The Last year.

Солнце медленно закатывается за горизонт, размазывая розоватые лучи по всем поверхностям. Алые полосы неровно ложатся на приборную панель в тачке, мажут пятнами по потолку и окрашивают светлые пряди волос Эдена в цвет перезрелых нектаринов. Вдвоем разместиться на передних сидениях не шибко удобно, но хер ли Джек задумывается об этом, с наслаждением затаскивая Ривса на свои колени. Он мечтал, блять, об этом весь день, и какие-то гребанные неудобства не помешают ему сейчас как следует поиздеваться над этим засранцем. Эден целуется так, словно пытается высосать душу, кусает его губы, дышит часто и загнанно. Салливан не уверен, что хочет дойти сегодня до конца, но простых поцелуев ему пиздецки мало, и он решает, что сейчас самое, сука, время выйти на новый уровень. Джек медленно откидывается назад, тянет Эдена на себя, помогает ему устроиться верхом на своих бедрах. Их локти и колени то и дело ударяются об руль, сиденья и панель, но им обоим глубоко поебать на это. Салливан ведет раскрытыми ладонями от плеч Ривса по его спине, комкает ткань отглаженного джемпера, трогает полоску кожи возле ремня джинсов, и глубже проталкивает язык, заставляя парня над собой задыхаться. Ему хочется кусать его губы, бесконечно вылизывать его небо, сплетать языки так, словно они младшеклассники, которые впервые поцеловались. Джек трогает его бедра, сжимает ягодицы и хрипло выдыхает ему в губы, когда Эден прижимается пахом к паху сильнее, показывая своё возбуждение. Салливан невольно подается бедрами вверх, трется членом о жесткие джинсы, о хуилион слоев ткани между ними, и едва ли не стонет от того, насколько сейчас эти блядские шмотки ему мешают. Его ведет, его мозг откровенно посылает на хуй все разумные мысли, и руки дергают низ джемпера Эдена вверх, заставляя его стаскивать на хрен эту одежду. В залитом алым светом заката салоне тачки Эден, мать его, Ривс с размазанными контуром зацелованных губ и встрепанными волосами восседает на его бедрах и смотрит с таким удивлением, что на лицо Салливана сама лезет наглая ухмылка. Он нахально рассматривает угловатые плечи в россыпи веснушек, плоский живот и выпирающие тазовые косточки. Кожа Эдена от солнца приобретает розоватые оттенки, надвигающиеся сумерки делают всё нечетким и каким-то нереальным, отчего Джеку сносит башню ещё сильнее. Салливан как под гипнозом тянет к нему ладони, касается груди, задевая острые соски, ведет ниже по дугам ребер и удобно хватает за талию, обводя большими пальцами подвздошные косточки. Джинсы Эдена чуть сползают, открывают тонкую полоску резинки от боксеров, Джек нарочито чуть тянет руками вниз и сдвигает одежду ещё ниже, заинтересованно разглядывая напряженный пах. Ему очень хочется что-то сделать, но он пока не может ухватить ни одну мысль о том, с чего стоит начать. Ривс склоняется над ним, облизывая губы, сжимает тонкими пальцами ткань футболки на плечах и вопросительно изгибает брови, чуть дергая. Просит снять? — Да без проблем, — Салливан хрипло выдыхает, чуть изгибается под ним и стаскивает с себя верх, тут же захватывает Ривса в свои руки и тянет к себе, чтобы прижаться сильнее. Кожа к коже гораздо приятнее, горячее и охуительнее. Джек ведет носом по линии шеи, зарывается в перекат плеча и слегка сжимает кожу зубами, вырывая невнятный вдох над своим ухом. Так значит в этом плане не такой Ривс и молчаливый? Внутри Джека будто сворачивается тугая, раскаленная пружина, отдающая жаром в низ живота, пах, в руки и ноги. Он чувствует, как в тачке становится охеренно жарко, душно, хотя на улице наступает вечерняя прохлада. Эден в его руках такой непривычный без одежды, обжигает гладкой кожей, прижимается сильно и раз за разом проезжается своим возбужденным членом по паху Салливана, и от этой легкой ласки у Джека искрит в башке похлеще, чем у перемкнувшей лампочки. Он снова тянется к его шее, прикусывает кожу у основания и всасывает, оставляя след. Ривс выдыхает с невнятным стоном ему на ухо, и от звука его голоса у Салливана что-то тянет под грудиной так, словно ему туда заебашили заточкой. Он хрипло выдыхает, проводит языком по засосу, снова кусается и лижется, как голодный пёс, сжимает руками поджарые бедра, только бы Ривс не замолкал. Он впервые слышит его голос, ему хочется больше, ему хочется громче. Джек никогда не думал, что голос Ривса может так сильно выбить ему к хуям все мозги, но это происходит, и он приходит в себя, когда размашисто лижет за ухом и сжимает пальцами тугую горошину соска, перекатывая между пальцами. Грудь Ривса твердая, плоская, за ней заполошно бьется его сердце, и ударяет прямо в основание ладони Салливана, посылая импульсы по всему телу. Он абсолютно не мягкий и нежный, как девчонки, у него суховатая кожа, выпирающие кости и тугие мышцы. Эден не девчонка, но тем не менее на привычные касания Джека реагирует, вздрагивает в его руках и тяжело дышит прямо на ухо. Салливан не уверен, как, блять, правильно трогать парней, но действует по наитию, по привычке и заходится неудержимым восторгом, когда Ривс несдержанно тихо стонет. «Блять». Джек отстраняется, зарывается второй рукой в его волосы, тянет к себе за влажный от пота и жара загривок и снова целует. Эден выдыхает в его губы, жадно кусается и продолжает двигать бедрами вверх и вниз, и это просто пиздец. У Салливана стоит так, что можно гвозди заколачивать, что больно до рези в глазах, а живот словно сводит судорогой каждый раз, когда пряжка ремня Эдена проезжается по коже. Руки Ривса с его невозможными длинными пальцами шарятся по телу Джека так, словно он пытается найти у него заначку, сжимают мышцы рук, трогают пресс и суетливо дергают за ремень. «В пизду», — думает Джек, дергая пуговицу на джинсах Ривса. Его просто нахуй трясет всего от того, как он хочет к нему прикоснуться, и чтобы Эден уже прикоснулся к нему. «Точно. На хуй», — думает Джек, когда звякает молния, и Ривс весь замирает на нем, не поднимая головы. Они встречаются глазами. Салливан облизывается, задевает языком губы Ривса, и дышит так, словно оббежал весь Гринхилл вдоль и поперек. Напротив него зрачки Ривса темные, словно свежий мох в тени деревьев, скулы идут красными пятнами, когда Джек на пробу подцепляет ткань боксеров. Сумерки мягко укутывают их обоих ультрамариновым пологом, смазывают границы и черты, оставляют весь мир и прежнюю жизнь Салливана где-то очень далеко, по ту сторону. Эден начинает дышать быстро-быстро, опаляет горячим дыханием губы, не отрывает от Джека внимательного взгляда, вырывающего из него куски прежних границ снова и снова. Он абсолютно точно не верит в происходящее между ними здесь и сейчас. Эден тихо стонет, когда Салливан с широко распахнутыми от охуевания глазами скользит рукой ниже, задевает костяшками пальцев лобок и резко стаскивает джинсы вместе с трусами. Трогать другого парня всё-таки пиздец как непривычно, хотя Салливан прекрасно знает, как сделать самому себе хорошо. Член Ривса ложится в руку слишком хорошо, пальцы Джека пачкаются в густой смазке, он на пробу обхватывает его и ведет вверх и вниз, цепляясь за эмоции на лице Ривса, слушая собственные ощущения. Ривс всё ещё выглядит так, словно его наебывают, неверяще таращится на Салливана, вызывая у того кривую усмешку. — Ох блять, иди сюда, — Джек подрывается резко, садится, придерживая одной рукой Эдена под поясницу, чтобы он не свалился с него от резкости. Ривс хватается руками за его плечи, и это чувство просто охуенно в своей охуенности. Салливан впивается в его губы требовательно, жадно проникая языком, и в этот же момент теснее сжимает пальцы и двигает рукой. Эден дергается так, словно по его телу пустили разряд тока, сжимает коленями его бедра, и отстраненно Салливан думает о том, как когда-нибудь он закинет эти худощавые ноги себе на плечи. Ему чудится треск собственной ширинки от таких мыслей, он тянет Эдена ближе, стонет в поцелуй и продолжает двигать рукой, нажимая пальцем на влажную головку. Это странно. Это пиздец как странно, но это заводит так, словно у Салливана только что случился первый в жизни секс. Он осознает, насколько он хочет Эдена, мать его, Ривса, и от этого внутри словно что-то лопается, как гитарная струна. Эден неожиданно дергает его штаны, царапает живот, и елозит, продолжая при этом неловко толкаться в руку Салливана. Дыхание Джека останавливается на несколько миллиардов секунд, когда прохладные пальцы художника смыкаются на его члене. О блять. Блять, блять, блять. Ривс прекрасно знает, как лучше трогать, как сжимать и какой ритм держать и это чувствуется так охуенно идеально, как будто они были созданы друг для друга. Джек трется взмокшим лбом о его плечо, тут же кусает тонкую ключицу и дышит жарко, лижет место укуса. Их пальцы сталкиваются, между ними становится липко, мокро, они на ощупь придвигаются ещё ближе друг другу, и их ладони идентично обхватывают сразу два члена и двигаются в одном ритме, как будто они, блять, репетировали до этого. Джек подмахивает бедрами, чувствует, как так же двигается на нем Ривс, как сжимает его коленями. Его пальцы путаются в уложенных волосах Джека, он кусает его шею, хрипло дышит, и Джек напрягает слух изо всех сил, чтобы слышать его тихий, невнятный голос. Он запомнит его звучание на всю жизнь, но он собирается наслушаться его в будущем досыта. — Твою мать, Эден, — Джек прикусывает его кадык, когда Ривс запрокидывает голову, замирая и напрягаясь всем телом. Он весь дрожит, хрипит, и его дрожь передается Салливану как ток по проводам, заставляя закрывать глаза в чистом, охуенном оргазме. Весь мир Джека лопается, как воздушный шарик, разлетается невнятными кляксами под веками и растворяется в душном вечернем пологе. Эден расслабляется в его руках, устало падает лбом в плечо и цепляется за бока влажными пальцами. У них испачканы животы, бедра, ладони, они липнут друг к другу кожей, как будто их намазали клеем, но Джеку настолько похуй, что он просто валиться обратно на сиденья вместе с Эденом и продолжает приходить в себя. Сумерки скрадывают очертания тачки, затемняют небо над головой и всё, что остается от заката — это лиловые полосы у горизонта. Джек поглаживает угловатое плечо Ривса, мнет пальцами выпирающую кость и задумчиво смотрит вверх, через лобовое стекло, где начинают загораться первые звезды. Они похожи на маленькие стразы, которые девчонки в школе хуярят на всё, что находится в зоне видимости, и Салливан ловит себя на мысли, что он совершенно уже не тот, что был раньше. Он чуть сильнее ерошит волосы Ривса, выравнивает дыхание, и звездное небо над ними становится свидетелем того, как он только что буквально вывернул себя наизнанку. Джек думает, что должен чувствовать себя как-то иначе, но охуевает от полного спокойствия внутри. Он думает о том, какой огромный путь он проделал за один год и ловит себя, сука, на мысли, что было бы лучше, если бы это случилось гораздо раньше, а не тогда, когда в затылок дышит блядская разлука после учебы. Салливан хмыкает, и Эден вздрагивает на его груди, приподнимается на локтях и смотрит в лицо с непониманием. Его волосы всё ещё встрепаны, а губы зацелованы настолько, что опухли, но Джек думает, что ему так охуенно. Ривсу охуенно быть зацелованным им. Эден всё ещё всматривается в его лицо с той скрупулезностью, которая выводила Салливана из себя, но сейчас он не ощущает себя неуютно. «Это было неожиданно», — внезапно дергает пальцами Эден, облизывает губы и замечает мутные разводы на своей ладони. Джек усмехается, стаскивает, не глядя, с приборной панели пачку салфеток, вытирает ему пальцы с той же сытой, блядской ухмылочкой, выдерживает паузу специально, пока не видит красные пятна на скулах Ривса, и только потом отвечает: «Ты сам виноват, что раздразнил меня с самого утра». Эден улыбается, кажется, у него сейчас от смущения вспыхнут и щеки, и уши, и даже лоб, валится обратно на Джека, и их животы скользят друг о друга. Если он не перестанет так елозить, Салливану придется взять его на второй, блять, раунд, потому что он чувствует себя сопляком с пубертатом, у которого встает даже от простых обнимашек. Джек даже поверить не может, что у него так встает на парня. Джек на пробу несколько раз проводит ладонями от лопаток до задницы и обратно, щупает худые бока, и Эден на нем снова, блять, елозит. Ривс неожиданно поднимается, усаживаясь на его бёдрах, и Салливану становится одиноко без его тепла. Он вопросительно смотрит, пока Эден в полумраке нащупывает и включает свет в машине — они валялись так долго, что за окном наступила темнота и где-то там остался одинокий мольберт, охуевающий от того, что так легко кинули. «Я всё ещё не могу поверить. Предупреди в следующий раз, а то меня инфаркт хватит», — Эден чуть кривит губы в улыбке, словно старается быть серьезным. «Я запрещаю инфаркту хватать тебя», — Джек показательно хмурится, показывая жесты, а затем откидывается на сиденье и рассматривает Ривса так, словно видит его при свете впервые. Эден всё ещё голый до пояса, с засохшими белесыми потеками на впалом животе и его остро стоящие розовые соски говорят о том, что ему не так уж и жарко, как было до этого. Джек с тем же сосредоточенным видом кладёт руки на его грудь, и перебитые, загорелые пальцы кажутся слишком темными на коже художника. У Ривса на плечах россыпь веснушек и родинка у самой ключицы, и она буквально сигналит Джеку о том, что он проебался и не потрогал её языком, поэтому он решает быть паинькой и исправить эту ошибку. Джек осторожно поднимается, напрягая мышцы пресса, придерживает одной рукой Эдена под поясницей и целует ключицы. Ривс хватается за его плечи, шумно выдыхает и слегка отстраняет от себя. Он вопросительно дёргает рукой и указывает на другую ладонь Салливана, всё ещё лежащую на его груди: «Что тут не так?» «Чего-то не хватает», — отвечает с ухмылкой Джек и похлопывает по плоской груди. Эден заливается красными пятнами от возмущения, шлепает его по плечам, и Джек со смехом утаскивает его обратно на сидения, чтобы показать, что его всё устраивает. О, Джек очень хорошо всё показывает, так что Эден выгибается на нем снова и снова ни то норовя прижаться поближе, ни то чтобы сбежать. Но Джек Салливан не так-то прост и своего уже не выпускает, крепко вцепляясь пальцами в мягкую, упругую кожу. Как же охуенно. Они выбираются из тачки тогда, когда вокруг уже не видно ни пизды, и светят друг другу фонариками на телефонах, пока вытираются салфетками, одеваются и собирают мольберт и гитару. Джеку очень нравится, как смотрятся их вещи в багажнике тачки. Он на мгновение подвисает, словно старый комп с пожелтевшим корпусом в учительской, рассматривая то, как ножка мольберта с декой пересекаются, как будто так и надо. Это выглядит слишком лаконично, как собранный паззл, и Джеку немного (пиздец как) хуево от того, что он не сможет так же посмотреть на их общие вещи в багажнике, которые они могли бы паковать вместе, если бы не хуилион «но». Он встряхивает головой, выгоняя эти мысли к херам — не сегодня. Карьер напоминает огромное, чёрное озеро даже будучи освещенным парой фонарей. Это типа для безопасности, но бухие ушлепки всё равно ежегодно сваливаются в эти ебеня, так что меры сомнительные. В высокой траве уже вовсю орут сверчки, со стороны города небо подсвечено желтушным светом и кажется каким-то мистическим. Воздух холодный, свежий, пропитанный запахами нагретой травы и земли, и Джек с наслаждением вдыхает его, решая забить хер на курево сейчас. Они едут домой в уютной тишине, и в какой-то момент Джек кладёт ладонь Ривсу на бедро, и тот накрывает его пальцы своими. У Салливана пересыхает в горле, сухо щелкает, и он цепляется одной рукой в руль крепче, переплетаясь пальцами с Эденом. Фонари мелькают росчерками на перифирии, дорога перед ними пустынная и чистая. Джеку хочется остаться в этом моменте как можно дольше — ощущать себя охуительно легко, сытым, с зацелованными искусанными губами и горящими от осознания собственной влюбленности скулами. Он не хочет заострять на этом внимание, думать и анализировать всё сейчас. У него будет достаточно времени думать об этом после, оставшись наедине с собой, чтобы Ривс не видел его кислую рожу и не начал наседать на него с попытками помочь выбраться из этого болота. Нет. Джек сделает всё сам. Они снова целуются сидя в тачке у дома Ривсов, и Салливан внезапно отстраняется, чтобы с невозмутимым видом заявить: «Хочу приехать к тебе на выпускной». Эден округляет глаза, смешно морщит губы и затем беззвучно смеётся: «У тебя будет свой выпускной, Джек». «Получу корочку и свалю на хуй к тебе». «Пригласишь меня на танец?» «Надеюсь, ты прилепишь на пиджак этот ебанутый букетик, чтоб всё было точно заебись». «Это называется бутоньерка». «Да хер с ней». Эден смеётся, притягивает его за щеки к себе и целует, и в этот момент Джеку кажется, что он сейчас как щенок обоссытся от переполняющего его позитива. Как оказывается просто быть счастливым. Нужно всего то послать на хуй свои принципы, сломать рамки и сделать один шаг. Всего один шаг через порог Гренни —и тебе уже точно не вернуться назад. Да и поебать, если честно. Джека сейчас всё устраивает.