Мой Камминг

Стены гостевой комнаты давили своей темнотой. Ей казалось, что пространство постоянно сужалось. Хотелось выйти на воздух, но организм был настолько ослабленным, что сил встать с кровати не хватало. Она лежала и ловила себя на странном ощущении, близком к клаустрофобии. Хотелось прохлады. Комнату освещал одинокий ночник, висевший в изголовье кровати. Свет крошечной лампы не доходил до стен. В углах комнаты залегали густые тени. Рисунок блеклых обоев стирал мрак. Ей было тревожно. Веки настолько опухли от слез, что даже слабый свет вызывал резь в глазах. Искусанные губы болели. Она подумала о том, сколько времени ей понадобится, чтобы привести себя с утра в порядок, и захныкала. На одни спутанные волосы, к которым она не притрагивалась расческой больше суток, уйдет полчаса — не меньше. Морально и физически она была измотана. Голова гудела, желудок свербел, нос был заложен. Постоянно клонило в сон. Но как только веки плавно слипались, она слышала посторонние звуки и открывала глаза, в страхе увидеть что-то или кого-то перед собой. Конечно же, в комнате она была одна. А звуки, доносившиеся то ли с нутра старого дома, то ли с улицы, не давали покоя. Что-то шелестело, стучало, бухало. Она часто вздрагивала и, в конце концов, не выдержала и залезла под одеяло в одежде, надеясь хоть немного вздремнуть. Однако уснуть не удавалось. Провалявшись час, Кэрол не выдержала и достала из сумки пузырек с таблетками. Она «слезла» с них на третий год обучения в университете. И не потому что бессонница отступила. Просто нужно было брать себя в руки, пинать под зад и заставлять жить. Научиться спать самой, а не при помощи таблеток. Видеть во сне Его и не просыпаться со стоном на губах. У неё получилось. Однако сейчас таблетки ей были просто необходимы. Она чувствовала, что еще немного — и она отключится от реальности. Вещи валялись неразобранные на полу комнаты. Ванная комната была открыта, но дойти до неё не было никаких сил. Она даже не включила мобильник после самолёта. Она вообще не могла ничего сделать. Не могла собрать себя в кучу и заняться делами. Бездумно — не получалось. А мысли о смерти матери и о самом нахождении в этом доме не давали покоя. С гостиной, ухватив чемодан, она сразу прошла в гостевую комнату. Заглянуть куда-то еще сегодня — было выше её сил. Она не смогла открыть дверь в комнату матери. И в свою: она знала, что Грэйс там ничего не меняла, все время надеясь, что её дочь приедет в гости. А она просто не могла открыть дверь в прошлое и увидеть свою комнату. Тот стол, за которым она писала планы-конспекты Ему. То окно, в которое Он кидал снежки. Ту кровать, на которой они впервые занялись любовью. Это было той гранью, переступив которую, она просто сойдет с ума. Её разум просто не выдержит всего этого. Она схватит чемоданы и рванет обратно в аэропорт, выжидая ближайший рейс. А такую слабость она себе никогда не сможет простить. Ей нужно было достойно проводить Грэйс в последний путь. Организовать похороны. Вынести все это на своих плечах. Потому что её мама была достойна этого. Кэрол почувствовала, как по щекам вновь потекли слезы. Она открыла пузырек с лекарством, закинула в рот две таблетки и проглотила их. Сон пришел быстро. Похоронное бюро находилось на юго-западе города. С утра Кэрол быстро приняла душ и поехала по указанному адресу. Она боялась смотреть в окно машины. Не отрывая взгляда, пялилась на спинку переднего сидения старой хонды. Повернув голову, она могла бы увидеть знакомые улицы и дома. Знакомые виды и фасады. Знакомые лица… Как бы Кэрол не старалась забыться, она не могла не думать о том, что случайно увидит в толпе Его лицо. Вдруг он решит выйти в магазин или прогуляться к кинотеатру. Может быть, в этот час он добирается до работы? А вдруг его уже давно нет в этом городе? Может быть, он уехал в другое место. И этот город теперь не так страшен, как ей кажется. Она может спокойно смотреть в распахнутое окно машины, ловя кончиком носа теплые потоки ветра. Не бояться встретить кого-то на улице и рассказать, что она сейчас тут. В Камминге. Городе, который она любила до боли. И до боли ненавидела. Городок, который подарил ей самые счастливые и самые ужасные моменты в жизни. Такси затормозило ровно напротив здания бюро. Кэрол распушила волосы, надела солнцезащитные очки и вышла на улицу. Поднявшись по ступеням, она вошла в крошечный холл и осмотрелась по сторонам. — Мисс Картер? — Это я. Как вы меня узнали? Кэрол протянула руку маленькому рыжему старичку в очках, который вышел из ближайшей двери. Он слегка улыбнулся: — Вы так сильно похожи на свою маму. Я приношу свои соболезнования. — Спасибо. — Грэйс знала о своем диагнозе и договорилась обо всем заранее. Мне так жаль, мисс Картер… Грэйс была невероятной женщиной. С её уходом наш город потерял замечательного человека и талантливого кондитера. Даже не представляю, что мы будем без неё делать. Моя жена, Роза, она молится за её душу… — Мистер… — Просто Жак. — Жак. Спасибо вам, Жак, что связались со мной. — О что вы, что вы, мисс. Грэйс просила меня об этом. Я не мог не исполнить её просьбу. После того, как она вернулась в город, она совсем не выходила из дома. Все лежала. Мы созванивались с ней по телефону и несколько раз я приходил к ней. Пойдемте в кабинет. Подписать договор. Сущая формальность. — Извините, я растеряна, — Кэрол закусила губу с внутренней стороны. — Я сама не своя. Никак не могу осознать. — О, ну что вы, что вы, — старичок бодро шагал по длинному коридору, — это нормальная реакция. Я сталкиваюсь с горем практически каждый день и могу понять вашу реакцию. Сейчас тело вашей мамы в городском морге. Но через два дня её привезут сюда. Мы приведем её в порядок. Прошу прощения за эти слова, но вам нужно знать. — Ничего, продолжайте. — Кхм, — он схватился за ручку двери, — а потом на кладбище. И еще ваша мама просила, чтобы вы связались с нотариусом по этому телефону, — он выудил из нагрудного кармана бумажку, — там на счет наследования. Ну, вы понимаете. — Да, конечно. — А теперь давайте пойдем обсудим все вопросы. — Мама ничего не говорила, — Кэрол села за стол и повесила сумочку на спинку стула. — Она все время говорила, что она хорошо себя чувствует. — О, наверняка она не хотела вас попусту беспокоить. Мы всегда боимся обидеть своих близких. Причинить им боль. — Куда уж больнее… — Знаете, — он поставил перед Кэрол стакан воды, — ваша мама считала себя счастливым человеком. Она так гордилась вами. Могла долго рассказывать про ваши достижения и успехи. Она была счастлива, мисс Картер. И в этом ваша заслуга. Наверняка вы были идеальным ребенком. — Разве дети бывают идеальными? — Что правда, то правда. Так, сейчас, минуточку, — Жак достал из ящика стола бумагу. — Вот мисс, подпишите, пожалуйста, это договор на оказание услуг. Ваша мама все оплатила за неделю до кончины. Кэрол взяла ручку и черканула в углу листа свою роспись. — Где её будут хоронить? — Она сама выбрала себе место. На кладбище, за городом. Там тихое место, ровно под липой. Она не хотела вас обременять этим. — Когда будут похороны? — Через два дня в среду. Сюда придут все желающие с ней проститься. Если хотите, можете поехать на кладбище. На ваше усмотрение. — Спасибо, Жак. За все спасибо. — Не за что, — старичок поправил полы старого пиджака и встал со стула. — Мисс Картер, если позволите, я скажу вам, что боль от потери не пройдет никогда. Если она просится наружу, не бойтесь быть слабой. Пускай все, что копится, выйдет. Иначе она сдавит все внутри. И вы разучитесь быть счастливой. — Я уже, Жак. — О-о-о, мисс Кэрол, — он с сожалением посмотрел на девушку, — вы еще так молоды, у вас все впереди. Вот увидите, когда-то, пускай не скоро, но вы почувствуете, что вам стало легче. Это обязательно случится. Вам вновь захочется чувствовать жизнь. — Нет, — Кэрол грустно улыбнулась. — Это всего лишь слова заядлых оптимистов. — Я реалист. Когда я потерял свою первую жену, мне казалось, что впереди ничего не будет. Жил ради сына. Работа — дом. И так каждый день. Я очень сильно любил её. И спустя пять лет я вдруг осознал, что не вижу жизни. Нет, конечно, не в прямом смысле этого слова. Я не заметил, как мой сын вырос и пошел в школу. Я не заметил, что краска на стенах дома облупилась, а любимый розарий жены захламили. Я столько не замечал, мисс Кэрол. Я был ослеплен болью. И тогда я понял, что так дальше не может продолжаться. Моя жена была хорошим человеком и наверняка она не хотела бы, чтобы я так убивался по ней. Как и ваша мама, мисс. А вы так юны, так красивы! У вас все впереди — дом, семья, дети. Не смотрите так на меня, сейчас, конечно, мои слова неуместны, но когда-нибудь вы вспомните старика Жака и поймете, что он был прав. Прожив жизнь, я понял одну вещь. — Какую? — Нужно ощущать жизнь. Иначе в ней нет ни малейшего смысла. А горе может утопить. Поверьте, я не пустослов. Любовь всегда спасает, мисс Кэрол. Это действительно великое чувство. Оно самое сильное, самое прощающее, самое долговечное. — Мне некого любить. Уже некого. — Простите любопытного старика, но ваша мама говорила, что у вас прекрасный жених. Как же так? Кэрол замолчала и опустила голову. Жак тут же заговорил: — Извините. Я совсем бестактный. Что с меня взять, — старичок вышел из-за стола и протянул ей руку. — Увидимся в среду, мисс. — Спасибо, — Кэрол пожала морщинистую руку и вышла из кабинета, вертя в руках копию договора.