***
Когда Ткачева впервые пустили в палату, Ира даже не удивилась ничуть неподдельной радости при виде него — чуть встревоженного, привычно улыбающегося и какого-то смущенно-неловкого. Пребывание в больнице измотало ее похлеще кучи рабочих заморочек — остаться одной в четырех стенах оказалось невыносимо. Телевизор здесь разрешали смотреть один раз в день строго по расписанию, телефон выдавали ненадолго утром и вечером — она только успевала позвонить с расспросами Сашке да узнать, не случился ли очередной форс-мажор в отделе. Читать было нечего, спать не хотелось, даже поговорить оказалось не с кем — палаты в элитной клинике были исключительно одноместными, так что других возможных пациенток Ира даже не видела. И визит Паши оказался как нельзя кстати — Ирине казалось, что еще немного, и она сойдет здесь с ума. — Вот, вещи вам принес, как вы просили, — Ткачев, замявшись, протянул ей сумку и осторожно опустился на стул — Ира, на долю секунды встретившись с ним глазами, удивительно остро ощутила его внезапное смятение. — Ну вы как тут вообще?.. — Лучше не спрашивай, — страдальчески поморщилась Ирина и дернула молнию замка, тут же удивленно вскидывая бровь. Вся одежда, идеально чистая и даже выглаженная, почему-то слегка пахнущая лавандой, оказалась аккуратно сложена в стопки с какой-то совершенно не свойственной мужчине педантичностью — от теплой домашней кофты до уютного пушистого халата. Но что окончательно добило Иру — две стопки книг в бумажных обложках и фирменная упаковка пирожных с трогательной сиреневой ленточкой. Зимина несколько секунд тупо разглядывала коробку — горло перехватило спазмом. Никогда. Никогда ни одному мужчине в ее жизни не приходило в голову вот так просто и без причины оказать такой незамысловатый, удивительно трогательный знак внимания — совершенно без какого-то повода. А он... — Ирин Сергевна... вы... вы что... плачете? Вздрогнула, поднимая глаза, недоуменно провела по щеке рукой — ладонь отчего-то оказалась горячей и влажной. — Вы... я что-то не так сделал? Вы только скажите, я... Вот это оказалось последней каплей — растерянно-испуганный ворох вопросов, осторожное прикосновение теплых пальцев к ее руке и неприкрытая встревоженность в темных глазах. — Мне никогда... обо мне никто так... никогда раньше... — и торопливо замолчала — таким беспомощно-нелепым показался со стороны свой приглушенный голос, забитый всхлипами. — Ирин Сергевна... ну вы чего... ну хотите, я вам каждый день буду книжки и сладкое таскать? Не плачьте только... Ну не надо... Раскаленный спутанный шепот, осторожно придерживающие за плечи крепкие руки, забившийся в легкие знакомый запах парфюма — реветь отчего-то захотелось еще сильнее. — Прости... это так... сама не понимаю, что со мной... долбаные гормоны... — сбивчивой приглушенностью. Ожидала, что он, успокоившись, тут же отстранится, разожмет руки, но хватка стала лишь крепче. И, ловя его прерывисто-мягкие выдохи куда-то в макушку, Ира, зажмурившись, отчаянно признала: еще ни один мужчина в жизни не был настолько ей близок. И не будет уж точно.***
Ира была уверена: едва, выйдя из больницы, погрузится в водоворот привычных хлопот, трудностей, проблем, как эта непонятная изнуряющая пустота отступит, рассеется, пройдет. Снова будет разрываться в кабинете телефон, снова будет влетать дежурный с сообщением об очередном ЧП, снова будет вызывать на ковер чем-нибудь недовольный генерал. Будут визиты к врачу, занятия в бассейне, хождения по магазинам — будет все, кроме времени и сил копаться в себе, разбираться, что с ней происходит и как от этого избавиться. Но она ошибалась. — Ирин Сергевна, вы чего не спите? Ткачев, приподнявшись, сонно прищурился на приглушенный свет, заливший кухню — Зимина, наливавшая в чашку чай, вздрогнула, резко повернувшись. — Разбудила тебя? Извини. — Да не, нормально все, мне все равно на дежурство скоро, как раз выспаться успел. А вам-то чего не спится? — Так, ерунда... мысли разные. — За Сашку переживаете? — угадал безошибочно. — Ну чего вы, в самом деле... Недавно же с ним разговаривали. Учится парень, с новой страной знакомится, все нормально у него, да и бабушка с ним... — Вот именно, — невесело усмехнулась Ирина Сергеевна, опуская голову и сосредоточенно размешивая в чашке сахар. Паша несколько секунд недоуменно смотрел на нее и тут же, врубившись, мысленно себя обругал. Нетрудно же догадаться, как она чувствует себя в теперешнем положении после всех событий, стрессовых ситуаций, замороченная работой — одна, без близких рядом. Сгустившаяся тишина обрушилась давящим монолитом — лишь ровное тиканье часов и мерное звяканье чайной ложки разрывали безмолвие. И, глядя на спутанная рыжие завитки, Паша решительно не понимал, что сказать, хотя ясно чувствовал — нужно сказать хоть что-то. — Ирин Сергевна, ну холодно же, чего вы там сели, простудитесь ведь... — пробормотал скомканно. Осторожно опустил на плечи мягкий плед; прикрыл форточку, в которую рвался гулкий февральский ветер — кажется, он по привычке оставил окно распахнутым. — Ткачев, ты меня своей заботой добьешь когда-нибудь, — фыркнула Ира, насмешливо приподнимая бровь. Паша, вскинув взгляд на часы, язвительный выпад проигнорировал, тут же заторопившись. — Ну все, я помчал, а то этот Земцов меня убьет, если еще раз опоздаю... Поборник дисциплины, блин... — выпалил на одном дыхании. Наклонившись, коснулся губами теплой разрумянившейся щеки и, прежде чем осознал, что это было, выскочил в коридор. Не заметив, с каким неприкрытым охренением посмотрела ему вслед Зимина, видимо, тоже не особо въехавшая в происходящее.***
Паша вернулся рано утром — Ира, выходя из ванной, слышала привычно-изученные звуки — стук входной двери, звон ключей, брошенных на тумбочку, неторопливые усталые шаги. — Доброе утро, — буркнул сонно на автомате. Видимо, дежурство выдалось веселым, промелькнуло в голове. Ира отступила на полшага, освобождая ему путь к ванной — чутко уловила удивительно родной запах парфюма, снежного теплого утра и усталости. Не отрываясь, смотрела как крепкие пальцы легли на ручку двери, медленно повернули... — Паш. — Собственный негромкий голос, простреливший странно-взволнованной хрипотцой, показался оглушительным. Ткачев недоуменно обернулся, вздрагивая от прикосновения теплой ладони к плечу. Тихо лязгнула молния джинсовой куртки, поддаваясь на удивление легко. — Ирина Сергевна, вы чего... — вопросительный выдох потонул в напористо-жарком, настойчиво-нежном поцелуе. Белым флагом скользнул на пол чуть влажный от воды махровый халат.