Космос в 56 касаний

Слава слышал о подобном, но упорно верил в то, что все эти истории - бред. Убеждал себя, что всё высосано из пальца, искажено и, если можно, конечно, так сказать, приукрашено. Ну какие могут быть синяки от прикосновения твоего соула, влюбленного в другого человека? Простое касание. Право, тебя же не битой пиздят. Безответная любовь причиняет боль. И вполне осязаемую. Бред сивой кобылы? "Надейся, Славочка..." - улыбкой Охры скалится Вселенная, насмешливо гладя Славу по макушке. Первый толчок в плечо вышибает почву из-под ног. Он готов закричать, не столько от боли, сколько от неожиданности. Сонечка внутри него испуганно сжимается вся, так, словно дешёвая шлюха, которой влепили звонкую пощёчину, забивается в угол и ревёт, размазывая солёные слёзы и тушь по щекам, но Слава старается держать лицо, надеясь на то, что это Мирон просто не рассчитал сил. Но последующие тычки в грудь дают понять, что это далеко не так. Первый, второй, третий. Методично и чётко, пробивая, казалось бы, толстую броню. Оставляя уродливые отметины под тканью толстовки. А твой-не-твой герой знает, куда нужно бить дракона. К концу первого раунда правое плечо пульсирует от боли, но это не сбивает настрой. Слава читает только ещё агрессивнее, в глазах пылает праведный гнев. И не столько к Мирону Яновичу, сколько к ебаной Вселенной, которая привела в действие Закон Мёрфи. Гнев помогает - не даёт сбиться, сломаться, упасть на колени, умоляя Мирона прекратить это, если можно так назвать, избиение младенца. Когда Мирон начинает раскачиваться из стороны в сторону на манер неправильной неваляшки, складывается ощущение, что Славу буквально пиздят тяжёлыми армейскими ботинками ровнёхонько в солнечное сплетение, заставляя задыхаться от нестерпимой боли. Воздух практически полностью выкачивают из пространства, а тот, что остаётся – мерзопакостно-густой и тягучий, как карамель или смола. Его почти невозможно вдохнуть, он забивает глотку и лёгкие, там же твердея. Так не хочется осуществлять весь этот перфоманс с очками. Но нужно. И, через силу глядя в чужие глаза, Слава с ужасом видит насмешку, как будто Мирон всё знает и делает всё намеренно. Минуты перерыва как божья благодать. Пока Мирон теряет к нему интерес и баттлит Ресторатора и "Версус", блоггеров в рэп-тусовке, "Слово" и Дениса, можно жадно глотать воздух вперемешку с дрянью из стакана и готовиться к новым волнам боли. Ощущения ладони на затылке такое, будто пьяный десантник с размаху разбил об голову бутылку – бьёт по мозгам, крошит черепную коробку. Чувство, как при трепанации черепа по живому, сделанной обдолбанным маньяком-врачом. А ещё крепкая хватка на боках, такая, будто это не ладони лысой карлицы, а тиски, сжимающие его тело. Хочется завыть, сложиться пополам, сдохнуть и не чувствовать. Н и ч е г о. Но нет, Славочка. Ты же бойкий и ласковый. Терпи, ведь это ещё не конец. Мирон своим нутром всё чувствует, может быть, не понимает, но, прямо как дикий зверь, попробовавший человеческую кровь, добивает, смотрит всё так же насмешливо-жалостливо и бьёт. Практически всё время по тем же местам, будто знает, что чем больше – тем ярче будут гематомы, тем сильнее они будут болеть и тем дольше они будут сходить. У него не тело, а сплошной комок пульсирующей боли, алой-алой, как кровь, застывшая в венах. Хочется морфин под кожу, чтобы осталась лишь блаженная эйфория. Убить эту боль. Искренняя радость от победы развеивается ровно в тот момент, когда пренебрежительно- ласково, уже не под камерами, Мирон хлопает его по спине. Нет, не хлопает, а практически нежно гладит, так медленно и мучительно, что у Славы темнеет в глазах и он едва не падает на холодный пол безвольным мешком с костями. Давай, сдохни прямо тут, Бойкий и ласковый. Сонечка выебала тебя, Оксанка. А Сонечку выебала Вселенная. Даже и мармеладка не понадобилась. Его подхватывает Ванечка, смотрит осуждающе-тоскливо в сторону Мирона, удаляющегося вместе с Рудбоем, и без лишних слов на буксире тащит в сторону выхода. Всё тот же Ванечка, уже в квартире, осторожно и методично смазывает синяки "Диклофенаком", шумно так вздыхает, но упорно молчит, понимая, что словами тут не поможешь. Закрыв за другом дверь, Слава замирает в шаге от зеркала в коридоре. Смотрит на своё отражение с ненавистью и презрением. Синяки большие и такие уродливые, что аж красивые. На пергаменте кожи сплошной космос, пугающая чернота раскладывается на насыщенно-синий, фиолетовый, лиловый с вкраплениями красного. Космос такой холодный, как взгляд Мирона, который буквально кричал: "Не пытайся даже, ты мне не нужен". Слава криво усмехается, смаргивает влагу с ресниц, скорее чувствует, чем понимает, что эти отметины не исчезнут, а если и исчезнут когда-нибудь, то он с закрытыми глазами укажет каждый клочок кожи с его личным космосом в 56 касаний.