Чужая кровь

Камар-Тадж Стрендж сделал аккуратный маленький глоток, поставил чашку на блюдце, молча уставившись в стену. Вонг, стоящий в углу, бдительно следя за своим господином, только прижал пальцем уголок дергающегося глаза, когда маг со стуком поставил посуду на стол, вздохнул, набирая воздух в грудь, и... Сдулся. Стрендж побарабанил пальцами по колену, нервно одернул возмущенно шевелящийся плащ и недовольно покосился в сторону Вонга. Чародей понятливо кивнул, хлопнув в ладоши: тут же закипела вода в чайничке, поднос очистился от крошек и капель, слуги внесли свежие булочки, сэндвичи, масленки и прочие атрибуты правильного чаепития. Вонг лично заварил чай, налил в чашку и подвинул к напряженному, как натянутая струна, Стренджу. Стивен сделал глоток, еле уловимо поморщился и вновь со звоном поставил чашку на поднос. Маг явно дошел до кондиции и плюнул на приличия и прочие извращения. — Это слишком, — начал он неестественно спокойным тоном. — Да, господин. — Наглость неимоверная, — с большим нажимом продолжил Стрендж. — Да, господин. — У меня просто нет слов! — Да, господин. — Сволочь! — взревел Стрендж, вскакивая. Плащ затрепетал, замахал полами, поддерживая хозяина. — Да как у него рука поднялась! Это уже перешло все границы! — Вы совершенно правы, господин, — кивнул Вонг, ловко подхватывая взлетевший ракетой молочник. — Подрыв всех устоев! — Да, господин! — И что теперь делать?! А?! — Стрендж от избытка чувств стукнул кулаком по столу, резко остановившись: боль отрезвила. Он сел, подтянув стул, хмуро уставившись на руки. Вонг, закатив на миг глаза, принялся наводить порядок. Комната вновь заблистала чистотой и красотой, чайник запыхтел, сэндвичи выстроились аккуратной пирамидкой. Верховный маг Земли угрюмо нахохлился, опираясь локтями на стол, как невоспитанный простолюдин, и продолжил рассматривать кисти рук. Длинные ровные пальцы, чистая кожа... Никаких намеков на тот усеянный шрамами ужас, что до сих пор снился Стивену в кошмарах. Люцифер исцелил травмы полностью, словно откатив состояние тела до той роковой аварии, лишившей его всего, включая смысл жизни, не оставив и намека на многочисленные переломы, порванные сухожилия и поврежденные нервы с мышцами. Вздохнув, Стрендж потер ладонями лицо, покосился на стол... Налил себе чай, подтянул тарелку с сэндвичами и принялся насыщаться, о чем-то крепко задумавшись. — Знаешь, Вонг, а ведь я давно не практиковал... — прошептал он, вертя нож для масла, словно скальпель. *** Что Люк не любил, так это разумные артефакты. Никогда не угадаешь, как именно отреагирует на действия своего нового хозяина какой-нибудь антикварный ножичек или чашка, про драгоценности и вспоминать не хотелось. Естественно, не камни Силы — вот к ним Люк питал нежную привязанность, как и все Одаренные, независимо от конфессии. Да и как их можно не любить, если вот этот вот камешек поет лично для тебя, утешает, подбадривает, тащит к вершинам? Но это вполне понятные кристаллы, природные и выплавленные, привычные, хотя и совершенно непостижимые. Они не являлись самостоятельными, скорее симбионтами, и методики взаимодействия были давно отработаны. А вот полностью разумные артефакты, имеющие свою собственную логику... Вот с ними была морока. Что с созданными искусственно, что возникшими естественно. Как, к примеру, Камни Бесконечности. Сволочные стекляшки по непроверенным данным когда-то то ли являлись частью живого существа, то ли в процессе отрастили мозг, это Люку было не принципиально, главное, что Камни обладали собственной волей и очень альтернативным разумом. И разум этот не стеснялись демонстрировать. Люку трофеи подчинялись, как сильному вожаку, при этом Камни постоянно подталкивали своего хозяина в сторону откровенного и неприкрытого насилия. Им, этим кристаллическим тварям, хотелось хаоса, путешествия по рукам, взращивания надежд и упоения своей исключительностью, а после - жестокого подрезания крыльев суровой реальностью. Люк давно уже перерос подростковый максимализм, не реагируя на тихое и методичное подталкивание себя в ненужную ему сторону, кроме того, Камни в его глазах исчерпали свою полезность. За время обладания артефактами ситх научился многому: и открывать порталы, прокачав телепортацию, и отточил Контроль Разума, и... много чего. И вот тут в полный рост вставала проблема: как избавиться от опасного имущества с гарантией? Спрятать? Не смешно: найдут. Рано, поздно, но найдут. Отдать кому-то на хранение? То же самое. Найдут, отберут. Следовательно, необходимо камни уничтожить, но мало их разбить, если и избавляться, то с пользой, ведь каждый кристалл — это прорва энергии. А энергия — это Сила. И терять хоть каплю Силы — преступление. Расчеты шли туго. Люк крутил схемы и так и сяк, расписывал листы бумаги символами, пытаясь понять, куда пойдет энергия и что получится в результате, но получались сплошная трагедия и фарс. В лучшем случае пшик, в худшем... Скажем так, этот ледниковый период старушка Земля уже бы не пережила. Люку понадобилось несколько дней и пара десятков попыток смоделировать желаемое, чтобы понять, почему ничего не выходит. Просто уничтожать требовалось полный комплект, а не большую часть. И, добавив в расчеты Око, ситх добился идеала. Зеленый камень волновал его больше всего: даже Эфир после вразумления Силой молчал в тряпочку и не отсвечивал, а эта похожая на радиоактивный изумруд стекляшка в последнее время вела себя все более странно. Обычно сияющий ровным непрерывным светом камень начал пульсировать, и Люку хватило одного взгляда, чтобы с холодком понять, что ритм очень напоминает сердцебиение. Чужое сердцебиение: ни с ритмом Стренджа, ни с ритмом Люка не было ничего общего. Один момент осознания, и паранойя взвыла раненым крайт-драконом, заставив активизировать работу. Люк заперся в своих покоях, скользнул в транс, распахивая сознание для Силы, не отвлекаясь на еду, сон и прочее, и спустя неделю очнулся, пялясь на огромный лист с четким рисунком и пояснениями, написанными мелкими буквами. Вдумчивое чтение условий и прочего только добавили головной боли: придется попотеть, исполняя задуманное. И медлить нельзя: ритм, отбиваемый Оком, все убыстряется, словно существо, в чьем теле бьется сердце, просыпается. Совершать ритуал Люк решил в своем дворце. Зря, что ли, он веками насыщал это место Силой, укреплял, можно сказать, формировал под себя? Альтернативой представлялся какой-то необитаемый островок в центре океана, там, где из живого — только рыба и прочие подводные обитатели, но на такие риск и глупость Люк пойти не мог. За просто так выкинуть прорву энергии, подарив ее непонятно кому с непрогнозируемыми последствиями? Из которых самым безобидным может быть создание аномальной области или резкое вымирание фауны. Нет уж. Ситх за сутки довел до ума ритуальный зал, вычистив и убрав все лишнее, после чего вызвал к себе Рамлоу и провел инструктаж. Кроссбоунс козырнул, и все завертелось. *** Рамлоу скрипел зубами, наводя порядок. Владения Локи перешли на осадный режим: не только дворец, но и немалый кусок земли, где этот самый дворец и находился. В принципе, паранойю Локи Брок отменно понимал: такого рода события, как убийство галактического террориста, даром не проходят, слишком многие знают, что победный шаг титана оборвался именно здесь, естественно, найдутся желающие экспроприировать экспроприированное. Потому как жадность — чувство, присущее всем живым существам независимо от расы, вида и прочих факторов. Да еще и Локи оговорился, что чует возможные неприятности и следует поспешить. Поэтому сейчас асы — все без исключения живущие во дворце подданные Локи — вооружались и занимали свои места, так же как и пятерка суперсолдат, перешедшая в боевой режим, как и влившиеся незаметно в компанию Роджерс с Барнсом, как и сам Брок со своим отрядом. Массивные, толщиной в пару футов, огромные двери были закрыты, и Брок, замерший перед ними стражем, совершенно не горел желанием подсмотреть: Сила, пока еще тягучими неспешными волнами изливающаяся из ритуального зала, походила на душное дыхание собирающейся над пустыней бури. Горячая, тяжелая, полная мириадов поднимающихся к небу песчинок, трущихся друг о друга с жутким шелестом. Брок дернул плечом и замер на посту. *** Люк поправил наруч, обозревая вычерченную на отмытом до блеска черном базальтовом полу фигуру, похожую на модель галактики. Спираль в пару витков, заключенная в круг, окруженный семью лучами, заполненные надписями на киттате: языке древних ситхов, с помощью которого творили невообразимое. Взгляд в сторону, и крышки тяжеленных металлических шкатулок откинулись, показывая содержимое, взлетевшее в воздух. Люк протянул руку, и Камни Бесконечности плавно опустились в ладонь. Первым в середину рисунка лег Камень Души, за ним — Разума, камни выстраивались спиралью, последним оказалось Око, тревожно пульсирующее в четком ритме. Ситх недовольно поджал губы, продолжая подготовку к уничтожению опасных сокровищ, чувствуя, как нарастает тревога. Еще раз сверив мысленно план и его воплощение, Люк встал на один из лучей, в котором заканчивалась спираль, крепче сжал древко копья, и воздух задрожал от падающих валунами слов-ключей. Самая настоящая ситхская магия, о которой забыли даже призраки Коррибана. Найти знатоков оказалось очень непросто, а уж во что обошлось обучение... Зато вот пригодилось. И еще пригодится, тут и гадать не надо. Гортанно-шипящие слова резали и раскалывали воздух зала, словно прозрачное желе, текли ядовитыми струями, падали многотонными валунами, и базальтовый отполированный пол трещал, подрагивая под подошвами боевых сапог. Камни засветились, запульсировали — каждый в своем ритме, Люк прорычал последнюю строку, уколол палец об острие копья и стряхнул набухшую каплю крови на рисунок. Капля упала с ясно слышимым стуком, как стальной шарик, раскалывая Камень Души на две равные части. Рисунок на полу засветился тусклым серым светом весь и сразу. Две половинки камня стали медленно оплывать, как карамель в печи, и оранжевая масса потекла к расположенному рядом Камню Разума, наползая на него, словно магма. Люк размеренно дышал, сжимая копье, полуразумный артефакт настороженно гудел. Каменный пол еле ощутимо подрагивал, воздух за пределами рисунка загустел, приобретя золотистый цвет и плотность льда. Покинуть сейчас пределы схемы было попросту невозможно — все равно что идти сквозь камень. Камни таяли один за другим, разноцветные струи текли по спирали, закручиваясь радужным вихрем, пока не лопнул последний артефакт — Камень Времени. Символы киттата налились багрянцем, контуры рисунка резко потемнели, и превратившиеся в длинные тонкие стеклянные нити Камни начали осыпаться разноцветным песком, закручивающимся крошечным смерчем. Столбик торнадо шелестел, вытягиваясь, словно пытаясь удрать, но символы пылали ярко, и песок превратился в туман, накативший на Люка приливной волной. Рисунок на полу исчез, стертый невидимой рукой, энергия разрушенных камней впитывалась в тело ситха, грозя порвать, как протекающую плотину, воздух в зале треснул, расслаиваясь и исчезая. Люк опустился на колени, опираясь на копье, прижимая обугливающуюся ладонь к полу. Неистовая энергия текла сквозь него, и ситх не собирался ее удерживать: здесь и сейчас не место для жадности. Кого-нибудь вроде Тенебри или Плэгаса инфаркт бы хватил при одной мысли о том, чтобы упустить хоть каплю дармовой энергии, но Люк был умным — достаточно мудрым, чтобы признать, что жадничать нельзя. Сила любит щедрых, и ситх сейчас пропускал все это богатство сквозь себя, делясь со своим миром, обновляя и очищая свои владения, и со своими учениками и слугами, вознаграждая за верную службу. Постепенно неимоверная тяжесть, прибивающая его к земле, спала, Люк смог выпрямиться, тяжело дыша. Копье, раскалившееся добела, остывало, тихонько урча, точно объевшийся кот, броня потрескивала и скрипела, Люк, утомленно прикрыв глаза, стоял, покачиваясь, зная, что успел. Буквально впритык, но успел. С тем, насколько он изменился, можно будет разобраться позже, после того, как отоспится и поест. Разрезав спекшиеся в единое полотно двери, ситх вышел в малый зал, убедился, что отскребающие себя от пола люди живы и здоровы, и сам не понял, как очутился в спальне, на лету проваливаясь в сон. *** Каменное дерево рухнуло, ломая ветви. Последняя тускло поблескивающая печать лопнула, осыпаясь на землю, начавшую подрагивать. Со склонов скал посыпалась земля и мелкие камушки, наблюдающий с почтительного расстояния Аургельмир только скупо улыбнулся, глядя, как из ямы, оставшейся от поверженного дерева, показалась тощая облезлая рука. Рука зашарила по земле, скребя твердую землю, перемешанную с камнем, пока не наткнулась на торчащий корень. Пытающийся выбраться узник цепко ухватился за него, но на этом все успехи и закончились: силенок явно поубавилось, а Тартар своих гостей просто так не отпускает. Некоторое время гримтурс наблюдал за усохшей конечностью, с которой осыпалась кожа с мясом, гадая, сумеет выбраться титан или так и сдохнет на полпути к свободе, одновременно бдительно оглядываясь. Земля подрагивала, Аургельмир отлично чуял накатывающие валы энергии — отголоски бушующего где-то шторма, но пойти полюбопытствовать не рискнул. Не хотелось, чтобы хоть кто-то заметил его присутствие. В конце концов он пожал плечами и исчез. Рука на миг сжалась, а потом вновь замерла. *** Люк очнулся почти через полторы недели. Беспробудный сон, без сновидений, похожий на падение сквозь бесконечную бездну, во время которого он ловил отголоски отбушевавшего энергетического шторма. Когда он открыл глаза, то долгое время просто тупо смотрел куда-то, даже не понимая, куда именно. То ли в потолок, то ли в стену, то ли внутрь себя. Чувствовал себя он настолько странно, что просто лежал, изредка моргая, и даже не пытался хоть как-то выйти из этого ступора. Мир в очередной раз изменился. Люк казался самому себе заполненным до отказа энергией, Сила ревела в ушах, прожигала вены, испепеляла тело и восстанавливала его в одно и то же время. Сейчас он чувствовал себя всемогущим и, одновременно, не желающим и пальцем пошевелить для осуществления хоть какого-то желания, в голове было восхитительно пусто, и это совершенно не напрягало. Только где-то далеко на краю сознания зудела то ли мысль, то ли еще что... Люк прикрыл тяжелые, буквально свинцовые веки и вновь провалился в сон. *** Иссохшая рука слегка царапнула практически лишенными плоти пальцами землю, вновь замирая. Пленник, почти выбравшийся наружу из того, для чего понятие «ад» было слишком слабым и откровенно неточным, не имел сил завершить процесс побега. Слишком долго он был в заточении, пусть по человеческим меркам прошло несколько тысяч лет, для него пролетели эоны, гораздо более страшные тем, что невозможно было даже понять, как именно движется время и движется ли вообще. Черная дыра персонального Тартара, задуманного и воплощенного именно для одного конкретного узника, высосала из него все, что только возможно. Сейчас могучий древний титан, предшественник тех, кто самолюбиво называли себя богами, по своим возможностям уступал даже животным. У тех хотя бы инстинкты работали, заставляя двигаться, выживать, стремиться к безопасности, а он, практически забывший свое имя/понятие/сущность, даже это был сделать не в состоянии. Аургельмир, решивший проверить, что да как, только брезгливо скривился, налюбовавшись этим воистину жалким зрелищем. Гримтурса затапливало разочарование. Титан, повелевающий самим временем, оказался не более чем отголоском мифов о его величии. Конечно, нельзя было исключать вариант, в котором Кронос вылезет-таки из Тартара, очухается, приведет себя в порядок и устроит всем причастным и нет веселую жизнь. Просто потому, что может и хочет. Но время шло, а титан так и пребывал в мертвом состоянии, оживать не спешил, так что, поразмыслив, Аургельмир отбросил все свои планы на его счет и начал рассматривать другие. Оживет Кронос? Хорошо. Не оживет? Тоже неплохо. Небо над Олимпом потемнело, тучи начали стягиваться в одно место, как примагниченные, наливаясь тяжестью, готовясь пролиться дождем. С одного краю слегка блеснуло, еле слышно прогремело, и Аургельмир, не выдержав, захохотал. От его смеха пространство заколебалось, пошло волнами, как вода от брошенного камня, донося до пытающихся что-то из себя строить идиотов его мнение об их умственных возможностях. Ну и вообще об их возможностях. Гром еще раз громыхнул, блеснула еще одна молния — тонкая и слабая... и все закончилось. Тучи, стряхнув с себя крупные редкие капли, медленно отплывали к морю, отгоняемые резко изменившимся ветром. Все намеки на ливень рассеивались — если дождь и будет, то не сейчас и не здесь. Волнение на море тоже утихло: поднявшиеся волны потеряли напор, словно Посейдон пересел с призовых жеребцов на заморенных кляч. Представив вдруг эту картину: помирающие на бегу клячи, скрипящая колесница и трясущийся от старости Посейдон, с трудом щелкающий кнутом, — Аургельмир откровенно заржал, смахивая наворачивающиеся слезы. В принципе, все может быть. После того, как боги убрались на свой божественный Олимп, потеряв практически все связи с этой смертной реальностью, этот вариант имел право на жизнь. Да, их помнили... Но этого было недостаточно. Не было ни веры, ни почитания, только память о дошедших из глубины времен мифах и сказаниях. Отсмеявшись, гримтурс еще раз скептически осмотрел торчащую из ниоткуда конечность, пожал плечами и исчез. Здесь ему больше делать нечего. Пальцы так и торчащей из земли руки вновь конвульсивно дернулись и замерли. *** Мир стал другим. Люк валялся на здоровенной кровати, позволяя себе ничегонеделание, пялился в потолок и вспоминал. Далекое детство, те счастливые годы, прожитые на Татуине. Он тогда был ребенком, с редкими и слабыми проблесками взрослого сознания, для него мир заключался в доме, прилегающей территории и пустыне. Белоснежная, цвета выгоревших под жаркими лучами солнц костей, с легкими вкраплениями янтаря и золота, иногда стали и угля, пустыня была похожа на море, она тихо шуршала песком, неторопливо шевелила дюнами, ревела бурями. Пустыня была необъятной и живой. Еще в понятие «мир» для маленького Люка входили Мос-Эйсли, Мос-Эспа, а также космический порт, который он не видел, но про который слышал. Еще смутно осознавалось, что есть такие вещи, как планеты и галактики, но об этих абстрактных понятиях Люк тогда не задумывался. Потом он стал чуточку старше, мир немного раздвинулся, но в принципе ничего не изменилось. Да, космические путешествия стали более реальными, получив доказательства в виде кораблей и пилотов, но и только. Первая кардинальная ломка сознания произошла в тот момент, когда Люк ощутил себя частью Великой Силы. Этот момент он запомнил навсегда. Ощущения выжглись в его сути, понимание, что он не просто личность, отдельная, но и часть чего-то несоизмеримо глобального и действительно непостижимого, полностью изменило его сознание. В тот день он протянул руки вперед, в неизвестность, и ощутил ответное касание, крепкую хватку бесконечности на своих запястьях. Он почувствовал Силу, вспоминая те самые заветные слова из выдуманной истории, оказавшейся правдой, поверил в них и изменился раз и навсегда. Если честно, то потом Люк, благодаря этому воспоминанию, считал Оби-Вана своим первым мастером, давшим самый важный урок. Он никогда никому об этом не говорил, не упоминал... И пусть потом их отношения носили самый разный характер, верить в Силу Люк никогда не переставал. Потом мир становился больше, глубже и шире, как океан, Люк рос в своем мастерстве и понимании происходящих явлений и процессов, однако его сознание все равно оставалось человеческим. Да, перекореженное безумием, оно было крайне специфичным, но все же приближенным к человеческому. И века жизни, в принципе, мало что изменили, лишь добавили опыта. А вот сейчас Люк не просто видел, он ощущал разницу между «до» и «после». Он думал, что мир — это океан? Он плавал в бассейне, пусть и перейдя от «лягушатника» к профессиональному. Потом нырнул в море. А сейчас не просто прыгнул в океан, а взмыл в космос. Вот сейчас он действительно ощущал, что это такое — бесконечность вселенной. Планета, которую он так удачно объявил своей собственностью, стала частью его самого, как рука или нога. Она была живой, дышащей, даже в чем-то разумной, под каменными мышцами и костями из руд билось огненное сердце, по энергетическим каналам неслись подобия мыслей, по рекам текла кровь-вода, а в глубинах бурлила нефть-лимфа. Люку казалось, что он держит в руках ласкового питомца, урчащего от ласк, жалующегося на болячки и доставучих блох, отчаянно нуждающегося в любви, заботе и присмотре. Связь с тем, что он считал владением, выросла на десяток уровней одним махом. При этом Люк смутно понимал, что эта связь в корне отличается от тех уз, которые накладывает вера разумных существ в богов. Он протянул руку, на ладонь приземлился солнечный луч, под взглядом разложившийся на полный радужный спектр, вытянувшийся тонким смерчем, скрутившийся в шар, похожий на миниатюрное солнце. Плазменный комок уплотнился, покрылся коркой, завертелся на одном месте, разогреваясь. Корка треснула, по трещинам засочились лавовые реки, на глазах превращающиеся в воду. Под зачарованным взглядом Люка над его ладонью повисла крохотная планета, на которой пробивались первые ростки зелени. Он осторожно встал, подошел к окну, и крохотуля унеслась куда-то ввысь, явно выходя в космос. И Люк даже не представлял, где именно закончится ее полет. Он тяжело вздохнул, дошел до кровати и просто рухнул на нее: обилие информации затапливало, вызывая головную боль. Придется отсекать второстепенное, чтобы не отвлекаться на лишнюю информацию. Люк сел поудобнее, погружаясь в медитацию. *** В то, что все прошло успешно, Брок окончательно поверил, когда смог отодрать себя от пола и на карачках доползти до ближайшей комнаты, в которой был ковер. Постанывая, дополз до него, натянул на себя один угол — и плевать ему было, как это выглядит со стороны, — и просто-напросто отрубился. За безопасность Брок не переживал: сейчас замок окружали такие энергетические щиты, что их пробить попросту невозможно. Проснулся он от того, что рядом негромко храпели. Протерев заспанные глаза, Брок поднял голову и обомлел: суперсолдаты в количестве семи штук сползлись к нему под бок, похрапывая под утащенными по пути коврами и парой гобеленов. Зрелище оказалось сюрреалистическим: лежбище котиков, не иначе. Посмеявшись от ассоциаций, Брок встал, изумляясь тому факту, что после такого экстремального отдыха у него ничего не болит, и пошел проверять вверенное его заботам здание, любуясь пляшущими между пальцами крошечными молниями. *** Аморе казалось, что она — как зверь в клетке. После успешного побега с Мидгарда пришлось прятаться по углам и щелям, потому что ее настойчиво разыскивали, и явно не для того, чтобы на пир пригласить или еще что. В Асгарде — просто не продохнуть. Гибель Одина и его сыновей взбаламутила это болото, превращая в бурлящий котел с ядовитым варевом. Удалось узнать, что ее попытки уменьшить поголовье Одинсонов не прошли незамеченными, а значит, на родину ей путь заказан. Хорошо хоть, она никогда не прятала имущество только в одном месте, и голодать-побираться не придется. В Свартальвхейм тоже ходу нет. Там теперь заправляет Локи, пусть не лично, пусть через доверенных лиц, но это роли не играет. Альвы мигом ее сдадут, как только увидят, и не потому, что так сильно Локи любят, но пойти против назначенного Малекитом лично регента у них кишка тонка. В общем, этот вариант тоже отпадает. Как и Мидгард. В этом Амора была уверена абсолютно. Как бы Локи ни относился к Одину и своим братьям, позволять кому-то чужому их истреблять он не будет. Вот Амора и мыкалась по разным злачным местам, используя все свои возможности и умения, чтобы замести следы и не попасться на глаза лазутчикам. Пряталась под иллюзиями, брала под контроль разное отребье... Ей нужно тихое, спокойное место! Комфортное! Для посидеть, подумать, решить, что дальше. Наниматель не обращался больше, плату за свои усилия она даже получила, пусть они и не увенчались в большинстве своем успехом. Но прятаться надо... Где? Единственное место, приходящее на ум, Аморе не нравилось. Холодно. Уныло. Никаких развлечений. Зато имелось неоспоримое достоинство на фоне этого уныния: там ее искать точно не будут. Амора сморщила нос, но все-таки принялась готовиться к визиту на эту негостеприимную планету: надела самую теплую одежду, проверила наличие золота и драгоценных камней, а также артефактов и амулетов на все случаи жизни. Привела себя в порядок, поправив некоторые досадные мелочи гламуром. И отправилась в Етунхейм, воспользовавшись давно заготовленным на этот случай пространственным порталом. Планета ледяных великанов встретила ее неласково: обжигающий мороз, ветер, срывающий кожу с тела, бесконечный бело-голубой пейзаж, от одного взгляда на который хотелось зарыться в теплый плед с кубком горячего вина. Хлюпнув носом, Амора осмотрелась и направилась к сторожевой заставе: спрятаться тут негде, придется сразу идти на контакт. Уже через час она сидела в массивном кресле, утопая в жестких теплых шкурах, и с интересом разглядывала из-под ресниц внимательно изучающего ее Лафея. *** Йотун рассматривал привалившие на его голову проблемы, мысленно матерясь. Не просто проблемы, огромные проблемы! Особенно с учетом тайного договора с Локи. О подробностях соглашения не знал никто, Лафей не собирался никому докладывать. Поначалу из-за Одина — неизвестно, как мог отреагировать царь асов на то, что Лафей пошел на союз, пусть и сроком на год, с его сыном. Потом из-за опасности: планета только-только начала оживать, и приманивать агрессоров, когда на полях проклюнулись хрупкие посевы? Ставить под угрозу благополучие его подданных? Будущее их детей? Лафей не сошел с ума настолько, чтобы даже мысленно мусолить запретную тему. А уж теперь, после гибели Одина, воцарения Тора и уничтожения Таноса, и вовсе надо осторожничать. Договор с Локи — это козырь в рукаве, ведь Звездноглазый лоялен к тем, кто лоялен к нему. И терять все из-за смазливой рожи много о себе мнящей идиотки? Впрочем, не совсем идиотки. Она ведь пришла сюда не просто так. С целью. Значит, имеет за душой не только самомнение. Что? Еще немного, и договор с Локи будет расторгнут. Вот только Лафей уже подумывал о продлении, однако немного на своих условиях. Не хотелось униженно просить, это не вяжется с королевским достоинством, хотя ситуации бывают ой какие разные! На этот раз хотелось чуточку больше равноправия. А что может лучше намекнуть на желание хороших отношений, чем сведения о прячущемся враге? — Посмотрим, — пророкотал Лафей, пренебрежительно скривив губы. — На что, великий царь? — кокетливо хлопнула ресницами Амора, отыгрывая тщеславную дуру. По едва не закатившимся в череп глазам великана ясно читалось все, что он о ней думает. — Поведение, — процедил Лафей, недвусмысленно отсылая ее прочь. Амора плавно встала, с самого выигрышного ракурса показывая глубину декольте, виднеющегося среди наброшенных на плечи мехов. Вроде ничего особенного, но смотрится... А! Вот и ётун, даром что промороженная ледышка, а глазки так и прилипли на пару мгновений. То, что надо. Амора развернулась и пошла за стражами. То, что ею побрезговали, ей и требовалось. Да, многие ётуны всеядны, так сказать, даже про Лафея такие слухи ходили, но это было давно, уже больше тысячи лет — ничего порочащего. Поэтому царь отреагировал как надо: как на мнящую о себе слишком много дуру, решившую выехать на своих достоинствах и ущемленном самолюбии. Историю ему Амора скормила — закачаешься! Дескать, Один дал добро на подкат к Тору, потом обломал, естественно, она, вся в расстроенных чувствах, принялась мстить по мере возможностей. Поэтому ее и ищут. Вполне соотвествует распускаемым ее агентом слухам и намекам от царской гвардии. А уж про вражду Одина с Лафеем все знают... И о том, как взбесился царь асов, когда за упокоение кладбищ пришлось платить. Так что Лафей даст убежище просто из принципа и желания нагадить, пусть не Одину, а уже Тору, но какая разница? Плюс ее недооценят. Пусть ётун считает ее скорее заигравшейся в месть идиоткой, чем умной наемницей, которой она является. Жаль, что не удалось его поцеловать... Тогда б вообще все проблемы решились легко и просто. *** Люк озадаченно поджал губы, переваривая неожиданное сообщение от пока еще союзника. Лафей ждал, не мешая мыслительному процессу. Подумать было над чем. То, что Амора в конце концов нашлась, выползла на свет божий, Люка не удивило. Не могут такие, как она, долго сидеть в норе и сопеть в тряпочку. Как удалось разузнать, Чародейка подрабатывала, сдавая себя со своими способностями и умениями в аренду — хорошо оплачиваемую, между прочим, — а значит, была достаточно адреналинозависимой, чтобы не сидеть спокойно в убежище. Кроме того, наемничество несет за собой вполне определенный стиль жизни: бои, краткий отдых, снова бои или еще что... и перманентная нехватка денежных средств. Ну не умеют наемники копить зарабатываемую тяжким трудом денежку, все, что попадает им в руки, очень быстро тратится, и зачастую не на различные развлечения. Наемничество — это в первую очередь крайне дорогая профессия. И чем выше класс наемника, тем дороже обходятся его орудия труда. Иначе никак. Ты вкладываешь деньги в оружие, одежду и прочее, чтобы заработать, а заработав — вкладываешься еще больше, чтобы заменить использованное, чтобы заработать еще больше денег. Замкнутый круг. Про невозможность бросить опасную профессию из-за невозможности жить среди мирного населения, так как не хватает движения и прочего, скромно умолчим. Вот и Амора не утерпела, вылезла, а ведь могла рвануть куда подальше, прочь от Девяти миров. Вселенная велика... Но она приперлась сюда, к ётунам, строя из себя недалекую озабоченную идиотку. Причем так строя, что Лафей почти купился, — он сам сказал, что поймал себя на том, что пялился. Недолго, но ведь было? Значит, именно этот образ ей требуется. Для чего? И почему она не пошла к Суртуру? Огненные великаны того, кто вредит Одину с семьей, приняли бы с удовольствием. Отказались бы выдать... В памяти крутилось нечто, какой-то слух про Амору, но Люк никак не мог вспомнить: в голове после ритуала стояла такая каша, все стало таким странным... Лафей слегка пошевелился, массивное кресло еле слышно скрипнуло, и Люк очнулся от размышлений. — Благодарю, — церемонно наклонил голову ситх. — Чего ты хочешь? — Пролонгировать договор, — без тени сомнений отозвался великан. Люк хмыкнул. — Даже так... На сколько? — Десять лет. — Условия прежние? — Да. — Не вижу препятствий, — пожал плечами ситх. — Согласен. — Согласен. Они пожали друг другу руки, и явно ощутимая магическая волна рванула во все стороны сразу. Лафей пораженно распахнул алые глаза, но промолчал, не рискнув задать вопрос. — Отлично. Где? — В замке. — Хорошо... *** Амора томно улыбнулась полными губами, словно невзначай прислонившись к идущему рядом ётуну, позволяя тяжелым мехам распахнуться буквально на секунду. Глаза стража невольно скользнули по мелькнувшей золотистой коже, рука автоматически поддержала под локоть покачнувшуюся красавицу. — Ах, благодарю, доблестный воин! — проворковала Амора, плотоядно оглядывая невысокого — всего-то на две головы ее выше, — синекожего аборигена ледяной планеты. — Позволь мне отблагодарить тебя... Ётун был совсем юнцом, поэтому автоматически наклонил голову, когда экзотическая в этих краях злотовласая красавица встала на цыпочки, подтягивая его к себе руками, и поцеловала. Копье замерло, пристукнув об пол. Как и воин. Амора довольно потрепала жертву своих талантов по щеке. — Хороший мальчик. Ётун молча пялился пустыми глазами. Амора самодовольно хмыкнула и прислушалась. Дальше по коридору, за поворотом, звякнуло. Отменно. Чародейка щелчком изящных пальцев испепелила квадратик конверта с запиской и, покачивая бедрами и мурлыкая песенку, направилась к следующей жертве. Околдованный йотун так и остался стоять у двери почетным караулом. *** То, что Амора свалила с планеты, даже не попрощавшись, Люка не удивило. Лафей лишь раздосадованно поджал губы, устроил разнос страже и виновато покосился на гостя. Люк пожал плечами: — Не страшно, найдется. Жаль, что упустили, но это не трагедия. Лафей облегченно выдохнул. Амору он поищет по своим каналам, но вот то, что женщина так быстро удрала, немного напрягло. Особенно учитывая обстоятельства. Впрочем, был положительный момент, перекрывающий все недостатки: договор продлен, а на остальное, если честно, плевать с Утеса павшего величия. *** В том, что Амору он сильно недооценил, Лафей убедился через пять дней. В тихую морозную ночь. Он как раз надел доспехи на манекен, скинул поддоспешник, рубаху со штанами, облегченно выдыхая и расправляя плечи, мечтая, что вот сейчас нырнет в прохладную воду и смоет с себя тяжесть похода к дальним границам, когда до уха донесся еле слышимый скрип. Широкий наконечник распорол кожу и мышцы на правом боку, чудом не задев ребра, царь отпрянул с линии атаки, не понимая, что происходит: его собственная стража напала на него, молча атакуя всем имеющимся в наличии оружием. Что самое странное, покушение происходило в тишине: воины молчали, только свистел пластаемый мечами и копьями воздух. Голый, как в момент рождения, Лафей вертелся волчком, пытаясь избежать гибели, но стражники явно решили задавить его массой, наплевав на сопутствующий ущерб. Лафею удалось вырвать копье из рук первого нападавшего, а дальше дело пошло веселее: меткий удар рассек горло самого настырного воина, потом подрубил еще одному ногу, третьему царь рассек руку и разворотил бок... А затем в покои вломилась оставшаяся дворцовая стража, и молчаливых нападавших принялись оглушать и вязать. Лафей так и стоял, тяжело дыша, потом плюнул на все, бросил копье и пошлепал в купальню. Покушением он начнет заниматься только после того, как смоет с себя кровь и усталость, обработает раны и поест. Допрос очухавшихся после ударов по головам стражников добавил неприятных откровений: воины и не помнили, как пытались нарубить на жаркое своего царя. Они вообще не помнили последний месяц своей жизни. Вызванные маги с шаманами вывернули память несчастных наизнанку, едва не превратив их в пускающие слюни овощи, единственное, чего удалось добиться — пара стражников смутно, на уровне ощущений, вспомнили, как к ним прикасался кто-то теплый и приятно пахнущий. Все. Учитывая, что Амора резко и без прощаний свалила в неведомые дали, вывод напрашивался сам собой. Но зачем ей это было надо? Или... Кто-то заплатил? А значит, к покушению на семью Одина она тоже причастна... Лафей мог предположить только, что есть кто-то третий, четвертый или какой он там по списку, враг, который решил избавиться вообще от всех и сразу. Или цель была другой? Просто сеяние семян хаоса и ожидание их всходов? Как бы там ни было, об этом надо сообщить Локи. Такая информация дорого стоит. *** Истощенное, превращенное в живой скелет существо медленно вытягивало себя из тюрьмы, в которой провело неизвестно сколько времени. Страшная фигура, скелет с осыпающейся с костей, высохшей до состояния камня плотью, по миллиметру выползал из бездонной ямы личного Тартара, не видя, не слыша и не ощущая ничего вокруг. Он просто скреб едва шевелящимися пальцами рук снова и снова, то затихая, то вновь находя в себе каплю сил продолжать, пока на поверхности не показались голова и плечи. Давно поверженный титан, когда-то непобедимый повелитель времени, живое олицетворение этого понятия, Кронос сейчас был ни жив ни мертв, находясь в неопределенном состоянии, он не думал, его даже не гнали инстинкты. Он просто загребал пальцами, не ощущая ничего, и только. Над головой еще пару раз гремел гром, поднимался шквальный ветер, бросающий на далекие скалы гневные волны, но бездумно выползающего из ямы титана ничего не коснулось. Лопнувшие печати тускнели, окончательно рассыпаясь и превращаясь в обломки и пыль, каменное дерево кренилось все сильнее, пока не рухнуло окончательно, развалившись на куски. Титан выбрался из-под земли полностью, распластавшись на твердой поверхности. Лишенные плоти пальцы рук конвульсивно подергивались. Из разбитого затылка, среди редких пучков волос, выпала превратившаяся в стекловидную массу капля крови. Часы шли за часами, день сменял ночь. Наконец титан конвульсивно передернулся, так, что едва не оторвалась держащаяся на паре сухожилий нога, и вновь зашевелился, явно пытаясь перевернуться на спину. Скелет то дергался, то лежал без движения, но постепенно его шевеления начали приобретать осознанный характер. Заворочались в провалившихся глазницах высохшие глаза. Титан медленно начал осознавать себя. Наконец руки сжались в кулаки, дробя захваченные камешки в пыль. Послышался сип: Кронос сделал первый вдох. Гром в чистом небе гремел не переставая. Тихие шаги стали полной неожиданностью. Кронос заворочал глазами, попытался повернуть голову в попытке увидеть, кто подошел. Покрытые пластинами металла сапоги оказались в поле зрения. А затем титан, только вырвавшийся на свободу и едва осознавший этот факт, закричал. *** Тьма была холодной, жестокой и полной голода. Люк стоял, опираясь на ничто неизвестно где, и копье рычало, низко гудя от ярости, обвитое молниями. — Да будет... Свистнула увенчанная двойным наконечником-кишкодером стрела, пойманная в полете. Обломки захрустели под подошвами сапог. Люк пристукнул копьем, Сила взметнулась... И он проснулся. Жутко хотелось есть.