Золотко

       — Здравствуйте, я Синицына Ефросиния Модестовна. Я бесконечно добрый, феноменально умный, чертовски привлекательный, божественно красивый, необычайно работоспособный, беспредельно ответственный, исключительно порядочный, кристально честный, беспрецедентно талантливый, экстраординарный, невероятно офигительный, гипер сексуальный, сексапильно-обворожительный, не по годам развитый, чистый и непорочный, сказочно щедрый, бесподобно — бесподобный, невероятно перспективный, беззаветно любящий, легендарно сильный, непостижимо оптимистичный, идеально сложенный, крайне интеллигентный, супер активный, неописуемо чувственный, архи надежный, бесспорно положительный, всеми любимый, фантастически скромный… призрак русской бабы, застрявшей в анимешке, которого даже местные чудовища опасаются жрать!!! — с чувством вещаю я, в очередной раз упустив из рук вполне материальный камешек и мысленно представляя себя на сходке анонимных жопаданцев, потому что мимо категории попаданцев я пролетела, как фанера над Парижем. Как тот самый кусок фанеры, мистическим образом окончивший моё бытие прямо на Эйфелевой башне.       — Угораздило же так в Хлорку загреметь, а? — спрашиваю я равнодушные небеса и вздыхаю, с тоской кося взглядом на золотую статуэтку Будды, которой меня сделал призраком испугавшийся русского мата муж, той нежной дамочки, в которую я попала.       Даже вооруженная воспоминаниями «нежного цветка» Каюки-химе (какое говорящее имя!) и будучи от природы неконфликтным человеком, патриархальные замашки древней Японии моя широкая русская душа больше полугода не вынесла. Я — послала его матом, он — меня убил… Эх! Эта романтика древних времён страны Восходящего Солнца! Не знал узкоглазая скотина, что если меня убить, то вместо одной довольно скромной и не долгой истерики получит призрака! Не знал, а поседеть, обзавестись нервным тиком на оба глаза и белоснежной шевелюрой пришлось! И чего это он? Ему моё явление в одежде Евы по середине интересного процесса с любовницей не понравились или мои советы на счет угла проникновения и частоты фрикций? А чем его не устроило предложение потереть спинку на горячих источниках? А может не угодила выбранная тональность, с которой я гремела торчащей из груди Цепью Судьбы? Или завываний? Чудак на букву «м», ничего не понимающей в искусстве бытия привидения. Щито поделать, десу? Ку-ку-ку-ку.       Точно! Наверное, ему моё пародирование кукушки не понравилось, поэтому он местных монахов и нанял. Я даже не мешала, когда они что-то над орудием моего убийства шаманить начали, присела в уголку, подражая идеальной японской жене, да так качественно, что муженька-то прорвало: плакал, как девчонка, прощение просил, думал ритуал прервать. Видимо, он действительно любил Каюки-химе, каким бы отмороженным холодильником не прикидывался и как бы по свински себя не вёл. Даже жалко стало, злость на него ушла, ведь не хотел он меня убивать, по глупому всё вышло: нелепо и случайно.       Так легко на душе внезапно стало, что, наверное, сработал какой-то рефлекс, потому что я сама перед ним извиняться стала. Ну, как сама, сдала грехи Каюки, как стеклотару, от себя кое-что приплела… И вообразив себя умирающим лебедем, леди Дианой и матерью Терезой в одном флаконе, попросила не бедного седого и рогатого заику найти уже своё настоящее счастье и суметь его удержать, и никогда ни жалеть, и не вспоминать о неверной, страшной, несносной и чудовищной женщине. От такого резкого изменения линии поведения уж несколько монахов, шаманящих над статуэткой, свои магические причиндалы и пороняли. Что-то шандарахнуло, взвыло, замелькало, и я очнулась рядом с вором, бегущим с награбленным добром, которое при жизни принадлежало Каюки-химе.       — Молчание — золото, — вздыхаю я, оглядывая придирчивым взглядом белый костяк споткнувшегося на ходу вора. Виском о камушек тюк, и на перерождение мигом улетел, даже рукой на прощание не махнул. Ну, кто ж знал, что так получится?       Звякаю длинной цепью, связывающую меня со статуэткой Будды. Подхожу, насколько позволяет цепь, к воде. Белое свадебное кимоно, красная каплевидная маска — для пустых я как призрак: они не видят меня, не осязают, не чувствуют, а вот люди… им не составляет труда видеть меня. Видимо, не стоило отвлекать монахов от их шаманства.       Снимаю маску и, тяжело вздохнув от осознания того, что с такой моськой орать матерные частушки как-то стрёмно, собираюсь вернуть её на место.       — Чего мне, призраку, срематься-то? — возмущаюсь я и начинаю концерт «заткните эту ненормальную». Через бог знает сколько лет совместного житься с вором Ёриком, а точнее его костями, среди японских сосенок до полноты картины мое жопаданства не хватает только частушек.        — Свежий воздух и вода — не помогут никогда! Только секс и онанизм укрепляют организм!       Что-то как-то грустно я начала, может что-то более культурное и про природу?        — На окошке два цветочка: Синенький да аленький. Лушче маленький да крепкий, Чем большой да вяленький.       А еще ближе к природе?        — На балконе закурил, Небо, солнце, птички. Кто-то сверху навалил… Вам п…дец, синички!       А похрен! Орём дальше! Грудь колесом (ну, что там есть, то и колесом), больше чувств и страсти! Мужа Каюки вспомним.        — Отдалась интеллигенту Прямо на завалинке. Пенис, девки, — это *** Только очень…       Давлюсь своим «маленький» и таращусь на самого настоящего шинигами, боясь слово произнести. Нет, конечно, угробить бога смерти только словами, это так же круто, как у цыгана коня увести, но… Интересно, а в шинигами встроен универсальный переводчик, или он только японский понимает? Если встроен, то понятно почему он так на меня пялится, а если нет?       Сама не зная с какого перепугу, начинаю превращаться в помидорку, под взглядом шинигами, напоминающем дыры заряженной двустволки, скрываю лицо за маской. Может из-за возраста? Он же по виду мог состоять в клубе «кому за семьдесят»! Пожилой, длинноволосый, усатый и седой, с синевато-серыми глазами. Шарф из серебристо-белого шелка обматывает шею, катана на поясе, белое хаори с коротким рукавом поверх черной формы шинигами… Хаори?       У него там случайно циферки на спине никакой нет?       Желание смотаться из-под выворачивающего на изнанку взгляда, становиться нестерпимым и цепь привязывающая меня к статуэтки Будды с шумом трескается, и меня мгновенно подхватывает поток унося прочь из мира живых. ***       — Приснится же такое! — бормочу я, на автомате направляясь в ванную и дивясь яркости сна и количеству различных подробностей. Не удивлюсь, если даже катакану и хирагану на раз два изучу. Хотя я и так лучшая в классе, уж получше того крашенного плаксы Курасаки-бака…       А?       Разлепляю глаза, опускаю глаза на стульчик на который залезла чтобы нормально у раковины зубы почистить. Из зеркала на меня хлопает своими длиннющими ресницами Коюки-химе, хотя… У Химе были более узкие удлинённые глаза, маленький рот, пухлые губы в форме «бантика», лицо, близкое по форме к кругу и длинные прямые волосы. По мне же видно, что когда подросту овал лица будет более удлиненным, а лоб высоким.        А кто я вообще такая?        Есть брат двойняшка Мидзуиро. Волосы короткие из-за мечты стать чемпионом мира по карате. Главный соперник: Татсуки Арисава. Главный раздражитель плакса-слюнтяй-маменькин-сынок: Ичиго Куросаки. Рыжего пытаюсь выжить из додзё два с гаком года, недавно пыталась смыть его в унитаз…       — Здравствуйте, я Мизуки Конджима, мне почти восемь. И я… — хмурюсь судорожно роясь в памяти, которая кроме имени главного героя, его особых примет и очень смутных знаниях о шинигами отказывается выдавать хоть что-то. Рыжего такого главного героя с огромным тесаком и жутким кровожадным оскалом маньяка рецидивиста и именем Ичиго Куросаки. -… жопаданка, десу.