***
Я хочу рассказать вам историю об одной девушке. Она ничем не отличалась от обычных людей, не обладала поразительной красотой или гениальным складом ума, она не была известной личностью, а ее жизнь была ничем не примечательна. До девятнадцатого ноября две тысячи пятнадцатого года. В этот день изменилось все. Проснувшись по звонку будильника, Виктория, а именно так звали эту девушку, сладко потянулась, подошла к окну и отдернула штору. За окном была поздняя осень, но солнце все ещё было ярким, а небо лишь изредка скрывалось за облаками. Девушка, счастливо улыбнувшись, приняла ванную и, приготовив себе завтрак, покормила своего четвероногого друга. Настроение у неё было приподнятым, она ожидала чего-то необыкновенного от этого дня, чего-то, что изменит её жизнь. Взглянув на часы, Виктория заторопилась и, на ходу застёгивая куртку, она выскочила из дома и села в машину. Но доехать до офиса в этот день ей было не суждено. Пьяный водитель грузовика врезался в неё. Он остался жив, но вот жизнь из её тела быстро утекала. Сломанное ребро пробило легкое и, из-за недостатка кислорода, в 8:45 утра сердце Виктории остановилось. Её сознание покинуло это тело, чтобы очнуться в другом месте и в другом времени.***
Петунья Дурсль не находила себе места: её маленькая девочка, её цветочек, её Роза впала в кому. В тот день, когда ей исполнилось семь лет, она уснула и не просыпалась уже три месяца. Врачи разводили руками, а Петунья убивалась от тоски по собственной дочери. Если бы не муж и её шестилетний сын Дадли, женщина уже давно потеряла бы надежду, но близкие поддерживали её. Вот и сегодня, девятнадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, она сидела в больнице у постели своей дочери. Солнечные блики освещали комнату, пахло медикаментами и цветами, которые принесла Петунья, писк приборов нарушал давящую тишину. — Миссис Дурсль, — в палату заглянула медсестра. — Да, мисс Джонс? Вы что-то хотели? — Петунья, смахнув слезы, перевела взгляд на девушку, зашедшую в палату. — Доктор Коннорс просил, чтобы вы зашли к нему в кабинет, — немного приоткрывая окно, сообщила медсестра. — Да… Да, конечно… — миссис Дурсль рассеянно мотнула головой, — Ещё пять минут. Хорошо? Мисс Джонс в ответ ей лишь кивнула. Вдруг белокурая девочка, лежащая на кровати, слабо шевельнула рукой. Её веки затрепетали и приоткрылись. Петунья, как зачарованная, смотрела на свою дочь, а мисс Джонс, позвав врача, подскочила к ребёнку. — Тише, Роуз, успокойся… — медсестра придерживала девочку, которая порывалась встать. — Роуз, я рядом. Мама рядом. Успокойся, малышка, — миссис Дурсль гладила девочку по голове и прижимала к себе. Малышка, словно что-то почувствовав, успокоилась. — Где я?— спросила девочка, — Какая сегодня дата? Женщины ошарашено переглянулись, в этот момент дверь в палату открылась и в неё зашёл высокий худой человек, белый халат на нем был застегнут на все пуговицы, правильный пробор и очки в прямоугольной оправе придавали ему ещё более строгий вид. — Доктор Коннорс, слава Богу! — воскликнула миссис Дурсль, — Она что-то говорит, но мы её совсем не понимаем, словно другой язык! — Миссис Дурсль, давайте не будем спешить с выводами, — проговорил мужчина, на ходу доставая блокнот и ручку, — Другой язык или нет — это решать мне. Здравствуй, Роуз. Ты меня понимаешь? Можешь мне что-нибудь ответить? — мужчина властным жестом отодвинул в сторону Петунию и мисс Джонс и посмотрел на пациентку. Брови девочки неестественно серьезно нахмурились, словно она пыталась вспомнить что-то важное. — Меня зовут Роуз? А вы врач, да? — сильно картавя, произнесла малышка. — Да, Роуз, меня зовут Джим Коннорс, и я твой лечащий врач. Как ты себя чувствуешь? Тебя что-нибудь тревожит? Девочка вновь нахмурилась. — Я плохо помню, что было раньше… Только маму и папу. Это ведь ты, мама? — девочка посмотрела на Петунью. — Да, малышка, я твоя мама, — Петунья еле сдерживала рыдания. Коннорс кивнул чему-то своему, сделал запись в блокноте и, сказав несколько слов на ухо медсестре, вывел плачущую женщину из палаты. — Миссис Дурсль, то, что произошло с вашей дочерью, уникальный случай. Кома, не имеющая симптомов, и больше похожая на глубокий сон, — врач поджал губы, — Такие случаи в науке единичны, и предугадать точно их последствия мы не можем. Небольшие провалы в памяти, проблемы с дикцией и координацией — возможно все. Петунья всхлипнула и прижала платок к глазам. — Неделю мы понаблюдаем за здоровьем девочки и, если не увидим серьезных отклонений, выпишем вас. Память быстрее восстановится в привычной ребёнку среде, — мистер Коннорс выжидающе посмотрел на Петунью. — Конечно, я полностью согласна с вашим мнением, — миссис Дурсль кивнула, — Я должна оповестить мужа об этом событии. А потом я побуду с ней. — Обязательно. Чем больше она будет общаться с родными, тем скорее начнёт вспоминать себя. Миссис Дурсль, коротко кивнув головой, пошла к стойке регистрации, чтобы набрать мужа.***
Последнее, что запомнила Виктория — это огромный грузовик, летящий к ней навстречу, а дальше темнота. Она чувствовала тело, но совершенно не могла им пошевелить. Рядом послышались женские голоса, но язык был английским, девушка удивленно раздумывала, как она могла попасть в английскую клинику. Вдруг она почувствовала, что может шевелиться, и, сжав пальцы на руке, Виктория попыталась открыть глаза и сесть. К ней тут же кто-то подскочил и принялся удерживать, а рядом какая-то женщина, гладя её по волосам, называла себя её мамой. Виктория, проморгавшись, попыталась спросить о том, где она и какое сегодня число, но женщины взглянули на неё с недоумением и явным испугом. Появившийся в палате врач говорил спокойно и чётко, было понятно, что он спрашивал и что хотел, вот только смысл все равно был странным. Почему-то её звали Роуз, а руки, принадлежащие ей, были детскими и волосы не рыжими, а светлыми. Девушка начала чувствовать подступающую к горлу панику, когда врач с её «мамой» ушли, медсестра поднесла к её рту стакан воды. Виктория, не глядя, выпила его целиком и почувствовала, как её глаза опять начинают слипаться. Медсестра, поправив одеяло, вышла из комнаты, а девушка уже спала.