Сонечка-пиздец

Утро выдается бешеным и нервным, словно все вокруг транслирует Мирону, что сегодня не его день. Сперва он не может уследить за кофе, после обнаруживает, что пачка сигарет пуста, а телефон почти полностью разряжен, потому что он забыл поставить его на зарядку. Собираясь, Мирон даже прожигает утюгом дырку в рубашке, и такая малозначительная ерунда выбивает его из колеи настолько, что он закрывается на балконе с книгой, всерьез намереваясь не покидать его как минимум до следующего утра. Ваня приезжает позже, чем договаривались, но зато с новенькой рубашкой и вытаскивает его из недолгого заточения. Задумка с «розовым пламенем» спасена, однако Мирону все равно не становится спокойнее. Он параноит, что забудет текст, и волнуется при мысли о том, что впервые за долгое время увидит Славу. Такси опаздывает и по дороге, кажется, собирает все пробки. «Решила пожелать тебе удачи. Не повтори судьбу Брендона Ли, пожалуйста», — внезапно приходит от Сони. Мирон мрачно усмехается: его безрадостный настрой вряд ли сейчас спасет хоть что-то. Но реактивная стадия мании напополам с выправкой профессионального артиста делают свое дело — на месте он появляется бодрым, веселым и общительным, хоть его воодушевление и отдает легкой истеричностью. В зале не протолкнуться, и Мирон с недовольством отмечает количество «уебков со Слово» — неудивительно, сегодня тут баттлят и их король, и королева. Славы, правда, нигде не видно, и это нервирует. Драго выглядит хуево, это понимает даже Мирон, но судьи явно находятся под гипнозом Сани. Это добавляет уверенности. Мирон знает эту тему: «Версус» одним своим именем внушает уважение, и отдать голос за кого-то другого, разве ж можно? Можно, если ты уже давно не боишься правды в глаза. Женя крутой, и Мирон уже видит град из комментариев про единственного честного судью. Херово. Объявляют перерыв, и Мирон отправляется переодеться. Интересно, Слава будет в «счастливой» куртке или, может, в футболке с принтом типа «Мирон-гандон»? Все эти мысли не дают сосредоточиться на деле, отвлекают. Ваня тоже не выглядит веселым. Мирон знает, они с Фалленом договорились соблюдать максимум политкорректности, но, зная этого Фаллена… — Ты порвешь, — Ваня все же хлопает его по плечу, — ты умеешь. Когда Мирон сталкивается со Славой, лицо словно каменеет — маска самоуверенности сидит надежно и плотно, но хорошо, что они не на спортивном состязании, где у участников проверяют пульс и другие жизненные показатели, потому что Мирона с его нервной аритмией просто не пустили бы в «бой». Он не пожимает протянутую руку просто из вредности, потому что Слава прячет взгляд за стеклами темных очков, и Мирон не может понять ни его настрой, ни его отношение. Похоже, строчка про «открытое забрало» будет как никогда актуальна. Пора начать путь героя. С объявлением первого раунда приходит и уверенность, и текст. В конце концов, Ваня прав, Мирон все это умеет. Со Славой они поговорят после баттла, если во время него ничего не прояснится, потому что поговорить надо. Мирон уверен в своем тексте, как и в том, что правды касательно Славы там почти нет. Личное не затрагиваем, как не затрагиваем связь двух Вань. Это было объявлено ему еще до того, как он дописал текст. Охра передал, что Фаллен устроит «кровавую баню», если их «чистую любовь» попытаются осквернить грязные евреи. Фаллена он все же упоминает, но в виде безобидной шутки — солидарность с лучшим другом важнее подлых панчей. Слава своими тихими репликами и беззлобными смешками раззадоривает и подначивает, и Мирон не сдерживает своего желания к нему прикоснуться, хоть это и запрещено правилами баттлов. Он делает это не раз и не два, скорее — не упускает любой возможности. Да, Ваня был прав, Гнойный — это действительно другой уровень. Слава начинает уверенно и резво, его строчки хлесткие, а рифмы жесткие, и Мирон не может сдержать улыбки на особо удачные панчи. Но также он узнает их — и «отпечаток худого плеча» и «гандбольный мировой рекорд». Неужели его косяки настолько на поверхности? А может, дело в том, что их подмечает один и тот же человек? На «еврейских сказках» Мирон опускает взгляд, при упоминании Есенина напрягается, а злополучное «в Англии» проговаривает вместе со Славой. Он снова лыбится как идиот, смотря на этого «революционера», его слова обидные и попадают точно в цель, но Мирон не чувствует злости. Парадоксально, но он гордится Славой, и не он один — за него топит весь зал. А еще кайфует — вот это настоящий баттл, и Слава настоящий, такой искренний, взбудораженный и шумный, но приятнее всего видеть, как он, закончив раунд, одномоментно выходит из образа и улыбается так трогательно и смущенно, что щемит сердце. Мирон не удерживается от того, чтобы припомянуть ему «Горгород»: — Переслушай трек, братан. — Я слушал, — и снова эта трогательная улыбочка. Что же ты делаешь, Слава? Мирон читает про «Версус» и «Слово», и Слава искренне недоумевает. Да, он предвидел это, но, как и раньше, обижается на невнимание к себе. Но даже его глумливое ворчание и закатывание глаз радует, ведь Слава подыгрывает, тычет факами в Чейни, шутливо переходя на сторону Окси. Мирон возвращает внимание ему, и, возможно, слово «микрокосмос» слишком пафосно-романтичное, ванильное даже, но оно словно квинтэссенция его мании. К счастью, оно стоит с довольно обидными строчками рядом, поэтому никто этого не заметит, как и сам Слава. Он уязвленно кривится, однако небольшой реверанс в сторону Сони оценивает по достоинству, а после трясет башкой, и Мирон не удерживается от порыва потрепать его за волосы — жест выходит слишком интимным, так что самого прошибает током. Они и так все время тянутся к друг другу, стоят так близко, а Слава еще и наклоняется через раз, пытаясь поймать взгляд, выкрикивает у уха, и его дыхание оседает на скулах. Однако конец второго раунда словно выбивает почву под ногами. — Но, если ему суждено сдохнуть под камерой, я хочу быть автоматом, стреляющим в Брендона Ли! Что это, если не признание? Мирон пытливо вглядывается в лицо Славы, словно пытается найти там подтверждения тому, что он не ослышался, и находит. Пожалуй, никто еще не смотрел на него с такой нежностью и теплотой, уж точно не после литров говна, вылитых друг на друга, и Мирон отвечает понимающей улыбкой. Момент растягивается, их словно на долгие секунды вырывает из реальности, где нет никакого баттла и толпы вокруг, только взгляд напротив, в котором… Микрокосмос, блять! Какая же ты сучка, Сонечка… Мирон даже благодарен Фаллену за то, что он одергивает Славу: не самое уместное время для подобных откровений, и кто знает, чем бы этот зрительный контакт мог закончиться, продлись еще хоть мгновение. Свой последний раунд Мирон читает на воодушевлении и подъеме. — Ты змея, ты боишься меня и себя, — говорит он, а сам вспоминает слизеринский шарфик. Теперь главное не сбиться и доиграть до конца. — Охуенно же! — искренне восклицает Слава на очередную реплику. — Занимайтесь каждый своим делом, — снова вставляет Фаллен. — Похлопаем поэту! — выдает Слава насмешливые аплодисменты. Эпитеты «бойкий и ласковый» его смущают, а упоминание Дизастера злит, но весь его третий раунд полон отсылок к их перепискам, и Мирон чувствует, как воодушевление постепенно схлынывает. Он уже понимает, что проиграл, но не единожды — Соне тоже. Но обе свои победы Слава, пожалуй, заслужил. Однако в Мироне все сильнее разгорается прежняя обида, и он ведет себя, как идиот, отказываясь пить со Славой из одной бутылки. Мерзкая попытка уязвить хоть чем-то, но Слава все равно снова тянет ему руку. Когда Мирон жмет ее, он уже знает, что сбежит еще до того, как начнется афтепати. Потому что заблуждался, что вариант с наебкой от Славы будет вынести легче. Сбежать, однако, так быстро, как хочется, не получается. Во-первых, все пытаются Мирону что-то сказать или о чем-то спросить. Горячие следы и сплетни — то, чем живет баттл-рэп, а тут такая «историческая хуйня», что только мертвый не захочет принять участие в движухе. Во-вторых — шмотки. Как бы это тупо ни звучало, но до них надо добраться, минуя как раз-таки развеселую толпу хейтеров и сочувствующих. По большей части — сочувствующих хейтеров, для которых тут только что случилось свержение короля, а вовсе не раскрытие личности интернет-романа. Мирон что-то говорит, кивает, шутит, пытаясь боковым зрением отследить перемещение «Антихайпа» по залу. Он не знает, какие планы у Сони-Славы, и, пожалуй, не хочет сейчас знать. Слишком много эмоций для одного вечера. Слишком много проебов, которые еще нужно осознать, переварить, принять, в конце концов. Сейчас проеб всухую принять не получается, и Мирон начинает огрызаться. Ваня приходит на помощь, и спустя полчаса они все-таки оказываются на улице. Тут тоже толпа из курящих и орущих, а также тех, кто на баттл не попал, но очень хотел. Надо валить. Они отходят на безопасное расстояние в арку соседнего дома. Ваня утыкается в телефон, намереваясь вызвать такси, и тут их все-таки находит Слава. Он застывает длинной нескладной фигурой перед ними, и выйти на улицу, минуя его, теперь не получится. — Ты с самого начала знал, — говорит он глухо, будто сорвал голос на баттле, — знал, что это я. Ваня поочередно смеряет их взглядами. — Оставлю вас, — принимает решение он, но Мирон резко одергивает его: — Нет, останься. Пусть у меня будет свидетель, что я на самом деле не свихнулся. Смотреть на Славу мучительно из-за противоречивых эмоций, поэтому Мирон отводит глаза. У него и так снова заходится сердце, не стоит выдавать себя ещё и взглядом. — Не свихнулся, — Слава нервно переступает с ноги на ногу. — Ненавидишь меня теперь? — Не знаю, — Мирон сжимает зубы и дёргает подбородком. — В любом случае, ты достиг своей цели, так что можно больше не заморачиваться. — И что теперь? — Слава косится на Ваню, видимо, его напрягает, что приходится говорить все это при нем. Это Мирон тоже не знает, но повторять тупо. Если бы он выиграл, этот разговор проходил куда проще, но собственный проеб бесит, и, хоть Слава и заслужил победу, иррациональное желание сделать ему тоже больно никуда не уходит — Мирон выдыхает его вместе с дымом от прикуренной сигареты. — Почему не признался? — спрашивает он то, что его действительно волнует. — Зассал, — признается Слава, продолжая топтаться на одном месте, — а ты съебал и не стал слушать в тот раз. Ты ведь и так знал, — повторяет он упрямо. — Не стал слушать? Да я ждал, пока ты хоть что-то скажешь! Блять, я выходит ещё и виноват? — Мирон нервно стряхивает пепел. — Так, ребят, нахуй вас, — не выдерживает Ваня, обходя Славу. — Светло у входа, — бросает ему тот и переводит напряженный взгляд на Мирона. — Я не думал, что так обернется, — хмуро говорит он. — Бля, да я вообще охуевал все это время, как только ты добавил Соню! Прости, я еблан. — Охуевал он, — передёргивает Мирон. — Тебе нравилось водить меня за нос. Я ведь думал… Ай, чего тебе объяснять, все равно не поймёшь, — он кидает окурок под ноги и, ссутулившись, прячет руки в карманы. — Ты не веришь, но я правда… — бессвязно выдает Слава, резко замолкает и отворачивается, не заканчивая фразу. — Что? — напряжённо переспрашивает Мирон, делая к нему шаг, хватает его за плечи, разворачивая к себе, — услышать наконец-то пресловутую «правду» ему просто необходимо. — Что? — повторяет он твёрже. — Ты знаешь, что, — бурчит Слава, краснея и отворачиваясь. — Все уже доперли давно, блять, даже ебучий Эрнесто! — Ну так и ты мог бы допереть, что я не на Соню, а на тебя запал! — не выдержав, встряхивает его Мирон. Слава вздрагивает. Смотрит неверяще, больше не отводит взгляд, но выглядит все так же пришибленно. — Честно? — совершенно искренне спрашивает он, нервно облизнув губы. Его короткие, но пушистые ресницы, которые скрывают глаза, потому что Слава привычно щурится, подрагивают, и Мирон не может отвести от них взгляда. — Да, — поспешно кивает он. — Вот только я злопамятный параноик с завышенной самооценкой, во всяком случае, Соня так, кажется, считала. — Ура! — Слава выдыхает так поспешно, будто до этого момента не дышал вовсе. — Ура! — повторяет он и совершенно по-детски кидается обнимать Мирона — даже не как любовника, а как друга или родственника. Это вышибает воздух из лёгких, смущает и трогает больше, чем любой другой жест, потому что выходит интимнее и значимее. Мирон неловко приобнимает его в ответ, чувствуя, как нервное напряжение дня медленно отступает. — Ну, что ты, Славче, — бормочет он и не удерживается от того, чтобы запустить снова руку в растрёпанные чуть влажные волосы. Слава вздрагивает, отстраняется, смотрит восторженно и радостно. — Охуеть вообще, — выдыхает он и тянется за поцелуем, все еще недоверчиво и чуть неловко тычется носом в щеку, притягивая Мирона к себе. Неуклюже целоваться как школьники в грязной подворотне — самое эпичное окончание эпичного баттла, справедливо решает Мирон, когда ловит приоткрытые губы своими, захватывает нижнюю и неуверенно, словно на пробу, толкается языком. Слава отвечает так отчаянно и рьяно, что кажется, будто это и правда его первый в жизни поцелуй. Он притягивает Мирона к себе, беспорядочно водит руками по спине, то ли пытается задрать рубашку, то ли просто облапать, то ли приласкать. Он суетливый, жаркий и, наверное, немного пьяный, впрочем, трезво мыслящих тут нет. От этой запальчивости Мирон очень быстро заводится, вылизывает чужой рот с каким-то бешеным рвением, как будто что-то снова может помешать и надо успеть взять свое. Славу колотит не то от ветра, не то от возбуждения, но кожа под толстовкой влажная и холодная, поэтому Мирон убирает руку с его поясницы и тянется за телефоном в карман. — Надеюсь, сейчас меня не ждут никакие сюрпризы? — он вопросительно дёргает бровью, хотя сбитое дыхание не даёт вопросу прозвучать с должной категоричностью. — Только то, что ты больше не король баттл-рэпа в России, — Слава улыбается широко и открыто. — Сегодня Соня молодец и получает главный приз! — он снова тянется за поцелуем, но целует почему-то в нос и в обе щеки — немного по-детски, но нежно и весело. — Ну, ты, Слава! — фыркает Мирон, трёт кончик носа, стирая влажный след. — Бойкий и ласковый, вот точно, блять! Не знаю, что насчёт приза, наказание Соня точно получит, — пока говорит, он вызывает Убер, а свободной рукой комкает край Славиной толстовки. — Конечно, приз! — Слава сияет, весь дергается, будто хочет прыгать или бегать. — За ним и шел столько лет, в Питер переехал, все ради любимой Оксаны, оцени жертву! — Нихуя ж себе жертва, ты самого Оксимирона разъебал! Как баттл выйдет, проснешься знаменитым, — беззлобно ворчит Мирон. — Так что учти, вот уйду на пенсию, будешь содержать меня. — Не злишься? — Слава с подозрением щурится. — Я думал, ты мне вмажешь и за проеб, и за Соню, — он снова улыбается этой своей странной смущенной улыбкой. — Я тоже так думал, — честно признается Мирон, хмурясь. — Злюсь, конечно, но выдрать тебя хочется больше. — Неа! — возмущенно заявляет Слава. — Я же победил, так нечестно! Панчи писал, текст учил, я молодец и заслужил, — он тут же притягивает Мирона к себе и оплетает своими длиннющими руками. — Заслужил что? — напрягается Мирон, пытается выкрутиться, потому что слышит звук подъехавшего такси. — Сам знаешь, что молодцы делают. — Мироша, — Слава вдруг осторожно удерживает его за плечо, — мне-то вообще поебать, но, если мы сейчас вот так уедем, тебе потом это ничем не грозит? Ну, имидж, репутация? — он нервно облизывает губы и хмурится. На удивление сосредоточенное выражение лица Славе идёт так же, как и улыбка — большой серьезный дядька с душой Сонечки Кордовиной. — Ну, я больше не король рэпа, сам сказал, так что ебал в рот и все такое, — кривится Мирон в насмешливой ухмылке. — И вообще, почему у меня предчувствие, что меня снова хотят обломать? — Кто обломать хочет? — явно не выкупает Слава, осторожно высовываясь из арки. — Вроде, чисто, — сообщает он Мирону. — Таксо подъехало, путь открыт. — Запрыгивай быстрее, — закатывает глаза Мирон. — Повезу в свою пещеру. — Охуеть, — уже в такси Слава достает телефон, и его брови ползут вверх. — Кто-то слил результаты в сеть, и там ор. Никто не верит, думают, вброс. Я бы тоже не поверил, — признается он с улыбкой, — все еще кажется, что скоро будильник ебанет по башке. — Я ебану, если не перестанешь, — одергивает его Мирон, хотя тоже улыбается. — Тоже мне скромница нашлась. Он обессиленно съезжает по сиденью, запрокидывая голову и прикрывая глаза. Через пару мгновений Слава находит его пальцы и осторожно сжимает.

***

Такси останавливается уже у знакомой Славе арки. Мирон и правда живет в доме без охраны, но во дворе — камеры, да и вообще все выглядит добротно, пристойно и прилично. Здесь соседи наверняка по утрам сталкиваются на пробежке с собакой или в одной из соседних булочных, тех самых, которые нынче на каждом шагу, где все якобы домашнее, экологическое и очень дорогое. Слава невольно сутулится, проходя в вылизанную светлую парадную, где чистые стены и все лампочки целы. — Так и хочется написать, — кивает он на стену, пока Мирон возится с ключами. — Что? Аксемерон — лох? — усмехается тот, пропуская в квартиру. С порога Слава отмечает минимализм и аккуратность, хотя особой чистоты у Мирона, как и любого холостяка, не наблюдается. Это немного успокаивает. — Напишу, когда ты уснешь, — обещает Слава и с интересом осматривается, не решаясь пройти вглубь квартиры. — Совсем один живешь? — спрашивает он зачем-то. — Я бы, может, и завел какую-нибудь живность, но с моими разъездами она подохнет скорее, чем я успею к ней привязаться, — Мирон быстро разувается и скидывает куртку. — Раздевайся, проходи, — он явно имеет в виду сейчас только куртку, но это предложение все равно нервирует. Как будто Слава не знает, зачем именно они сюда приехали. — Кофе, чай будешь? Может, чего покрепче? — с кухни кричит ему Мирон. — Неа, — Слава следует за ним, достает телефон и улыбается. — Ваня передает тебе стандартные угрозы для жизни, если ты меня обидишь, и рекомендует проколоть все гандоны сразу. Надо выключить нахуй, — хмурится он, — мне уже пишут левые хуи, по ходу все знают… — Забей, мне тоже, я уже вырубил, — отмахивается Мирон, наливая себе минералки из холодильника. — И можно пояснить более детально, что конкретно подразумевается под «обидишь» в данном случае? — весело спрашивает он, разворачиваясь к Славе со стаканом в руке, расслабленно и небрежно опирается на кухонную столешницу. Слава зависает, рассматривая его. Мирон красивый как какой-то инопланетянин — совершенно другой. Таких в Хабаровске не делают, да и в питерской подземке тоже не встретишь. Эти огромные глаза, идеальные губы, руки с на самом деле красивыми аккуратными пальцами. Мирон выглядит как на своих ебучих фотосетах — даже сейчас, после проеба, усталый, он охуенно сексуальный. У Славы перехватывает дыхание от одной мысли, что теперь, кажется, вот это все станет его: и пальцы, и татуировка на шее, и тонкая жилка на виске. Он резко выдыхает и трет лицо, потому что пиздец. Это пиздец как охуенно, что даже страшно. — Я люблю тебя, — отвечает он невпопад, просто потому что это все, о чем сейчас можно говорить и думать. Мирон вздрагивает, видимо, от неожиданности — честно говоря, Слава и сам охуевает от собственной смелости — и, прежде чем отставить стакан, на секунду сжимает его крепче. — Бля, надеюсь, ты осознаешь, на какое дерьмо подписываешься, — бормочет он, отводя взгляд, резко отталкивается от стола и застывает прямо перед Славой. Ему приходится задирать голову, чтобы смотреть в глаза, и в его взгляде столько всего — и неуверенность, и надежда, и жажда, но отчетливее — теплота, рождающая щекотку в солнечном сплетении. Мирон кивает своим мыслям, но к сожалению, их не озвучивает, он просто тянется к Славе, чтобы обнять и упереться в грудь подбородком, не спуская взгляда. Слава обнимает в ответ и застывает, фиксируя этот момент абсолютного счастья без примесей. Неожиданно в голову приходит мысль, что Мирон потрясающе удобный в своей компактности, — обнимать его вот так получается отлично, идеально подходит под руки и под губы — тоже. Слава целует уже не так поспешно и напористо, как в первые разы. Он медлит, наслаждается и с каждой секундой все больше проникается, наполняется этой теплотой, которая рождается в нем от касаний, поцелуев и наконец взаимных чувств. Его Мирон настоящий — живой, отзывчивый и теплый, а не тот, что в плеере или даже — на баттле. Там Окси — звезда и кумир миллионов, а рядом со Славой сейчас обычный человек, полный всяческих проблем, загонов и демонов, со своими взлетами и падениями, успехами и проебами. Не идеальный, но самый лучший. — Славче, слышишь? — голос у Мирона тяжёлый и с хрипотцой. — Ты, конечно, не барышня, но, бля… Чё там Соня думает насчёт того, чтобы уже переместиться на лобное место? — его губы жмутся к уху, и от усмешки по шее вниз идут мурашки. — На кровать, то есть. — Я б тебя даже отнес туда, как положено с принцессами, но хуй знает, где тут что в этих хоромах, — смеется Слава весело, но чуть истерично, потому что все равно это как-то волнительно, блин. — Нахуй иди, какая я тебе принцесса?! — возмущается Мирон и кусает за подбородок. — Девица у нас тут одна, и вовсе не та, что в розовой рубашке. — Бля, я так и знал, что ты будешь меня ебать как Соню, — тянет Слава с недовольным видом, — извращенец! Не то, что бы он был так уж против, но трахнуть Мирона — это ж мечта всей жизни, блин, почему бы ей не сбыться тоже? — Скажи спасибо, что в отместку не стану заставлять тебя напялить те красные стринги, — Мирон заливается хохотом. — Бля, как вспомню! Где ты вообще отрыл это убожество? Бегал до Апрашки? — Это Сашкины, — кривится Слава, тоже вспоминая это позорище. — А ты тоже пиздец — пришли трусы! Я охуел, блин, тебя, вроде, считают умным! — А чё такого? Мне было интересно, как ты выкручиваться станешь, — улыбка Мирона меркнет. — Слать мне трусы своей бабы, конечно же, пиздец умно… Фоткал в перерыве между еблей? Бля, аж упало все, лучше бы не спрашивал, — он выкручивается из рук, хмуро смотря из-под насупленных бровей. — Мы расстались давно, — ржет Слава, глядя на эту демонстрацию. — Неужели ты еще и ревновать умеешь? Ну точно я умер и попал по ошибке в рай! Это настолько невероятно, что его смешит все: от сердитого голоса до обиженно поджатых губ. Мирон, ревнующий к Саше, — последнее, что можно себе вообразить, потому что, ну, как вообще? Мирон не может ревновать в принципе с его-то ЧСВ и пафосом. — Как будто этому надо учиться, блять, — от его смеха Мирошка только больше заводится — он хлопает дверцей холодильника, наливает себе ещё воды, едва не проливая на стол. — Саша была в гостях, ты попросил трусы, она дала для благого дела, потом дала лифон, а потом не дала, потому что нахуй надо? Я дрочу на тебя только, — Слава разводит руками, — есть свидетели. Так пойдет? — Свидетели чего, как дрочишь? — начинает против воли смеяться Мирон. — Звучит как полный бред, впрочем, у тебя по-другому не бывает, да? — Ага, — Слава невольно смущается, хотя ничего постыдного не происходит. — Ну, что, веришь, что я хранил девственность и честь в ожидании тебя? — Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу, угу, — недоверчиво отзывается Мирон и вздыхает, выдавая свое нетерпение: — Вот, дождался на свою голову, что ещё я могу сказать? — Что дашь мне сегодня в честь праздника, конечно! — Слава широко улыбается. — Давай, Мирошка, никто ж не узнает! — Охуевшая ты в край, Соня, — фыркает Мирон. — Я, хоть и не сохранил девственность, последний раз с мужиком трахался семь лет назад, делай выводы! Слава делает вывод моментально. Скрыть эмоции не получается при всем желании. — Сука! — кулаки сжимаются сами собой. — Блять, просто молчи, хорошо? Я не хочу знать нихуя про ублюдка! Мирон вылупляется на него, видимо, не зная, что сказать, только хлопает глазами и глуповато приоткрывает рот. — Ладно, — всё-таки находится он, мнется и трет кончик носа, явно чувствуя себя неловко. — Блять, — Слава валится на стул и расстроенно вздыхает. Не то, что бы он всерьез рассчитывал, что Мирон вел пуританский образ жизни, но вот такое открытие, которое, конечно, нихуя не открытие, ведь не пошутил про это только ленивый, все равно злит. — Ты сам спрашивал про опыт, чувак, — немного уязвленно тянет Мирон. — Какие-то траблы с этим? Мне тридцать лет, ясно же, что бэкграунд есть, — зачем-то оправдывается он. — Я надеялся, что это будет в стиле «было давно, не помню с кем», а не «трагическая любовь на фоне антиутопии», — бурчит Слава, понимая, что ведет себя сейчас как кретин. У самого за плечами дохуя чего, и это нормально вообще-то, учитывая масштаб личности Мирона, даже странно, что со времен «Вагабунда» больше ничего не было. — Я не умею делиться, — выдает он в итоге. — Херовое воспитание. Даже иногда к Соне ревновал. — Серьезно? Придурошный, бля, — Мирон широко лыбится и, подойдя к Славе, кладет руки ему на плечи. — Я к тому и рассказал, чтобы ты понял… — он осекается и вместо продолжения треплет его по волосам. — Серьезно, — Слава смотрит в эти невозможные глаза и откровенно млеет от всего происходящего, но надо быть честным: — я не поебаться ради. Чтоб ты знал, — он хмурится, но продолжает: — иначе не надо совсем, наверное. — Будь я телкой, после такого точно бы дал, — сдерживая смех, переводит все в шутку Мирон: и правильно, потому что ревность к Хинтеру совсем не уместна сейчас. — Будь ты Мироном, что ответишь? — Слава щурится чуть сердито. Хочется как-то закрепить свои права на Мирона, что ли. Не только сексом, но и чем-то вроде «обещаю, что не брошу, и не стану с другими», но вслух этого, конечно, не скажешь. — Попрошу тебя больше не врать, — вздыхает тот. — Я не очень-то умею в отношения, но постараюсь не проебаться. — Ага, — выдает окончательно поехавший от счастья Слава и тянет Мирона на себя, чтобы впиться в губы поцелуем. Похуй, кто кого трахнет в итоге, если от одних слов становится так хорошо, что ни в каком треке не расскажешь.