***
— Паш, ты чего такой, не выспался что ли? Ткачев, вздрогнув, перевел взгляд на Ирину и через силу улыбнулся. — Да не, все в порядке, с чего вы взяли? — Да вид у тебя уж больно... странный. Такое ощущение, что ты ночью не спал, а непонятно чем занимался, — насмешливо фыркнула Зимина, убирая посуду со стола. Знали бы вы, Ирина Сергеевна... Паша невольно поежился, вспоминая прошедшую ночь. Как, опасаясь любого неосторожного звука, вытаскивал из дома тело; как пробрался во двор полуглухого соседа-пенсионера и легко вскрыл его старенькую дышащую на ладан машину; как старательно объезжал все камеры, выбираясь из поселка в сторону леса; как столкнул машину в ближайшее болото; как, вернувшись домой, тщательно уничтожал все следы нахождения убитого у них дома... И как больше всего боялся попасться — не кому-нибудь, а ей. Потому что позволить, чтобы она обо всем узнала, он просто не мог. — Ирина Сергеевна... — Паш, ты чего? Тарелки с грохотом упали в мойку. Ира, развернувшись, недоуменным взглядом впилась в его лицо, пытаясь распознать эмоции, понять внезапный порыв. Он, ставший таким удивительно сдержанным, чаще всего старательно державший дистанцию, не позволял себе каких-либо вольностей — только каким-то непостижимым образом понимая ее состояние, никогда не отталкивал ее, молчаливо выражая поддержку. Но сейчас — что это могло значить сейчас? — Ирина Сергеевна, я хочу, чтоб вы знали... Что если вдруг что-то... я всегда буду на вашей стороне, всегда буду вас защищать... Вы помните об этом, хорошо? — Я помню, Паш, — чуть улыбнувшись, кивнула Ира. — С чего ты вдруг... — Просто... просто иногда очень важно помнить об этом, — тихо ответил Паша, слегка касаясь губами ее растрепанных волос. Вдыхая едва ощутимый запах фруктового шампуня и как-то болезненно-сладко ощущая ее тепло. И понимая. Сейчас, прижимая ее к себе, улыбающуюся, свежую, все еще немного сонную, он так отчетливо понял все. Ее понял — ту собранную и неестественно-спокойную Ирину Сергеевну, которую увидел в день убийства Кати на ее кухне. Ту, что, не дрогнув лицом, утешала его, расклеившегося и неверящего, ту, которая так мастерски притворялась и лгала им всем. Он ее понял: есть вещи, о которых никому не нужно знать. Лучше не знать. И сейчас, чувствуя, как ее теплое дыхание мягко обдает его шею, он поклялся себе, что об этой ночи она никогда не узнает.***
Паша никогда не умел сдерживать эмоции, скрывать что-то важное — вспыльчивая, живая натура чаще всего выплескивала все чувства стремительно и неудержимо. И вынужденная мера контролировать себя, сдерживаться, держать себя в руках требовала огромных моральных сил — он не имел права сорваться: ни тогда, узнав о положении своей начальницы и не испытывая к ней никаких добрых чувств, ни тем более теперь, не имея права ее чем-то расстроить или заставить нервничать. Но вечером в парке, когда Савицкий, вдоволь насмотревшись на мрачную рожу друга, в очередной раз задал тот же вопрос, Паша все же решился: уж слишком тяжело и страшно оказалось хранить одному столь тяжелую тайну. — Охренеть, — только и смог сказать Рома, выслушав до конца. — То есть ты ей вообще ни слова... — Ромыч, ты че, прикалываешься что ли? Ну как я ей мог такое сказать? "Ирина Сергеевна, вы не волнуйтесь только, но у нас дома труп и хер знает что с этим делать"? Ей и так досталось... А если сейчас рассказать, это ж че начнется... Мало ей нервотрепки на работе... Не, Ромыч, она знать ничего не должна, я так решил, все. — А ты не боишься, что этого типа будут искать и в итоге найдут? — Да кто его будет искать, я тебя умоляю! Чувак этот, судя по всему, нарик был конченый с капитально съехавшей крышей, раз не только грабил, но и хозяев мочил... А местные менты вообще не особо парились, чтобы его найти. Так что не, вряд ли. — Ну хорошо, если так, — выдохнул Рома, покачав головой. Метко забросил в урну пустую бутылку из-под пива. — Да, Ткач, удивил ты меня... Но знаешь, как бы там ни было, я уверен, что ты все сделал правильно. И если бы мне, чтобы защитить своих, пришлось бы сделать что-то такое, я бы сделал. Потому что семья, Ткач, это вообще единственное, что реально имеет значение...***
Это оказалось намного проще, чем он думал — жить как будто ничего не случилось. Ходить за покупками, готовить завтраки, привычно отпускать шуточки, узнавать у Ирины Сергеевны очередные подробности ее положения, просматривать всевозможные каталоги и обсуждать будущий интерьер обновленной квартиры... Ходить в парк на прогулки и посещать кафе; общаться с Саней по скайпу и выполнять деликатные поручения начальницы; просто спокойно жить и работать. И Зимина, кажется, и впрямь ничего не заметила — возникшая было настороженность рассеялась моментально. Оказывается, общение с ней не прошло даром, холодно поиронизировал Паша, сам удивляясь силе своей неожиданной выдержки. А еще — тому почти чудовищному спокойствию, с каким, спустя время, начал воспринимать произошедшее. Не то чтобы он стремился найти оправдание своему поступку, нет, просто сурово и страшно был уверен в полной своей правоте: убить убийцу, чтобы защитить близкого человека, чтобы не допустить самого жуткого — что неправильного может быть в этом? Он поступил именно так, как должен был поступить. И вдруг раскрылось, расцвело что-то новое, неизведанное прежде — какая-то жалостливая нежность, уважительная восхищенность ее невозможной силой, несгибаемой стойкостью — откуда в ней, хрупкой женщине, это было? Столько вынести, столько пережить и совершить самой — и не сломаться, стать лишь сильнее и тверже. И, глядя на нее, он так хотел стать опорой. Впервые — быть сильнее кого-то, нести ответственность за другого, успокаивать, ограждать и защищать — внезапно острое понимание того, насколько это бывает важно. И понимание главного: чего бы ему это ни стоило, он будет ее беречь.