Чужая кровь

Тор провел ладонью по серебру волос, запятнанному кровью. Один лежал лицом вниз, и развороченный затылок и перерубленная шея прекрасно показывали, как именно погиб царь. От подлого удара в спину, нанесенного или врагом, или предавшим его подчинённым: спросить было не у кого. Все эйнхеррии, пошедшие с Одином на битву, погибли. Ас все не мог встать с колен, потерянно глядя вокруг, машинально отмечая детали: убитый чудовищным ударом в затылок Один. Груды разорванных на части тел — все, что осталось от личной гвардии царя, — явно убиты с помощью копья. Оплавленные, потекшие восковыми свечами стены и пол. Мертвые приборы — вся начинка корабля выжжена полностью, теперь это лишь металлолом. Тор машинально вытер внезапно повлажневшую щеку, встал, скинул плащ и осторожно, нежно укрыл тело отца. Вокруг разворачивалась суматоха, асы, услышавшие страшную новость, сплачивались вокруг Тора, гомоня и отвлекая от тяжёлых мыслей. Кто-то начал собирать останки, князя оттеснили, приволокли носилки, слышался шум, а Тор все не мог вынырнуть из этого омута, полного горя. Может, Тор и не был образцовым сыном, может, Один не был идеалом отца, но они были семьёй, и резко осиротевший князь позволил себе погрузиться в горе на пару минут. Он встряхнется, будет руководить, но это потом, чуть погодя, а сейчас Тор осознавал, что Одина больше нет в живых. Зазвучал двухголосный вой, заставив вздрогнуть, и Тор очнулся, начав отдавать распоряжения: их ждали корабли и Асгард. Покидал Хельхейм князь с тяжёлым сердцем, с ненавистью глядя на мертвую планету, усыпанную обломками кораблей и трупами. На возвышении лежали завёрнутые в плащи Один с Хедом: слепца нашли мертвым в окружении врагов, практически изрубленным на куски. Подавленные асы сновали молчаливыми тенями: победа далась страшной ценой. Один мертв, Хед мертв, как и ещё множество асов, треть флота превратилась в обломки, и пусть вторжение остановлено, то, что Танос так и не показался, наводило на крайне нехорошие мысли. Оставалось лишь надеяться, что Локи не оплошал. Тор тоскливо вздохнул, бросив мельком взгляд на экраны: погибших решили доставить в Асгард на кораблях. Оставшиеся на Хельхейме асы под предводительством Браги и Хермода, берегущего раненую ногу, должны были собрать ценности, все, что могло представлять хоть какой-то интерес для Асгарда, и перейти Биврестом. И пока оборотни тихо скулили в темном углу, Тор пытался понять, что произошло. Восстановить картину, хоть как-то свести концы с концами, вспоминая битву и то, что после. Тогда никто даже не сообразил, что случилось: Тор, изрыгая проклятия вперемешку с молитвами, пытался навести порядок, выкрикивая приказы, стараясь восстановить связь, оборвавшуюся с возможным ранением Хёда, — о гибели Тор старательно не думал, отгоняя мрачные мысли, лихорадочно подсчитывая потери. А они были, и немалые: примерно треть флота асов получила тяжелые повреждения, остальные — средние и легкие. Тор с холодком в груди отмечал корабли, не подающие признаков жизни, радуясь хотя бы тому, что таких немного. Корабль Хёда все больше затягивало в гравитационный колодец, с ним никак не устанавливалась связь, корабли Видара с Вали действовали слаженно, как привыкли, и служили своеобразным тараном, проламывающим сопротивление читаури, Черного Ордена и еще непонятно кого, а следом за ними шли Хермод с Браги, причем Хермода приходилось постоянно одергивать: он неожиданно вспомнил, что вообще-то иногда даже берсерк, и теперь рвался показать молодецкую удаль. К счастью, Браги на рожон не лез, действуя пусть без огонька, но аккуратно и четко выполняя приказы. Проклятый флагман, почти свалившийся на планету, вновь начал огрызаться, хорошо хоть, бомбардировки десантными капсулами не повторились: громадина неожиданно рванула вперед, вновь открылись трюмы или еще что, и оттуда вылетели небольшие, но юркие и опасные истребители. Канониры орали как бешеные, азартно отстреливая вертких врагов, Тор, едва не сорвав голос, переорал всех, донося умные мысли, и взялся за Мьёльнир, вычищая молниями пространство. Ему казалось, что этот бедлам никогда не закончится, — воевать в космосе Тор не любил, предпочитая сеять смерть и разрушение на поверхности планеты, а затем весь флот асов в едином порыве ликующе завыл: в не успевший закрыться трюм флагмана Ордена влетели несколько брандеров, и гигант содрогнулся всем своим металлическим телом, снова стремительно заваливаясь в сторону Хельхейма. Тор захохотал, тут же резко обрывая смех: брандеры?! Воодушевившиеся очевидной победой асы бросились в бой, отметая усталость, а Тор, потерянно застыв у экранов, остановившимся взглядом смотрел, как маленькие суденышки, служащие асам бомбардировщиками, истребителями, а чаще — спасательными шлюпками, врезаются во все больше разваливающийся флагман, понесшийся к Хельхейму, в остальные корабли, тараня их, и сын Одина всем нутром чуял, что это не дистанционное управление, а смертники. В груди царапнуло когтистой лапой. Асы явно побеждали, но Тор, лихорадочно осматриваясь, все больше ощущал неправильность, словно чего-то не хватало, и лишь через несколько мгновений до него неожиданно дошло, что он не слышит своего отца. Космос перестал озаряться зеленой магией Гунгнира, да и вообще Тор не слышал бас Одина. Защитное поле Хельхейма наконец притянуло флот вторженцев, спешно высаживающихся — кто ещё мог — на мертвую планету. Асы шли следом, добивая врага, проламывая сопротивление, Видар доложил о том, что Другого убили, — остатки читаури резко утихомирились, донесения шли одно за другим: представителей Черного Ордена уничтожали, пусть и с большими потерями, а Тор не мог найти себе места, отмахиваясь от полных ужаса мыслей, ведь война всегда непредсказуема, а от случайностей не застрахованы даже боги. Но броситься на поиски он не мог — не дело полководцу бросать битву на полпути, так что оставалось лишь руководить, зачищать остатки вражеских сил, и надеяться на лучшее. И лишь когда победа действительно стала фактом, Тор развернул поиски и сделал кошмарную находку. Доклады исследующих места гибели царя и Хеда следопытов лишь запутывали: если с последним все было более-менее ясно — повреждённый корабль князя с трудом приземлился, после чего был атакован читаури, — то с царем все было гораздо хуже. Одина убили с близкого расстояния, со спины, которую охраняла фанатично преданная ему гвардия, и эйнхерриев вокруг было мало, очень мало. Обследование вражеского флагмана показало, что таранили его гвардейцы, как и другие корабли, и от осторожно выдвинутых предположений волосы дыбом вставали: выходило, что после гибели царя его верная охрана не выдержала и решила искупить произошедшее своими смертями. Подтвердить или опровергнуть версию пока что было невозможно: все эйнхеррии погибли. Кто возле царя, кто в самоубийственных атаках. Тор пытался разобраться, приказав сейдману просеять все частым ситом и найти хоть что-то, но после применения Гунгнира отыскать остаточные следы применения чужеродной магии оказалось нереально: мощь копья все забила. Единственное, что хоть как-то радовало: то, что лететь они будут два дня, а значит, смотреть матери в глаза и рассказывать о гибели ее мужа и сына Тор будет через целых два дня. Хотя Фригга уже знает, в этом Тор не сомневался. *** Браги осмотрелся, запоминая каждую мелочь ужасного пейзажа: серые пустоши, остатки руин, низкие тяжёлые тучи и высящиеся памятниками остовы кораблей, своих и чужих, курганы пепла — всех мертвецов, по распоряжению Тора, не желающего самопроизвольного подъема трупов, сожгли. Стоящий рядом Хермод, бдительно следящий за уходящими по Радужному мосту асами, волокущими трофеи, поежился, сильнее запахивая плащ. Погода Хельхейма не радовала, но эти несколько дней, наполненных хозяйственными заботами, закончились, и можно возвращаться домой, к нормальной еде, теплу, удобствам и прочим благам цивилизации. Портал погас, переправляя асов, Браги с Хермодом, стоящие в окружении угрюмой охраны, терпеливо ждали следующего открытия. Наконец радужное сияние заколыхалось полотном, превращаясь в воронку, открылся путь, и асы ступили на мост. Они успели пройти половину дороги, когда портал мигнул, а в следующий миг Биврест исчез, и свалившиеся в пустоту асы полетели в неизвестность, пышущую жаром. *** Шел редкий, но крупный дождь. Крупные тяжелые капли ползли по щекам, и Тору, шагавшему перед носилками с телом отца, казалось, что мир оплакивает Одина вместе с ним. Да, царь асов не был очень уж хорошим правителем, но он правил как умел, старался, и пусть не всем народам под его дланью жилось хорошо, но вместе с ним закончилась целая эпоха. Тор — не его отец. Не Один. В любом случае все будет по-другому, только потому, что теперь будет править Тор. Теперь история Девяти миров будет разделена на «до» и «после». Фригга стояла, тяжело опираясь на спину верного Мурчика — идти царице было трудно, и нексу с удовольствием возил свою хозяйку, словно лошадь. Тор стыдливо отвел взгляд, заметив, как щедро разбавилось золото локонов матери серебром на висках. Изящные руки царицы нежно коснулись закутанного в плащ тела супруга, ласково провели по свертку с телом Хёда... Капли дождя падали, стекая по щекам, и Тор совершенно не стыдился этого: у всех есть право на горе. Видар и Вали скулили, виновато прижимая заострившиеся уши. Осунувшаяся Фригга медленно побрела за носилками ко дворцу, Тор, машинально окинув взглядом толпу, нахмурился, отметив, что Браги с Хермодом все еще отсутствуют, сжал плечо мрачного Бальдра и направился к покоям матери — сейчас ей нужна вся его поддержка, а потом надо будет организовывать похороны, к тому же, невзирая на печальное событие, требовалось разузнать, как обстоят дела у Локи, — хотя, скорее всего, дела у его брата идут неплохо, раз нет тревожных сообщений. Еще нужно пригласить на похороны — Локи придет, невзирая на все разногласия. Чувствовал себя Тор отвратительно, но деваться было некуда: хлопоты хоть как-то отвлекали от мрачных размышлений. Бальдр следовал за ним молчаливой тенью: он отца очень любил и даже представить не мог, что вот так резко осиротеет. Видар и Вали не помогали, но и не мешали: оборотни вместе с волками выли в огромном дворцовом саду, изливая свое горе, доводя окружающих до мигреней, Тор только махнул на них рукой. Организация похорон отнимала время и внимание, хорошо хоть, со взятием власти в свои руки проблем не было: Один и так скинул на Тора практически все свои обязанности и права, и только этим Тор оправдал то, что не сразу заметил исчезновение братьев. Расследование по горячим следам дало неожиданный результат: с Хельхейма вернулись все, кроме Браги и Хермода. Биврест исправно доставил асов, нагруженных трофеями, князья должны были пройти последними, пусть и в компании двух стражей, вот только этого так и не произошло. И Хеймдаль ничего не видел подозрительного. Предположение, что братья решили вернуться на корабле, пришлось отбросить как несостоятельное — весь флот вернулся домой, а трофейные были или слишком повреждены, или ободраны до остовов, да и те распотрошили. Браги с Хермодом как в воздухе растворились, и в голову Тора лезли самые нехорошие мысли, учитывая, что Один с Хедом мертвы. Может, они попали в ловушку на Хельхейме? Мало ли что могло остаться в подарок от Хель. Отправленные назад на мертвую планету следопыты начали искать, а Тор наконец связался с Локи, сообщив о похоронах. Брата Тор ждал с нетерпением: ему очень хотелось поговорить, выплеснуть свои тревоги и сомнения, получить совет или утешение, потому что новости, принесенные следопытами, были неутешительными. *** Сурт сузил глаза, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать. Вынужденный союзник хмыкнул, огляделся и сел, развалившись, на каменную лавку, затрещавшую под его весом. — Что скажешь? — Сделано, — обуздав инстинкты, буркнул муспелль. — Мертвы. И они, и довесок в виде стражей. — Как? — подался вперед собеседник. Сурт, хмыкнув, качнул рогатой головой, указывая на лавовое озеро. — Туда и с концами. — М-м-м... — заинтересованно вытянул шею гость, но подойти не рискнул — озеро активно булькало, видимо, переваривая брошенных прямо в центр асов. — С гарантией, — уверил Сурт, вспомнив Локи, машинально почесав фантомно зазудевший, давно отросший рог. Великан опасался, что асы вылезут из полного раскаленной магмы озера, но, к счастью, только Локи оказался таким огнеупорным, эти, как все не-муспелли, сгорели заживо. — Хорошо, — вновь развалился на лавке гость. — Держи. На стол поставили небольшой ящичек, по металлическим бокам пробежали радужные переливы. Сурт открыл замок, откинул крышку и заглянул внутрь. Глаза огненного великана вспыхнули, ноздри алчно раздулись. Полюбовавшись содержимым, Сурт захлопнул крышку и подтянул удивительно тяжелый для своих размеров ящичек к себе поближе. Гость довольно прищурился. — Что ж, мне пора. Приятно было иметь с тобой дело, Сурт. — Обращайся, — кивнул на прощание великан, прижав плату за гарантированную гибель асов здоровенной лапищей. Гость тоже кивнул, глаза вспыхнули на миг ледяным огнем, под тяжелыми шагами заскрипели плиты. Сурт смотрел, как испаряется изморозь с лавки, и размышлял о будущем. *** Победа над Таносом оставила двоякое впечатление. С одной стороны — победа, успешно завершенный каггат. Все, принадлежавшее сбрендившему Титану, теперь стало собственностью Люка, а это и живая сила, и имущество, и влияние... Много чего. С другой — не чувствовал себя Люк победителем. Проклятые камни в его глазах обесценивали победу. Да, каггат подразумевает использование всех доступных ресурсов, но... Это было не то. Сражались не Танос и Люк, а камни бесконечности против камней бесконечности. Да, могущественные артефакты, некоторые даже обладают псевдо-разумом, но всего лишь артефакты. Могущественные, но в любых руках, вольных их заполучить. Люк привык полагаться на себя: на свой разум, на свою волю и силу, на свои умения и Силу. Он бы предпочел бой насмерть на мечах, но даже Эрос, неожиданный брат Таноса, то ли близнец, то ли просто талантливо ставший его двойником, не оказался таким уж достойным противником. Чертовы камни портили вкус победы. Да, Люк их держал при себе, не желая рисковать, но пользоваться не спешил, разве что иногда открывая порталы в нужные места. Однако он давно научился скользить сквозь пространство с помощью Силы, ведь на артефакты можно найти управу, а личные умения всегда при тебе. Пока мозги соображают, всегда можно найти выход. И сейчас, после новостей о гибели Одина и Хеда, мысли ситха все чаще вертелись вокруг камней, поблескивающих на его пальцах. Камни были мощью и возможностями в компактной упаковке, как ситх и правитель Люк их очень одобрял, при этом понимая, что обладание этими вещицами несет больше проблем, чем пользы. Гарантом неуязвимости они не являлись, были способы их сдержать, сковать и заблокировать. Однако самое отвратительное заключалось в том, что любой идиот, достаточно сильный, чтобы убить предыдущего владельца или иным способом добыть камень, мог творить с их помощью что хотел. Люк наслушался историй о прежних владельцах камешков, один только придурок, вставивший камень силы в молоток и разрушающий этим самым молотком планеты, чего стоил. Просто так, потому что левая пятка зачесалась. И сколько таких умственно отсталых дурней бегает по галактике? Ведь сила еще не гарантировала хоть какого-то наличия мозгов. Люк пошевелил пальцами, задумчиво наблюдая за игрой света на гранях, вспоминая перстни, которые когда-то носил Палпатин, а потом и он сам. Черное железо, алые бриллианты... Тонкая насмешка над окружающими, шутка «для своих». А можно и вырастить кайбер-кристалл, тогда будет не только красота, но и польза. Может, так и сделать? Камни вечности на миг словно потускнели под взглядом владельца — они Люка все больше разочаровывали. *** Похороны прошли тихо и спокойно. Одина с Хедом хоронили как было принято: тела положили в огромную погребальную ладью, которую несли избранные асы. Ладья, расписанная рунами, с поднятыми парусами, реющими на ветру флагами, словно плыла среди живого моря, оставляя за собой бурлящий, шагающий в едином ритме след. Князья — все пятеро — шли за Фриггой, которую нес на своей спине Мурчик. Царица казалась прекрасным привидением, только и ждущим момента, чтобы развеяться. Несмотря на все сложности, Фригга своего супруга искренне любила, и гибель Одина стала тяжелым ударом, а смерть Хеда, да и исчезновение Браги и Хермода только усугубили горе. Ладью донесли до озера, располагающегося неподалеку от дворца, и асы плавно опустили ее на водную гладь. Затрепетали паруса, ладья проплыла пару десятков метров, останавливаясь, Локи, Тор и Бальдр вышли вперед, в едином порыве поднимая руки. В ладью одновременно ударили молнии, бившие с кончиков пальцев и головки молота, поджигая хорошо просушенное дерево, а также столб света, с гарантией испепеляя и корабль, и тела. Вода вскипела, прах и пепел подхватил неожиданно образовавшийся смерч, унося их в небо: слишком хорошо помнили асы про эпидемию и опасность злонамеренного поднятия мертвецов, чтобы рисковать, поэтому Одина с сыном хоронили так же, как Бёра и Бури до них. Взвыли волки, вороны закружились в прозрачном небе, оплакивая ушедшего хозяина. Теперь у них будет новый, но... Это будет не Один. Прошла тризна, поминающие разошлись, а Тор с Бальдром и Локи закрылись в кабинете, обмениваясь информацией: траур трауром, но бросать все без присмотра было попросту опасно, особенно сейчас. Тор внимательно выслушал рассказ брата о противостоянии Таносу и его армии, озадаченно почесав затылок: того, что у ныне покойного титана был такой же сбрендивший брат-близнец, никто и в самом страшном сне не предполагал. Рассказ погрузил Тора в мрачные размышления: он был рад, что с Таносом покончено, и одновременно раздосадован — он сам и остальные асы боролись даже не с ним, а с Черным Орденом, и то не всем. А еще Тор был подспудно рад — если они понесли такие потери в противостоянии с более слабыми соперниками, то каким был бы финал встречи с титаном? А тут еще и проблемы с поиском пропавших братьев: следопыты сообщили, что они просто-напросто не перешли через Биврест. Вот так вот. А Хеймдалль клялся, что Браги с Хермодом не сделали по мосту и одного шага. Что они пропали между порталом и Хельхеймом, словно растворившись в пространстве. Да. А охрану вообще как корова языком слизала. Если честно, то Тор вообще не понимал, как это возможно. Пропасть между. Он даже плюнул на возможное недовольство Хеймдалля, проверив его Камнем Истины. Камень показал, что Страж говорит чистую правду, Хеймдалль обиделся и с Тором не разговаривал, ограничиваясь вежливыми кивками и высокомерным игнорированием князя, готовящегося стать царем, если тот обращался не по делу. Раньше Тор бы обиделся и постарался выправить такое положение дел, не важно, каким способом, но мордобой предпочтительней. Сейчас он лишь пожал плечами, погрузившись в решение проблем, чем Хеймдалля нервировал. Люк только хмыкнул и неопределенно улыбнулся. Выплеснув наболевшее, Тор достал из шкафа здоровенную бутыль любимой медовухи, разлил по кубкам и гаркнул в пространство, чтоб принесли закусь. Через пару минут расторопный парень приволок здоровенный поднос с ломтями ветчины, лепешками с зеленью и прочей простой, но вкусной пищей, и асы молча подняли в воздух кубки за Одина. Никто не произнес ни слова: все пожелания и славословия уже отзвучали, сейчас сыновья Одина, родные и нет, вспоминали его, почтив минутами молчания. — Когда коронация? — деловито уточнил Люк, вытирая руки белоснежным влажным полотенцем и тут же испепеляя его в воздухе. На губах Бальдра мелькнула тонкая улыбка: любимый старший брат перестал сдерживаться и начал демонстрировать все богатство своей паранойи. Его это не удивило, Тора — тем более: на его глазах Локи и не такие номера откалывал, чего стоило демонстративно равнодушное отношение к Бальдру. О том, что Локи обучал его некоторым крайне интересным вещам, никто и не догадывался, отвлекаясь на покровительство Тору. Всегда полезно иметь сюрприз за пазухой, и не один. — Через неделю, — поморщился Тор. — Можно было и раньше, но столько всего подготавливать... — Хорошо. Ты уверен, что Браги с Хермодом мертвы? — Я их не чувствую, — серебряные глаза Бальдра на миг подернулись дымкой, и Люк понимающе кивнул. — Осталось понять, кто и как. — Найдешь. — Найду, — согласился Тор. — Всех найду. Всех. — Удачи? — с подтекстом спросил Люк. Тор слегка наклонил голову: — Такого понятия, как удача, не существует. Не ты ли этому меня учил, брат? Люк рассмеялся, и тени, сгустившиеся в углах, растворились в пространстве. *** Тяжелая поступь гулко звучала в древних руинах. Когтистая шестипалая рука бережно касалась остатков толстенных стен: когда-то они подпирали собой небо, соперничая с острыми пиками гор, а теперь поднимались на высоту не более, чем два роста находящегося среди них существа. Аургельмир осторожно провел кончиками когтей по сине-серому камню, оставляя еле видные царапины. Гримтурс тяжело вздохнул, вскидывая рогатую голову к тяжелому белому небу. Вспоминать было тяжело, так же тяжело, как и смотреть на остатки былой власти и мощи. Когда-то давно, очень и очень давно, даже по меркам практически бессмертных существ, этот бург был полон жизни. Простая постройка, никаких излишеств, зато прочная, рассчитанная на века и тысячелетия, она служила домом для сыновей Эливагара, волшебных существ, рожденных без отца и матери из пены, брызг и двенадцати потоков воды, бьющих из источника жизни. Их было четверо: четверо безмозглых существ, обладающих одним на всех крайне примитивным сознанием. Сплошные инстинкты, никаких мозгов, но они росли, счастливо и бездумно играя в наполненных магией водах, постепенно развиваясь... И так же постепенно сливаясь друг с другом: более сильные сознания поглотили более слабые. Так Имир поглотил Бримира, Бурное море, став Кипящим Океаном. Так Аургельмир впитал Блаина, Синее небо, став олицетворением земли, получив имя Ревущий в грязи. Они были братьями, одним целым и двумя разными частями, и когда Имир, как все Творцы, сотворил первых потомков, Аургельмир лишь улыбнулся. Он не знал, что его брат увидит лишь своего сына, шестиголового Трудгельмира, которому сотворил супругу, а потом и внука, которому тоже создал жену. А потом пришли Один, Вили и Ве. Аургельмир отсутствовал, он любил путешествовать, в отличие от брата, и вернувшись, не узнал вотчину. Мир изменился. Бесповоротно. Там, где стоял бург, кипел океан — кровь Имира, и эхо его смерти разносилось по всей вселенной. Магия, из которой состоял Имир, была вырвана из его тела, принесена в жертву, растянута и преобразована в нечто новое, и его потомки выродились, превратившись из Инеистых великанов в Ледяных. Творцы и созидатели деградировали, превращаясь в тупых злобных созданий, изменчивых, перекрученных, и лишь в некоторых текли капли крови Бергельмира, внука Имира. Аургельмир не следил за обтекающим его потоком времени: он готовил месть. Асы не просто завоевали этот план реальности, убив первого его обитателя, — они полностью присвоили этот мир, сделали своим. И делая его своим, они уничтожали или приводили к покорности всех, кто не являлся асом. Древний великан видел это. Гримтурсы стали Йотунами, Огненные демоны — Муспеллями. Свартальвы еще держались, но выживали с трудом. Аургельмир долго думал, размышлял, прикидывал... Как? Как можно отплатить коварным потомкам Бора? Он ждал, терпеливо и тихо, как ждут горы, пока не появилась возможность посеять семена будущей гибели Асгарда и его надменных владык. В тот день он стоял над умирающей от ран и холода девицей, и перед его взором растекались реки и ручьи вероятностей. Пришлось потрудиться, чтобы все получилось, но прекрасная златоволосая девушка выжила и смогла понести его дитя. Да, пришлось держать ее под присмотром, но это было необходимо: тело красавицы выздоровело, а разум — нет, но тем проще оказалось хоронить ее после родов. Младенец оказался многообещающим, и Аургельмир, как подсказывал опыт йотунов, подкинул его йотунам, царю. Теперь все зависело от Судьбы: слишком долго жил великан, чтобы игнорировать эту капризную сущность. Он оставил мальца и ушел, как пахарь, бросивший в распаханную землю зерно. Теперь пришло время собрать урожай. И первый... И второй. *** Стрендж задумчиво поднял Око, рассматривая подвеску с изумрудным камнем. Мягкое сияние успокаивало раздраженные глаза, маг развалился в кресле, утомленно растекаясь по мягкой поверхности, прокручивая в голове факты. А они были... Неоднозначные. Стать спасителями человечества магам было не суждено. Всю работу по уничтожению Таноса и его подручных выполнили асы и Локи, сам Стрендж вообще просидел все время самых важных событий в бункере под замком и, честно говоря, был этим фактом крайне недоволен. Стивен был даже... раздражен. Не то чтобы это что-то изменило! Люцифер действовал как любой тиран: есть два мнения, одно неправильное, другое — мое. Чхать он хотел на желания и чаяния Стивена, на то, что вообще-то он, на минуточку, Верховный маг, и защита Земли входит в его прямые и непосредственные обязанности, на то, что владеет Оком и может просмотреть вероятности будущего, выбрав оптимальное. Он просто взял мага за шкирку и бросил в убежище, хорошо хоть, Вонга снаружи не оставил, спасибо за малые милости! А ведь Стивен мог помочь. Увы, все, что магу позволили, — уборка последствий. Пусть битва прошла в космосе и планеты Земля не коснулась, Стренджу с остальными пришлось потрудиться, чтобы вычистить порталы — произвольные и нет, — найти затаившихся вредителей, убрать кое-какие разрушения... Да мало ли где можно найти применение магическим талантам! Стрендж исполнял приказы, хотя и корчился от того, что им приходится следовать, подгонял остальных, бурчащих и возмущающихся этим фактом. Если честно, маг своих подданных понимал и одобрял: какого черта они должны заниматься уборкой и прочей чушью? Раньше о таком и в самом страшном сне не думали, маги занимались защитой, зачастую превентивной, а не... этим! Вот только Люциферу было плевать, а под многообещающим золотым взглядом все возражения как-то сами собой вяли на корню. Впрочем, трудовые будни закончились, и снова можно было заняться нужным: просматриванием вероятного будущего, опасного для Земли. Маг крутнул подвеску, не замечая, что сияние камня еле заметно запульсировало, но потом вновь стало ровным и непрерывным. *** Планета была похожа на луковицу. Аургельмир засел на верхушке старой скалы, равнодушно наблюдая за мельтешением внизу обитателей этого мира. Люди никакого положительного впечатления не производили, напоминая гримтурсу насекомых: бегают туда-сюда, суетятся... Пока не придет хищник-пожиратель. Впрочем, он сюда не на них пришел любоваться, а по делу, вообще-то. Равнодушно отвернувшись, гигант выпрямился и зашагал вниз, поглядывая по сторонам. Для людей это была старая гора, не слишком-то и высокая, со срезанной вершиной. Покатые склоны, по которым, как в древности, носились козы и чумазые пастухи. Чахлая растительность и пожухлая от жары трава. Олимп, гора богов, давно уже не оправдывающая свое громкое имя. Для людей — еще одно геологическое образование с громкой историей, для гримтурса — нечто совершенно другое. Мутно-голубые, с белесым оттенком глаза, похожие на куски придонного льда, моргнули, зрачки запульсировали — по два в каждом глазу, — когда гримтурс посмотрел вокруг, выискивая дорогу. Гора словно выросла вверх, похожая на срезанный пень неимоверно огромного дерева: внизу пошире, словно врастающая в планету, затем длинный ровный ствол, вершина которого терялась в облаках. Гримтурса этот «пень», на котором еще блестели остатки разрушенных построек, не интересовал, он осторожно скользил вдоль, перескакивая через щели-провалы, переползая по корням, цепляясь когтями, неуклонно продвигаясь к цели. Наконец Олимп был обойден, и Аургельмир двинулся дальше, вертя головой, выискивая видимые только ему отметки. Сейчас древнее существо было довольно, как никогда: гримтурс как-то посетил эту планету, путешествуя, вступил в конфронтацию с местными наглецами, мнящими себя богами, хотя правили они ну, может, парой тысяч верующих, и то половину составляли козы и овцы. Гримтурс тогда хорошо развлекся, показывая, на кого можно гавкать, а от кого надо прятаться за забором. Хорошие времена... Тогда эти самые олимпийцы были совсем молодыми и гонористыми, глупыми, считающими, что они на своей кочке полновластные владыки. На этой кочке, может, и да, но не на других территориях. Верующих было мало, и боги насмерть махались с претендентами, устраивая массовые побоища. Жить им хотелось хорошо, и олимпийцы истребили титанов, кого сожрав, кого загнав в Тартар. Впрочем, титаны Аургельмира не интересовали: это только в сказках, сидя на голодном пайке, можно выжить, чтобы дождаться шанса, вылезти и настучать обидчику по организму. В реальности титаны и прочие гекатонхейры давно сдохли, отдав жизненную силу победителям, да и если б они сумели выжить, чем смогли бы помочь? Ничем. Поэтому Аургельмир шел мимо, вдоль подножья Олимпа, вдоль Флегетонских полей, все еще покрытых курящимся пеплом сожженных титанов и хтонических чудовищ, мимо входа в Тартар, попутно размышляя о перипетиях судьбы. Тот, ради кого гримтурс пришел на эту планету, находился не в Тартаре, тюрьме для всех, а в построенном специально для него филиале местечкового Ада. Услышал о нем Аургельмир случайно, став свидетелем песнопений во славу любимого божества какого-то козопаса. Услышал и заинтересовался. Осмыслил услышанное и разузнал подробности. То, что в мифах выглядело борьбой за жизнь и избавлением от тирана, в реальности оказалось борьбой за власть и силу. Тогда Аургельмир из любопытства нашел узилище, но помогать пленнику не стал: благотворительность никогда не являлась его приоритетом. Да и смысла в помощи он тогда не видел, что не помешало поставить метки, чтобы не забыть и не потерять. Второй раз гримтурс посетил данную местность спустя долгое время, когда олимпийцы вышли на пик своего могущества. И в третий раз он обновил метки, когда боги стали медленно, но уверенно деградировать, обожравшись дармовой энергии, даваемой верующими по привычке: на чудеса обитатели Олимпа давно не разменивались. Аургельмир и сам не знал, зачем ходит и проверяет, но чуял, что это важно. Так и оказалось: настал момент, когда и от законопаченного под землю будет польза. Для людей это выглядело скалой, торчащей из холма, для него — могучим деревом без листьев и плодов, вгрызающимся корнями в неподатливый камень. Впрочем, и само дерево от него не отличалось. Когда-то живое и зеленое, оно засохло, окаменев, однако все так же крепко держало вход, и печати, вросшие в кору, казались нетронутыми и крепкими. Гримтурс ковырнул на пробу когтем одну, получил разряд молнии, хмыкнул и отступил. Пора. Аургельмир подцепил самую тусклую бронзовую печать, напрягся и принялся медленно отдирать ее от коры, щедро вливая свою магию. Печать звенела и стонала, воздух пошел волнами, грохотали и сверкали молнии, но гримтурс никогда не был богом, являясь существом совершенно другого порядка, и печать, поставленная Зевсом и его братьями, давно канувшими в Лету, не могла его остановить. Лопнула невидимая струна, бронзовый диск разломился на три части, и гримтурс отбросил обломки в сторону. Дерево мелко затряслось. — Дальше сам, — пророкотал Аургельмир. — Посмотрим, есть ли в тебе достаточно сил, чтобы выбраться, или ты так и сдох там, Скопец. Печати все так же сияли в коре каменного дерева. Где-то далеко Око Агамото неуверенно вздрогнуло, словно пытающееся начать биться сердце. *** Люк резко открыл глаза, просыпаясь. Обвел внимательным, совсем не сонным, взглядом спальню, совершенно не смущаясь царящей в ней темноты: пусть спать он мог в любых условиях, Люк предпочитал комфорт, тишину, темноту и тепло. Он недовольно нахмурился, пытаясь понять, что именно его разбудило. Сила, заполняющая дворец океаном, начала волноваться, словно штиль сменился волнением. Ситх чувствовал, что огромная масса энергии пришла в движение, как от брошенного в пруд камня идут волны. С того момента, как Люк заявил свои права на Землю как на личную вотчину и никто не оспорил его заявку, он ощущал всю планету благодаря Силе. Погруженный в океан энергии, он всем своим существом ощущал невидимые течения, приводящие в движение все вокруг, знал, что происходит... Может, не абсолютно точно и ясно, к такому уровню связанности с планетой и ее жителями он не стремился, но понимание основных процессов имел. В свое время именно так Палпатин держал в кулаке построенную на крови и боли Империю, так держал ее и Люк, крепко сжимая вожжи власти и влияния, не позволяя никаким чужакам захапать принадлежащее именно ему. И сейчас нечто нарушило покой океана Силы, как всплывающее из глубины чудовище. Сны также были мутными и тревожащими. Все время летели стрелы с двойными наконечниками, разрушалась вселенная, и волны шли вспять, молнии били с земли в небо, а горы превращались в каменные деревья с железными плодами, падающими на покрытые пеплом поля, переходящие в страшный, бурный океан черного цвета с кровавой пеной на волнах. Это вызывало резкое раздражение. Как ни крути, но татуинское детство наложило на Люка нестираемый отпечаток. Прошли века, он давно живет в другой вселенной, он даже любит плавать в море и абсолютно не боится глубины. Но все равно для Люка вода оставалась чем-то мистическим и непонятным. Вода в пустыне была драгоценностью... Сокровищем, стоящим больше жизней и драгоценностей. Но это не мешало Люку относиться к океанам с подозрением. Пустыню он понимал и ощущал как нечто родное, свое. Воду — нет. При этом Сила отчетливо сигнализировала, что опасность — внутренняя, не извне. Поняв, что заснуть не удастся, Люк оделся и прошел в расположенный на одной из скрытых площадок маленький сад. Сила все больше закручивалась водоворотом, наполненная тысячами осколков прошлого, настоящего и будущего, а он сидел в центре, наблюдая, пропуская сквозь себя, ловя малейший признак противника, готовящегося ударить. На мгновение развернулась сцена, показывающая бьющие с неба молнии, сплетающиеся в странные узоры-печати, а потом все залило изумрудным светом, и все как отрезало. Люк шокированно распахнул глаза, уставившись в стену. С таким он сталкивался впервые. Нет, он отлично знал, каким именно образом Палпатин когда-то блокировал возможность джедаев получать видения будущего. Он помнил рассказы Оби-Вана, щедро делившегося воспоминаниями о прошлом. Но сейчас... Это было по-другому. *** Лавовое озеро затихло, превратившись в наполненную расплавленным камнем бездонную чашу. Оранжево-золотая поверхность казалась застывшей, лишь изредка по ней пробегала еле видимая рябь, и все вновь затихало. Сурт молча наблюдал за ним с каменного трона, задумчиво поглаживая кончиками пальцев маленькую, но удивительно тяжелую шкатулку. Лежащее внутри сокровище манило и звало, но владыка Огненных великанов не спешил доставать плату за убийство асов. Слишком опасно. Хотя хотелось неимоверно: аж руки зудели. Тяжело вздохнув, Сурт выбил недовольную дробь на крышке шкатулки и вновь уставился на озеро. Когда-то отрубленный и вновь отросший рог зудел, напоминая о самом памятном его проигрыше, обернувшемся в конце концов победой. Муспелль смотрел на озеро, и в его мыслях оно бурлило и кипело, и по светящейся глади стучали сапоги, четко в ритме ревущих труб и грохочущих барабанов. В тот день сбылась его мечта: он смеялся в лицо Одину, и ему ничего за это не было. По мнению великана, это того стоило. Ну, потерял кусок рога, зато какое удовольствие получил от бессилия асгардского царя! Да и рог даром не пропал: Сурт видел копье, выкованное Локи, и превращение части его тела в оружие ему даже льстило. Такого, если честно, он не ожидал... Отменно получилось. Новости о гибели Одина великан встретил со злорадством. Возможность напакостить еще больше, убив сыновей аса, — привела в восторг. Получение награды... Вот последнее смущало. И даже очень. Сурт уже давно отравлял своим существованием вселенную, за это время он многое видел и о еще большем слышал, поэтому появление гримтурса или того, кто очень на них похож, встревожило муспелля. Громадный синекожий рогатый великан, ничуть не уступающий в росте самому Сурту, отличался от ледяных великанов, как камень от лавы. Вроде бы одно и то же, но какие они разные! Муспелль еще помнил те далекие времена, когда твердь проламывали потомки Имира. Он помнил их облик, характерные признаки, невероятную силу и великолепный ум. А также магию... Магию, текшую в их жилах и преобразовывающую все, на что падал пытливый взгляд. Он последний их помнил... Только потому, что был Огненным демоном вообще-то, потому что был стар, потому что не хотел забывать. Незваный гость, обменявший чудо на трагедию, был именно таким: существом другого порядка. Тем, кто может творить. Один поначалу тоже был таким, но быстро растерял все стремление создавать новое, превратившись в откровенного тирана, и за это Сурт его ненавидел. Шкатулка жгла ладони, муспелль неторопливо ласкал ее пальцами, прослеживая грубоватый тонкий узор, вырезанный в похожем на кусок льда материале, равнодушно прикидывая, что принесет ему использование хранящегося внутри артефакта. Один погиб, Тор... Тор — не его отец. Сурт отлично помнил слишком горячего и любящего битвы аса. Хороший воин. Отвратительный правитель. Да и количество князей резко сократилось благодаря недавним боевым действиям: о приходе Таноса и его армии Сурт знал. Равно как и о результате этого похода. Если б Локи остался в Асгарде, Сурт и не подумал бы использовать заветную шкатулочку: и не только потому, что противостояние Локи гарантировало неприятности... Со Звездноглазым можно было договориться, если что, тем более что сыном Одина он не являлся, хоть таковым и считался. Нет... Сурта не устраивала неопределенность. А вот с Тором можно попытать счастья. Великан сделал пару шагов и уронил шкатулку в лаву. Озеро вздохнуло, как живое, принимая в себя неожиданный дар. Сурт сел, наблюдая, как шкатулка медленно погружается в глубину, и в глазах великана разгоралось предвкушение. *** Чем дальше, тем больше все происходящее настораживало. Привыкший постоянно находиться в потоке Космической Силы, наблюдая прошлое, настоящее и будущее одновременно, вместе со всеми их вероятностями, Люк отмечал, что богатство выбора... сокращалось. Словно отсекались какие-то варианты, но на их место не приходило ничего нового. Однако это не было и пеленой Тьмы вроде той, что смогли создать ситхи, затуманивая зрение джедаев. Впрочем, непонятности не помешали претворить в жизнь намеченное: Люк начал медитации для создания кристаллов Силы. Кайбер-кристаллов. Древняя, как вселенная, медитация, отлично известная как ситхам, так и джедаям. Правда, последние обычно таким не пользовались, предпочитая натуральные продукты, а вот ситхи поголовно использовали для собственных нужд. Вся закавыка была в наличии того, что в галактике Небесная река называлось геологическим компрессором, кристаллическими печами, а здесь — автоклавами. Очень мощный или искусный пользователь Силы мог обойтись и без печей, воспользовавшись суррогатом в виде любого достаточно прочного, герметично закрытого сосуда, ведь все упиралось в Силу и контроль. Для Люка, к примеру, ковка кристалла — а именно так называли одаренные этот процесс — проблемы не представляла, но он банально решил не идти этим путем. Ведь решение одной проблемы тут же влекло за собой прорву других. Электроника, особо емкие батареи и их зарядка, куча разных плат и прочего... Да, сейбер выглядит и действует крайне эффектно, но Люк уже давно предпочитал эффективность эффектности. Настоящий меч, созданный с помощью Силовой ковки, ничем не уступал сейберу, а во многом даже превосходил, позволяя участвовать в ритуалах. Так что, хотя Люк давно не имел дел с кайбер-кристаллами, это не означало, что он забыл тонкости процесса. Он соскучился по неостановимой песне камней, тому, как ощущается связь, их видимой только владельцу и прочим одаренным красоте. Толстостенный железный сосуд, похожий на бутыль, был наполнен насыщенным раствором солей и минералов, а также песком, а на дно брошены несколько кусочков самого обычного графита. Люк расписал стенки сосуда древними символами Силы, привычно сел в позу лотоса и соединил пальцы в мудру решимости, настраиваясь на предстоящее бдение. Читать Кристаллический код было бессмысленно, он не джедай, но у ситхов был аналог. И именно он зазвучал в тишине зала. — Кристалл — это сердце меча. Меч — это воплощение воли. Воля в сердце Силы. Сила — это сердце кристалла. Кристалл — это воплощение воина. Воин, Сила и кристалл. Одно целое. Единое. Древний гортанный язык заставлял стены вибрировать, а содержимое сосуда бурлить и кипеть расплавленной массой. Температура все повышалась и повышалась, пока импровизированный автоклав, раскаленный добела, не взлетел в воздух, зависнув на уровне лица Люка, мерно читающего чеканные строки кода. Наблюдающий за процессом Брок, погруженный в легкий транс для лучшего отслеживания происходящего, восторженно пялился на практически перешедшие в видимый спектр потоки Силы. Расположившиеся за его спиной суперсолдаты аж вибрировали от волнения при виде творящегося у них на глазах чуда. С каждым часом медитации Люк все больше и больше вливал в готовящийся расплавиться сосуд Силу, концентрирующуюся вокруг графита, пока не почувствовал, что формирование кристаллов завершено. Еще шесть часов ушло на остывание, сопровождаемое потрескиванием и осыпанием стремительно нарастающей на стенках корки. Люк встал, размял немного затекшие мышцы, и одним ударом руки разбил сосуд на части. Стенки раскололись, открывая содержимое: комковатый пепел, и два похожих на обугленный орех комочка. Ситх бережно счистил корку, открывая то, над чем трудился почти двое суток: кристаллы. Правильной формы, словно вышедшие из-под рук гранильщика алмазов, они сверкали гранями: черный и прозрачный, как слеза. Ситх даже брови поднял, разглядывая это великолепие. Никакого алого или фиолетового. Впрочем, для него все было ясно: с довольной улыбкой Люк коснулся кристаллов Силой, и они запели хрустальными голосами, сверкая прячущимся в глубинах радужными переливами. — Давно пора переходить на следующий уровень, — довольно улыбнулся Люк, любуясь игрой всех цветов Силы. *** Каменное дерево заскрипело, когда утопленная в коре печать треснула, рассыпаясь ржавым крошевом на бесплодную землю. Скалы слегка тряхнуло, каменистая поверхность еле ощутимо завибрировала. Эта вибрация, словно круги на воде, расходилась все шире и шире, заставив животных нервничать, а птиц с тревожными криками вздыматься в небо. Люди тоже нервничали, плохо спали, злились, не понимая, что на них давит невидимым прессом. Дерево тоже вибрировало. Это не было заметно снаружи, но хорошо ощущалось внутри. Напряжение в каменном исполине все нарастало и нарастало, пока однажды еще одна печать не сдвинулась в своем гнезде. Аургельмир еще раз пришел полюбопытствовать, с интересом обошел округу, вслушиваясь в происходящие изменения, полюбовался издали деревом, на котором натужно гудели, сверкая искрами и крошечными молниями шесть печатей, и... Ушел. Помогать рвущемуся на свободу пленнику он не собирался. Абсолютно. Простая и логичная проверка: осталась ли в заточенном тысячелетиями почти боге капля воли к жизни, или он там, в этой яме без дна, верха и стен усох окончательно, растворяясь в великом Хаосе. Но судя по тому, что еще одна печать распалась, гримтурс предполагал, что Кронос очень даже жив, и не зря он приметил это место и поставил свои метки. И данный факт для Аургельмира нес сплошную пользу, невзирая на возможные будущие проблемы. А они будут, к ведунье не ходи. В отличие от своих детей, которых Кронос жрал-жрал, да до конца не переварил и выплюнул-таки под давлением взбунтовавшейся общественности в лице супруги, богом он не являлся. Его можно было назвать таковым, и неразумные создания так и делали, вот только Аургельмир разбирался в данном вопросе куда как получше многих знатоков и отчетливо видел разницу. Зевс, Посейдон, Аид, да и прочие потомки Кроноса, были именно богами. Они покровительствовали видам деятельности, местности, чувствам или эмоциям... Благодаря этому заполучили паству, благодаря этому отожрались и вошли в силу, благодаря этому сами спряли и свили веревку, на которой и повесились. Кронос богом не был, успешно маскируясь. Он никогда не отмахивался от дармового угощения в виде энергии веры, но и самоцелью развитие своего культа не считал. Да и зачем? Он был ближе к титанам, являясь живым олицетворением процесса, некой сущности, как его дед Хаос, выступивший в виде змея Офиона и, одновременно, Урана, как его мать Гея, являющаяся живой планетой, и не только, как его братья, сестры и остальные родственники. Он стал самым умным и коварным, успешно выиграв борьбу за власть у своего отца Урана, Подателя дождя, воплощения неба. Он был силой, процессом, явлением, физической величиной, и древний гримтурс предвкушал неприятности, которые Крон принесет врагам. Своим и чужим. **** От кристаллов невозможно было оторваться. Люк перекатывал их в ладони, носил с собой в кармашке, постоянно касался Силой, слушая хрустальные голоса. Кристаллы пели, выводя каждый свой мотив, но при этом нельзя было сказать, что получается какофония. Мелодии дополняли друг друга, идеально, словно настраивались друг на друга веками. Пока что Люк их настраивал на себя, добиваясь гармонии и полноценного отклика, пусть камни пели, осознание, то, что превращало обычные обломки и гальку в почти разумные артефакты, готовые помогать и поддерживать хозяина, только просыпалось. Кроме того, это пока они такие тихие и милые, все камни Силы, попадавшиеся Люку раньше, всегда были с норовом, что опила, что жемчужина крайт-дракона. Особенно последняя! Люку пришлось потрудиться, медитируя и входя с жемчужиной в резонанс, чтобы довольно кровожадное сокровище не провоцировало его на разные безумства, у него и так что с мозгами, что с характером беда была. Поэтому ситх вставлять их в оправу не спешил, как и дополнять верное копье. Последнее то вспыхивало искрами ревности, то исходило любопытством и жадностью. Однако, Люк занимался не только кайбер-кристаллами, он еще и взялся как следует за Камни Бесконечности. Чем дальше, тем больше они его напрягали. Люк чувствовал, что их краткое знакомство не переросло в полноценное общение, и могущественные камешки не слишком довольны нахождением в полном подчинении и длительным ничегониделанием. Люк слишком хорошо знал, что такое артефакты Силы, разумные, полуразумные и совсем неразумные, чтобы давать им волю и подчиняться их вроде неощутимым на первый взгляд желаниям. Камни привыкли переходить из рук в руки, разрушать и никогда не создавать, они навязывали свою волю, требовали крови и зрелищ, а новый хозяин мало того, что не слишком-то их и использовал, так и это делал для собственного удобства, а не чужого. Для Люка камни стали ресурсом, исчерпавшим свою полезность, и камни это чувствовали. Особенно в последнее время, которое ситх посвятил самосовершенствованию. Эфир даже пару раз попытался испускать Зов для привлечения потенциальных новых владельцев, но ситх это резко пресек, угомонив точным ударом Силы, а потом и вовсе запрятал кольца в специальные шкатулки, чтоб не возникали и не отвлекали от поставленных перед ним задач. Люк собирался рассчитать ритуал, призванный уничтожить Камни с гарантией, и не желал заниматься всякой чепухой, откладывая крайне нужное дело на потом — ситх всем нутром чуял, что времени катастрофически мало. *** Стрендж вывалился из окруживших его тонких изумрудных колец, ошалело моргая. После полученного от Люцифера втыка, мягко напомнившего о том, что привилегии следует отрабатывать, а хлеб с маслицем и икорочкой — так и вовсе в поте лица, маг про свой долг защитника и вообще Верховного чародея не забывал и регулярно просматривал вероятности на предмет угроз — сейчас или в будущем. Тем более что подозрительно часто стал захаживать Цамцзод, вынюхивая и высматривая разные непотребства. Стивен скрипел зубами, но растягивал губы в вежливой улыбке, смирял вечно прущее из него хамство и превращался в радушного хозяина, подающего на стол чай, лепешки, вяленое и сушеное мясо, а также вареные в меду сушеные фрукты. Тибетец кланялся, звеня ожерельями, браслетами и кольцами, ласково поглаживал явно находящийся в работе веками треугольный кинжал, жрал в три горла, хоть и с манерами, и уходил. До следующего раза. Стрендж даже наловчился предвидеть эти визиты, вовсю используя Око в личных целях, и стыдно магу не было. Вот и в этот раз Стрендж привычно скользнул во временную петлю, как вдруг она едва едва не превратилась в удавку. Вероятности схлопнулись, вышвырнув мага вон из магического кокона, Стивен вывалился на пол кабинета, хорошо, что не на столик или разные полезные вещицы, захлебываясь кровью, хлынувшей от нервного перенапряжения. Откашлявшись, маг одним мановением руки уничтожил пятна крови, слюны, прочий беспорядок, привел себя в привычный вид и цапнул Око, висящее на груди на цепи. Изумрудный свет привычно вытянулся петлями и кольцами, маг с легкостью развернул веер возможных событий, и ничто не напоминало о произошедшем буквально пару минут назад. Проведя пару тестов, Стрендж выдохнул, успокоился и решил передохнуть. А потом подумать, что могло стать первопричиной случившегося. С артефактами такого уровня не шутят. *** Земля дрогнула, и еще одна печать с жутким скрипом раскололась пополам.