Дефицит

У Арсения на теле звездное небо, и Антон очень старается не показывать, как у него перехватывает от этого дыхание каждый раз, когда Арсений переодевается в гримерной, выкладывает фотографии с обнаженным торсом или хрипло стонет под ним — или вжимая самого Антона в кровать — кусая губы и напрягая мышцы идеальной спины. Когда они начинают спать вместе, родинки Арса — первое, за что цепляется взгляд Шастуна. «Спать вместе» потому, что слово «встречаться» здесь как минимум неуместно: у них двоих нет ничего, что выделяло бы нормальные пары. Они не ходят в кино или рестораны, а максимум заказывают в отель или съемную квартиру пиццу, заваливаясь на диван и никогда не досматривая фильм до конца; они не признаются друг другу в любви и не встречают рассветов, а только курят иногда вместе, хотя Арс неизменно отказывается, и завтракают подгоревшей яичницей и оставшейся с вечера пиццей. Антон не против быть с ним, если честно — Антону двадцать шесть, и он за любые эксперименты, да и чего греха таить, если на Арса в «Красной комнате» неизменно встаёт — но Арсений, сука, сложный и сам никак не может определиться со своими желаниями: то он хочет быть с ним и готов на глазах миллионов зрителей внаглую раздевать худощавое тело глазами, то он гомофоб, мать его, и совсем не гей, чтобы подходить к Шастуну ближе чем на три метра, то опять психует и срывается, стоит Антону хотя бы попытаться найти девушку. То, что в итоге они оказываются в одной постели, изначально просто вопрос времени. То, что Антон неожиданно обнаруживает в себе фетиш на карту звездного неба на теле своего — друга? парня? любовника? — немного странно и совершенно сносит крышу. «Интересно, у него там можно найти созвездия?» — нелепо мелькает в голове Шастуна. Ему хочется подойти и провести по торсу Арсения руками, чтобы ощутить это, чтобы дотянуться до неба, и Антон, конечно, нихера не романтик, просто это слишком красиво и слишком необычно. Он думает об Арсе — и неизменно возвращается к картинке его широкой спины, влажной от пота, напряженной как в судороге, со светлой кожей и темными родинками, рассыпанными по всей поверхности, и да, Антон все еще уверен, что это звездное небо в негативе, и да, все еще возбуждается от одного воспоминания. Единственное, что не нравится Антону во время секса — утыкаться лицом в подушку, потому что он хочет видеть это тело и эти звезды, и он немного сумасшедший, это точно. Немного без ума от Арсения, если быть еще чуть точнее. Арсений выходит из душа в одних боксерах, продолжая вытирать мокрую голову полотенцем, и Антон искренне понимает, почему фотографы так стремятся намочить Попова. Антон, наверное, зависает с открытым ртом, глядя, как капли воды с кончиков волос стекают прямо по гладкой коже, по красивому рельефу тела, по родинкам, и Антон все еще хочет рассмотреть их все досконально — ну вдруг среди них есть созвездия — но он не уверен, что они с Арсом на нужном этапе отношений. — Антох, ты чего завис? — смеется Попов, наконец замечая, и даже это выходит у него как-то… Ну… Сексуально. Зато Антон ничуть не сомневается, когда стаскивает с себя футболку чуть трясущимися руками и притягивает Арса к себе, зарываясь пальцами в его волосы и сталкиваясь губами так резко и сильно, что из прикрытых глаз брызжут искры. Это все виноваты чертовы родинки. Все они. Он просыпается в начале пятого утра, когда небо на востоке уже светлеет, но солнце еще не встало — эдакая белая Питерская ночь, которую Арсений, должно быть, притащил с собой — и долго смотрит в потолок, понимая, что не хочет вообще ничего: ни пить, ни есть, ни в туалет, ни спать. Арс рядом сопит в подушку, развалившись так, что одна его рука вовсе свисает с кровати, и лежа на животе. Одеяло откинуто — жара на улице неимоверная — и Антон чуть улыбается, скользя глазами по этой невозможной спине. Может, и не зря проснулся. Глаза к полумраку быстро привыкают, и он рассматривает все, что может найти, хотя созвездий знает от силы штуки три-четыре, дальше его образование в астрономии как-то не зашло. Антону кажется, что он наконец-то дорвался, наконец-то видит перед собой то, о чем так давно не мог перестать думать, и правило «смотреть, но не трогать» быстро куда-то отлетает. Антон легко водит пальцем по мягкой коже, касаясь им своих личных звезд и чувствуя себя тем еще романтичным идиотом, но счастье длится недолго: Арсений едва заметно вздрагивает и сонно разлепляет глаза, приподнимаясь на локтях и мутно глядя на Шастуна. — Тох? Чего не спишь? — немного охрипшим от сна и предшествующих ему стонов голосом интересуется Арс у замершего Антона и тянется к телефону, чтобы посмотреть время. От ярко засветившегося экрана недовольно жмурятся оба. — У нас съемки сегодня, нам через четыре часа на площадке быть, спи давай, дурачина, — выговаривает он и устало падает на подушку. Антон не знает, что ему ответить, если честно, поэтому он с легким нажимом проводит по коже на лопатке Арсения от родинки к родинке и выдает: — Смотри, Большая Медведица. «Большая Медведица» выходит с чересчур здоровым ковшом и куцей ручкой, да и форма у ковша странная, неправильная, но Антона мало это беспокоит. — Что? — со смешком переспрашивает Арс, снова приподнимаясь. — О, а вот Кассиопея. Кассиопея у него довольно косая, и одна из галочек у нее вытягивается гораздо ниже второй. Арсений смотрит на него, и в глазах его мелькают смешливые искры, так что Антон понимает, что он совсем его разбудил. Попов переворачивается на спину и подтягивается выше. — И что ты еще нашел на моем теле, астроном? Антон смущается, потому что это слишком странно; и, на заметку, секс его смущает гораздо меньше — не смущает вовсе. Он хочет ответить, что астроном из него так себе, но Арс вдруг перехватывает его запястья и тянет на себя, практически заставляя лечь сверху. Антон как завороженный следит за его действиями: мужчина прижимает своей рукой кисть Шастуна к своей груди и с нажимом проводит ниже, наблюдая за реакцией. Шастун сглатывает и влажно облизывает губы, отчего мышцы под пальцами напрягаются. — А вот сердечко, — Арс проводит пальцами Антона по собственной коже, обводя кривой контур. Сердечко у него располагается где-то над печенью, но Антон все равно заводится от этого всего: он касается своего личного неба своими пальцами и это небо слишком горячее во всех смыслах слова. — Арс, я… — Что, опять? — белозубо улыбается Арс с довольной насмешливостью. — Тебе двадцать шесть или шестнадцать? Сколько раз за ночь ты… — Ой, прости, я и забыл, что трахаюсь со стариком, который может раз в год, — с притворной обидой заявляет Шастун, отстраняясь. Арсений смеется — сука — а через какие-то секунды Антон оказывается прижат к кровати сильным, тяжелым и жарким телом. Антон прерывисто выдыхает, снова кусая губы и стараясь смотреть в потолок, когда чересчур сильно вцепляется пальцами в гладкие плечи мужчины, а Арс хмыкает куда-то ему в ключицу прежде, чем взглянуть прямо в глаза. — В бессонных ночах обвинять буду только тебя, когда Стас начнет ругаться на синяки под глазами, — выдыхает Попов, а в глазах у него что-то такое особенное, не то восхищение, не то вдохновленность, не то радость, и они даже как-то светятся в своей ясной голубизне. У Арсения звездное небо на коже, да и под кожей у него, кажется, тоже звезды.