Видел у слепых глаза, Слышал гимн зашитых ртов. Иголок в стоге я собрал, Принёс вам бурю на порог.
17:30, г. Киров, клуб «Конструктор-Практик». Дима Баранов Марк уже с полчаса терзает микро — даже на саундчеке ему хочется, чтоб все было идеально. Уже в третий раз прогоняя «Корабли в бутылках» он закашлялся — я уже было испугался, но это просто усталость связок и ничего больше. Я уже было хотел ему бросить бутылку воды, как практически из ниоткуда появилась девица с кофе, смутно похожая на Юлю — девушку, с которой Марик пришёл на корпоратив в Новый Год. Хоть и одетая как официантка, выглядела она крайне развратно — чего греха таить и сам залип, разглядывая пятую точку дамочки, пока она мило беседовала с Марком. Я даже забыл о том, что посторонних на саундчеке и близко не должно быть. 21:30, г. Киров, клуб «Конструктор-Практик». Дима Баранов Похоже, это всё же была Юля — только что мимо меня прошла, довольно грубо говоря по телефону. Афтерпати только в самом начале — концерт только что отгремел и ребята решили отметить хорошее окончание вечера. Я вышел покурить на балкон и услышал, как кто-то довольно громко разговаривает: — Меня не волнует, где и как ты достанешь его! Найди, роди, укради — делай, что хочешь, но достань мне «Ласкового убийцу». — Дело пахнет керосином. «Ласковый убийца» — это такой сильный яд, который разрывает связь соулмейтов. Даёшь одному, а умирает другой. Раньше им пользовались в несколько других целях, а сейчас применение осталось только в этих целях. — Если не достанешь, я расскажу Марку, что ты задумал. — А вот это уже интересно. Неужели Юля способна на такое? Я считал её недалёкой глупышкой, а вышло несколько наоборот. Никогда нельзя недооценивать девушек. — Достань, я сказала! Мне это нужно! 23:28, г. Киров, клуб «Конструктор-Практик». Дима Баранов Марик накидался аки чёрт! Блин, опять тащить его до броника и слушать мольбы о пощаде — надо бы закупить таблетки от похмелья ему, а то этот перфекционист мне весь мозг чайной ложкой съест из-за того, что ему кажется, будто от него разит. А нехер пить всё, что горит! Пока я звонил на ресепшн, краем глаза снова видел Юлю. Она принесла Марку стакан — судя по цвету, с вискарём. Зря ты это сделала. Что бы тобой ни двигало, очень зря ты это сделала. Тащить-то это пьяное вусмерть тело придётся всё же мне. Марика как-то странно качнуло на диванчике и он свесил голову аки тюльпанчик — всё, приплыли. Вырубился. Надеюсь, что его мейту эта пьянка не выйдет боком — чуйка меня редко подводит, но сейчас сигналы тревоги идут просто сплошняком. Люди вокруг бесоёбят как в последний раз — пьют в три горла, танцуют до упаду, кто-то уже трахается за стенкой, потому что характерные ахи-вздохи слышны очень хорошо: стенки-то тонкие. Беру своего пьяного в дрова подопечного и вытаскиваю на балкон — подышать ему точно не мешает, а то вон, бледный весь, испарина на лбу и шатается. Нехорошо это. Обычно, Марик знает меру и не пьёт в таких количествах, но сегодня что-то пошло не так. На балконе ему становится лучше и он фокусирует на мне взгляд: — А где Маша? — Вопрос от Марка из Кирова, стоимость — тысяча рублей. Уважаемые знатоки, минута на обдумывание ответа пошла! Вечно как задаст мне вопрос, так сиди и думай, что ответить. Надеюсь, что она дома и спит, потому что кое-кто накидался до зелёных соплей как подросток, первый раз алкашку увидевший.***
17:30, г. Санкт-Петербург, студия «1703rec». Маша Рудова Мы сидели с Мироном и Сашей, долго обсуждая участников отборов на Войну Стилей. Саша Смоки уже давно отчалил по какому-то смутному предлогу, а ему на смену пришла Женечка — ей тоже было интересно всё обсудить за чашкой чая. — Кого точно убираем? — Саша, наконец, задал вопрос, который интересовал всех здесь находящихся. — Точно убираем 1917 и Vityabovee — скучно и неинтересно было. Object тоже не в кассу — слишком грязно, — отзывается Женя, а я киваю — согласна на все сто. Странное ощущение не покидает меня где-то с полчаса. Надо бы Марка набрать — не по себе мне как-то. Может, это паранойя? Или опять накрывает потихоньку? 19:33, г. Санкт-Петербург, студия «1703rec». Маша Рудова Концерт начался полчаса назад, и сейчас я залипала на инстасторис во всех фан-пабликах — фото, видео, кто-то кидал ссылки на трансляцию в перископе. Выхожу на крыльцо с чашкой чая — на улице не жарко, хоть и май. Женя и Мир о чём-то беседуют, активно жестикулируя. Готова поспорить, что снова обсуждают его загруженный график, а Женя его снова ругает за синеву под глазами. Мне бы сейчас рвануть куда-нибудь далеко-далеко от всей этой суеты — график сумасшедший. Утро начинается с таблеток и поездки в офис, потом работа-работа-работа и перед сном еще таблеточка. Надо бы отдохнуть, но нет — материал стынет и надо писать. Внезапно тянет руку — снова воспалилась язвочка. В рюкзачке лежит мазь и бинты, но для того, чтоб это достать, надо пройти мимо Мирона и Жени. Чёрт, вот только сейчас мне этого дерьма не хватало! Из раны вместе с гноем проклёвывается росточек. 22:18, г. Санкт-Петербург, студия «1703rec». Женя Муродшоева Мирон снова спорит со мной по поводу графика — не дано этому человеку с электровеником в одном месте понять, что синева под глазами не идёт даже ему. Ну, хоть в одном уступил — после недели съёмок неделя отдыха показалась ему хорошим компромиссом. Маша входит к нам и её лицо какое-то неестественно бледное. Она отзывает меня на минутку: — Женя, мне нужна твоя помощь! — Глаза огромные, на пол-лица, и испуганные как у лани — первый раз такое вижу после того как Мирон отправил девочку на восстановление от Лондона. Тогда она шугалась каждого шороха, а сейчас страх плещется в глазах. — Что-то случилось? — Не могу не спросить. Маша кривится от боли и зажимает руку под курткой — дело плохо. — Снимай и показывай, — командую я, глядя, как она стягивает тонкую кожанку и указывает мне на распускающийся бутон хиганбаны. — Там, в рюкзаке, мазь и бинт. В кармане сбоку — одноразовый скальпель. Это надо отрезать и замазать. — Смотрю на Машу, хладнокровно рассказывающую, что надо сделать. Надеюсь, она знает, что делает. Не успеваю я отвернуться, чтоб отойти за перечисленным, как Маша плавно стекает по стене, закатив глаза. — Мирон! Мирон, мать твою, дуй сюда, быстро! — Вопль отчаяния и паники сам находит выход. Мир прибегает за считанные секунды и поднимает мою помощницу с пола, перекладывая её, словно фарфор, на диван. Он ощупывает её, слушает дыхание, а мне, с каждой минутой его молчания, становится всё страшнее. Когда он поворачивается ко мне, лицо у него озадаченное: — Вызывай неотложку, Жень. Это кома. — Последние два слова бьют набатом по ушам, пока я набираю номер дрожащими пальцами. «Это кома.» — голос Мирона звучит в ушах, пока я объясняю диспетчеру, куда ехать. «Это кома.» — говорит Мирон в моей голове, пока мы едем в центр. «Это кома.» — повторяет доктор вслед за голосом Мирона внутри меня, когда мы сидим у палаты.Куда ведёт портал И почему к нему душа льнёт? И почему я медлю на пороге, Всё орудуя словами, будто жонглёр?
22:32, г. Санкт-Петербург, студия «1703rec». Маша Рудова Что это? Я зову Женю, но голоса не слышу. Что за херня происходит? Женя, блин, повернись! Зачем ты подходишь? Куда ты смотришь? Опускаю взгляд и чуть не падаю — моё тело. Моё. Мать его. Тело. Ну нет. Ну так не бывает. Я тоже так думала. Оказалось, бывает. Рядом со мной стоит кто-то, почти как тень — незаметный и привычный. Я оборачиваюсь и вижу его — он тёмный и безликий. А ещё у него красивая широкая улыбка. Нормальный человек назвал бы её оскалом, но от него веет грустью и отчаяньем. — Ты кто? — всё же спрашиваю я, в надежде, что он ответит и я смогу получить у него ответ на все свои вопросы. — Я — это ты. Я и есть ты. Но ты можешь называть меня Охра. Нам пора. Идём. —Он утягивает меня за руку в сторону и открывает двери. Там, куда мы вышли пасмурно и гроза — молния ударяет в землю прямо перед нашими ногами. Охра, кажется, не боится и ведет меня к соседнему зданию. — Тебе сюда, — говорит он, — я скоро приду. Дождись меня, ладно? Не выходи, пока я не позову тебя. — Хорошо, — демон закрывает за мной тяжелую дверь, и я вхожу в помещение. Это больше похоже на бар в стиле тридцатых — небольшая сцена, несколько столиков и приватная зона, барный островок. На сцене лежит несколько саксофонов, один прислонён к усилителю; на подставке — гитара. Такое чувство, словно люди покинули бар в спешке меньше минуты назад — на вешалке висит чей-то забытый пиджак и шляпа; на барной стойке — несколько коктейлей и стакан виски, на спинках стульев висят женские сумочки. Что-то здесь не так. Подхожу к бару и залпом вливаю в себя янтарную жидкость — этот виски повкуснее будет, чем-то пойло, которое наливают в барах. За барной стойкой вижу початую бутылку, из которой и наливали в этот стакан — тот самый Джек, одна из первых поставок 1867 года. Теперь понятно, почему он показался мне вкуснее — возраст напитка определяет его вкус. Прикосновение к плечу заставляет передёрнуться — огромная лапища с когтями, попробуй тут не испугаться. — Прости, не хотел напугать. — Голос у Охры глубокий и с хрипотцой, словно он долго ни с кем не говорил. Мне нравится его голос. — Если хочешь — обними. Я знаю, что ты чувствуешь и тебе не надо этого скрывать. — На ощупь Охра горячий и мускулистый — грею об него холодные руки и зарываюсь лицом в толстовку «I’m Russian grime kid». — Я не сниму капюшона, пока ты не попросишь. — Поднимаю взгляд на него и непроизвольно воспроизвожу мимику Яновича — вопросительно изогнутая бровь. — Думаешь, я такой красавец? — Я ничего не думаю, Охра. Единственное, о чём я думаю — это о том, что с Марком. Всё ли у него хорошо? И надолго ли я здесь? — Ни на один вопрос я не отвечу — не знаю ответов. Честно говоря, ты вообще можешь не вернуться и остаться со мной. Ты должна принять решение. — Охра грустно улыбается мне и спрашивает, — Потанцуем? — Играет очень красивая джазовая композиция и демон кружит меня в танце так, что после я не в состоянии самостоятельно держаться на ногах, не говоря уже о том, чтоб дойти до диванчика. — Что это за место? — Это бар «У старого ведьмака». Когда-то на этом месте стояла виселица, поэтому не пугайся, если увидишь что-то мерзкое. — Не успевает он договорить, как на сцене что-то гремит. Мы оба поворачиваемся туда и я цепенею — с карниза закулисья свисают ржавые цепи, на которых висит тощая фигурка с падающими на лицо волосами. Свет медленно гаснет — остались лишь приглушённые софиты перед сценой, мерцающие теплыми огоньками на иссушенном и покрытом язвами и глубокими порезами теле. Волосы слиплись из-за вытекающей из раны на голове крови и я с ужасом вижу на шее татуировку — 1703, в том же месте и тем же шрифтом. Медленно подходя к девушке, я молила всех богов о том, чтоб это сумасшествие закончилось. А подняв волосы с её лица, я беззвучно завопила — на меня смотрели мои же глаза, но в них плескалось безумие. Казалось, сними я её — и она разорвёт меня голыми руками. Столько ненависти и злости в глазах, искажённое жестокое лицо убийцы — моё лицо. Я словно смотрела в зеркало, но видела не себя. Я не такая. Это не я. — Это ведь не я. Охра, кто это? — сзади послышался шорох и он подошёл ко мне. — Прости, Маш, но я хочу есть. Я питаюсь твоими страхами. — Улыбка превратилась в оскал и Охра опустил одну из цепей на висящей девушке. Рука в струпьях потянулась ко мне и я не успела отойти — она хваткой бульдога вцепилась мне в шею, лишая кислорода. Оказывается, у демона есть глаза — два ярко-красных горящих глаза сейчас сверлят во мне дырку, пока я пытаюсь наполнить лёгкие кислородом и отцепить от себя руку с цепью под кожей — звено просто соединялось, не было никаких крючков. Просто две дырки, сквозь которые продета ржавая цепь с крупными звеньями. — Кислородное голодание мозга вызывает отмирание клеток, зай. Ты не знала? Боюсь, твоему телу сейчас не очень хорошо — ты итак-то еле дышала, а сейчас и вовсе не можешь. — Ты… в… мо…ей… го…ло…ве, — хриплю я из последних сил. Последнее, что я чувствую — падение с тихий писк, перед тем как закрыть глаза.***
01:34, г. Санкт-Петербург, Центр Фитопатологии им. И. И. Фёдорова, ОРИТ*, палата интенсивной терапии №4, Мирон Фёдоров Мы с Женей сидим у закрытых дверей в палату и ждём, пока выйдет доктор — где-то с полчаса назад Маша начала задыхаться без особой на то причины и врачи решили подключить аппарат ИВЛ**. Судя по тому, как долго они не выходят, ситуация не просто критическая — ситуация полный швах. С час назад я всё же отправил Лену в приёмный покой травматологии этажом ниже — упиралась она, конечно, знатно, но перелом, как ни крути, не поможет ей в спасении. Сейчас мой рыжик спит у меня на плече, обнимая загипсованную руку — дома отхватит за неосторожность, больница не место для семейных разборок. Врач выходит из палаты неожиданно бесшумно, устало стягивая стерильную маску: — Среди вас есть родственники? — Вопрос застаёт врасплох и я не придумываю ничего лучше, чем ложь: — Я её старший брат, — соврал я на голубом глазу. — Что-то нужно? Что-то серьёзное? — Кровь нужна. Сейчас мы подключили Вашу сестру к аппарату ИВЛ и провели операцию по удалению отростка хиганбаны. Она потеряла много крови — цветок функционировал как лёгкие человека, питался кровью от носителя, давая взамен немного кислорода. Вы вовремя её привезли — не успей вы на 5 минут… Сами знаете исход. Сейчас ей нужна только кровь. Какая у Вас группа? — Врач просто огорошил меня инфой, что не успей мы с Женей на несколько минут, Машу не успели бы спасти. — Вторая положительная, — незамедлительно ответил я. Врач устало взглянул на нашу компанию и спросил, есть ли кто-то с первой отрицательной. — Есть, — ответила Женя, глядя сквозь врача, — он подъедет через минут через десять, не больше. 01:45, г. Санкт-Петербург, Центр Фитопатологии им. И. И. Фёдорова, ОРИТ, палата интенсивной терапии №4, Маша Рудова Я чувствую себя очень странно — словно в полёте с высоты нахожусь. Чувствую боль в руке — острую и яркую, до кругов под сомкнутыми веками и хочется кричать, но воздуха не хватает. Кто-то вдалеке говорит со мной, но я не могу сосредоточиться и понять, что этот человек говорит. Я различаю только одно слово — Марк и пытаюсь расслышать что-то ещё, но мои глаза открываются и я вижу перед собой довольную ухмылку Охры. — Нет, только не ты. Уйди. Уйди, пожалуйста. Не прикасайся ко мне! — Демон протягивает руки ко мне и переносит на диванчик, пока я бью его кулаками в грудь, а ему хоть бы что — знай себе лыбится. А мне реально страшно — что он выкинет в следующий момент? Дрожь пробивает всё тело, а Охра улыбается ещё шире и облизывает сухие чёрные губы. — Спасибо, накормила от души, Машенька, — его «Машенька» звучит приторно-паскудно и мне хочется подрихтовать его улыбку. Жалко, что я слабая девушка, а не качок. — Пойдём, я покажу тебе кое-что. Тебе понравится. — Я пытаюсь отстраниться от него по максимуму, но получается из рук вон плохо — он держит меня крепко, пока я пытаюсь вырвать руку. Я снова слышу голос где-то вдалеке — знакомые встревоженные интонации становятся всё ближе, когда Охра подводит меня к странного вида окну с искаженным стеклом — словно оно от бутылки. Я вижу Ваню, входящего в слишком белое, залитое светом пространство. Он подходит ко мне и что-то говорит и я только по губам понимаю, что он зовет меня по имени. Я кладу руку на окно и почти чувствую фантомное тепло от его рук.