмбиля. — Намджун? — робко улыбнулся принц, присаживаясь рядом с девушкой. — Да, — грустно ответила Ли Сонг, вздыхая. — Если бы мы только могли всё изменить. — Мы можем, но я пока ума не приложу, как именно, — задумался Чимин. — Нет, не можем, — покачала она головой, поджимая губы. — Потому что мы не принадлежим самим себе, мы принадлежим государству. У нас есть долг пред ним. Я свыклась с этим, потому что рано или поздно жизнь встанет в таком разрезе, что все неудачи и страдания — это необходимая цепь к той мысли, к тому пониманию, которое ты, оказывается, обрёл, — пожала девушка хрупкими плечами. — И ты тоже скоро с ужасом осознаешь, что ничего не понял бы, если бы не эти твои страдания, если бы не эта боль. Я уже говорила тебе об этом… — А я повторю снова: это несправедливо, — принц сжал ладони в кулаки, возмущённо глядя на Ли Сонг. — Или ты думаешь: «стерпится — слюбится»? Может быть я и не столь умен, как ты, но я человек. Всем сложно воспринимать жизнь такой, какая она есть. Или ты думаешь мы поженимся и всё? Все страдания и боль просто — «пуф», и испарятся? Разом пройдут, приведя меня к истине? Нет, такому не бывать, потому что я тебя не… Чимин замер, поскольку принцесса чуть подалась вперёд, накрывая его губы своими. От неожиданности он разомкнул уста, а спустя несколько мгновений сдался секундной слабости. Он имел все права на эту слабость, потому что устал. Потерял себя. Не видел больше никакого смысла во всём, что его окружало. У Чимина не осталось ничего, был только нежный робкий поцелуй девушки. Она накрыла ладонями его румяные щёки, оказываясь ещё ближе, и руки принца невольно скользнули по узкой талии. Мягкий звук поцелуя наполнял комнату под аккомпанемент угасающего в камине пламя. В какой-то момент Чимину показалось, что сердце в его груди пропустило несколько ударов. Но потом стало ясно: не от глубоких чувств, а от стыда пред всем, что его связывало с Юнги. Теперь же он подтверждал свои слова: он больше не был собой. В тот момент, когда его ладони начали скользить ниже, чуть задирая ночную сорочку принцессы, внутри что-то затряслось и неприятно дёрнулось. В ужасе отпрянув от девушки, он отдёрнул руки и широко распахнутыми глазами глядел на красивое раскрасневшееся лицо, не понимая, что должен сказать или сделать. — Тебе лучше уйти, — прохрипел он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Ничего не выйдет. — Но мы ведь можем… — Как ты не понимаешь?! — он схватил принцессу за плечи, аккуратно встряхивая, будто это вовсе не он был не в себе, а Ли Сонг потеряла голову. — Я люблю другого… Человека. От того, что принц смог впервые произнести эти слова вслух, внутри что-то больно надломилось. К глазам подкатили непрошенные слёзы, а перепуганная его действиями девушка растерянно моргала и пыталась что-то сказать. — Уходи, прошу, — Чимин поднялся на ноги, отдаляясь от принцессы, чтобы та не увидела его слёз. — Не надо этого всего больше. Я не могу, а ты просто не должна… — Да, милорд. Я вас поняла, — отстранённо произнесла Ли Сонг, натягивая на себя прежнюю холодную маску принцессы Ферелдена. — Прошу меня извинить. Чуть поклонившись, она покинула комнату, больше не произнеся ни слова. Оставшись в прежнем одиночестве, Чимин ощутил временное облегчение, после чего расплакался.***
Нервно перелистывая одну страницу за другой, Чимин изредка поднимал глаза, чтобы убедиться, что сопровождающий его на занятия гвардеец всё ещё стоял на своём месте неподалёку от выхода из библиотеки. От слоя пыли на толстом учебнике чуть зудело в носу и хотелось чихнуть. — Если считаете ворон, значит закончили с этим параграфом, милорд? — строго спросил Хосок, втыкая перо в чернильницу. — Вы прочли то, что я задавал четыре дня назад? — «Роман о Розе»? — тихо переспросил принц, получая в ответ короткий кивок. — Да, прочёл. Как я выяснил из летописей, первая часть романа, которую написал Гильом де Лоррис, выдержана в куртуазных тонах. Сорок лет спустя его труд продолжил и закончил Жан де Мен, но уже в совсем противоположном духе. — И какая часть вам понравилась больше? — Учитель сплёл длинные пальцы, подперев ими подбородок, тем самым демонстрируя свою готовность слушать. — Расскажете? — С одной стороны сложно сказать, — пожал плечами принц, задумчиво глядя на перо в чернильнице. — В летописях сказано, что, несмотря на то, что труд Гильома де Лорриса получил высокую оценку, он совершенно точно был переплюнут второй частью романа, написанной Жаном де Меном. Мол, он проявил в ней «выдающуюся образованность и смелость мысли», — скептично сморщился принц. — Вы с этим не согласны, милорд? — опустил бровь учитель, сощурившись с неким азартом. Чимин впервые за долгое время подвергал что-то сомнениям, обычно он просто соглашался с мнением летописцев. Никогда не спорил, чтобы поскорее закончить скучное занятие. — В корне, — покачал головой Чимин. — Он ведь продолжил труд первого поэта, и те, кто оценивал, должны были отдать дань уважения. Без первой части не было бы и второй. — Если первая часть вам больше по душе, то что вы из неё поняли? — Хосок чуть откинулся спиной назад, внимательно слушая ученика. — Гильом де Лоррис рассказывает историю возвышенной и нежной любви, — вновь задумался принц, сдувая со лба серую чёлку. — Хотя она не была лишена элемента чувственности, — заключил он, аккуратно потянувшись к чернильнице с пером и пододвигая ближе к себе. — Когда поэту было двадцать лет, ему приснилось, что, гуляя по берегу реки, он внезапно попал в сад и увидел там необычайной красоты Розу. Пока он любовался ею, Амур пронзил его сердце стрелой, и юноша страстно влюбился в Розу, которую на протяжении всего времени мечтал сорвать. Чимин вытащил из своей учебной сумки книгу в шёлковом зелёном переплёте и открыл, медленно листая. — Ему взялся помочь в этом деле Привет, но против них выступили Отказ, Злоязычие, Стыд, Страх. Немалыми усилиями первая атака была отбита. Привет призвал новых союзников — Великодушие и Сострадание. Но и Злоязычие пополнило ряды своей армии Завистью, Унынием, Ханжеством, — обмакнув кончик пера в чернильнице, он начал аккуратно между абзацами выводить слова, делая вид, что оставляет пометки. — Произошёл ряд стычек, в результате которых Великодушие и Сострадание были разбиты. Привет заключили в башню под надзором злой старухи, и юноша пришёл в полное отчаяние. Здесь рассказ Гильома де Лорриса обрывается. — Вторая часть как же? — учитель сложил руки на груди, наблюдая за тем, как Чимин что-то пишет в книге, но под его подозрительным взглядом не торопится задавать лишние вопросы. — Продолжая повествование с того места, на котором остановился Гильом де Лоррис, Жан де Мен рассказывает, что Разум безуспешно убеждает юношу отказаться от любви, — горько усмехнулся принц, покачав головой. — Потом ещё и Друг появляется, который дает Юноше советы. И даже наставления Природы не приводят к цели, — Чимин осторожно отодвигает книгу, многозначительно указывая на неё взглядом. — И только когда в дело вмешивается Амур враги побеждены, Юноша срывает Розу и просыпается. — И что именно вам не по душе? — Хосок аккуратно пододвинул к себе книгу, прочитав короткую надпись и пытаясь сдержать удивление. «Нужно поговорить. Наедине» — Так не бывает, — хмыкнул Чимин с досадой. — Какой прок был Амуру вновь вмешиваться во всё это? Никто не мог помочь Юноше, это явно вело к плохой концовке, а хорошие концовки самые скучные. Я в них не верю. — Всё всегда заканчивается хорошо, — с тихой грустью ответил учитель, захлопывая книгу. — А если всё закончилось плохо, значит это ещё не конец. — Сколько людей — столько и мнений, — безразлично дёрнул плечами принц. — Что же, кхм… — рассеяно оглядывая стол, Хосок приподнялся. — Пойдёмте, поможете мне принести несколько томов природоведения, чтобы выписать то, о чём мы говорили на прошлом занятии. Молча кивая и вставая с лавки, Чимин старался удержать на лице тень равнодушия, чтобы гвардейцу не пришла мысль последовать за ними. Миновав дюжину массивных книжных полок, Хосок остановился, прикладывая палец к губам и прислушиваясь. Не дождавшись громких шагов стражника, он вопросительно взглянул на обеспокоенного принца, в глазах которого легко можно было вычитать суетливый страх. — Учитель, — прошептал Чимин, убедившись, что они говорят достаточно тихо, не вызывая эха. — Я должен попросить вас… Не дав договорить, Хосок обнял принца за плечи, крепко прижимая к себе. Душевный порыв оказался настолько сильным, что стёрлись все грани дозволенного. — Мой мальчик, — прошептал учитель, прикрывая глаза. — Я обещал… Обещал Королеве, что позабочусь о тебе, как она однажды позаботилась о моей матери. Я пытался прикрыть тебя во время побегов, и это всё, на что я способен. Прости, что не смог сдержать этого обещания и защитить тебя от нападок этих… — Вы можете помочь, — едва сдерживая подступившие слёзы, не дал договорить Чимин. — Вы должны пообещать мне. — Всё, что в моих силах, — хватая принца за плечи, Хосок посмотрел ему в глаза и на мгновенье ужаснулся вселенской тоске, которая заполняла чиминов взор. Его исхудавшее бледное лицо, истощенная душа и ни единой былой искры в глазах заставили внутренности мужчины заледенеть. — Меня спасти вы не в силах, но мою сестру ещё можете, — Чимин сжал запястья учителя. — Завтра. Если во время свадьбы что-то пойдёт не так, вы должны пообещать мне, что заберёте Сончан. Выведете её из дворца, даже если против воли, пусть так… — принц замолчал, но через секунду продолжил вкрадчиво шептать. — Скажите ей, что я велел. Скажите, что наша мама хотела бы этого. Она умная, поймёт. Вы должны бежать как можно дальше от Уотердипа, хоть за океан, хоть на Запад. — Я не смо… — Сможете, — оборвал Чимин учителя на полуслове, и тогда Хосок окончательно убедился в том, что принц больше не являлся перепуганным маленьким мальчиком. То ли вырос, то ли душевное потрясение оставило огромный чёрный след, то ли всё сразу. Но ясно было одно: Чимин больше не тот, кого нужно было оберегать. — Вы знаете, что с ней будет. Вскоре Он захочет очередной «великий союз», а ей… Ей тринадцать лет, учитель. При матери никто даже заикаться не смел о раннем замужестве, поэтому её не готовили к такому. Она ребёнок, — он опустил голову, проглатывая боль в горле. — Ребёнок, которого никто, кроме вас, не сможет спасти. И вырастить. Вы должны… — Да, — прикрывая глаза и смаргивая влагу, выдохнул Хосок. — Я сделаю всё, что смогу, но… Что может пойти не так? — Я не знаю, — судорожно закачал головой Чимин, отступая и хватая массивные учебники с полки. — У нас нет времени, чтобы это обсуждать. Пока будут готовить мой свадебный кафтан, я соберу все драгоценности и ценные вещи в мешочек. Вам нужно будет забрать из моих старых покоев книгу. Вторую часть «Романа о Розе». Она будет лежать под подушкой. Чимин замолчал, едва заслышав шелест тяжелых шагов и звон доспехов. Хосок изо всех сил пытался отодвинуть бушующие внутри эмоции, шмыгнув носом и потянувшись за учебниками на верхней полке. Из-за трясущихся пальцев книга выскользнула из ладони, но принц ловко перехватил её, глядя исподлобья. — Осторожно, учитель, — широкая улыбка, скрывающая боль в глазах полумесяцах. «Спасибо, учитель».***
Свадебный кафтан сидел на Чимине просто идеально. Светло-бежевая атласная ткань расшита ажурной вышивкой жгутом, а узоры вышивки чуть темнее, чтобы не сливались с тканью. Пуговицы в виде больших тёмных жемчужин, тонкую талию охватывал пояс в виде бежевой шёлковой повязки. Двойной воротник-козырь украшен драгоценными камнями молочно-бежевого оттенка, на пальцах тяжелые перстни и кольца, лишь один для обручального свободен. Обруч на лбу с большим голубым бриллиантом, что отражал свет красивыми переливающимися бликами и пред всеми ознаменовал титул принца. Этот наряд нравился принцу гораздо больше, чем тот пёстрый красный кафтан, в который его снарядили на бал-маскарад. Только вот бледное лицо Чимина сливалось со светлым кафтаном настолько, что не нужно было даже припудривать. Слуги пытались придать щекам цвета с помощью розовых румян, заставляя принца чихать. Кто-то копошился в волосах, пытаясь придать им идеальный вид: волосинка к волосинке. Третий подбирал аромат, чтобы надушить Чимина с головы до пят. — Оставьте меня, — откашливаясь, он указал рукой на массивную дверь и грозно оглядел большое количество прислуги, что толпилась в прежних покоях. — Я хочу побыть один. Поклонившись, все поочерёдно покидали комнату, даже главный портной не смел возразить принцу в этот знаменательный день. Оставшись в глухом одиночестве, Чимин устало выдохнул и шагнул к окнам, створки которых были надёжно заперты, как и двери на балкон. Чёрный чугунный замок висел неподвижно. Серовласый взглянул через стекло на, казалось бы, такие далекие очертания города, в котором горели тысячи огней. Все праздновали. — Надеюсь, ты уже далеко отсюда, — прошептал он, думая о Чонгуке. Взглянул на подушку, под которой спрятал мешочек с драгоценностями для Хосока. Нервно выдохнул. Ещё немного. Совсем чуть-чуть. Впервые за долгое время ему хотелось остаться в одиночестве. Чтобы никто не прикасался, не звал по имени, ничего не требовал. Чтобы все оставили в покое. Покой. Чимину нужен был покой. — Давным-давно жил был мальчик с серебряными ресницами, — рассказывала мама, поглаживая серые шелковистые волосы сына, что лежал головой на её коленях. — Люди постоянно причиняли ему боль, потому что он был не таким, как они. Люди всегда обманывали или предавали его. В конце концов, он решил искать место, где жили добрые люди. — Он нашёл такое место? — с интересом спросил Чимин, переведя взгляд с пламени камина на мать. — Нет, — вздохнула королева. — В конце концов, он жил в одиночестве. — Мне так жаль, — расстроился маленький принц. — Кого? — Того мальчика с серебряными ресницами, — с искренней горечью проговорил Чимин. — Наверное, он был очень одиноким. Ему было очень холодно в одиночестве? — Что мы можем сделать для этого мальчика? — улыбнулась Хёнки краешками пухлых губ, пытаясь скрыть это от сына. — Мы должны обнять его! — воскликнул принц, вскакивая на ноги и бросаясь на шею королевы, заливаясь горючими слезами. — Обнять так сильно, чтобы он мог чувствовать тепло. Мы должны обнять его крепко! По щеке Чимина скатилась холодная слеза, под конец превращаясь в мутную розовую воду из-за румян. Дверь скрипнула, он вытер лицо рукавом. На пороге показалась светловолосая девушка, заикаясь и запинаясь едва выговорила: — И-извините, милорд… То есть… В-ваше высочество, — криво поклонилась. — Меня прислали с кухни, чтобы узнать, не желаете ли вы клубники или персиков, пока ждёте. — Как тебя зовут? — не глядя на служанку, спросил Чимин. — М-мэйлин, милорд, — вновь склонив голову, ответила девушка. — Мэйлин, ты не могла бы мне помочь? — принц посмотрел на неё через плечо с отблеском мольбы в глазах, чем заметно удивил светловолосую. Ведь он мог просто приказать. Чимин продолжил говорить тише, получив в ответ короткие быстрые кивки головой. — Видела того огромного гвардейца у дверей? — Д-да. — Не могла бы ты выбежать отсюда с ужасом на лице и сказать, что мне срочно нужен лекарь? — Чимин отшагнул от окна, сцепив руки на пояснице, как любит делать Минвон. Это придавало ему ложной уверенности в собственных действиях. — Ты окажешь мне огромную услугу, а я… — он приблизился к служанке, засунул руку в карман портков и достал бриллиантовое ожерелье, аккуратно опуская его в карман фартука Мэйлин. — В долгу не останусь. Идёт? Глаза девушки нервно забегали по сторонам. Она начала покусывать сухие губы и некоторое время колебалась. Но сомнение было столь коротким, что спустя несколько продолжительных мгновений светловолосая уверенно развернулась на пятках и кинулась к дверям. Чимин юркнул в сторону и прижался к стене, вслушиваясь. Возня началась быстро: он слышал короткие истерические обрывки фраз Мэйлин, которая для обычной служанки имела слишком хороший актёрский навык. «Срочно», «на это нет времени», «нужен лекарь», «поторопитесь»… Когда послышались массивные шаги гвардейца и звон доспехов, принц выскользнул за дверь и, обнаружив пустой коридор, рванул к винтовой лестнице. Он бежал, казалось, целую вечность. Огибал холодные коридоры, которые ненавидел всей душой и телом. Трясущимися пальцами крепко держался за каменные перила лестниц, перешагивая по две, а то и по три ступеньки разом. Мир вокруг проносился с какой-то бешеной нечеловеческой скоростью, будто бы Чимин был каким-то ловким смертоносным монстром и передвигался с целью настигнуть жертву. Сердце колотилось в глотке, в ушах стоял шум, углы коридоров двоились перед застеленными влагой глазами. На секунду принцу показалось, что он попал в лабиринт, тогда как знал дворец от и до. Каждый закоулок, факел, все входы и выходы. Чем выше он поднимался, тем труднее становилось дышать. Воздух вокруг был холодным и затхлым, а путь словно преграждали невидимые барьеры. В груди саднило. Чимин будто ударялся в незримые стены, шатаясь из стороны в сторону и едва удерживаясь на ватных ногах. Ему было страшно подумать, что ожидало его в бальном зале. Сотни людей, которые съехались со всех государств и мечтали урвать кусочек его внимания. Прекрасная невеста в пышном белоснежном платье с оборками, статная и ослепительно красивая, точно Афродита в своём человеческом виде спустилась с Олимпа. Толпы придворных с фальшивой радостью, ярко высеченной на серых припудренных лицах. Безучастное лицо короля, заинтересованного лишь в одном. Никого, кто мог бы искренне улыбнуться. Просто подарить улыбку без тени лукавства. Безвозмездно, не требуя ничего взамен. С каждым шагом Чимин всё сильнее ощущал себя пустой раковиной, ветхим домом, совершенно непригодным для жилья. Ко всему прочему испытывал всепоглощающее отчаяние, его гордыня с треском ломалась, самомнение разлеталось к чертям. Для того, чтобы построить что-то вместо уродливого ветхого дома, эту халупу надо было сначала снести, но принц был не в силах сделать это самостоятельно. Конечно, он мог бы стиснуть зубы и выйти в свет. Пройти к алтарю, взять Ли Сонг за руку и улыбнуться сквозь бесконечный поток боли и безысходности. Какой во всём этом был смысл? Если бы даже Чимин знал, что это так больно. Если бы был осведомлён, что его сердце разобьётся вдребезги, он бы всё равно сбежал в ту ночь из дворца. Он бы всё равно попал в пещеру, встретил бы Юнги, открыл для себя волшебный мир. Он бы всё равно глупо и наивно влюбился, всучил бы в чужие бледные руки свою невинность, отдал бы первый поцелуй. Даже если бы любой исход сулил остаться с растерзанным сердцем и пустым телом, он бы всё равно прошёл точно такой же путь. Потому что те мгновения любви были лучшими, что Чимин испытывал за всю свою короткую жизнь. Холодный ветер разбился о щёки, на которых остались разводы от румян. Принц выскочил на балкон самой высокой башни во дворце. Пытаясь отдышаться, он жадно хватал свежесть губами. Смаковал покалывание в лёгких, хватаясь за каменные перила и царапая ногтями с такой силой, что кожа на крайних костяшках рвалась и кровоточила. Израненное сердце извивалось в груди, словно уж, отказываясь замедлять свой ритм. Сухо сглотнув, Чимин одну за другой перекинул ноги через перила, свешивая над чёрной пустотой. Сидя на самом краю, принц не ощущал страха, потому что он ни на мгновенье не покидал чиминов разум прежде. Иссиня-чёрное небо, усыпанное звёздами, было столь же прекрасно, как и раньше. В тот вечер во время бала-маскарада на балконе Юнги говорил, что небо у человека не может отобрать никакая власть. Тогда почему же Чимин не чувствовал этот простор над своей головой? Почему смотрел на прекрасную бесконечность, украшенную белыми точками, и видел лишь пустоту? Юнги соврал? О чём ещё он лгал? О чувствах? О мире? О своём прошлом? О том, кто он на самом деле? Чимин с горечью усмехнулся. — Тебя все ищут, — стрелой воткнулся в спину низкий голос. — А я знал, что найду здесь. Из тёмного дверного проёма появилась высокая статная фигура, облачённая в тёмно-синий праздничный кафтан, расшитый золотыми нитями. — И всё же, ты хорошо меня знаешь, — равнодушно хмыкнул Чимин, покачивая ногами и продолжая разглядывать величественные очертания башен и высоких стен под ним. Интересно, куда приземлится его тело: на крышу бального зала или прямо во двор для чаепитий? Проломит несколько балок этой вычурной дурацкой беседки. Её он тоже ненавидел. — Погляжу, ты совсем отчаялся, — равнодушно произнёс Минвон, расправив широкие плечи и сцепив руки в замок на пояснице. — Отчаяние приходит не тогда, когда ты упиваешься страданием, — ответил Чимин робко, но не так, будто сомневался в своих словах. — Оно приходит, когда упиваешься весельем. — Ты не выглядишь весёлым, — сощурился старший. — Если бы ты хоть на долю мгновения побыл в моей шкуре… — покачал головой принц. — П-ха, — надменно усмехнулся Минвон. — Вот уж не думал, что ты столь вульгарен. До неприличия избитая фраза, — брат старался держаться на расстоянии, будто бы чего-то боялся. Возможно, самого себя? — Разве ты не знаешь, что каждый притязает на то, что он страдал больше других? — Сколько свечей растаяло на твоих глазах? — пропуская слова мимо ушей, спросил младший и взглянул на Минвона через плечо. — Что? — не понял он, нахмурившись. — Пока я был в заточении, то наблюдал, как таяли свечи, — пояснил Чимин, отворачиваясь и осторожно поднимаясь на ноги. — Сегодня была сто первая, — стоя на перилах, он прикрыл глаза, глубоко вдохнул и расправил руки. Ветер приятно обдувал лицо, играя с волосами. На горизонте расползались чёрные грозовые облака. — Ты должен кое-что знать, — брат испуганно сделал шаг навстречу, на секунду в его глазах проскочило беспокойство, но Чимин этого не мог заметить. — Ты можешь мне не поверить, знаю. Ты никогда мне не верил, даже в детстве… — Не нужно сантиментов, Минвон, — улыбнулся младший, а по щекам побежали слёзы, которые тут же высушивал ветер. — Моя прислуга была мне ближе, чем ты. — Это не сантименты, — отрезал старший, не обращая внимания на оскорбительное сравнение с челядью, за которое в иной ситуации он попытался бы отрезать язык. — Ты — причина всех бед Уотердипа. — Ты даже попрощаться со мной не можешь, не обвинив во всех грехах этого человечества, — задыхаясь от приступа истерического смеха, Чимин стоял на самом краю пропасти. Никем не любимый, всеми брошенный. — Почему именно ты последний человек, с которым я вынужден говорить? Чем я всё это заслужил? — На тебе лежит проклятие, которое может сдержать только этот дворец, — помедлив ещё несколько коротких мгновений, выкрикнул Минвон. — Ты хотел знать, почему тебя здесь заточили? Почему держат с самого рождения в этих стенах? Чтобы Уотердип мог существовать, — едва дрожащим голосом продолжал старший резать без ножа. — Это не та правда, которую ты хотел знать? Чимин молчал, его губы дрожали, а потухший взор прожигал в небе дыру. — Лжёшь, — прошептал он себе под нос. — Вы все… — развернулся так, чтобы старший видел его лицо. — Только лжёте. — Ты можешь спасти нас всех, только если примешь правду такой, какая она есть, — сделав ещё один осторожный шаг к брату, Минвон затаил дыхание. — Тебе не нужно больше… Брат продолжал что-то говорить, но Чимин не хотел слушать. Он только продолжал нашептывать себе под нос: как же мне быть? Его разбитую сущность никак не получалось снова склеить: он напрочь позабыл настоящего себя, не помнил того, кем на самом деле являлся. Как же ему теперь быть, если всё, что он мог — страдать в темноте дворца, пытаясь найти себе место в этом мире, выжечь из груди любовь к дракону, который никогда не сможет полюбить в ответ. Как же ему теперь быть? Он терял себя и свою последнюю надежду. Чимину хотелось жить, ему так сильно хотелось жить. Но помимо этого ему нужно, чтобы его услышали. Хоть кто-то. Чтобы нашёл, поднял, встряхнул, обнял. Никого не осталось. Чимин жил совсем немного, но каждый божий день его теперь преследовало чувство, будто он находится в пугающем своей бесконечностью вечере. Он чувствует, как темнеет вокруг. Снова и снова. Как ему быть? Он хотел бы выдержать и остаться, но… — Я передам от тебя привет маме. — Чимин, не… Расслабляя мышцы и делая шаг, Чимин с улыбкой упорхнул спиной назад, закрывая глаза. Секунда. Ещё одна. Тишина. Стук сердца. Минвон бросился к перилам, тут же зажмуриваясь от яркого света, исходившего откуда-то снизу. Сердце упало в пятки, когда со всех сторон его оглушил душераздирающий рёв.Florence + The Machine — No Light, No Light
Обрывок фразы брата, затем лишь свист ветра в ушах. Только в это мгновение принц почувствовал покой. То, в чём он так сильно нуждался. Его тело в свободном падении, расправленные руки и чистота мыслей. Будто бы из головы выдувало всю черноту, всю гниль, накопившуюся там за столь длительное время. Он постигал истину, когда летел камнем с самой высокой башни дворца. Это было его маленькое откровение. Чистое, непорочное. Никем не тронутое. Секунды пред смертью, очищающие душу, сбрасывающие с неё оковы всех возможных проклятий. Чем сильнее страсть в его душе, тем печальнее у неё конец. Все демоны покидали его сознание во время полёта. Удивительно, но за столь короткие мгновения Чимин успел ощутить чувство дежавю. Падение, полёт, яркий свет. Промелькнувшие перед глазами крылья, похожие на сгустки перламутра, что играл своими красками и переливался в отблеске луны. Принц будто мог опустить два пальца в эту волшебную краску, одним оставить полосу на своём носу, вторым очертить пространство под губами. Драконий рёв, заполняющий сознание. Удар и боль, расползающуюся по всему телу. Но Чимин не выпадал из сознания, скорее потерялся: умер и теперь видит сон? Разбился, проломив крышу беседки, и попал в столь желанные грёзы? «Я здесь» произносит Юнги два коротких слова, в которых заключается вся чиминова жизнь. И становится совершенно неважно, насколько долгой и тяжёлой она была до этого. Принц пытается пошевелить онемевшими от боли руками, чувствует горячую чешую под пальцами. Если ему нужно было умереть, чтобы ощутить под собой передвигающиеся мышцы дракона, то это стоило того. «Не бойся. Я рядом» нашёптывает голос Юнги в его голове, и словно обнимает мысли, надежно укрывая от всего, что было до. Весь этот ночной кошмар уходит, с каждым взмахом массивных крыльев остаётся позади, а Юнги ласково посмеивается над тем, как Чимин трётся щекой о чешую, укрепляя чувство бесстрашия. Принц прижимается изо всех сил, ощущая беспрекословное смирение пред драконом, который спасает его уже в третий раз. — Только ты можешь сделать меня уязвимым, это так нежно и в то же время трагически, — шепчет Чимин, зная, что Юнги слышит каждую его мысль. — И только ты можешь меня спасти. У всех неуязвимых всегда есть место, до которого трудно добраться, но одно всё-таки существует. У Ахилла — это пята, у Зигфрида — пятно на спине, куда прилип кленовый листок, а я, кажется, смог найти твоё. «Ты стал им». Чимин чувствовал, как его образ распадается кусками, отваливается от него по частям, которые сдувает ветром. Они остаются позади. Уродливыми ошмётками сползает образ нелюдимого принца, привитый дворцом, вся его ложь, вся фальшь, всё позорное и жалкое существование у всех на виду. Все его слёзы, демоны, страхи, вся гниль — всё это было таким очевидным, что хотелось закрыться, убежать, спрятаться, умереть, никому больше никогда не показывать. Разбиться и потом собрать себя заново, склеить по кусочкам, снова стать хорошим учеником, добрым другом, прекрасным братом. Только пришлось бы снова гореть фальшивым светом, опять врать, снова улыбаться, ломать себя, потому что дворцу нужна фальшь. Королевство нуждается в игре. Придворные любят его улыбающегося, но сторонятся его слёз. Чимин скучал по любви, которой в его жизни было так ничтожно мало. Ему не нужен трон и королевство, ему не нужна корона, он не имеет нужды в титуле. Ему нужно только… «Хочешь откровение?» — Хочу. «Любить это всегда значит быть уязвимым» — отдаётся в мыслях Чимина чужой голос. — «Любовь чревата горем. Полюби — и сердце твоё навсегда в опасности. Если хочешь его оградить, не отдавай его ни человеку, ни зверю». — Я отдам его тебе, — шепчет принц, прижимаясь щекой к горячей коже. — Только с тобой оно будет в безопасности. «Нам нужно во многом объясниться, поэтому держись крепче и забудь обо всем, что было. Уотердип больше не твой дом, не твоя родина. Я покажу тебе всё, и твоим домом станет целый мир». Грозовые облака расползались над дворцом, сильный ветер обжигал щеки принца, о которые начали разбиваться крупные капли дождя. Где-то далеко раздался громкий сигнал тревоги в замке, где весь честной народ стал свидетелем того, как принца похищает огромный белоснежный дракон. Дамы падали в обморок, господа хватались за мечи, кто-то радовался, кто-то гневался. Брошенная у алтаря принцесса едва сдерживала улыбку. Чимин читал множество сказок, где большой злой дракон защищает огромный сундук с богатствами. Невиданные сокровища, которые способны превратить бедняка в великого правителя. Пред ним падут все государства одно за другим. Но кто теперь напишет сказку о том, как сокровищем дракона вдруг оказался один маленький любопытный принц? Может, через сотни лет это действительно произойдёт. Один странник, подслушав эту историю в трактире, напишет об этом рассказ, и весь мир узнает, что такое любить нежно. Любить трагически.Подольше я бы там побыл: Так в тех местах я счастлив был! И прежде чем в обратный путь Из тех краёв мне повернуть, Сорвал цветок я Розы Красной Сияющий в листве прекрасной. День за окошком наступил, Меня от сна он пробудил. Закончен здесь Роман о Розе.