***
В офис риелторского агентства с романтичным названием "Золотые ключи" Савицкий отправился в весьма боевом настроении — очень уж яркими были воспоминания о неожиданной перестрелке, ранении Паши, о том, как он истекал кровью у него на глазах... Роме даже думать не хотелось, чем бы все обернулось, не успей он вовремя отреагировать, а пуля — пройди чуть левее. И теперь, предвкушая серьезный разговор с этим гребаным деятелем, хозяином крошечной фирмочки, сдавшим дом каким-то долбаным уголовникам, которые творили натуральный беспредел, Савицкий был уверен, что разговорить его не составит труда, независимо от того, захочет он пойти на диалог или нет. Хлипкая дверь под нетерпеливым напором распахнулась легко — похоже, грабителей здесь не боялись. И, между прочим, зря — небольшое, давно требующее ремонта помещение оказалось перевернуто вверх дном, как после нашествия каких-нибудь вандалов. — Твою дивизию! — Рома медленно отступил назад, расширенными глазами уставившись на сидевшего в кресле директора, успев подумать, что увиденная жуткая картина еще долго будет сниться ему в кошмарах.***
Больше всего в жизни Паша ненавидел две вещи: беспомощность и бездействие. Энергичная, веселая натура и профессия, не располагающая к покою, не давали расслабиться, увлекали в водоворот событий, а иногда и весьма опасных приключений, но никогда не позволяли на чем-то зацикливаться и унывать. А теперь, оказавшись буквально прикованным к постели, Ткачев просто изнывал, и даже не столько от безделья и скуки, сколько от навязчивых, малоприятных мыслей, а еще — невыносимого, жгучего стыда. Савицкий, ненадолго заглянув, не поскупился на краски, расписывая последние события, упомянул и геройства Зиминой, помогавшей ему скрыть следы произошедшего и возившейся с раненым, поведал и последние новости о неприятностях Лены и подвижках в расследовании. Не преминул отметить, немного отойдя от мрачной загруженности, и повышенное внимание начальства к персоне скромного опера, не обойдясь без подколов. Паша, не сдержавшись, указал направление, куда может следовать слишком догадливый друг, хотя злился больше на себя. На ту неоднозначность, с которой не мог справиться, как ни старался: ну не получалось у него разделять все происходящее, хоть ты тресни! Это поначалу объяснимыми и прозрачными казались все порывы — он точно знал что, зачем и для чего делает. Все удивительно сошлось — привычная неспособность сидеть сложа руки, оставаясь сторонним наблюдателем, и внезапный поворот в судьбе, о возможности которого не задумывался никогда прежде. Это был его шанс — отойти, отвлечься, погрузиться в заботы. Стать кому-то нужным. Удивительно — спустя столько времени одиночества, отчаяния и пустоты, вдруг оказаться кому-то нужным, пусть даже этого человека еще не было на свете. Он не задумывался, имеет ли право давить на начальницу, принимать за нее решения, вторгаться в ее жизнь, и даже ее возмущение не играло никакой роли. Все, на что прежде не обращал внимания, а то и вовсе не замечал, приобрело совсем иное значение — как она допоздна торчала на работе, питалась кое-как, а то и вовсе забывала о подобной потребности, травила себя сигаретами и алкоголем... Он не собирался клеймить ее плохой матерью, мало о чем думающей и легкомысленной — похоже, Зимина и сама еще не совсем свыклась со своим положением, не торопясь выходить из привычного круга жизни. Впрочем, в этом ему и в голову не пришло бы ее наставлять или устраивать сцены — в конце концов, все, что за пределами самого важного, его совсем не касается. А самое важное — это здоровье и благополучие их ребенка, ради которого он готов был переступить через многое — свое отношение к Ирине Сергеевне, давние привычки, не слишком хорошие стороны характера. Это то, ради чего просыпался раньше нее, принимаясь готовить завтрак; носился с веником и пылесосом, следя, чтобы нигде не было ни пылинки; мотался по магазинам и аптекам в поисках всяких прибамбасов для беременных; то, ради чего устроил дурацкий спектакль, налаживая отношения с тещей и сыном начальницы — в его семье должна быть здоровая атмосфера. Да это, к слову, и не требовало особых усилий — легкий, уживчивый характер не подвел и тут, а его отношение именно к Зиминой не имело ничего общего с ее близкими — смешивать все в одну кучу было бы как минимум странно. Немало позабавила еще одна ирония судьбы — он, не потративший ни копейки на решение собственных проблем, моментально вспомнил о деньгах, добытых вместе с начальницей с риском для жизни. Что сказать, неожиданно пригодились кровавые карповские бабки: оказывается, ребенок — удовольствие весьма дорогое. Но так трудно добытые, деньги уходили легко и без малейших сожалений — дорогая частная клиника, оборудованная по последнему слову техники; витамины, правильное здоровое питание и еще всякая мелочовка тоже влетали в копеечку — это вам не бабам пыль в глаза пускать, тратясь на крутые рестораны, киношки и букеты. А дальше ведь будет только круче — содержание в самой лучшей палате, ремонт и расширение жилплощади — с учетом появления еще одного жильца уютная квартирка начальницы будет явно маловата... А уж приобретение всевозможных и невозможных детских наворотов вообще отдельная песня. Впрочем, это он что-то сильно увлекся, помчавшись впереди паровоза — когда еще это будет... И как только Зимина в свое время тянула такое на себе в одиночку? Фантастика. Еще один повод, забывшись, отдать должное и восхититься — сколько же в ней неизмеримой, невероятной силы... И снова — непереносимое, навязчивое чувство вины и стыда, нет, не за то что посмел отстраниться от прошлого таким предательским образом. Вина перед ней — что-то невозможное, невероятное и ужасно неправильное, хотя более чем объяснимое: снова подвел, снова подставил... Возиться с ним, раненым и загибающимся, забыть о необходимости высыпаться и беречь нервы — совсем не то, что ей нужно в ее положении. Да и оставаться в стороне, когда сгущающиеся события в любой момент могут принять неожиданный оборот, не слишком-то достойно с учетом изменившихся обстоятельств. Но вместо того, чтобы хотя бы просто быть рядом в нужный момент, он не способен даже просто встать с постели. Отличная, блин, опора семьи... Паша напрягся и даже попытался приподняться, уловив скрежет ключа в замке, шум в прихожей, хлопанье дверей. А вскоре и сама Зимина возникла на пороге — явно замотанная, но раскрасневшаяся с мороза и старательно улыбающаяся. — Ну что, больной, как самочувствие? — Да хоть сейчас в космос, — бодро ответил Ткачев, стараясь не морщиться от боли. — С космосом придется подождать, — улыбнулась Ирина Сергеевна — на этот раз совершенно искренне и почти не вымученно. — А вот повязку пора уже менять. — Так вы чего, Ирин Сергевна... прям ради этого с работы сорвались? — Размечтался! — снисходительно фыркнула начальница. — Кафе наше на ремонт пока закрыли, ну я и решила дома пообедать. Совместить, так сказать, приятное с полезным. — Для кого полезным-то? — Паша настороженно наблюдал, как Зимина ловко разматывает бинт. — Не думаю, что вам сейчас это... — Господи, можно подумать, чего-то я там не видела! — усмехнулась, заметив, как он дернулся и даже слегка покраснел, и запоздало прикусила язык, осознав некоторую двусмысленность. — В смысле что не первый раз перевязку делаю, а ты о чем подумал? — Да я это... тоже... об этом же, — пробормотал Ткачев, совершенно смешавшись. Сейчас ему казалось чем-то диким предстать перед начальницей в полуголом виде, а уж прикосновения и вовсе выбили из колеи. Просто удивительно, как он тогда смог... сумел... — Ткачев, да не дергайся ты, как будто тебя без ножа режут! — подняла голову, сердито и строго глядя на него сквозь выбившиеся из прически рыжие пряди, упавшие на глаза. Паша только нервно сглотнул, не в силах отвести взгляда от тонких пальцев, касавшихся его груди. Это ведь, наверное... тогда, наверное, тоже... точно также... Как же все-таки хорошо, что он ничего ровным счетом не помнит... — Ну вот, порядок, можешь расслабиться. Злобная начальница тебя даже не съела, — съехидничала Ирина Сергеевна, поднимаясь. — Кстати, о еде. Ты, наверное, голодный? Щас принесу тебе чего-нибудь, а то будешь потом ходить рассказывать, как в гостях у Зиминой был, а с тобой обращались хуже чем в концлагере. — Да я не думаю, что в концлагерях такие... — и вовремя примолк, торопливо закончив: — ... такие заботливые мучители были. — То-то же! — усмехнулась Зимина, открывая дверь. Паша, откинувшись на подушки, неожиданно для себя улыбнулся: пожалуй, чтобы увидеть начальницу такой, стоило подставиться под пули. — Вкусно, — не мог не признать Ткачев, втыкая вилку в сочный кусок мяса, — сами готовили? — Щас! Я тебе че, бой-баба, что ли? Нашла ресторан хороший, там и заказала. Готовят вроде неплохо. Хотя, конечно, с твоими изысками не сравнится. — О как! — засмеялся Паша. — Уже хвалите то, что я делаю. Это мы, типа, на новый уровень отношений перешли? А какой там этап следующий? Будете ругаться, что домой выпивший заявился или что на стриптиз ходил? — Ну уж нет, — хмыкнула Ирина Сергеевна, — удовольствия назвать меня самой невыносимой женой я тебе не доставлю! В конце концов, девичники еще никто не отменял, да и мужской стриптиз тоже. — Чего-о? — моментально и даже почти не наигранно возмутился Ткачев, показательно состроив устрашающее выражение лица. — То есть одного вполне молодого и вполне симпатичного человека почти что голливудской внешности вам уже недостаточно? — Да-а, Паш, при других обстоятельствах я бы решила, что ты ревнуешь, — рассмеялась Ира и, забрав у него тарелку, легко вспорхнула с кровати, продолжая улыбаться. А Ткачев, глядя на закрывшуюся дверь, с непозволительной и странной смесью горечи и благодарной нежности подумал, что при других обстоятельствах она и правда была бы для него лучшей женой.***
— Ирина Сергеевна, новости неутешительные, — Щукин, помявшись в дверях, все же решился нарушить задумчивость где-то витающей начальницы. — Мы пробили звонки, как вы и просили... В общем, все как и предполагалось — все номера, на которые звонили эти типы, левые, один оформлен на какого-то бомжа, другой на старушку... — Ну этого и следовало ожидать, — хмуро кивнула полковник, с досадой отшвырнув ручку. — Получается, тупик. — А вот тут не совсем, — Костя потер подбородок, явно нервничая. — Удалось установить, кто купил помещение под все это дело. Там, естественно, длинная цепочка разных подставных лиц и всякая такая фигня... Но... Примерно полгода назад самым первым владельцем оказался знаете кто? Жена следователя Мурашова. Якобы она собиралась открывать какую-то кофейню, даже первоначальный ремонт и отделку замутила, но что там дальше случилось, непонятно, помещение она перепродала другому, тот третьему, а дальше следы теряются. — Вот как, — Ира задумчиво побарабанила пальцами по столу. — Удобно как получилось — следователь, который может быть замешан во всем, сам же и ведет это дело. Хорошо, что мы информацию догадались попридержать... — Ир! — Савицкий влетел в кабинет как ошпаренный, и даже постучать, вопреки обыкновению, не потрудился. — Ир, полчаса назад... прямо на пороге комитета... Мурашова снайпер завалил.