Возвращается домой он лишь спустя час, продрогнув до мозга костей, и почти сталкивается у парадной с Ваней. Тот ждет его взбудораженный, в кепке набекрень и с взволнованным взглядом. Видеть его нерадостно — мрачное вдохновение схлынывает мгновенно, возвращая Мирона в реальность.
— Пожар, что ли? Или гонится кто? — недружелюбно интересуется он.
— У тебя спросить надо, — Ваня подозрительно щурится, — сбежал с днюхи Рестора, бросил Соню там одну, на звонки не отвечаешь, Гнойный выглядит как зомби… Что у вас опять?
— А ты у своего бойфренда спроси, — грубо отзывается Мирон, доставая ключи. — И че тебе днюха Рестора, на кой сдалась? Тебе в «Антихайп» вступать пора, а не ерундой заниматься.
— Что с Ванечкой? — Рудбой тут же напрягается и становится будто даже сердитым. — Он тут причем? — поднимаясь следом по лестнице, спрашивает он.
— Бля, Вань, вот честно, я так заебался, — устало вздыхает Мирон. — Уверен, тебе расскажут эту историю во всех подробностях. Хотя, не факт, что эта вся ваша «любовь», — он изображает пальцами кавычки, не замечая, как начинает снова заводиться, — не была частью плана. М-м, если ты только тоже в нем не участвовал.
— Что за план? — уже тоже заведенный Ваня забирает ключи, быстро открывает дверь и затаскивает его в квартиру. — Рассказывай нормально!
Он заметно нервничает, то ли опасаясь, что его и правда наебали, то ли не верит Мирону. Впрочем, одно другого не исключает. Ведь Мирон тоже сомневается, и гаже этого чувства, когда он смотрит на одного из самых лучших друзей, воистину нету.
— Поклянись, что правда не в курсе был, — требует он, и от напряжения слова едва выталкиваются из глотки.
— О чем?! — стонет Ваня. — Бля, Мирон, да говори уже, мне пиздец сейчас страшно. И ты выглядишь как пиздец!
— Клянешься? — настаивает Мирон, это звучит тупо и по-детски, но ему настолько тяжело отделаться от мысли, что кругом одни враги, что кажется, будто дурацкая клятва действительно может помочь. — Вань, если ты знал и не сказал, блять, я…
— Слушай, я не знаю, о чем ты, так что не знал, блин, — Ваня явно уже бесится. — Какого хуя происходит?! У тебя снова перекос?!
— Да иди ты, бро, знаешь куда? Светло-то точно здоровый на голову, не то, что я, — Мирон резко разворачивается и, даже не разуваясь, проходит в комнату, чтобы дернуть балконную дверь и снова выскочить на свежий воздух.
Ваня тут же высовывается следом.
— Прости, бро, но ты выглядишь как обдолбанный, несешь какой-то бред про Ваню… Объясни нормально! — он нервно достает сигарету и прикуривает.
— Соня, — нехотя начинает Мирон, тут же понимая, что не представляет, как выразить все лаконично и связно. — Блять, это и есть бред, рассказал бы кто, в жизни б в такое не поверил! Короче, думаю, ты помнишь, я говорил тебе, что подозреваю, будто Гнойный — это Соня, так вот сегодня выяснилось, что нет. Это Ваня Светло!
— Погоди, — Ваня хмурится, — а та девушка, с которой ты в бар пришел? Ты ж сказал, что это Соня!
Вот Ваня точно попал бы на Гриффиндор — смелость и честность его главные черты, и, конечно, — искренность. На лице так и читается страх за рассудок Мирона, который забыл про живую девушку.
— Нет, это не она, — нетерпеливо вздыхает Мирон, опускаясь в свое кресло. — Она актриса… Я нанял ее, чтобы уесть Гнойного, разозлить, спровоцировать, не знаю… Бля, не заставляй меня объяснять! — он тоже прикуривает, чтобы чем-то занять руки. — Я был уверен, что это он. А после того, как мы поцеловались, я обнаружил, что мне написала Соня. Ровно в этот момент! После Гнойный признался, что это был Фаллен.
Ваня садится напротив и напряженно молчит несколько секунд.
— Бро, не буду врать, это звучит как полный бред, — он медлит, видимо, выбирая слова. — Ты нанял актрису, чтобы она изображала бабу из интернета, потому что думал, что это Гнойный? — Мирон нетерпеливо кивает. — А потом вы поцеловались? Реально был поцелуй с Гнойным, не с той телкой? — еще один кивок от Мирона. — Можно спросить, как такое вообще могло произойти между вами?
— Ну я же говорил, он влюблен в меня! А я… — Мирон осекается, докуривает в пару тяжек, но не признается. — Пиздец, Ваня, мы сосались прямо возле «семнашки», надо чекнуть сети, вдруг спалил кто-то… Блять, я такой дебил! — стонет он.
— Охуеть, — выдыхает Охра и тоже затягивается. — Это звучит еще невероятнее, чем то, что ты нанял актрису. Сосались с Гнойным. И как?
Мирон трет лицо и стремается взглянуть Ване в глаза: ведь он сам буквально вынудил Славу это сделать, а теперь от воспоминаний жжет губы и неприятно тянет в груди.
— Заебись, че, такси хотел вызвать, домой его привезти, — глухо выдает он. — А тут Соня! Я охуел, конечно.
— Так, а почему тогда уж не повез и что Соня? — Ваня явно старается понять цепочку событий и установить факты.
Он бросает взгляд на экран своего телефона и быстро что-то печатает, снова возвращая внимание Мирону.
— Не повез, потому что Соня! Ты меня слушал вообще? — раздражается тот. — Я-то думал, что Гнойный — это Соня, но как он может быть ей, если в момент, когда мы с ним целовались, она мне написала. Понимаешь?
— Ну и что, что написала? — искренне удивляется Ваня. — Подумаешь! Ты ее даже не видел! А Гнойного знаешь, он тебя любит, ты походу тоже не противишься. Мне изначально казалась твоя идея, будто это он за нее пишет, странной.
— Ничего не странная, у меня были доказательства! — тут же спорит Мирон, чувствуя, как горят щеки. — Я привез Соне шарфик из Лондона и обнаружил его у Славы, когда ночевал у них дома.
— Какой шарфик? — Ваня хмурится, видимо, начиная тоже сомневаться. — Там одни Ванины шарфики, вроде, у Гнойного только этот из Гарри Поттера есть.
— Именно о нем и речь, — кивает Мирон и, словно убеждая самого себя, спешно добавляет: — И не думай, что я совсем придурок, я проверил бирку, вряд ли Гнойный мог обзавестись точно таким же шарфом из UK в этом же году. К тому же, Соня присылала мне фотку с книгами, вот, — он тянется к телефону, чтобы показать. — Можешь сам сегодня же убедиться, это у Гнойного в комнате.
— Слушай, бро, они фанаты этого Поттера, — хмурится Ваня на фото, — у них там и книги, и фильмы, и вроде даже палочки есть. Я ничего не хочу сказать, но… Проверил бирку? — он недоверчиво хмурится. — Сорри, но ты в такую сранину был накануне, уверен, что шарфик тот же самый? Они все одинаковые, не? В интернете заказываются наверняка, не обязательно в Англию ездить, — рассуждает он здраво. — Тем более, ну, ты ж понимаешь теперь, что Соня точно не Гнойный, подумаешь, полка с книгами, не видно даже обоев, полка безликая, они стоят в порядке выхода, так у всех, наверное, у кого они есть…
Ваня пожимает плечами, давая понять, что не видит ничего странного в том, что у Славы есть шарфик или книги известной на весь мир саги.
Теперь, кажется, горит не только лицо, но и все тело.
— Соня не Гнойный, но, когда я спросил с него, он сам признался, что написал мне Светло! — резче, чем следует, отзывается Мирон. — И как раз никакого противоречия с книгами и шарфом! Они в одной, блять, квартире. Как ты не понимаешь, Ваня, они меня развели, как последнего лоха! Выдумали эту Соню… Так еще и тебя завербовали, чтобы легче было меня наебывать.
— Меня не впутывай! — Ваня тут же выставляет вперед руки. — Значит так, Ванечка только что проснулся и спрашивает, где я шляюсь, — заглядывает он в телефон. — Я уверен, что он точно не Соня, что бы ты ни думал и что бы ни сказал Гнойный. Думаю, это их постирония, шутка, короче. Ты спросил у Гнойного, кто Соня, он и прикололся, что Ваня. Никто из них не Соня, ты просто загнался, — он берет новую сигарету и прикуривает.
Мирон вскакивает и начинает мерить небольшой балкон шагами.
— Загнался? Нихуя, — мотает головой он и уверенно заявляет: — Я же не на пустом месте это выдумал!
На деле он больше не чувствует никакой уверенности: вся стройная теория постепенно распадается на бессвязные куски, попытки связать которые выглядят крайне бредово. И чем больше он говорит, тем быстрее это происходит. Мирон невольно начинает сомневаться во всем, что происходило и было связано с этой историей, а неопровержимая улика — шарфик — ощутимо теряет свою важность, ведь что, если он действительно перепутал и принял желаемое за действительное?
— Мирон, слушай, — Ваня напряженно следит за ним со своего места, — что если это просто нервы перед баттлом? Ты думал, что это Гнойный, потому что думал о баттле с ним, все сейчас только об этом и говорят — ничего удивительного! Вот тебе он везде и мерещится. Может, вы и целовались тоже… — он медлит, но все-таки заканчивает: — от этого. Нервяк, башню рвет, ненависть-любовь?
Мирон застывает и смотрит на Ваню невидящим взглядом.
— Ты хочешь сказать… У меня мания, да?
— Сорри, бро, но выглядит именно так. Все признаки налицо, — сочувствующе тянет Ваня. — Подумай сам, ты Соню эту случайно добавил, ну какой план? Такое подстроить нереально!
— Но доказательства… — бормочет Мирон.
— Притянуты за уши, — более твердо отзывается Ваня. — Ты вбил себе мысль, что это Гнойный, и просто подводишь под это все факты, но все случившееся —
чистой воды случайность.
— Блять, — Мирон снова опускается в кресло, а Ваня продолжает:
— Актрису нанял, чувак, серьезно? Сколько ты спал за последние несколько дней? Опять забил на таблетки, а ведь после того дерьма, что с тобой зимой было, надо ответственней к своему здоровью относиться!
— Да-да, я знаю, — Мирон сутулится, буквально скрючиваясь в кресле.
— Поверь, хоть я Ваню и недолго знаю, он бы не стал так поступать, да я бы и заметил, если бы он в телефоне залипал… — Ваня говорит и говорит, но Мирон его уже не слушает, в голове словно кипящая лава, готовая прорваться через все слизистые, давит и жжет изнутри.
— …отвезу тебя к мамке в Пушкин, там свежий воздух, отдохнешь, выспишься, придешь в себя перед баттлом. Текст напишешь в конце концов, согласен? — добрый Ваня сует стакан воды. — Я скажу Гнойному, чтоб тебя не доставал, и ты тоже притормози, ок? Разберись, в кого конкретно влюбился, если и правда влюбился, и тогда уже вперед, но без актрис и прочей хуйни.
Мирон сейчас согласен на все, лишь бы не думать и самому ничего не решать. Все правильно, нужно абстрагироваться, сосредоточиться и выдать хорошо, как он умеет. Вот только на уме ни одной годной рифмы.
***
Несколько дней проходят в домашнем режиме. Слава запирается в четырех стенах и погружается с головой в текст. Кто бы что ни говорил, а в этом смысле он ответственный человек, к тому же этот баттл особенный. Здесь не будет ни грязных шуток, ни пидорства, ни мамоебства. Только Мирон и его грехи, которые Слава знает все. Теперь, правда, знает и такие, про которые точно не расскажешь на баттле, это слишком личное.
По совету Вани Слава не пытается делать первые шаги со стороны Сони или своей, хотя и очень хочется.
— Он должен понять, кого любит и чего хочет, ясно?
Светло предельно серьезен, и это даже немного пугает. Слава соглашается, скрепя сердце, но через день вдруг осознает, что в таком молчании есть свои плюсы: как минимум, он не творит новой хуйни. Кроме того, без постоянного участия Мирона в его жизни, расшатанные последними событиями нервы встают на место. Слава уже не перечитывает с маниакальным постоянством их сообщения, не теребит шарф и не пишет постиронию в твиттер чаще двух раз в день — прогресс на лицо.
При этом он скучает, невыносимо скучает и по фривольной переписке Мирона с Соней, и по дружелюбной — с ним, Славой. Если бы не Ваня, Слава бы давно уже написал, но Светло считает, что передышка нужна ему, а Рудбой сообщает, что Мирону.
Разумеется, второй Ваня не в курсе происходящего, но по его словам Мирон съехал за город, чтобы писать текст и разбираться с собственными демонами, и Слава впервые решает поступить правильно — не давить и не заябывать. Почему? Потому что помнит вкус поцелуя, решимость и разочарованный взгляд в конце. Мирону надо время, как бы банально это ни звучало, и, даже если сейчас он в ярости из-за подставы с Соней, позже сможет понять и простить. Такие вот взвешенные взрослые мысли и решения, кто бы мог подумать!
На третий день однако случайно всплывают новые подробности. Рудбой, который регулярно навещает Мирона в его ссылке в Пушкине, каждый вечер возвращается в квартиру на Ваське, и вечерние посиделки с пивом на кухне втроем уже входят в привычку. Обычно разговор вертится вокруг каких-то общих тем, обходя острые углы и особенно Мирона, но тут Светло приходит очередной спам от фанатки в сети, и Рудбой, уже чуть перебрав, сообщает со смехом, что Мирон так загнался перед баттлом, что сперва такую же вот девчонку принял за Гнойного, а потом и вовсе за Ваню. Он тут же осекается и просит не спалить его на баттле. Слава кивает головой, мол, без проблем, но переглядывается с Ваней. Похоже, Мирон все еще верит в Соню, и непонятно, хорошо это или плохо.
Эти подозрения подтверждаются, когда пьяненький Слава добирается до подушки. Он зачем-то проверяет аккаунт Сони, куда уже не заходил несколько дней, и видит уведомления — Мирон таки добавил ее обратно в друзья и даже написал лаконичное «Как ты?»
«Как в аэропорту — шумно и хочется улететь», — как всегда немного невпопад отвечает Соня.
«Ты уезжаешь?» — не понимает Мирон. Видимо, лимит на постиронию окончательно исчерпан.
«Хочется» — не равно «могу» или «делаю». Сам-то как, мерцающий парень из сети?» — Слава улыбается.
Ему не хватало этих странных отношений. Можно посчитать это шизой, но ему нравится быть Соней, не только потому что это шанс замутить с Мироном. Но увы, придется с ней завязывать, если шанс появился у настоящего Славы.
«Хуево», — честно пишет Мирон, и от этого подозрительно щемит в груди.
«Утки наглые, пиздец», — шлет он следом фотку, где берег пруда, откормленные утки и замызганные грязью беленькие кроссовки.
«Утки — такая себе причина для хуево, хотя у короля рэпа вряд ли есть проблемы посерьезнее», — провоцирует на откровения Соня.
«Утки — следствие, привожу душевное здоровье в норму, — шлет подмигивающий смайлик Мирошка. — Была в Пушкине?»
«Помню бабу с веслом», — Слава хмурится.
Дурацкая ревность к Соне начинает проявлять себя. Пока у них с Мироном это было единственным связующим звеном, эта девочка ему нравилась, но теперь… Теперь хочется, чтобы все эти утки и Пушкин были для него, потому что теперь он знает — это возможно.
«Ну, погулять со мной не предлагаю, все равно откажешься. Хотя красиво тут, рекомендую», — Мирон снова шлет фоточку — на этот раз сэлфи на фоне кроны деревьев: у него заострившиеся черты лица и нездоровая бледность, но улыбочка как и всегда раздражающе самодовольная.
«На самом деле, в ближайшие две недели у меня дел невпроворот, — не врет Слава. — Странно, что у тебя их нет, учитывая, что на носу битва века».
«Я уже написал свой текст, Добби свободен, — отбивает Мирон. — Остались лишь финальные правки, ну, и выучить, само собой. А от других забот меня отстранили, так что я, увы, умираю от скуки».
«Не хочешь объяснить по поводу удаления из друзей, кстати? Я люблю сюрпризы, но этот был неудачным».
«Собственные загоны, не бери в голову. Но то, что ты вечно морозишься, раздражает — факт. Хочется какой-то конкретики, но ты, похоже, слишком несерьезно настроена», — отвечает Мирон спустя долгих полчаса.
За это время в его «Твиттере» появляется с десяток ответов рандомным людям, и это тоже бесит.
Слава злится, не зная, что ответить. Продолжать играть за Соню больше не хочется, как и водить Мирона за нос. Да это и не получается: баба, что избегает встречи, все равно не продержится долго.
«Разумный подход не очень вяжется с нашей историей», — пишет он, понимая, что нарочно сливает Соню.
«Да, наверное, ты права, хотя мне действительно казалось, что я способен на нечто большее, чем просто интрижка в сети. Это все возраст, становлюсь сентиментальным».
Очень хочется ответить что-то язвительное, потому что Мирон злит. «Нечто большее, чем просто интрижка» после реальных поцелуев не вызывает ничего, кроме ревности. В голову приходят запоздалые мысли о том, что Соня у Мирона не одна, что и Слава может быть тоже не один. Слава сердито скрежечет зубами и отбивает:
«В сети немало Сонь, которые тебе не откажут».
«Зачем ты вообще добавилась ко мне в друзья снова, если продолжать общение не видишь смысла?» — закономерно удивляется Мирон.
«Собственные загоны, не бери в голову», — возвращает ему Соня.
«В ЭТОМ ГОРОДЕ МАЛО ТЕМНЫХ УГЛОВ», — пишет Слава, вспоминая поцелуй у «семнашки».
Мирон не реагирует ни на одно из посланий.
***
Промокший кроссовок противно хлюпает, и Мирон ускоряет шаг, чтобы побыстрее оказаться в тепле и сменить носки, — простудиться накануне баттла было бы самым идиотским исходом из всех возможных. Телефон жжет карман, но Мирон не достает его, упрямствуя собственному желанию оставить за собой последнее слово. Нет, уж лучше эта переписка закончится красиво, в духе так любимых ими арт-хаусных фильмов, где недосказанность и двойные смыслы.
Забавно, Ваня думает, что таблетки и свежий воздух помогают, но пресловутая мания, хоть и теряет свою яркую выраженность, не отступает. Да, Мирон лучше спит и меньше дергается, может сосредоточиться и уже не раздражается из-за любого пустяка, но это лишь симптомы, в голове же по-прежнему царит полная каша. Ведь вопреки рассудку и здравому смыслу, он все еще не может отделаться от мысли, что Соня — это Слава, настолько прочно срослись два этих образа в его сознании. Возможно, он окончательно поехал крышей, да. В любом случае, эта девочка уже сыграла свою роковую роль и должна уйти. Ведь, как ни смешно осознавать это, она нравилась ему только потому, что он видел эти злосчастные сходства: он стремился узнать Соню, потому что хотел узнать Славу. Так что Мирон даже благодарен ей, ведь иначе он вряд ли понял бы это.
Впрочем, смелости, чтобы написать Славе у него все равно не находится. Мешают противоречивые эмоции: и стыд, что повел себя как абсолютно чокнутый придурок, и иррациональная злость от фантазий, что никак не отпускают. И немного страшно получить однозначное подтверждение того или другого — псих или облапошенный влюбленный олух? Влюбленный, впрочем, подходит к тому и к другому.
Возможно, если бы Слава сделал первый шаг, Мирон бы забил на уязвленную гордость, но… Нет, нихуя. У Славы и так достаточно поводов для насмешек, и Мирон просто не сможет смириться с фактом, что он так мастерски выставил себя полнейшим уебаном. Достаточно того, что на баттле нужно будет смотреть ему в глаза и излучать уверенность, которой, на деле, он вовсе не ощущает. Уж лучше бы Слава и правда был Соней!
Задумавшись, Мирон снова с размаху вступает в лужу, рыкает что-то вроде «Гнойный — пидор» и ускоряет шаг.
До баттла остается чуть больше недели.
