— Идиот, — просто сказала она, после чего развернулась и ушла прочь. Как всегда, сам все неправильно понял, а жена виновата. Да иди ты лесом, свет очей мой! Как бы не заводился каждый раз Хаято, Юки всякий раз встречала его вопли спокойно. Даже слишком спокойно, из-за чего мужчина все сильнее убеждался в безразличии своей возлюбленной к его жизни и к нему в целом. Но не вина девушки, что она была такой флегматичной, а ее эмоциональный диапазон был, как у зубочистки. Все люди искусства немного не от мира сего, уж он-то всяко должен это понимать. Но если бы.
Собственно, подобные перебранки не были диковинкой в их паре. Друзья никак не могли понять, как люди с таким совершенно разным темпераментом умудрялись гармонично сосуществовать. Ведь что вспыльчивый нрав Хаято, что саркастичный характер Юки любого нормального человека давно бы свели с ума. А они, очевидно, периодически сводили с ума друг друга, поскольку оставались диаметральными противоположностями.
Идея с коробкой первой ссоры принадлежала Сасагаве Киоко, поэтому Гокудера, как истинная правая рука своего босса, принял решение, что на их с Юки свадьбе будет такая же. При недавней генеральной уборке, к слову, она нашлась, а потому сейчас, стоило только любимой в который раз уйти из дома, дабы дать горе-мужу выпустить пар, мужчина то ли от скуки, то ли из любопытства решил открыть ее. Гокудера, признаться, давно терзался мыслями, что Юки вышла за него не столько из чувства любви, сколько из-за спора с Рехеем, мол насколько их хватит. Глупо было воспринимать тот спор всерьез, но невольно сравнивая отношения босса, Хаято понимал, что его отношения с его женщиной значительно разнятся с общепринятыми. Мужчину терзали непрекращающиеся сомнения, с каждым днем становившиеся только сильнее.
Вернувшись под вечер домой, девушка неожиданно для себя услышала до боли знакомую мелодию. Она любила слушать, как он играет на пианино, хоть это и было до невозможности редким явлением. Но эта мелодия… Юки дослушала ее до конца прежде, чем дать понять о своем присутствии, которое мужчина не сразу заметил. На крышке инструмента лежала открытая коробка, увидев которую девушка едва усмехнулась.
— Настолько все плохо? — отозвалась она привычным, но на этот раз не таким обидным сарказмом.
— Ты нарушила уговор! — С упреком проговорил Хаято, подобно обидевшемуся мальчишке, чем сейчас окончательно разрушил витавшую в воздухе романтику. — Нужно было написать о своих чувствах, а не…
— Я и написала, — спокойно и честно проговорила она, на что Гокудера показал ей ноты. — Не оговаривалось, что это должны быть слова, — справедливо заметила ему девушка. — И потом, — тише произнесла она, — мне казалось, что музыка куда красноречивей. Как музыкант, ты должен это понимать.
Только сейчас до мужчины дошло, что то, что он играл, было ничем иным как признанием. Ее признанием. Эта музыка была проникновенней всяких слов, высказанных прозой ли или же стихами, это было ее детище, ее произведение, полностью вобравшее в себя душу самого автора. Оно было пропитано ей, оно было пропитано им, ее чувствами к нему и от того казалось настолько интимно, насколько это, казалось, невозможно.
Но весь этот романтический миг был нарушен одним лишь выпадом со стороны девушки.
— Эй! А ну отдай! — Тут же подскочил со своего места Гокудера, стоило только Юки схватить другой конверт.
— Посмотрим, что ты мне написал, — весело говорила она, набегу распечатывая бумагу.
— Стой, кому сказал! — Не сдавался покрасневший от смущения мужчина; сколько себя помнил, она всегда высмеивала его чувства.
— Так нечестно, ты видел мое письмо, а я твое нет, — обиженным, почти детским тоном произнесла девушка, отчаянно продолжая сопротивляться, когда ее уже повали на диван.
— Ты сжульничала.
— Неправда!
Хаято уже было держал письмо в руке, но в следующую же секунду Юки больно укусила ее, уличив момент выбраться из-под его неподъемной туши, после чего быстро юркнула в ванну, предусмотрительно закрыв за собой дверь на щеколду.
— Дура, больно же!
«Порой ты бываешь просто невыносима, со своими извечными шуточками и язвительными замечаниями. Сказал бы мне кто в средней школе, что буду так убиваться по девчонке, да еще по такой, взорвал бы не раздумывая. Хотя, признаться, уже тогда ты меня зацепила, хоть я не желал признаваться в этом даже самому себе. Но Бьянки видела меня насквозь, и это бесило. Интересно, она уже тогда знала, чем все это закончится?
Ты всегда оставалась такой неприступной, такой независимой, и несмотря на все свои клоунады с бейсбольным придурком и головой-травой, была на голову, а то и две, взрослее нас всех. Правда, понимать я это начал только сейчас. Признаться, я думал, эти двое не могут раздражать меня еще сильнее, но после того, как вы стали чуть ли не лучшими друзьями, я просто возненавидел их. Не представляешь, чего мне стоило видеть вас вместе, на меня же ты даже не смотрела.
Если б я знал тогда, что чтобы заполучить твое внимание, мне нужно просто сыграть на фортепиано! Я бы, наверное, играл каждый день. Вивальди "Времена года". Я все помню, Юки. Помню, как ты впервые обратилась ко мне с просьбой побыть твоим аккомпаниатором. "Кем угодно", — подумал я тогда. Невероятно. Я помню все, как будто это было вчера.
Никогда не скажу это лично, поэтому сделаю это хотя бы на бумаге: я бесконечно влюблен в твой голос. И не только как музыкант. Я хочу слушать его всю жизнь, но ты так редко предоставляешь мне такую возможность. Люблю и твой смех, даже если смеешься надо мной. Люблю твою улыбку…
Но ты никогда не воспринимала меня всерьез. На 14 февраля, высмеивала всех, кто считал этот день праздником, а я в тот момент сжимал в кармане розовую картонку. Каким же идиотом себя чувствовал тогда! Не представляешь. Порой мне кажется, до сих пор чувствую. Казалось, что стоит мне только приблизится к тебе, как ты тут же весело щелкаешь меня по носу и убегаешь восвояси, в который раз обманывая мои ожидания. Сколько раз я клялся себе, что больше никогда в жизни! Сколько бросался спесивыми бравадами над ничтожностью женской природы и несравнимой с ней мужской! Сколько проклинал тебя за вечную неприступность! Сколько ненавидел за твою холодность ко мне!.. И сколько раз про себя молил о прощении за эти мысли, стоило тебе мне только улыбнуться.
Знаю, со мной сложно. И зачастую я думаю о последствиях только после того, как что-то скажу или сделаю. Но ты можешь не сомневаться, я никогда не предам тебя, никогда не оставлю. Клянусь званием правой руки Десятого.
Твой Гокудера Хаято»
— Открой! — Не переставал барабанить в дверь мужчина. — Вылезай от туда сейчас же!
— А ни то что? Дверь выбьешь? — весело заметила ему Юки, будучи как никогда счастлива от только что прочитанных слов. Особенно ее повеселила последняя клятва Урагана.
— И выбью! Мой дом; хочу выбиваю двери, хочу ставлю. Открой сейчас же…! — Только он успел договорить последнюю фразу, как щелкнул замок. — Женщина, — то, что он был красный, как вареный рак, от смущения, не мешало мужчине искренне злиться, — еще раз выкинешь мне что-то подобное и я…! — Но не успел он договорить фразу, как его губы накрыл нежный и почти невесомый поцелуй.
Юки чувствовала, как в мгновение ока все его тело напряглось, словно бы ожидая какого-то подвоха, но девушка знала эту реакцию, как никто другой. Как ни странно, именно такие, робкие и едва ощутимые прикосновения заставляли мужчину проникаться несравнимым трепетом, вызывая едва щекочущее чувство бегающих по спине мурашек. Девушка оторвалась от его губ на какой-то несчастный миллиметр, томным шепотом опаляя его теплые губы:
— Будь сегодня моим, — с присущей ей хитринкой в голосе произнесла Юки, — аккомпаниатором.
На что Хаято, не разлепляя прикрытых от наслаждения век, внимал ей не то отчаянным, не то все тем же несколько раздосадованном тоном:
— Кем угодно.
