Напишешь мне формулу надежды?

Маленький мальчик с рыжими волосами деловито шагал по каталическому собору Saint-Eustache, крепко держась за теплую мамину руку и восторженно любовался на высокие готические своды, изредка поднимая глаза на маму, чтобы словить ее легкую улыбку. Казалось, что если Марка немного отпустило на посадке в аэропорту, то девушку рядом с ним нет. Заметить счастье в ее потухшем взгляде можно было только в те редкие моменты, когда она видела перед собой маленького сына.  — Мам, а какой завтра день? — останавливаясь у алтаря с цветным витражным окном под самым потолком, хитро спросил Марк, явно пытаясь отвлечь Пелагею от неутешительных мыслей. Девушка опустилась на шаткую скамейку, устраивая мальчика рядом с собой и прикрывая глаза, наслаждаясь царящей тишиной церкви, после шумного города. Это место не было популярно среди туристов и дарило некое ощущение тишины и защищенности, возможности побыть наконец только вдвоем и вдали от драм всяких жутких. Она не спешила отвечать, надеясь оттянуть момент обсуждения приближающегося дня рождения мальчика и не желая поновой объяснять почему будет так, а не иначе.  — Любопытной Варваре исполнится девять. — поворачиваясь к Марку, заговорщески прошептала Поля, а аккустика священного места сделала свою работу, предавая ее голосу сказочную загадочность.  — Ну меня же зовут Марк. — нахмурился мальчик, чем перепугал японского туриста с аудиогидом. Проводив его глазами, дожидаясь, пока он скроется за статуей каменного ангела и какого-то святого, Марк вновь обратил внимание на маму, призывая продолжить разговор.  — А что ты мне подаришь? — дергая ее за руку, громко поинтересовался он.  — Вот, а ты говоришь, что не Варвара. — щелкая мальчика по носу, улыбнулась Пелагея, легко поднимаясь со скамьи, от которой уже порядком болела спина, и, намереваясь продолжить путь по городу. — Раньше времени не скажу.  — Ну мам! — умоляющим голосом, начинал капризничать Марк, повышая голос до визга дельфина. Поля мгновенно посерьезнела и строго взглянула на сына, намереваясь сделать ему замечание по поводу его поведения, но сдалась, заметив покорность в детском лице.  — В церкве нельзя кричать, Маркуша. — ероша ему волосы, объяснила девушка.  — Но здесь же пусто. — удивился ребенок, недоуменно оглядывая все те же далекие витражи, каменные лепнины и длинные дороги горящих свеч.  — Здесь слово божье. — очень тихо сообщила мальчику Пелагея, жестом предлагая пройти на выход. Марк сорвался с места и с заразительным смехом побежал в противоположный конец собора, замечая яркие пятна радуги на мраморных плитах пола и с неподдельным интересом рассматривая их. Толкая от себя тяжелую дверь, он выбежал под яркие лучи солнца и снова поразился яркости небесной лазури. Пока его мать неспешно шагала в одиночестве вслед за сыном, на ходу застегивая пальто, Марк уныло сжимал в руке отобранный у нее телефон и ждал звонка от папы. Мальчик с замиранием сердца не сводил глаз со времени на дисплее, успокаивая себя тем, что между Парижем и Пхенчханом слишком разный часовой пояс, но сомнения все равно оставились. И даже когда легкая мамина рука сзади опустилась на его плечико, Марк не расслабился. Хотелось отчаянно спрашивать почему же папа не звонил сыну уже пять дней, когда обещал не пропадать, но мальчик не стал этого делать и, снова ухватившись за маму, он таким же деловым шагом, как и раньше, отправился на поиски Лувра. Если бы ребенка так же, как и Пелагею интересовал маршрут их совместного путешествия, то он бы с удовольствием начал бы со знаменитой башни, но его мама почему-то хотела провести полдня среди старинного хлама и огромных полотен. Восемь лет — ужасный возраст, если речь заходит об огромных музеях и, даже, когда казалось, что понимаешь уже все, находятся какие-то детали, которые укальзают, скрывая общую картину действий.  — Сегодня последний день, когда мне восемь лет! — гордо сообщил Марк бабушке, которая была ужасно взволнована внезапным решением Пелагеи сорваться во Францию на неделю, забыв о репетициях и прочих делах и, поэтому звонила чаще обычного, чем утомляла дочь.  — Я помню, мое солнышко. — успокоила ребенка Светлана Геннадьевна. — Я уже приготовила для тебя подарок. Не особо вслушиваясь в разговор сына с бабушкой, Пелагея неспеша шагала от картины к картине, поудобнее перехватывая Марка в руках. Все эти яркие, мировые и волнующие работы напоминали ей сюжеты из ее собственной жизни, отчего девушка уходила в себя, абстрагируясь от внешнего мира.  — Мам, бабушка сказала, что папа не забудет меня поздравить. — выхватила Поля спасительную фразу из речи мальчика, выныривая на поверхность.  — Конечно не забудет. — подтвердила она слова матери, останавливаясь у огромной картины в зале французкого художника Давида.  — А Дима? — забывшись, напомнил о больной для всех теме мальчик и тут же закрыл себе рот рукой, виновато утыкаясь взглядом в пол.  — А что ты думаешь об этой картине? — легко перехватывая Марка в руках, спросила его Пелагея, не расставляя акцентов на его неосторожной фразе. Как бы девушка ни старалась не думать о Диме, у нее не получалось, но притвориться, будто слова сына ничего не значили, получилось легко и правдоподобно. Это давало надежду, что так получится с каждым, кто решит поговорить о больном. Поля ведь и сама не знала, захочет ли Билан поздравить ее с девятилетием Марка или нет, хотя скорее да, чем все-таки нет.  — Что он похож на Диму. — еле слышно пробормотал Марк, не задерживая внимание на Наполеоне, предлагая маме пройти дальше в зал, прежде, чем она успеет осознать его слова и дойти до своей психологической точки, рассматривая огромное полотно. Уже на закате сворачивая с улицы на улицу интуитивно, без всяких карт, Пелагея решила передохнуть и согреться в одной из многочисленных кафешек Парижа, где Марк смог бы найти себе интересное занятие вместе с другими детьми, а она бы сообщила Полине о последних событиях, аргументировав свое нынешнее местоположение в глазах подруги. С легким трепетом в душе девушка следила глазами с каким бережным усердием Марк хмурит бровки домиком, в попытках понять названия французких книг и внимательно перелистывает стариные фолианты в обновленных переплетах. Поля в который раз убедилась, что мальчик скопировал ее поведение полностью, оставив лишь свое пренебрежение к ее официальному стилю одежды. Зато по яркому трансформеру на его футболке, ребенка можно было найти в любой точке книжного магазина-кафе, что успокаивало тревожную девушку, позволяя отвлечься на себя. Разговор с Гагариной не отнял у Пелагеи много времени, потому что подруга очень спешила забрать сына с тренировки, но с радостью готова была поболтать те двадцать минут, что стояла в пробке, задавая свои самые небанальные вопросы.  — А почему именно Париж, Поль? — не унималась Полина. — Я надеялась, что рано или поздно ты сообщишь мне из этого города, что вы с Димой собираетесь пожениться. Закатывая глаза Пелагея размешивала ложкой пустой зеленый чай, грозясь или разбить чашку или расплескать всю жидкость по столу. Она ненавидела такую прекрасную ярую честность подруги, попутно обожая это качество Гагариной.  — Знаешь сегодня я целый день посвятила только себе и сыну, наконец выходя их сумрака и депрессии. — изливала душу Поля. — И это была необходимая нам с ним пауза. Ему всего восемь, а он столько всего пережил, ему нужно мое внимание и присутствие рядом.  — Да, но Париж. — вновь начала Полина, ощущая, как слова застревают в горле и просятся назад в печень. — И ведь завтра будет девять.  — Поверишь, если скажу, что соскучилась по нему такому? — усмехнулась Поля, все-таки отпивая горячий чай и выискивая глазами Марка. — Творческому, холодному, бездушному городу?  — А как же день рождение Маркушки? — резко вдавливая по тормозам своей машины и куда-то сворачивая, спросила Гагарина.  — Я уже все придумала. — пообещала Поля, понимая, что времени «что-то придумать» осталось критически мало.  — Надеюсь это будет не неделя мод. — пошутила Полина, вновь обретая несочетаемую с ней серьезность. — С тобой точно все в порядке?  — Да, все отлично. — более резко, чем было нужно отреагировала Пелагея. — Просто со временем я ко многому охладела, поменяла отношение и все, за что я так ревностно цеплялась раньше уже не будоражит… сознание. Полин, в конце ведь все будет хорошо?  — Да. — подтвердила подруга. — А в конце чего? И прощаясь они обе сделали вид, что поверили в слова, что поняли друг друга и закрыли все вопросы. Легче никому не стало, проще тоже, разница была только в том, что с души исчез неприятный осадок, так же внезапно, как и туман по утру. Поля тихо пила остывший чай, заказав себе еще стакан кипятка, и наблюдая за сыном, который сидел на полу рядом с шедевром современного искусства из картона и мастерил дом из деревянного конструктора, высунув язык от усердия и постоянно потирая глаза рукой, с трудом справляясь со сном. Кажется начинал сказываться ранний перелет и активный день. Развод ничего не поменял. Восемь или девять неважно. Марк всего лишь ребенок, которому нужно простое детское счастье и девушка уже знала, куда отвезет сына отмечать день рождение. Фотографируя его сосредоточенную серьезность за игрой в инженера, Пелагея хотела отправить фото Ивану, чтобы он вспомнил о своем обещании не забывать звонить собственному ребенку, но промахнулась мимо номера бывшего мужа, отпуская картинку в полет абсолютно не тому человеку, тут же хватаясь за голову. Неспешно направляясь по ночным улицам до Эйфелевой башни, которая мерцала золотыми искрами, Пелагея боялась лишний раз кинуть взгляд на экран своего телефона, все еще надеясь, что вовремя отключенный интернет и ее сожаление вернут назад то злосчастное смс и оно не объявит о своем вторжении в кое-чьей телефон. Зимой Париж погодой не радовал и ветер залазил своими цепкими пальцами под пальто, напоминая, что будь Поля Снежной Королевой, она бы так не мерзла. Марк страно притих и в молчании переставлял ноги, не сводя глаз с огромного горящего ориентира впереди.  — Мам, а почему папа мне не звонит? — спросил все же мальчик, проходя мимо моста через Сену, всего увешенного замочками влюбленных пар. Проводя пальчиком по самой крайней паре железных сердец, которые символизировали вечную любовь, Марк погрустнел. Он уже успел узнать темную сторону любви и не спешил кричать о том, что чувства — это дешевая штука. Ребенок ждал, что мама все объяснит и как-то вновь превратит все их приключения в сказку, но ей, как и ему, надоело притворяться. А Пелагее казалось, что постепенно она придет в себя и научиться жить с ребенком без мужского плеча рядом. О том, что девушка решила взять себя в руки и в корне что-то поменять говорило хотябы то, что она купила новую машину и даже на класс выше, словно мерседес последней модели восемнадцатого года сильно отличался от ее прошлого. Да почти так же, как ее новая незамужняя жизнь от старой! Думать о несостоявшейся семейной жизни в центре Парижа казалось затеей бесперспективной, но оригинальной, если учесть, что ее вообще здесь быть не должно.  — Хочешь мы сами ему позвоним сегодня, когда вернемся в отель и ты расскажешь ему, что нового успел узнать за день? — предложила Пелагея. Марк отрицательно покачал головой, понимая, что папе скорее всего сейчас совсем не до него.  — А я очень на него похож? — останавливаясь посередине улицы, продолжил что-то обдумывать мальчик.  — Очень. — с грустью подтвердила девушка, не испытывая желания продолжать один и тот же разговор. Поднять настроение Марку удалось только обещанием, что завтра он обязательно поговорит с папой и видом на ночной город с наивысшей точки башни, хотя сама девушка большого удовольствия не испытывала, стоя на дичайшем холоде между железными прутьями смотровой площадки. Ее очень напрягал скрип и стук креплений творения Эйфеля и огромная высота, что девушка грозилась выплюнуть кровонесущий орган куда-то вниз во тьму. Настойчиво предлагая сыну спуститься вниз и вновь зайти куда-нибудь погреться, Поля зареклась еще хоть раз в своей жизни подняться куда-то выше собственной квартиры. Ее даже резко перестали волновать насущные жизненные проблемы. Был бы еще смысл о них думать, когда жизнь готова была плавно кануть в летопись под порыв ледяного ветра.  — Ты что высоты боишься? — заметил вдруг Марк. Пелагею хватило только на утвердительный кивок головой, а после одна крепко придерживая мальчишку за руку направилась к лифту, чтобы продлить атракцион: «потрепи себе нервы»  — А с Димой ты не боялась. И снова болезненный укол во внутренности или простое уличение в трусости, которой впрочем тут не намечалось, так как Поля уже решилась на первую самостоятельную далекую поездку с ребенком заграницу, что само по себе уже смело.  — Там низко было и башня из камня сделана, понимаешь? — уже на земле разводя руками, поясняла девушка, рассмеявшись со снисходительного выражения лица сына.  — Ага. — важно кивнул он и сообщил. — Я голодный. В поисках ресторана с привычным для Европы детским меню, чтобы Марк мог отвести душу и наесться того, что дома было нельзя, Пелагея не заметила, как температура опустилась еще на пару градусов и ее одежда совсем перестала греть. Пару раз чихнув, девушка снова зашла в какую-то церковь в надежде хоть немного согреть руки и успела прямо к началу вечерней службы. Заслушившись столь редкий в ее Вселенной инструмент, как Оргáн, Пелагея пропустила тот момент, когда Марк стащил ее телефон и принялся бегать по собору снимая на видео все подряд. Внезапно его безобидную игру прервал звук входящего сообщения:  — Что уже соскучилась, Поль? Несколько раз пробежавшись взглядом по тексту, мальчик недоверчиво уставился на имя отправителя, открыв от удивления рот. Решив, что читать чужие смс некрасиво, он свернул приложение и продолжил свой личный репортаж, почувствовав прилив надежды на счастье внутри себя. А где-то в заснеженной Москве, не спал Дима, несмотря на разницу во времени, о которой он вообще-то и не знал, как и многом другом. С тех пор, как он поддержал Полино желание расстаться, его не покидало желание напиться. Прекрасно зная, что притуплять боль алкоголем хорошо только в первый месяц, пока это не перересло в зависимость, он не отказывал себе в этом удрвольствии. Но ведь это только сейчас хорошо и в моменте, а потом повышенный халестерин, пару инфарктов и несколько десятков кошек. А почему же он тогда отпустил ее и даже не поборолся? Да, потому что спорить с ней все равно, что вести разговор со священником, а в руках держать учебник математики, а в голове несколько формул и длинный научный ассоциотивный ряд. А ведь совсем недавно он мог приехать к ней домой и разругаться в пух и прах из-за пустяка, а сейчас он даже не знал, где будет ее искать, если не выдержит без нее, хотя кого переклинить первым они еще посмотрят, но вариант «В» никогда исключать не стоит. Сейчас у Димы осталась одна из самых глупых эмоций — сожаление с его вечными «Если бы было так, а не по-другому» Знаете спустя время мы все к этому придем и это одна из доказаных теорий человеского будущего, потому что ученные настолько безжалостны и точны, что пожалуй их можно сравнить с разбитым любовью сердцем, этакая страная параллель, этакий дикий вектор. И в тот удивительный миг, когда рука Димы тянулась к новой непачатой бутылки коньяка, на его телефон пришла умиротворяющая фотография маленького мальчика среди игрущечных инженерных технологий и Билан вдруг улыбнулся, быстро набрав ответное сообщение и выключая надоедлевое средство связи. И пусть выключить телефон было неправильно особенно для такого занятого человека, как Дима, но в этой звенящей незаконно украденной тишине и есть его спасенье, такое же хилое, как и вера в лучшее в людях.