The Last year.

Когда машин становится больше, а люди прибывают и исчезают в двойных деревянных дверях, Джек понимает, что пора, и, растирая на ходу замерзшие пальцы, тоже присоединяется к движухе. Салливан не знает, что хотел вообще найти на этой выставке, зачем подписался на эту, сука, благотворительность, поэтому какое-то время просто слоняется от одной картины к другой, рассматривает людей и, стоит признать это, красивые рисунки. Он подслушивает чужие разговоры, пропуская их мимо ушей, поскольку, блять, эти надутые профессора знают слишком много неебически навороченных слов, которые Джеку не понятны. Он проходит всю стену с выставочными экспонатами, всматриваясь в немного небрежные мазки, прежде чем замирает возле одной из картин. На ней изображено приторно-милое поле подсолнухов под охуительно ясным небом. Очень заурядно, по мнению Джека, но, тем не менее, цепляет взгляд и прямо-таки «пахнет» жарким, летним днем. Он сует пальцы за петли джинсов, перекатывается с пятки на носки и, сука, чуть не падает, когда видит подпись автора. Э. Ривс. Джек смотрит на картину, потом снова на подпись и охуевает от того, что, блять, среди множества картин он остановился именно возле его рисунка. Салливан оглядывается, точно сраный вор, который спиздил сиги из супермаркета, боясь заметить рядом мятный джемпер и эти блядские внимательные глаза, но видит только кучку старушек. Он свободно выдыхает, затем глядит на картину по-другому. Блять, этот Ривс заставляет его чувствовать себя идиотом даже в своё отсутствие. Джека напрягает обилие этого придурка в его жизни, но потом он проходит дальше и мысли плывут в совсем другом направлении. Он выискивает, как ебучий шпион, картины с его подписью, смотрит по-другому на те, что видел. Ривс, сука, рисует охуительно круто, стоит признать. Его картины удивительно яркие, эмоциональные, что ли, и Джека поражает, откуда в такой неполноценной, блять, жизни может быть столько красок. Он понимает, что, сука, у Ривса есть глаза, он видит всё вокруг, но как так жить, ничего не слыша? Джек бы сдох, если бы не музыка. Салливан останавливается возле картины с изображением мужских рук, перебирающих струны гитары. Его не ебёт то, что Эден это нарисовал, поскольку он уверен, что тот не знает о его увлечении. Джек зависает, глядя на чужие пальцы, на гладкий корпус гитары и понимает – выставка безмолвна. Обычно на таких мероприятиях ставили хоть какой-то музыкальный фон, но сегодня, здесь и сейчас слышны только разговоры пришедших поглазеть. Джек провожает хихикающих баб ненавидящим взглядом и сжимает пальцы в кулаки. Снова смотрит на картину и думает о том, что, блять, Ривс представления не имеет, как охуенно звучит гитара. Как охуительно круто, когда музыка попадает в твоё настроение, и ты такой неебически пафосный отдаешься этому, попадая в другую реальность. Вокруг слышны шумные и мерзкие голоса местных ебнутых горожан, и Джек, сука, чувствует нутром, что эти мудаки даже не задумываются о том, каково творить таким, как Эден. Блять, да как это, видеть мир только с этой, визуальной стороны? Салливан проваливается в какой-то собственный вакуум и ненавидит Ривса за то, что тот выламывает в нём что-то просто одним своим, сука, существованием. Блядский Эден Ривс с его рисунками, с его мокрой от лужи паркой и замашками доброго самаритянина. Джек поднимает руки точно в трансе и кладет на собственные уши, зажимая их так, словно хочет вдавить в свою башку. Он прекращает поток бессмысленной глупой болтовни, отрезает от себя этот ебучий цирк и на секунду прикрывает глаза. Полная, блять, тишина. Салливана передергивает изнутри, он убирает руки и стряхивает их. Он оборачивается и замечает сука то, чего ему совсем не хотелось. Возле картины с подсолнухами стоит Ривс, который, видимо, что-то объяснял лыбящимся как дебилки девчонкам, но сейчас он снова вперился этим нечитаемым взглядом сраного прорицателя в Джека и того словно скручивает внутри. Джек чувствует себя просто полным ебнутым придурком. Его уши адски горят, а холод сковывает глотку и замораживает язык, превращая его в сраный кусок мяса, не способный даже пошевелиться. Он трясет головой, точно эпилептик в припадке, сует руки в карманы джинсов, и отворачивается. Блять, просто прекрасно. Этот придурок видел, как Салливан, точно долбоеб, стоит перед его картиной с зажатыми ушами, изображая из себя какое-то неведомое хуйло. Хуже просто, блять, не придумаешь, начало плохого анекдота. Джек не хочет выглядеть, как застигнутый врасплох молокосос, поэтому оборачивается, чтобы вернуть тяжелый взгляд Эдену, но того уже и след простыл. Девки стоят, ржут, а этого придурка нигде не видно. Салливан выдыхает с облегчением, но никогда не признается себе в том, что не был готов встретиться с его глазами снова напрямую.