Во всем виноват садовник

      Весеннее солнце стояло в зените. Его теплые лучи золотили нежно-зеленые, недавно проклюнувшиеся листочки садовой розы, густо оплетавшей беседку. В воздухе витал аромат фиалок и можжевельника.       Викторина сидела здесь же, на бортике беседки, но ее не привлекала красота цветов. Девушка мрачно разглядывала пряжки новых черных туфель, на которых красовалась эмблема пансиона: вычурная латинская буква «С», вписанная в равнобедренный треугольник.       Туфли, как и форменное платье из темно-синей шерсти, были выданы ей сегодня утром. Престарелая монахиня надменно сообщила девушке, что это ее одежда для будних дней, а для праздников и походов в церковь у нее будет другое, более светлое, платье. Домашнюю одежду носить здесь запрещалось, и все наряды, которые Викторина привезла с собой, у нее забрали.       Викторина оглядела сад, залитый солнечным светом. Вокруг зеленели кусты можжевельника и жасмина, широкие дорожки тянувшейся до фонтана аллеи были заботливо посыпаны чистым песком. Клумбы пестрели разноцветными крокусами. Но все это великолепие не радовало девушку. Она снова и снова мысленно возвращалась в родной дом, из которого ее забрали. Что будет с ним за долгие два года, пока Викторина вынуждена пребывать в этом… пансионе?       За мыслью о доме непременно следовало еще одно воспоминание, которое Викторина с радостью предпочла бы позабыть. Но ее память, которая могла с легкостью исторгнуть из себя выученный, казалось бы, урок, воспроизводила весь ужасный день с точностью до мгновения. С точностью до каждого звука, слова и запаха.       В кабинете отца темно и пусто, несмотря на то, что тяжелые портьеры раздвинуты и сквозь стекло сочится холодный утренний свет. Плечи Викторины твердой хваткой сжимают холодные пальцы, сминая кружева модного платья, привезенного отцом из Парижа около месяца назад. Из-за приоткрытой двери доносится мерное тиканье часов, стоящих в вестибюле. Эти часы были всегда, сколько девушка себя помнила.       «Как странно, — отстранено думает Викторина, — почему они не остановились?» И почему весь мир не остановился, когда ее собственный уже рухнул? В час, когда ей сообщили весть о крушении поезда, на котором отец возвращался домой из Ливерпуля? И зачем он ей теперь, этот мир?..       — Мисс Дюамель, вы слушаете меня? — донесся до сознания девушки сухой, лишенный каких-либо эмоций голос. Она подняла глаза и наткнулась на ледяной взгляд сухопарой женщины, одетой в черное. Кажется, она сказала, что ее зовут миссис Картрайт и что она является директором пансиона, в котором Викторине предстояло провести следующие два года жизни.       —… так как у вас нет близких родственников, которые могли бы принять вас в свою семью, — продолжала директриса, — попечительский комитет города распорядился отправить вас в пансион Святой Катарины, где вы будете пребывать до своего совершеннолетия. С этой минуты вашим опекуном являюсь я, Эмилия Картрайт. Завтра утром мы отправляемся в пансион. Я прикажу вашей экономке собрать все необходимые вещи…       Викторина с тоской посмотрела в окно на качели, где она так часто проводила свои дни, играя в куклы с дочерью экономки, восьмилетней Элеонорой, или читая очередную книжку про магию и приключения.       У главных героев этих книг очень часто умирали родители, после чего обязательно оказывалось, что мальчики или девочки обладали магическим даром. Затем за ними объявлялся самый могущественный волшебник и брал к себе в ученики. Или их отправляли к дядюшке, при ближайшем рассмотрении оказывающимся злым колдуном, и главный герой, осознав в себе магический дар, начинал борьбу со злом и спасал весь мир. На худой конец, сироток помещали в магическую школу, полную тайн и загадок.       Но врожденный реализм подсказывал Викторине, что в указанном пансионе магией и не пахнет. А еще нестерпимо хотелось вскочить со стула, сбрасывая с плеч тяжелые костлявые пальцы монахини, впечатывающие в сидение, и закричать директрисе, чтобы не смела распоряжаться ее, Викторины, жизнью, а затем броситься в родительскую спальню, где над камином висело папино охотничье ружье. Ведь он даже когда-то учил дочь его заряжать…       Но Викторина не смогла подняться. И ружье осталось на своем месте…       От мрачных мыслей Викторину отвлек звук приближающихся шагов. Она вскинула голову, готовая спрыгнуть со своего насеста, ибо воспитанным девушкам не подобало сидеть в такой позе. Но на ее счастье, это была не одна из преподавательниц или монахинь, а такая же воспитанница — рыжеволосая девушка, года на полтора старше самой Викторины.       Незнакомка окинула Викторину пристальным оценивающим взглядом и, не произнеся ни слова, села рядом, на соседнюю стенку-жердочку беседки.       Викторина припомнила, что уже видела эту девушку раньше. Их комнаты находились по соседству, но познакомиться здесь она еще ни с кем не успела, предпочитая отсиживаться в своей комнате до и после занятий все три дня, которые провела в пансионе.       Девушка-соседка тяжело вздохнула, снова окинула Викторину долгим взглядом, словно бы оценивая, достойна ли она ее внимания, после чего спросила:       — Сидишь?       — Сижу, — ответила та, несколько озадаченная таким вопросом.       — Новенькая, — не спросила, а утвердила девушка.       Викторина кивнула и с интересом уставилась на собеседницу. Та заправила за ухо выбившийся из прически локон и затравленно огляделась по сторонам, словно ожидая, что сейчас из-за соседнего куста выпрыгнет разбойник. Но вокруг было пустынно, только где-то вдалеке слышалось щелканье садовых ножниц.       — Сочувствую, тебе крупно не повезло, — сказала девушка, взглянув на Викторину в упор. Ее синие глаза смотрели решительно и вместе с тем отстранено.       — Спасибо, — кивнула Викторина и добавила: — Но ведь все девочки здесь — сироты, и потому мы все находимся в крайне незавидном положении…       — Ты права, в незавидном, — согласилась соседка, сжав губы. Ее взгляд скользнул мимо Викторины и остановился где-то за ее плечом, а лицо сделалось еще более серьезным. Словно она вспомнила о чем-то неприятном и теперь заново переживает этот момент. Но спустя пару мгновений девушка встрепенулась и добавила: — Но вовсе не по причине сиротства.       — А по какой же еще? — искренне удивилась Викторина.       — Тебе лучше этого не знать, поверь.       Повисла пауза, во время которой Викторина снова вернулась к изучению своих туфель, а ее новая знакомая смотрела, как по безупречной лазури неба летит одинокая птица.       — Кстати, меня Аделаида зовут, — нарушила молчание незнакомка несколько минут спустя и в ее руке что-то зазвенело. — И это тебе.       Она вложила в руку растерявшейся девушки продолговатый металлический ключ. Он выглядел старым, но был отполирован до матового блеска от частого использования.       — Спасибо… — тихо проговорила Викторина, рассеяно вертя его в пальцах. — А от чего этот ключ?       — От балконной решетки, — пояснила Аделаида. — Ты, наверно, уже заметила, что балкон у нас общий и разделен решетчатыми дверьми. Этот ключ откроет любую из них и дарует немного больше свободы, чем положено здешним воспитанницам. Таких ключей не так уж много, береги его.       — Ух ты… — прошептала Викторина. — А почему ты отдаешь его мне? Неужели тебе он больше не нужен?       — Тебе наверняка он пригодится больше, — Аделаида накрыла руку соседки своей и сжала ее пальцы. — И вряд ли понадобится мне там, куда я отправляюсь.       — Ты уезжаешь?       — Можно и так сказать, — грустно улыбнулась девушка и спрыгнула на землю. — Что ж, не скучай, Вики!       Она резво крутанулась на месте, так что платье взвилось вокруг ее ног, словно парашют, и бросилась прочь по садовой аллее. Викторина озадаченно посмотрела ей вслед, рассеяно размышляя о том, как Аделаида узнала ее имя, если она забыла представиться от удивления. А потом снова раскрыла ладонь с ключом.       «Теперь, в случае бессонницы, я смогу погулять по балкону, — решила девушка. — Ну, или зайти к кому-нибудь в гости!» Она спрятала ключ в карман платья, слезла со своего насеста и направилась в сторону пансиона. Скоро должны были звонить к чаю, а по средам к чаю подавали яблочный пудинг. Глупо было бы пропускать маленькие радости, которых на ближайшие два года и так ожидалось немного.       Но порадовать себя пудингом на этот раз у Викторины не вышло, потому что на пути в столовую ее изловила миссис Лоуренс, которая сообщила, что девушку ждет у себя отец Мефодий.       — А зачем я ему понадобилась? — обреченно спросила Викторина, мысленно прощаясь с пудингом.       — Как наш священник, он обязан провести с вами беседу о Господе нашем и его волеизъявлении, а также о том, как необходимо вести себя юной леди, чтобы не огорчать своего Предвечного Отца! — ответила воспитательница. В ее глазах горел огонь такого фанатичного благочестия, что Викторину невольно передернуло. — Я уверена, что ваши дорогие родители, будь они живы, не пожелали, чтоб их дитя осталось без Божьей опеки! — продолжала миссис Лоуренс.       Викторина хотела сказать, что ее родители были учеными и подвергали сомнениям религиозные догматы. И что если бы Бог действительно существовал, то он вряд ли подразумевал бы под своей опекой закрытый пансион с деспотичной директрисой во главе, но девушка благоразумно промолчала. В первый же день пребывания в пансионе она поняла, что здесь, мягко говоря, не приветствуются вольнодумцы с их передовыми взглядами. Поэтому гораздо проще было прикинуться дурочкой. С дурочки спросу немного, да и издеваться над ней неинтересно…       Вопрос только в том, надолго ли ее хватит?       Познакомиться с местным священником Викторина еще не успела, так как Слово Божие перенесли со вторника на пятницу. Пересекая порог скромной маленькой церкви, она ожидала увидеть благообразного старичка с седой бородой, проплешинами на затылке и круглым животиком, выпирающим из-под сутаны. Почему-то именно такими представлялись ей типичные служители церкви. В этом вопросе у Викторины было мало познаний, так как ее семья была далека от религии.       Каково же было удивление, когда на звук шагов из недр церквушки выглянул молодой человек лет тридцати на вид, в сутане и с псалтырем в левой руке. В правой его руке мелькнуло что-то весьма напоминавшее бокал, который святой отец поспешно спрятал за спину.       — Отец Мефодий? — неуверенно окликнула его Викторина, предполагая, что это все же какой-нибудь его помощник.       — Добро пожаловать в обитель господню, дочь моя! — провозгласил священник и, не выпуская из руки книгу, поправил на носу круглые очки. Правую руку он продолжал держать за спиной, чтобы дочь не увидела бокал. — Что привело тебя в храм Божий? Исповедь у нас по воскресеньям и мне бы не хотелось нарушать эту священную традицию! Хотя, конечно, если дело идет о спасении твоей души, то я выслушаю тебя, несмотря на… — святой отец снова покосился в сторону подсобки, откуда доносилось сдавленное хихиканье, — … свои неотложные дела!       — Меня прислала к вам миссис Лоуренс, — сказала Викторина, запоздало делая книксен. — Она сказала, что вы ждете меня, дабы провести со мной какую-то душеспасительную… э-э… то есть, теологическую беседу.       — А! Вы, должно быть, мисс Дюамель, наша новая ученица? — просветлел лицом отец Мефодий. — Точно! А я совсем позабыл о нашей беседе!       — Не волнуйтесь, — Викторина едва сдерживала улыбку, больно уж забавной выходила эта сцена. — Если сейчас вы заняты, мы можем отложить беседу на… определенное время. Могу заверить вас, что это останется между нами…       — Какая понятливая юная леди, — послышался чей-то голос из подсобки, а вслед за ним — громкое бульканье. Почему-то Викторина была абсолютно уверена, что разливают там вовсе не святую воду.       — Это было бы очень мило с вашей стороны, мисс, — расплылся в улыбке отец Мефодий. Викторина отметила, что улыбается он очень весело и задорно, несмотря на напускную суровость.       — В таком случае, до встречи, святой отец! — Викторина тоже улыбнулась и снова сделала книксен, после чего развернулась на каблуках, чтобы удалиться как можно скорее. Перспектива яблочного пудинга все еще маячила перед внутренним взором и девушка надеялась, что еще успеет воплотить ее в реальность.       — Покойся с ми… э-э… Да хранит тебя Господь, дочь моя! — донесся до нее голос священника, сопровождаемый отчетливым хохотом из подсобки.       На выходе из церкви Викторина едва не налетела еще на одного странного субъекта: высокого широкоплечего мужчину, одетого в робу садовника. Он поднимался по ступеням храма, прижимая к груди соломенную шляпу.       — Добрый день! — улыбнулась ему Викторина, стараясь быть вежливой хотя бы в пределах церкви.       Мужчина кивнул в ответ, его гладко выбритая голова сверкнула в лучах клонящегося к западу солнца. «Идите быстрее, а то причастие пройдет без вас!» — мысленно поторопила его девушка и сама поспешила в столовую.       К великому ее огорчению, когда она пришла в столовую, там уже убирали посуду. И только за одним столиком все еще сидели две девушки, которые допивали свой чай. Викторина растеряно огляделась, раздумывая, стоит ли спрашивать служанок о своей порции или лучше не позориться и идти к себе в комнату, но тут ее окликнула одна из учениц.       — Викторина! — поманила ее рукой русоволосая девушка со смутно знакомым лицом. — Иди к нам!       Она подошла, по пути тщетно пытаясь припомнить, кто это. Память на лица у нее всегда была плохая, а если учесть измученное состояние и дурное расположение духа последних дней, то вероятность вычленить нужное воспоминание и вовсе сводилась к нулю.       — Меня зовут Эвридика! — великодушно подсказала ей девушка со светлыми локонами, красиво обрамлявшими лицо и придающими ему задорный, даже озорной вид. Или все же дело было в ее смеющихся темных глазах? С первого взгляда на Эвридику было ясно, что она более чем далека от строгих законов и нравов здешних мест. И что следует им она (если, конечно, следует) исключительно из собственной прихоти. В ней не было ни капли отрешенной обреченности, которую Викторина увидела в первой своей знакомой, Аделаиде. Всем своим видом Эвридика демонстрировала, что привыкла устраивать развлечения из всего, что ее окружает. Но в то же время в ней совсем не чувствовалось озлобленности, какая обычно встречается в людях такого типа. Совсем наоборот, Эвридика была открыта всем, кто бы согласился вступить в ее игру.       — А я — Мария, — представилась вторая девушка с темными, гладко зачесанными назад волосами. Она показалась Викторине более спокойной. Синие глаза пристально смотрели на новую знакомую из-под стекол очков в изящной оправе. — Мы с тобой виделись в классе, помнишь?       — У меня плохая память на лица… — развела руками Викторина, после чего села на свободный стул.       — Хочешь пудинга? — спросила Эвридика.       — С удовольствием! — облегченно улыбнулась Викторина. — Я уж думала, что мне его не достанется!       — Угощайся! — обе девушки одновременно придвинули к ней свои нетронутые порции, а в ответ на вопросительный взгляд Мария пояснила: — Нам он уже успел опротиветь за год пребывания здесь. Это сперва он кажется вкусным, а потом — только представь — каждую среду приходится им давиться!       — Я бы отдала все карманные деньги за месяц, чтобы иметь возможность насладиться плюшками с корицей, которые подают в столичных кофейнях! — мечтательно улыбнулась Эвридика, накручивая на палец светлый локон.       — Да, там они очень вкусные, — согласилась Викторина, запуская ложечку в пудинг.       — Особенно если не иметь возможности до них добраться, — грустно сказала Мария, подперев рукой подбородок. — Тебе еще только предстоит распробовать все прелести здешнего изощренного издевательства: каждую неделю нам выдают деньги на карманные расходы, из тех средств, заметь, которые принадлежали нашим родителям и которые, по сути, и так наши. Но мы не можем ими распоряжаться по причине своего несовершеннолетия. А возможность как-то истратить эти деньги мы получаем только раз в два-три месяца! И что прикажете с ними делать? Жертвовать на храм, как нам предлагают? Хотя, конечно, находятся и такие идиотки…       — А вы на что тратите их? — поинтересовалась Викторина. Пудинг оказался чертовски хорош. Зря девочки так им недовольны. Они еще не пробовали папину стряпню. Иногда отца посещало кулинарное вдохновение, и он принимался самостоятельно что-то готовить, к великому ужасу кухарки Флоры, которой потом приходилось отмывать кухню. Хотя сейчас Викторина понимала, что отдала бы десять лет жизни за возможность вымыть эту кухню самой, лишь бы отец снова наводил там хаос.       — Копим, — совершенно серьезно ответила Эвридика. — Вдруг когда-нибудь представится возможность отсюда сбежать? А делать это без гроша в кармане — безрассудно.       — Еще можно пристать к кому-нибудь из учителей, чтобы купили и привезли коробку шоколада или еще какие-нибудь мелочи вроде заколок или лент, — добавила Мария, доставая из ридикюля зеркальце и заглядывая в него. — Эври, например, пользуется особым расположением мистера Маррлоу, и он с завидным постоянством таскает ей театральные открытки для коллекции. Да еще и деньги регулярно брать забывает!       — Да ну, какое там «особое расположение»! — возмутилась Эвридика и ткнула подругу локтем в бок. — Мы просто нашли общий язык на почве любви к музыке и театру!       — А по-моему, он просто неровно к тебе дышит! — хихикнула Мария из-за зеркальца, за что получила новый тычок.       — Не слушай ее, Викторина, — посерьезнев, сказала Эвридика. — Мария помешана на любовных романах и во всем вокруг видит отражение своего любимого чтива!       — И вовсе я на них не помешана! — парировала Мария, со звучным щелчком захлопывая зеркальце. — По крайней мере, не больше, чем ты — на своих открытках.       — А кто такой этот мистер Маррлоу? — спросила Викторина, просто чтобы перевести разговор в другое русло и прекратить назревавшую перепалку.       — Учитель пения, — пояснила Мария. — Очень талантливый певец и просто душка! Сегодня вечером ты с ним как раз познакомишься, потому что мисс Бейкер снова заболела и урок этикета заменили пением.       — Кому он вообще нужен, этот этикет? — фыркнула Эвридика. — Можно подумать, здесь воспитываются не дочери цвета аристократии, а провинциальные курицы!       Викторина прыснула, едва не плюнув в собеседницу остатками пудинга и подтвердив тем самым заблуждение Эвридики на счет «цвета аристократии». Собеседницы деликатно сделали вид, что ничего не заметили.       — Словом, Викторина, — снизила голос Эвридика, напустив на себя крайне серьезный вид и наклонившись вперед, ближе к новой подруге, — мы официально приглашаем тебя в нашу Тайную Ложу!       — Тайную Ложу? — удивленно переспросила Викторина.       — Ну да, — кивнула Мария. — В нее попадают только избранные, интеллектуально одаренные воспитанницы этого пансиона!       — И много ли членов состоит в вашей Ложе?       — Не очень, — вздохнула Эвридика. — Пока всего двое.       — Здесь так мало интеллектуально одаренных девушек? — удивилась Викторина.       — К сожалению, да, — скорбно ответила Мария.       — Кроме того, эту лажу, то есть Ложу, мы сами только что придумали! — засмеялась Эвридика. — Чтобы оригинальнее пригласить тебя с нами дружить!       — Ах, вот оно что! — облегченно улыбнулась Викторина. — А я уж было подумала, что вы углядели во мне этот самый недюжинный ум и теперь, чтобы вас не расстраивать, мне придется ему соответствовать!       — Но ведь твой отец — Густав Дюамель, который спроектировал ламповый синемапроектор? — спросила Эвридика.       — Да… А откуда ты знаешь?       — Мы читаем газеты в библиотеке, — ответила вместо подруги Мария. — И еще можем сопоставлять некоторые факты.       — Более того, нас это забавляет, — вставила Эвридика, изящно промокая губы салфеткой. — Ты, наверное, слышала о гении частного сыска Энтони Фоксе?       — Ага, — кивнула Викторина, хотя понятия не имела, кто это такой.       — Я очень люблю истории о расследованиях, — сказала Эвридика. — У меня есть все книги с его приключениями. Ты не представляешь, на какие ухищрения мне пришлось пойти ради этого! Но оно того стоило. Я даже Марию пристрастила к этим книгам. Если хочешь, дам и тебе почитать.       — Хочу, — кивнула Викторина, которой удалось привезти из дома только «Занимательный мир животных». Эту книгу она выучила наизусть еще в раннем детстве, но не смогла взять что-то другое, памятуя обо всех вечерах, проведенных с отцом за изучением ее содержимого.       — Тогда приходи вечером ко мне в комнату, я дам тебе первую книгу из цикла! — пригласила Эвридика. — Я живу на третьем этаже, в комнате номер 320.       — А я — в 324! — вставила Мария. — Приходи! До десяти вечера можно ходить в гости.       — Хорошо, — кивнула Викторина с улыбкой. — Обязательно приду. А моя комната — 303. Я тоже буду рада вас видеть!       Остаток дня прошел гораздо разнообразнее, чем предыдущие дни в пансионе. Сначала Викторина посетила урок пения и познакомилась с мистером Маррлоу. Он действительно оказался очень милым молодым человеком. Как подумалось Викторине, учитель ужасно стеснялся своих учениц и изо всех сил старался этого не показывать, пряча стеснение за обаятельной улыбкой. К тому же мистер Маррлоу обладал чарующим бархатным баритоном. Когда он пел, то долговязая фигура распрямлялась, осанка становилась горделивой, а светлые глаза задорно сверкали.       Викторина решила для себя, что с таким приятным во всех отношениях преподавателем нужно подружиться.       Позже, уже после ужина, она навестила Марию и Эвридику. Новые подруги посвятили Викторину в некоторые негласные правила пансиона и его обитателей, а потом Эвридика продемонстрировала ей свою внушительную коллекцию открыток и не менее объемную печатную серию о знаменитом детективе, и дала Викторине первую книгу.       Когда прозвенел звонок, означавший время отхода ко сну, девушка пожелала подругам доброй ночи и вернулась в свою комнату. Там она прочитала несколько страниц книги и нашла ее весьма увлекательной, но сказалась дневная усталость, и Викторина уснула, едва успев задуть свечу на туалетном столике.       Пробудилась Викторина от резкого грохота, будто где-то рядом упало что-то тяжелое. Сон мгновенно слетел с нее, девушка села на кровати, оглядываясь по сторонам. Вечером она забыла задернуть шторы, и теперь ее комната была освещена бледным светом заглядывающей в окно луны.       Викторина осмотрела комнату, но все стояло на своих местах. Девушка решила, что грохот ей приснился, и хотела было снова лечь, как вдруг услышала из-за стенки отчетливый стон. Он доносился из комнаты, где жила Аделаида.       Времени на размышления не было. Викторина вскочила с кровати, накинула халат и, схватив подаренный ключ, открыла балконную дверь.       На улице было холодно. Кроме того, замок решетки, отделявший ее балкон от соседнего, изрядно заржавел и долго не желал поддаваться. Наконец Викторине удалось провернуть ключ в скважине и решетка со скрипом отворилась. Шансов на то, что балконная дверь соседней комнаты будет не заперта, было немного, но, к великому удивлению Викторины, дверь открылась от легкого прикосновения. Девушка вошла внутрь, поспешно закрыв за собой дверь, и увидела… темно-рыжие локоны, разметавшиеся на полу. С замирающим сердцем Викторина обошла кровать и увидела распростертое на ковре тело Аделаиды. Она лежала на спине, в неудобной позе, запрокинув голову. Рядом валялась гардеробная ширма, словно бы Аделаида схватилась за нее, чтобы удержать равновесие, но все равно упала и перевернула ее.       Викторина хотела закричать, но голос пропал, зазвенело в ушах. Девушка понимала, что если сейчас упадет в обморок, то некому будет позвать на помощь. Она из последних сил бросилась к двери, дрожащими пальцами отодвинула задвижку и выбежала в коридор.       — Помогите! — крикнула она что было сил, повернувшись в сторону лестницы, и тут же увидела, как пол и потолок меняются местами.       А потом стало темно.