No nombre romantique

Лето, солнце, Хогвартс. Всё теряется в ослепляющих лучах светила, которые заползают везде и всюду своими тоненькими пальцами, а лентами опускаются на всякую поверхность и играют с тенями. Комната, в которой Драко лежал на большой кровати с белым покрывалом, была в башне старост. Окна помещения выходили прямиком на восток, так что каждый раз, летом, обитатели его могли смотреть на поднимающееся каждое утро, словно феникс из пепла, солнце. Оно покрывало своими облесками всё небо разнообразными красками: от сизых и серых до бело-золотых и малиновых тонов. Сейчас же, в полуденное время, когда ученики по обыкновению своему спускались в Большой Зал, чтобы пообедать и пообщаться, ни единое облачко не закрывало огненный шар, лежащий на ярко-голубом полотне. Деревья перебирал ветерок, игрался с яркой зелёной листвой. Такая сладкая, чуть ли не приторная тишина — после года, наполненного криками счастья и горечи, забитого до отказа учёбой, всё это вокруг кажется каким-то неземным, нереальным. Словно бы ты не «дома», а на другой планете. «Да какая к чёрту разница, где я», — подумал Драко, продолжая лежать на незаправленной кровати и смотреть куда-то вперёд. Сзади послышался шорох. Малфой не стал поворачивать голову, прекрасно зная, кто пришёл. И что она будет сейчас делать. Знал всё до мелочей: куда пойдёт, как привычно быстро развяжет тугой узел галстука алой расцветки и сбросит с плеч идеально выглаженную белую рубашку. Без неё Гермиона всегда казалась слизеринцу какой-то неземной, преобразившейся из серой старшекурсницы в невероятную нимфу. Молодого человека передернуло от таких приторных и слащавых мыслей. Рядом проскользнул Живоглот, что-то недовольно промурлыкав. — Опять не поймал мышь? — Гермиона, стоящая около высокого дубового шкафа, чуть улыбнулась уголками губ. — К концу лета тебя вообще поднимать не смогу, милый. Драко развернулся и, подперев голову рукой, посмотрел на гриффиндорку. Та ходила по комнате практически без одежды — если не считать белой рубашки Драко, накинутой на плечи только ради приличия. Одежда была девушке совершенно не по размеру: слишком широка в плечах, а по длине достигала чуть ли не середины ляжек. — Ты же знаешь, что поступаешь сейчас очень глупо, Грейнджер, — голос Драко был немного хрипловатым. — Да, — в ответе Гермионы послышалась усмешка с примесью надменности. Гриффиндорка продолжила разбираться в своих вещах, затем плавно перешла на рабочее место и теперь методично очищала полочки и прочие отверстия от всякой грязи. Конечно, это можно было сделать простым заклинанием, но до этого магглорождённая как-то не додумалась. Или же просто не хотела. Солнце закрыло облако, и комната моментально погрузилась в лёгкий холодный полумрак. Драко всё это время с постепенно нарастающим раздражением наблюдал за действиями Грейнджер. До тех пор, пока та не подошла к окну и чуть закрыла его шторой. В тот момент парень резко поднялся с кровати, подхватил девушку на руки, попутно избавляя от последнего предмета одежды, и вместе с ней снова опустился обратно. Послышался недовольный выдох Грейнджер: девушка собралась было набрать воздуха в лёгкие, чтобы высказать придурку-Малфою всё, что она о нём думает, но замолчала. Бессонные ночи на протяжении вот уже больше чем недели окончательно вымотали гриффиндорку. Драко с улыбкой взглянул на девушку — её трепещущие веки, обрамлённые рядом длинных ресниц, быстро закрылись. — Малфой, какой же ты всё-таки. — начала было она, бормоча куда-то в подушку, но, почувствовав на своём плече слегка давящую ладонь слизеринца, замолчала и уснула совсем. Это их отдельный вид наслаждения. Эйфория, достижимая только так — когда ни у кого из них нет сил на споры и выяснения отношений, пусть даже в шутку. Драко словно чувствовал в такие моменты, как нити былого напряжения, что сковывали его и Грейнджер, спадают, и девушка предстаёт перед ним такая, какая она на самом деле. Сам Малфой мысленно разделил с девушкой её «идею» поспать — его бессонных ночей на счету было не меньше. Ещё раз пробежавшись взором по девушке с ног до головы, слизеринец закрыл глаза и поближе прижался к любимой.