L спал редко; но даже те моменты были похожи на кому.
Открывать глаза было трудно и истощающее, поэтому L лишь приоткрыл свой здоровый глаз. Его комнату освещали слабые лучи света, просачивающиеся через щели меж штор и дверей, но даже они причиняли боль. Он перевернулся, поморщившись, когда надавил на синяк, расцветший над глазом и дошедший до низа щеки.
Он свернулся калачиком, не обращая внимания на резкую боль, стрельнувшую сквозь его голову, когда ушибленный подбородок врезался в коленку.
Все, о чем он мог думать, был Лайт.
Казалось, он существовал в каждой возможной форме: первозданная ложь, которая погибла, когда Рэм сдала его; ребенок, до ужаса растерянный и потерянный; но больше всего — существо, с которым им с Мэттом пришлось бороться и которое пришлось запереть в комнате, точно бешеное животное.
Ватари несколько раз стучал в дверь, но L не отозвался, и L предположил, что он ушел. Сначала L был раздражен на самого себя за свое ребячество, но он сумел оправдаться, думая обо всех вещах, упущенных им в подростковом возрасте — например, дуться в одиночестве в своей комнате.
Он смутно помнил, как Мэтт прижимал к его лицу лед, а затем, как он завалился на кровать несколько минут спустя. Он не имел представления, что послужило причиной взрыва Лайта, но это было глупо — ожидать какой-либо предсказуемости от него.
Его мышцы горели, но L смог подняться с кровати и доплестись до кухни. Он почти ожидал, что Мэтт и Ватари будут ждать его там. Вместо этого на столе стоял красный кекс с одной свечой.
L моргнул, думая, что он исчезнет. Он казался абсолютно и ужасно не к месту — особенно на фоне бледных цветов комнаты.
Он оторвал прикрепленную записку.
С Днем Рождения.
Он узнал узорный, волнистый почерк Ватари.
Он напрочь забыл. Сегодня ему исполнилось двадцать шесть.
L сел на стул и взял в руки кекс, покрутил его в пальцах, а затем поставил обратно. У него не было аппетита.
Его мать пекла похожие штуки, когда он жил еще в Лондоне. Его воспоминания о детстве были размыты, кроме воспоминаний о матери и старом доме. Он был одним из муниципальных домов в Кройдоне, грязный и маленький. Он редко думал о нем, но когда думал, непривычное чувство наполняло его.
L откинулся на спинку стула, упиваясь видом унылой и серой кухни. Он хотел вернуться в кровать.
— Выглядишь ужасно, — сказал бесформенный голос.
— Ты можешь сказать оттуда? — сострил L, поворачиваясь лицом к Мэтту, который стоял, прислонившись к дверной раме, с легкой улыбкой, играющей на губах. Он тоже выглядел утомленным. Его красные волосы были грязными и странно торчали, а его кожа была сильнее нездорово бледной, чем обычно, отчего рассыпанные по его щекам веснушки особенно выделялись.
— Ты любишь притворяться, будто тебе плевать на эти вещи, — произнес Мэтт. — Но я знаю, что это не так.
L вздохнул, откинув голову.
— Немногие люди могут читать меня так же, как ты, — ответил он тихо. — Твой эмоциональный интеллект довольно хорошо развит для того, кто тратит всю жизнь на какое-то электрическое устройство.
Мэтт повел плечами.
— Мне кажется, именно поэтому меня так притягивает к Мэлло, — он постучал по своему виску и усмехнулся. — Ему этого не хватает.
L фыркнул.
— Кофе? — предложил Мэтт, подходя к кофеварке. — Восемь кубиков сахара и половину пакета сливок, правильно?
— Не сегодня, — устало отозвался L.
Мэтт приподнял бровь.
— Тебе плохо?
— Можно и так сказать.
Мэтт закатил глаза и повернулся к кофеварке.
— Как мелодраматично. Тогда черный?
L слегка кивнул.
— Спасибо, — гортанно пробормотал он.
Кофеварка зашумела, и Мэтт воспользовался возможностью упасть на стул напротив L. Он начал стучать пальцами по деревянной поверхности стола.
— Знаешь, — слабо улыбнулся L. — Это может прозвучать оскорбительным, но ты правда напоминаешь мне мою мать.
— Это хорошо?
— Наверное.
— Ну, тогда ладно. Если бы кто-то сказал мне, что я напоминаю ему мою мать… я бы ударил его в лицо, — Мэтт мрачно засмеялся, — и затем переосмыслил бы все мои жизненные решения.
— Моя мать была хорошей, когда она решала быть матерью. На самом деле она была матерью большую часть времени, пока она не прекратила ей быть.
— Ты не возражаешь, если я спрошу, что с ней случилось?
— Не особо, — ответил L. — Она пошла в магазин за углом и не вернулась.
Эту информацию L не открывал никому, но сегодня он был слишком усталым, чтобы ее скрывать. Сегодня с того дня прошло восемнадцать лет в конце концов.
Мэтт пристально посмотрел на него.
— Мне жаль, — добавил он.
— В итоге я попал в Вамми. Ни у одного из нас не было счастливого начала.
— Твой отец?
— Никогда не знал его.
Мэтт молчал какое-то время.
— Кто-нибудь еще знает об этом?
— Кроме Ватари, нет. Ты поймал меня в редкий момент эмоциональной уязвимости. Считай себя счастливчиком.
Мэтт выгнул бровь.
— Я буду, — он сделал паузу, приняв слегка застенчивый вид. — Что ты сделал после этого?
L издал смешок.
— Ну, очевидно, я немного подождал. Но я был умным, и когда я понял, что она не вернется, я взял пачку шоколадного печенья и сделал себе три сэндвича с джемом, а затем отправился в мир.
— И это все?
— И это все, — L вздохнул. — Так ты собираешься делать кофе?
Мэтта словно вырвало из транса.
— О, да. Конечно. — Он поспешно встал и начал разливать жидкость по чашкам. В ноздри L забился успокаивающий густой запах.
— Итак, — Мэтт продолжил, прочищая горло. — После этого?
L потянулся за кружкой и обернул вокруг нее свои тонкие, бледные пальцы, игнорируя жжение горячей поверхности. Подняв взгляд, он осознал, что Мэтт цеплялся за каждое его слово. L удивился — он никогда не считал, что его прошлое может представлять для кого-то интерес, кроме его самого.
Людям было плевать на него, как на человека — их волновала только его работа. Он уставился в чашку, наблюдая за тем, как жидкость перестала колыхаться, и он смог увидеть свое отражение. Мэтт оказался прав — он выглядел ужасно.
— Ну, полагаю, я и те шоколадные печенья были одни против всего мира.
— Как долго ты был на улице?
— Плюс-минус неделю.
— И Вамми нашел тебя?
— Каким-то чудом.
L сделал большой глоток кофе и тут же выплюнул его обратно.
— Боже, — сказал он неприязненно. — Какая мерзость. Как, черт возьми, Лайт пьет это?
Имя Лайта, казалось, вызвало резонанс. Они оба затихли.
— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Мэтт натянуто.
— Не знаю.
— Ты должен отправить его на эшафот.
— Есть и другие варианты, — бросил L.
— Нет, их нет. Ты себя видел? — зашипел Мэтт, его душевный настрой испарился. — Он твой заклятый враг, а ты позволяешь ему жить. Нет, к черту это, он массовый убийца, а ты позволяешь ему жить.
— Его убийством мы ничего не достигнем.
— Дело не в достижении. Дело в правосудии!
— Не сказал бы Лайт то же самое?
Мэтт нахмурился, отвернувшись от L.
— Он должен остаться с нами, Мэтт, — произнес L ломким голосом. — Они убьют его. Или будут пытать. Они почти нашли нас в Тяньцзине, и я не могу…
Мэтт пронзил его взглядом.
— Я здесь не для того, чтобы говорить тебе, что делать, — угрюмо сказал он и облизнул губы. — Мэлло хочет поговорить с тобой.
— Он не может позвонить мне сам?
— Ты знаешь его. Он притворяется крутым, но очень дорожит твоим мнением.
— Неужели? — сухо спросил L. — Я не заметил.
— Ты поговоришь с ним, — слова Мэтта не прозвучали вопросом.
— Конечно, — поколебался L, — а потом я разберусь с Лайтом.
— Ты «разберёшься» с ним. Какая удобная неопределенность.
— Я разберусь, — пообещал L. — Он больше не будет угрозой.
***
L ненавидел звонить.
Или, по крайней мере, звонить для личного разговора.
Неохотно он вбил номер Мэлло в дешевый одноразовый флип-телефон, который в настоящее время находится в его распоряжении.
(Иметь один телефон слишком долго было рискованно, поэтому он избавлялся от своих телефонов как можно чаще.)
Он звонил несколько раз, прежде чем раздался шорох и голос Мэлло прозвучал с другой линии.
— L, — сказал он решительно.
— Мэлло.
— Почему ты мне звонишь?
— Мэтт попросил.
— Конечно, — выплюнул Мэлло. Он звучал уставшим. — Я слышал, что произошел инцидент с Ягами. Что случилось?
— Я был глуп, — признался L, — он напал на меня, и я был слишком шокирован, чтобы что-то сделать. Хорошо, что Мэтт был там.
— Иначе ты был бы мертв?
L сделал паузу.
— Полагаю, что да.
— Что ты с ним сделал?
L сглотнул и стиснул зубы.
— Я разобрался с Лайтом, — пообещал он.
Мэлло не отвечал несколько секунд, и на мгновение L подумал, что он повесил трубку.
— Значит, ты его не убил.
— Нет, — произнес L, нахмурившись. — Как я сказал Мэтту, я не вижу в этом необходимости.
— Он знает, кто он такой… — голос Мэлло был напряжен, — и ты его не убил?
— Не указывай мне, как делать мою работу, Мэлло, — холодно ответил L.
Воцарилась тишина; в ушах L не звучало ничего, кроме тиканья часов. Связь была плохой, но через помехи он смог услышать, как Мэлло засмеялся.
— Раньше я поклонялся тебе, — сказал Мэлло столь же ледяным тоном. — Я думал, что ты похож… на супергероя. Но ты просто… — он снова резко засмеялся. — Ты думаешь, что всегда прав, не так ли? Но ты ни хрена ничего не понимаешь. Ты можешь быть умным, но никогда не признаешь, что ошибаешься.
— Я никогда не говорил тебе, что я справедливость, или супергерой, или что-то в этом роде.
— Но ты никогда этого не отрицал. Хорошо, что Ягами был Кирой, не так ли? Твои первоначальные доказательства всегда были довольно слабыми — это была просто догадка, на самом деле. Просто потому, что ты не мог смириться с мыслью, что кто-то столь же умен, как ты, и при этом не психопат.
— Это неправда…
— Нет, это правда, — отрезал Мэлло. — Удачи, или типа того, — добавил он жестко, прежде чем повесить трубку.
Ну, подумал L,
по крайней мере, он пытался.
***
L не видел Ягами Лайта сто пять дней.
И все же, ничто другое не занимало его разум.
Париж был прекрасен, еда была вкусной, и дело было простым, но интересным. Семь человек оказались найдены мертвыми в церкви в Марселе, и это считалось культовым самоубийством. Однако у властей были основания полагать, что культ еще не исчез и подобное событие может повториться в ближайшее время. Ничто так не интересовало его с тех пор…
В течение последних четырех месяцев L зарывался в работу, беря почти каждое дело, которое ему предлагали. Он должен был быть измотан, но даже с таким небольшим количеством сна, которое он получал, большую часть времени он чувствовал себя безумно энергичным, работая только на кофе и адреналине.
Он сидел в кафе и смотрел на пляж. Это казалось клишированной сценой, но L нашел в этом что-то расслабляющее, и здесь он мог сосредоточиться на своих исследованиях. Официантка поспешила к нему, светлые волосы падали на ее пухлое, улыбающееся лицо.
— Est-ce que je peux vous servir quelque chose? (Могу ли я вам что-нибудь предложить?)
— Juste un café, s'il vous plaît, — попросил L, — et je reprendrais bien un peu de ceci. (Еще один кофе, пожалуйста. И я бы еще повторил вот это.)
— Vous êtes du coin? — (Вы местный?) спросила она, с широкой улыбкой на лице.
— Non, je suis ici pour le travail, — (Нет, я здесь по делам) объяснил L.
— Vous êtes déjà venu en France avant? — (Вы раньше были во Франции?)
— Oui, quand j'étais plus jeune. (Да, когда я был моложе.)
Официантка положила на поднос пустые тарелки и чашки.
— Où? (Где?)
— Différents endroits, — (В разных местах) ответил он смутно.
— Oh, je vois. Alors, j'espère que vous apprécierez votre séjours. (А, понятно. Надеюсь, вам у нас понравится.)
Она исчезла, его тарелки опасно балансировали на подносе. Последние несколько клиентов, кроме него, теперь собирали свои вещи, оставляя его одного. Место, вероятно, скоро закроется, но L не мог заставить себя встать.
Через триста с лишним дней он снова увидит Лайта.
***
L не мог сказать, что он скучал по Лондону. Лондон, похоже, тоже не сильно скучал по нему— место было точно таким же, как и в прошлый раз.
Он не заметил, что у него трясутся руки, когда он открыл дверь. Пьяно прислонился к столу, тяжело дыша. Комната была темной, и Лайта не было здесь, но он мог слышать шум воды в ванной.
L до сих пор не осознавал, насколько он измотан.
Несколько минут он сидел на краю кровати, рассматривая свои руки, а затем дверь распахнулась, и L поднял глаза, чтобы увидеть лицо Лайта впервые за четыреста девяносто семь дней.
Его лицо выглядело худым, глаза пустыми и усталыми. Первые несколько недель его держали в одиночной камере. Мэтт, очевидно, навещал его, чего L не мог понять. Только год назад он говорил о том, как он хотел, чтобы Лайт умер.
— Ты вернулся, — сказал Лайт с широко раскрытыми глазами. Капельки воды сползали по его бледной коже и стекали с влажных прядей волос.
Прошло более четырехсот девяносто дней с тех пор, как у Ягами Лайта в последний раз была Тетрадь Смерти — это означало, что он автоматически потерял право ее владения, и, таким образом, все свои воспоминания.
Пустые глаза искали ответы у L, еще более отчаянно, чем прежде.
— Я вернулся, — прошептал L, игнорируя чувство вины, разрастающееся опухолью в груди и выбивающее воздух из легких.
***
— Я скучал по тебе, — сказал Лайт ему в шею. Его дыхание защекотало кожу.
— Я тоже по тебе скучал, — ответил L еле слышно. Лайт все еще выглядел привлекательным, но, с другой стороны, у него это получалось при любых обстоятельствах: был ли он изможденным и усталым, или здоровым и с сияющим взглядом. Он больше не был похож на человека, и как бы L не хотелось признавать (несмотря на всю виновность Лайта), на нем всё ещё лежала часть этой ответственности.
— Почему я здесь, L?
— Я объясню чуть позже.
— Почему не сейчас?
— Я не могу.
Лайт перекатился на спину, уставившись пустыми глазами в потолок. L ожидал, что он будет спорить, но он молчал. Год назад Лайт бы с ним разругался — он бы настаивал на большем количестве ответов.
Теперь он был ходячей пустошью. Раньше он был всем — дьявольским и божественным, добротой и злобой, хаосом и порядком, но теперь…
Не осталось ничего.
— Ты собираешься рассказать мне, где ты был? — голос Лайта сквозил легким безразличием.
— Если хочешь.
— Хочу.
— Хорошо, но я не уверен, с чего начать…
