Послушание

Мне казалось, что все нормально. Почти всегда. Приближалось лето, Катерина все чаще залипала, глядя на стену, свои руки или подгорающие котлеты. На вопросы толком не отвечала, так что я был склонен относить это к приближающейся сессии и загрузке на учебе. Покорно ел пересоленное и пережаренное, с нетерпением ожидая конца этого периода и не доебывая по мелочам. Но все оказалось не так просто. Это я понял, когда мне позвонил босс и сказал, что Катя у него. Мадам Владлен нашла ее рыдающей на лавочке у входа в пед и притащила к ним, потому что вменяемостью моя нижняя похвастаться не могла. Бросив все, я помчался по знакомому адресу. Может, это мы переиграли? В последние пару недель она сама просила играть чаще, и разве ж я мог отказать. Напряжение и стресс — вот и срыв. Промелькнула мысль, что ее, похоже, перед каждой сессией будет так колбасить, но я только отмахнулся. Моя девочка спокойная до флегматичности, вряд ли ее так волнует учеба, с которой нет проблем. Если дело действительно в экзаменах, я лучше их все оплачу, чем буду себе нервы ломать. Обеспокоенная Настя проводила меня в гостевую спальню, шепотом сообщила, что Катя приняла успокоительное и заснула. Хорошая она, всё-таки, наивная и добрая, как ангелок. Как же бедный босс, должно быть, изворачивается, чтобы не показать ей свою довольно поганую сучность. Тихонько присев на край кровати рядом с ровно посапывающей нижней, я тяжело вздохнул. Обычно потирание ёжика ладонями, как ритуал, помогает думать, но сейчас слишком много вариантов. Поэтому я просто ласково погладил ее по щеке. Должна проснуться, не снотворное же пила. И проснулась. Дернулась, отползла подальше с таким ужасом в глазах, что у меня опустились руки. Наверное, всё-таки дело в играх. Переборщил где-то, обидел, а она в своей извечной манере терпела, накопилось… — Прости, — на четвереньках приблизившись, девочка крепко в меня вцепилась и доверчиво спрятала лицо на плече. Значит, не во мне дело, — прости, я… Прости. Опять разревелась, невнятно бормоча извинения. Гладя ее по спине, я терпеливо ждал, когда пройдет этот этап и можно будет задать вопросы. — Что с тобой такое в последнее время? Что тревожит? — она только помотала головой и вжалась в меня сильнее. — Кто-то обидел? Может, я? Опять не угадал. Уже начинает бесить. — Я знала, что у него срок летом заканчивается, а сегодня бабушка… — коротко всхлипнув, Катя вся напряглась, пытаясь взять себя в руки. — Сказала, что он приехал. — Кто он-то? — уточнил я, быстро перебрав всех известных мне ее бывших и не вспомнив ни одного ходока. — Папа, — еле слышно выдохнула она. — Как это папа? — нахмурившись, я отстранился, заглядывая ей в лицо, но опять полились слезы. — Ладно, поехали домой, там все расскажешь. Поблагодарив Настю, я вывел практически висящую на мне девочку в подъезд. Ее колотило, и в таком состоянии я бы её в жизни на мотоцикл не посадил, даже в качестве пассажира. Поэтому в лифте, не беспокоясь о камере, я с давно выверенной силой влепил ей пощечину. Рефлексы нижней сработали, как надо, она сосредоточилась на моем внимании и благодарно приникла к руке, целуя пальцы и ладонь. — Умница, — другой рукой погладив ее по голове, я мягко поцеловал ее в лоб. — Можно ещё? — совсем тихо, почти умоляюще. — Дома, если не будешь реветь, пока едем, — что же, можно сказать, это начало игры. Требование послушания в обмен на эмоциональную разрядку, — ты же у… Меня послушная девочка? Чуть не ляпнул «у папочки», долбоеб. Она не заметила, рассеянная, в растрепанных чувствах, с расфокусированным взглядом. Не уверен, что возбуждённая, просто на взводе без злости. Сидела Катерина уверенно, твердо держалась за рюкзак и хорошо сжимала меня бедрами. Привык с ней ездить, когда она прижимается сзади и боязливо прижимает ко мне колени, а потом без нее первые несколько минут даже некомфортно, все кажется, что свалилась пассажирка. В своем лифте я будто не замечал ее взгляды искоса. Это почему-то напомнило первый раз, когда я тащил ее к себе, она точно так же нервно предвкушала. Я ударил ее, едва закрыв дверь, исполняя обещание. Катя подалась ко мне, попыталась ухватить губами пальцы, но я только ударил ещё раз, тыльной стороной ладони. И буду бить, пока она не расслабится, пока не отпустит свои страхи. Со мной нужно быть сосредоточенным только на мне. Нежная кожа на щеках уже покраснела, а нижняя все подставлялась, жмурилась, как довольная кошка. Я иногда бил чуть слабее положенного, давая ей почувствовать контраст со следующим ударом, полноценным. Она пошатнулась, взведенная, как струна, я больно вцепился ей в плечо и ударил ещё раз. Я знал, что это последний. Катя с тихим стоном рухнула на колени, как подкошенная, уткнулась лбом мне в бедро, тяжело дыша и уцепившись пальчиками за штанину. Отлично было видно, как расслабляются ее плечи, я почувствовал, что она практически растеклась по моей ноге, доверчиво и спокойно. Отлепившись и с явным трудом подняв руки, она попыталась было ухватиться за пряжку, но я сел на корточки, принимая кисельную девочку в объятия. — Я не хочу, — хрипло пробормотал я. Стояк, конечно, каменный, но в процессе немного неправильной игры я его не заметил, а теперь как-то не хотелось лишать ее этого спокойного состояния. Убирая прядки с ее лба, я придержал руку, когда она потянулась благодарно поцеловать костяшки. Холодными ручонками робко обхватив мое запястье, Катерина с выражением абсолютного блаженства на лице прижалась щекой к ладони. — Ты это для меня? — тихо и сипло поинтересовалась она. — Да, детка, — погладив большим пальцем ярко-розовую скулу, я чмокнул шершавые от сухости губы. Девочка потянулась ближе, когда я хотел отстраниться, так что ей досталось ещё несколько поцелуев. Поверхностных, ласковых, какие ей сейчас и нужны. Все же встав с ней на руках, я отнес ее на кухню, вручил бутылку пива. Пока она безропотно делала маленькие глотки, сходил в ванную за кремом. В итоге малявка свернулась в клубочек у меня на коленях, подставляя чересчур румяные щеки и послушно хлебая крепкое темное. — Когда папу арестовали, — начала она, видимо, решила, что сможет рассказать, — он заплатил большие деньги, чтобы ему и какому-то воришке подменили документы. С его именем он сел по сто пятьдесят восьмой на шесть лет. И теперь… — шмыгнув носом, она залпом допила остатки. — Теперь бабушка с него пылинки сдувает, наверняка рассказала, куда я свалила. — Ты сама знаешь, куда свалила, — кончиками пальцев растирая ещё не до конца впитавшийся крем по ее левой щеке, я прижал ее к себе покрепче, — туда, где тебя защитят. Она тускло улыбнулась, притерлась к моему плечу правой щекой. Если уж после той херни с вывихом я для нее не защитник, не знаю, что еще надо сделать, чтобы им стать. Надеюсь, слезно извиняющегося мужика на коленях со сломанными голенями хватило. Если не хватило, этого раза с ублюдочным батей хватит. Увильнуть от ментов он смог, а вот от меня никуда не денется.