Как-то так вышло

Бакуго шёл по освещённой фонарями тихой улице, медленно осыпаемой хлопьями снега. Он слышал свежий хруст под ногами, оставляя с каждым шагом дорожку из своих следов на тротуаре. Ветра не было, и гулять без шарфа и шапки предоставлялось возможным. В спешке Катсуки забыл их дома, когда, не помня себя от негодования, ярости и страха, вылетел из их с Мидорией квартиры. Ему нужно было проветриться, чтобы не наговорить лишнего. Хотя, зная об этой своей особенности, он никогда не мог остановить поток ужасных слов, выходящий из его рта, даже если в трёх случаях из десяти потом жалел об этом. А если дело касалось его девушки, то цифра возрастала до восьми. Он не любил кричать на неё. Нет, конечно, Катсуки ворчит, грубит, прикрикивает, приказывает, и это является частью его отстойного характера (который Мидория принимала со снисходительной улыбкой), но у него больше не было цели обидеть её, задеть, ранить, унизить. Бакуго просто не мог вынести слез, которые она проливала из-за него. Жгучая ненависть к себе сначала скручивалась противным узлом внизу живота, чтобы потом подняться вверх и ударить в голову огромным обухом осознания того, что не достоин. А потом приходил страх. Страх, что ей надоест терпеть его, что она бросит его в этой квартире, в которой всё напоминало о ней: и бежевые обои, которые она с боем отобрала у другой покупательницы, и разные статуэтки на полке над телевизором, и пряный аромат выпечки, которой она баловала его каждые выходные, и запах. Её собственный, естественный запах, который он любил до чёрных пятен перед глазами, до всё нарастающего напряжения в штанах, до одури. Катсуки не мог представить жизни без неё, так почему он продолжает столько лажать? Остудившись, обозвав Изуку сотни раз и тысячи раз прокляв себя, парень выдохнул и остановился. Он поднял голову вверх, наблюдая за падающими снежинками. Они, словно легкие лепестки сакуры, плавно покачивались из стороны в сторону, сталкиваясь друг с другом, падая и оседая на земле, чтобы потом растаять или быть раздавленными людьми и животными. Так же и герои. Жизнь всегда идёт в одном направлении, и нет возможности остановить время, которое тебе дано. Герои сражаются за справедливость, борются со злодеями и с самими собой, ослепляя простых граждан своим светом, придавая уверенность в завтрашнем дне. А потом они падают, и не старость тому причина. Смерть. Преждевременная смерть. Досражались, доборолись, как говорится. Семья? Какая, к черту, семья, когда каждый день в этот непредсказуемом мире может стать последним? Как-то раз он порывался расстаться с Деку, чтобы потом было не так больно терять ни ей, ни ему. Она не дала этого сделать, и он, чего греха таить, был рад. Вместе легче. Вместе приятней. Вместе надежней. Но… ребёнок?.. Катсуки скривился, когда попытался вспомнить, что сказал ей перед тем, как уйти. — Тупая Деку, а как же твои сраные таблетки? Какого хуя?! Ты специально это сделала? Какой, к ебеням, ребёнок? Ты думаешь, я готов стать отцом?! Я могу завтра сдохнуть, и ты тоже! Он был растерян, и эти не характерные для него чувства смятения и отчаяния вылились в привычные: всепоглощающую злость, неконтролируемый гнев и тупое отрицание. Катсуки вообще плохо помнил, что происходило. Её признание, неверие, её жалостливое лицо, уход. Где-то между этим был его неуместный вяк. Да и сейчас ему с трудом верилось, что через какое-то время он станет отцом. Он быстрей бы поверил, что Сотриголова и Сущий Мик — любовники, хотя кто их знает. Неподалёку Бакуго приметил детскую площадку с одиноко стоящими качелями: время перевалило за десять часов вечера, поэтому ни о какой играющей ребятне речи не было. Катсуки сел на деревянную дощечку на цепочке, почему-то называемую качелей, и на всю округу прозвучал неприятный скрип железного крепления. Впрочем, выдержало, так что блондин бесцветно выдохнул. Как так получилось? Задав себе этот вопрос, парень ощутил дежавю. Несколько лет назад, когда он и Деку только начали встречаться, он спросил себя то же самое. Действительно, как так вышло, что он девушку, которую раньше хотел опустить на дно, испепелить, уничтожить, держал за кисть так крепко? Тогда все казалось настолько неважным, только она и уверенность в том, что он продолжает быть для неё номером один. Всесильный не в счёт. Катсуки заметить не успел, как Изуку стала его жизненной константой, без которой всё казалось чужим и далеким. Началось всё с того, что Бакуго начинал замечать, когда Мидории нет рядом. Чего-то не хватало. Мельтешащих перед глазами густых темно-зелёных волос, бубнежа под ухом, отдаленного смеха, улыбки, что предназначалась не ему. Катсуки знал девушку всю свою сознательную жизнь и никогда не воспринимал всерьёз, но волей-неволей после многих событий стал смотреть на неё по-другому. Вынужденная ненависть к ней, которую он долгое время в себе подпитывал, стала угасать сама собой, и, хотя Бакуго цеплялся за неё изо всех сил, не смог не признать Изуку… красивой. Сильной. Но такой же глупой, самоотверженно глупой. Однажды она сказала ему такую фразу: «Я верю, что ты обуздаешь своё пламя и станешь великим героем». Тогда они оба находились в лазарете, и на драку ни у кого не было ни сил, ни желания. Мидория заставила его посмотреть под другим углом уже на себя: Бакуго и до этого знал свои недостатки, но девушка дала понять, насколько остро стоит эта проблема, даже если Деку и не имела такой цели. Мать тоже часто говорила ему, что его дерьмовый характер и терпение, как у зажженной спички, сильно аукнутся ему в будущем, но Катсуки было не переделать. Отец в эти разговоры не лез, лишь с незаинтересованным видом читал газету и, как само собой разумеющееся, говорил: «Найдёт хорошую девушку — одумается». А когда они оставались в доме без матери, то добавлял: «Катсуки, мы ради любимых женщин ни мира не пожалеем, ни себя». Бакуго тогда не понимал слов отца и ворчал, мол, во всех бедах человеческих виноват женский пол. Мужчина не отрицал. Так или иначе, блондину пришлось посещать курсы по управлению гневом. Ерепенился долго, его это бесило и смущало, но в конце концов Мидория улыбнулась подбадривающе, и Бакуго даже как-то легче стало. Ничего в занятиях особенного не было: дыхательные упражнения, самовнушение, постигание дзена и т.п. Но уже это давало плоды: он стал спокойней разговаривать, не злясь по любому поводу (но так же сильно раздражаясь), и уже не выглядел таким страшным на спасательных операциях. Учитель Айзава его хвалил, но не перехваливал. Бакуго знал, что работать над собой придётся всю жизнь, так что сильно не радовался. Курсы лишь дали ему возможность больше сконцентрироваться на тренировках. Это было относительно спокойное время, которое можно было тратить только на самосовершенствование. Так считали все его одноклассники, поэтому вышло, что с Мидорией они пересекались нечасто. Блондин так же сумел обдумать свои отношения с Деку. Как бы он сам ни отрицал, но его тянуло к зеленоволосой. Может, это козни судьбы? Раз за разом она сводит их в одно место: детский сад, школа, нападение в переулке в средней школе, академия Юуэй, один класс, дуэт на экзамене, его спасение. Ему претило, что рядом с ней крутились другие парни, и это для него было поистине неприсущим. И по отношению к кому? К Деку! Чувство собственности удушало, лишало рассудка, ослепляло. Хотелось держать при себе, да хоть на привязи, но кричать же будет. С их драки при общежитии прошло достаточно времени, и Катсуки чувствовал, что прошлые чувства окончательно отпустили его, уступая место нечто новому. Каждый был занят улучшением своих причуд, напряжение витало даже в классе, когда кто-то проваливался. Тогда-то и было внесено предложение тренироваться всем вместе. Что-то вроде их практического экзамена с учителями: так они смогут давать друг другу советы и учиться противостоять разным противникам, анализировать и изощряться. Многие учителя удивились такому решению, на что Айзава безразлично пояснил: «Они просто доверяют друг другу». Как ни странно, Бакуго сразу согласился на такую авантюру, чем немало удивил некоторых. А ведь ему просто хотелось тренироваться с Деку… учитывая ее рост, она была достойным соперником. Так и шли их дни. Бакуго и Мидория всегда уходили из зала последними, потому что тренировались больше остальных, и им было где разгуляться — квирки позволяли. Изуку делала лимоны в мёде, и Катсуки даже (через энное количество времени) унял гордость и попробовал. Одобрение на его лице было ей лучшей наградой за все на свете, особенно когда он признавал ее прогресс. Оба желали стать сильней и никогда не стеснялись говорить этого вслух, но никто так и не сказал то, что продолжал в голове. Чтобы защитить тебя. Катсуки всегда злился на неё за легкомысленные раны. Она же осуждающе смотрела на него, когда в очередной раз стягивала бинтами напряженные от долгого применения квирка руки. Некоторые их одноклассники замечали изменившиеся отношения между третьим и четвёртой по рейтингу в классе. Кто-то ставил, что они уже встречаются, кто-то находил их потуги жалкими, третьи говорили, что они сойдутся, когда у всех них будут дети, а четвёртые просто желали им счастья. Бакуго тогда злобным зырком и рычанием пресёк всякие разговоры о них с Мидорией, за что она была ему благодарна. Катсуки и Изуку стали проводить больше времени вместе. Это было почти незаметно: рядом ходили в академию от общежития и обратно, на переменах иногда оставались на своих местах, изредка поглядывая друг на друга, в общей гостиной сидели на одном диване. Ему нравилось видеть ее рядом с собой. А дни всё шли. Изматывали они себя знатно, и тогда Сотриголова не выдержал и выгнал их из спортзала с наказом отдохнуть. Бакуго честно не ожидал от себя такого, но засунул руки в карманы штанов и как бы невзначай предложил прогуляться. «Раз уж все равно делать нечего». Изуку удивилась, но согласилась с легким румянцем на лице, из-за чего Катсуки и сам зарделся едва заметно, впрочем тут же что-то проворчав. Впоследствии Бакуго думал, что они бы еще долго не сошлись, если бы в тот же день на них не напал Шигараки в компании Тоги и Твайса. Лидер Лиги злодеев сделал все тихо: разделил их и заманил в переулок обманками. Тога притворилась Мидорией, а Твайс создал копию Бакуго. В силу своей недальновидности Томура не учёл, что громкие взрывы Катсуки и сносящие все на своём пути удары Изуку привлекут внимание общественности, однако сильно потрепал их: кучи ножевых ранений и царапин, переломы и сотрясения, а у Деку ещё и отмирание кожи на правой руке, которой она оттолкнула блондина. «Черт бы побрал эту идиотку», — думал Бакуго, когда остервенело делал массаж сердца, пока они дожидались подмоги после ухода Шигараки. Тот, видимо, просто хотел доказать, что не ушёл со сцены, раз совершил настолько бессмысленную вылазку. Тогда все мысли блондина сконцетрировались в одной точке, он сквозь зубы считал слабые удары сердца и делал искусственное дыхание, а потом орал, что ещё раз убьёт ее, если Деку посмеет умереть. Когда их увозила скорая помощь он задумался перед тем, как забыться: Изуку испытывала то же самое, когда на него напал грязевой монстр? Он проснулся на следующий день, ему диагностировали сотрясение мозга и повреждение внутренних органов ножом. Деку лежала рядом и выглядела обнадеживающе, кислородная маска пугала его. Врач сказал, что Томура задел ее слегка, поэтому они смогли относительно быстро нарастить кожу на месте повреждения, в чем очень помогла Исцеляющая девочка. Переломы Мидории уже не страшны, но вкупе со всеми ранами (пробитое ножом легкое, смещение рёбер и потеря крови) регенерация затребовала колоссальное количество энергии, поэтому девушка впала в подобие комы. Катсуки снова потерял сознание. К ним не пускали посетителей из-за состояния Мидории, а Бакуго отказался покидать ее. Когда он смог самостоятельно встать с постели и начал ходить, то первое, что он сделал, это подошёл к койке девушки и взял за руку. Ее пальцы были тёплыми, и это придало ему уверенности. — Просыпайся скорее, Деку, я хочу тебе кое-что сказать. Он до сих пор с ухмылкой вспоминает её лицо, когда сразу после её пробуждения поставил перед фактом: они теперь вместе. Хотя его игривое настроение быстро пропало, стоило ему снова оглядеть её неважный вид. Тогда он крепко обхватил девичью ладонь в своих, пообещав стать сильней, чтобы защищать её. Она, несмотря на слабое состояние, приподняла уголки губ, чуть сжав его ладонь и прошептав: «Каччан будет первым героем». Эта детская вера в него, пронёсшаяся сквозь годы, заставила дрогнуть сердце. Бакуго не успел заметить, как за воспоминаниями пролетел целый час. На улице похолодало ещё больше, пальцы рук и ног совсем замёрзли. Оглядевшись, парень тяжело вздохнул. — Малыш, твой папа ночью сидит на детской площадке и морозит себе зад, — Бакуго обратился к своему ещё нерожденному ребёнку, невнятно бормоча. — Тебе стыдно за него, да? Глаза снова нашли ему пристанище: на соседней улице неоновой вывеской призывала к себе круглосуточная кофейня. На душе Катсуки был горький осадок от всего произошедшего, он поджал губы, но направился к тому дому. Легкое покалывание в голове говорило о выпитом пару часов назад алкоголе в первом попавшемся баре. Фонари были тусклыми, улицы — уж больно пустыми. Этот район называют неблагоприятным, поэтому ночью никто не суётся в пекло. Блондин с иронией похвалил себя за выбор места для самобичевания. Кажется, он ушёл от дома на несколько километров. Постепенно Бакуго понял, что вечерняя тишина была нарушена торопливыми хрустящими шагами. Инстинктивно Катсуки отошёл в тень, ближе к зданию, присматриваясь. На соседней улице, прямо из примеченной им кофейни выбежала какая-то женщина, причитая об украденной сумочке. За углом мелькнула тень. Особо не думая, блондин метнулся за похитителем в переулок. Вообще темные места его любимые, там он всегда находит приключения на задницу. Догнать воришку было не сложно, им оказался излишне худой мужчина с непримечательным лицом. — Тебя не учили, что красть плохо? — поинтересовался Бакуго. Если этот мужик начнёт отбиваться, Катсуки с удовольствием подерётся. — Ты щенок. Уйди с дороги! — этих слов и толчка в плечо хватило, чтобы блондин смог оправдать себя за дальнейшие действия. Пустив легкий взрыв и сжав кулак до побеления костяшек, парень замахнулся и впечатал преступника в стену ударом в скулу. Тот упал, скривился и сплюнул кровь, скалясь. — Ты судья что ли?! — Я герой, — не менее дерзко ответил Бакуго. — Герой не герой, все — одна шваль. Бог меня судить будет, а не ты. — Насчёт Бога не знаю, а полиция по-своему дела ведёт, — блондин уже собрался подхватить мужчину под локоть и поднять, но тот взвыл, отдёргивая руку. — Постой, парень! Пощади, прошу! Ну деньги нужны позарез! — Да кому легко, блять?! — У тебя жена есть? — Какая разница? — прорычал Катсуки, раздражаясь. — Девушка тогда?! — что-то увидев в глазах напротив, вор судорожно кивнул. — Любишь ее? — Слушай, завали ебало, пока не поздно, а не то я… — Вот и я свою люблю, понимаешь? Беременная она! Катсуки осекся. — Лекарства ей нужны! В стране бардак творится, мы уже не знаем, доживем ли до его рождения, на работе сократили, на подработке не выживешь. Вот и волнуется, стресс, все дела. Врач говорит, что без этих таблеток у неё нет шансов, — мужчина отчаянно схватил молодого героя на руку. — Отпусти, Бога ради! Эти витамины стоят бешеных денег, я на заводе столько не заработаю в срок. Юки еле ходит. Если бы это случилось ещё вчера, Бакуго бы не проняли его речи. Ни капельки. Но стоило ему представить Деку такую… с пузом, босиком на кухне, с распущенными волосами и тёплой улыбкой…, а потом болезненно бледную, не ходящую, но с благоговением берегущую свой живот… Катсуки кривится. С этой стороной геройской жизни, стороной так называемого правосудия он столкнулся давно, но отделять объективное и субъективное ему удавалось. До сегодняшнего дня. — Последний раз, старик, — сам от себя не ожидал. Ему казалось, что Мидория поступила бы так же, хотя она скорее бы свои деньги отдала этому вору. А Бакуго не мог так поступить, ему… на свою семью нужно. — Больше таким не промышляй, поймаю — проблемы будут. Мужчина благодарно кивнул. Он поднялся с земли, отряхнулся, собираясь уходить, но остановился, задумавшись. Снова взглянув на героя, он проговорил напоследок. — Ты вроде нормальный парень. Не совершай моих ошибок. Женщин надо лелеять и прощать, не то жалеть будешь, — Бакуго засунул руки в карманы джинсов, опустив голову. — Не читай мне лекции, старик. — Действительно, — усмехнулся он, махнув рукой на прощание. — Наверное, я просто хочу сына. Катсуки развернулся, но уходить не спешил. Он поднял голову навстречу легким дуновениям ветра и снегу. Виски гудели, глаза закрывались, но Бакуго упрямо смотрел вверх. Он думал. — Девочка лучше… В кофейню блондин не пошёл. Был уже первый час ночи, когда он соизволил пойти домой. К Деку. Она, наверное, уже спала, завернувшись в их пуховое одеяло с носом. Ему вдруг так неимоверно захотелось погладить ее по торчащим в разные стороны волосам, которые постоянно сбивались в хвосте. Она всегда прикрывала глаза, когда он так делал. Интересно, Мидория будет хорошей мамой? Конечно, да, подумал Катсуки, вышагивая. Она будет настоящей мамочкой-наседкой. Размышляя, блондин признал, что мысли об отцовстве кажутся уже не такими страшными, скорее волнующими. Стена, которая встала перед ним несколько часов назад, разрушилась, стоило представить Деку, нянчащуюся с дочкой. Это ли не стимул жить и никогда не проигрывать? Туман в голове постепенно рассеивался, уступая место головной боли. Катсуки вспомнил её лицо. Прошипев, он схватился за голову. Мидория не могла и слова вымолвить, глаза были влажными, а нижняя губа дрожала, что взбесило его ещё больше. — Вот только не начинай ныть. Ай, к черту всё! Мне не нужен этот ребёнок! Зрачки расширились, когда последняя фраза всплыла в голове. А ведь он что-то говорил перед уходом… Выругавшись, парень опрометью побежал в их квартиру. Ему даже думать не пришлось, он правда мог сказать такое дерьмо девушке. Это был тот самый случай из восьми, когда блондин готов на коленях ползать перед Изуку, которая все равно, утирая слезы, улыбается ему и прощает его. Почему он продолжает всё портить? Эти километры показались лёгкой пробежкой до ближайшего ларька с мороженным. Выдыхая холодный воздух, Катсуки зашёл в подъезд. Нервно сглотнув перед дверью их квартиры, он открыл её ключом, тихо приоткрывая. Сразу послышался приглушённый стук, будто что-то упало. Не церемонясь, он распахнул дверь. — Деку! Разувшись, Бакуго побежал на кухню. Мидория стояла босыми ногами на холодном кафеле, растерянно смотря то на своего парня, то на уроненный нож. Потом, осознав, что он вернулся, Изуку задержала дыхание, неловко кивнув на приготовленный яблочный пирог. — С-с Рождес-ством… Каччан… Бакуго с болью в глазах посмотрел на неё. Увидев это, девушка всхлипнула, кинувшись к нему. Катсуки поймал ее за талию, прижимая к себе, она обхватила его за шею и бёдра руками и ногами, боясь отпустить. Парень чувствовал дрожь ее тела, холодную кожу и напряженные мышцы и не мог перестать водить ладонями по спине и плечам девушки, тщетно пытаясь успокоить. У Мидории началась настоящая истерика. — К-каччан… Качча-ан… — Тише, Деку, тише, — шептал он, не зная, что ему делать. Всё навалилось на него не просто обухом, а целым Детройтским крушителем осознания собственного косяка и вины, что он даже не решался что-то сказать. Боялся сделать ещё хуже. — Каччан… ты хочешь, чтобы я ушла? Мы тебе не нужны? — зашедшаяся в рыданиях Изуку внезапно убавила пыл и лишь иногда ее грудь резко вздымалась. Девушка прижалась к его лбу своим, прикрыв глаза и морща пощипывающий от слез нос. — … но я не хочу уходить… я же люблю тебя… Всё, что мог Катсуки, это покрывать мелкими быстрыми поцелуями раскрасневшееся лицо, заливающееся новыми слезами. Он направился с Деку в их гостиную и сел на диван, даже не думая выпускать Мидорию из объятий. Взяв ее лицо в ладони, Бакуго посмотрел в зеленые глаза внимательно, гипнотизирующе, нежно. — Если тебя не будет рядом, то меня тоже не будет. Я потеряю себя, как сделал бы десятки раз в прошлом, если бы не ты, — она поджала губы, как делала всегда, когда он пытался что-то исправить. Изуку накрыла его руки своими, шепча о том, как счастлива, а блондину хотелось сброситься с крыши от того, что снова заставил ее плакать. Только загвоздка в том, что он тоже не хотел уходить. — Деку. Я тебя люблю. И это никогда не изменится, что бы я ни говорил. Мне жизнь без тебя не нужна, ясно? — Мидория подалась вперёд и прижалась губами к его в совсем детском прикосновении. Никто из них не углубил касание, чувствуя столь простое и существенное единение между ними. — Деку. Я хочу троих детей. Все страхи и сомнения, когда-либо существовавшие в его голове, исчезли без следа при виде столь отверженной, преданной любви этой девушки, которая принимает его любым. Катсуки не знал, что это: случай, предначертанность, родственные души или глупость Деку, — но всё, что имело значение в данную минуту, в данный миг, это их будущая семья и обои в детской комнате.