Дефицит

— С кем из них ты трахаешься? На часах три ночи, в стекло балкона настойчиво долбится дождь, в приоткрытую щель сквозит запах сырости. Арс садится на стул, откидывается на спинку и перехватывает мобильник поудобнее. На часах три часа ночи, и Антон позвонил ему из Москвы, чтобы, не здороваясь, задать невероятно взволновавший его прямо сейчас вопрос, и Арса даже не тянет спросить, не ревность ли это часом. — Тебе в алфавитном порядке или хронологическом? — он закидывает ногу на ногу и дышит на стекло, чтобы нарисовать на запотевшей поверхности смайлик — почему-то кривой и какой-то задумчивый, невеселый. Антон шумно вздыхает в трубку. — Все настолько хуево? — тяжело спрашивает он после паузы, и Арсу даже не нужно интересоваться, он и так знает, что это ревность. Неосознанная, замаскированная под беспокойство и любопытство, но ревность. — Почему хуево? — просто пожимает плечами Попов. — Лично у меня все замечательно. Никаких обязательств и замечательное времяпрепровождение. — Но они же не настоящие, — как-то скомкано вырывается у Шастуна, и он тут же затыкается и смущается своего непроизвольного порыва. — Я имел в виду… Мы тут твои друзья все, Арс, а там, в Питере твоем, у тебя кто? Разве они по-настоящему… с тобой? Ты… — он снова делает паузу, снова вздыхает, словно этот разговор выходит гораздо тяжелее, чем он планировал. — Так ты действительно с ними ебешься? — вырывается у него. До последнего надеешься на отрицательный ответ, Антох? — Случалось, — фыркает Арс. — Не с каждым встречным, не переживай. — Я не переживаю. Арс? — Мм? — А ты с бабами уже совсем нет? — Я крест ни на чем в своей жизни не ставлю, Тох. На женщинах в том числе. Свобода чудесная штука, знаешь ли, гораздо комфортнее моногамии. Арс роется в карманах джинсов и извлекает оттуда пачку сигарет; не спеша закуривает от спички, старым дедовским способом. Зажигалку все равно где-то опять проебал, а коробок всегда валяется на узком захламленном балконе. — Ну да, — в трубке раздается невнятный шум. — Точно. Если Ира проснется, мне пиздец, наверное. — Почему? Смешок. — Неважно. Арс? — Что? Дым струится между пальцев и стелется по стеклу. С той стороны наперегонки сбегают червяки дождевых дорожек. В висках пульсирует недосып. — Ты сверху или снизу с ними? — Как придется, — он пытается губами сделать кольцо дыма, но у него нихуя не выходит. — Хотя среди знакомых мало кто готов подставляться, так что… — Пизда. Арсу чудится, что он слышит звук расстегиваемой ширинки. — Считаешь меня шлюхой? — Нет, че ты. Арс позволяет себе улыбку и прижимается к стеклу виском. Антон тяжело молчит в трубку, но, если честно, Арсу уже настолько на все похуй, что можно и так — по телефону, в три часа ночи, лишь бы чувствовать его где-то близко. — А сам как? — помогает Арсений. — Хранишь верность избраннице как хороший парень? Или как там сейчас надо говорить — бойфренд? — Да ты будто не знаешь. Всякое случается, подумаешь. Это же все несерьезно. — Ира тоже так думает? — Антон снова молчит вместо ответа. — Не знает, да? — Шастун мычит отрицательно. — Не бойся. Она тебя все равно не бросит. Ты ей нужен. Она может догадываться — Кузнецова никогда не казалась мне глупой девочкой — только все равно она тебя не отпустит. — Похуй, — выдыхает Антон. — Я все равно это не ебу. Концерты, гастроли — она должна понимать, блять. Это все неважно. — А то, что сейчас между нами происходит — важно? — Арс плотно обхватывает фильтр сигареты губами. Он и сам не знает, зачем это спросил и почему так пафосно сформулировал. — Важно, — соглашается Антон. — Пиздец. У меня так на мужиков никогда не стояло, как на тебя. Точнее, было тоже, но я думал, что это не по-настоящему, бабы все равно больше нравились, а тут просто… Ты знаешь, что во время гастролей я только на тебя дрочу? — Мог догадаться, — Арс судорожно вздыхает. Стекло потеет сильнее. — Своими глазами видел. — Арс, — он тянет почти укоризненно. — Ты снова, да? — Что «снова»? — Вспоминаешь. — Вспоминаю? — Да блять, бесишь, ты лучше меня знаешь, о чем я. Тот раз. Тот раз, когда мы почти поебались, и я не знаю, где в гейском сексе грань между «было» и «еще нет». Арс улыбается, хотя ему не смешно и тем более не весело. — Те три раза, ты хотел сказать? — Ты считаешь это все? Блять, Арс, я вообще не ебу, что у тебя там в башке происходит. Ты… Тебе ведь не похуй на меня, да? Ты… «Я в тебя влюблен». «Я в тебя втрескался по самые яйца». — Не похуй, попробуй представить. — Да я заебался тебя представлять! Я не могу думать, что ты там вытворяешь, когда мы настолько далеко, я просто не в себе иногда. А когда близко, у меня членом гвозди заколачивать можно. — Оу. — Да. Пиздец? — Пиздец. Откуда таких оборотов понабрался? — Че? — «Гвозди заколачивать». — А. Сам как думаешь? — Если честно, не хочу думать. Что там опять читал? Реально нравится? — Нет. — Правда? — Н… Да. Блять. Окей, иногда. Антон шумно дышит, и Арсу приходится зажмуриться и затянуться глубже, хотя от зарождающегося напряжения в паху это едва ли спасет. — А ты на кого? — Мм? — Дрочишь. Расскажи, — Антон говорит практически в повелительном тоне. Арс улыбается этой интонации и постановке вопроса. — На Джуда Лоу. — Бля, Арс, не выебывайся. — Чем тебе не угодил Джуд Лоу? — Арс выводит на запотевшем стекле сердце и перечеркивает его подобием стрелы, потом стирает. Пиздострадалец херов. — Я недавно начал сериал с ним, про церковь. «Молодой папа». — Звучит как хуйня. — Нихуя не хуйня, — парирует Арсений и смеется. — А задница у Лоу зачет, это я тебе точно говорю, и спина — залюбуешься. Ты пока проигрываешь по всем фронтам. — Арс, блять, я не хочу про Джуда Лоу. Я, блять, мог тебе про Райана Рейнольдса рассказать или про… Как его, блять… Супермен который? — Кавилл? — Ага. Вот он классный. Глаза голубые. Да хоть про Скарлетт Йохансон, честное слово! Только ты все равно куда более охуенный чем все они, вместе взятые, и я нихуя не знаю, что мне с этим делать. У Арсения в груди сворачивается и разворачивается какой-то неведомый монстр, раскинувший там свои кольца, и теперь, от слов Антона, скручивается сильнее, заставляя сердце болезненно долбиться раненой птицей. — Бляяя… — тянет Шастун в трубку. — Что? — Как думаешь, твоего Джуда Лоу тоже с кем-нибудь шипперят? Арс фыркает. — Наверняка. Даже знаю, погоди… С этим, который Железного Человека играл. — С Дауни? С какого перепуга? — Так они у Гая Ричи в Холмсе же вместе играли. — А… Ну да. Действительно. Арс, как думаешь, они шипперят хоть одну пару, которые реально ебутся, или это не их конек? — Нас. — Мы не ебемся. — Ага. — Не считая тех трех раз. — Ага. Антон начинает дышать чуть чаще. — Блять, достань руку из штанов, Шастун. — Иди на хуй. — Ходил, и ты этим недоволен, — язвит Арсений, не замечая этого. — Тох, Ира проснется. — Не проснется. Сам там наверное в трусах по дому ходишь, у себя-то в Питере? Или без? Арс скашивает усталый взгляд вниз, на свое тело, босые ступни и топорщащуюся ширинку. — На мне джинсы и белая футболка, если тебе интересно. — В три ночи? — В три ночи. Только первый вопрос должен был звучать не так, да? Скорее… — он в последний раз затягивается сигаретой, с тоской стряхивает остатки в пепельницу и оставляет там бычок. Опускает голос на пару октав и спрашивает с нарочной хрипотцой. — Что на тебе сейчас, детка? Антон смеется. — Ты пиздец, Арс, — он пропускает несколько мгновений. — Сделай так еще раз? — Так? Нравится? — он старается не улыбаться, но у него не выходит. — Пиздееец, — тянет Антон и тоже опускает голос. — Мне… Так нравится слышать тебя… малыш. Арс ржет. — Не пытайся, ради бога. И через джинсы сжимает рукой пах. — Я думал о тебе, — Антон возвращается к нормальному голосу, — слишком много. Как только не ебал тебя в своих мыслях. — Например? — уже ненамеренно хрипло переспрашивает Арсений. Его ведет. Он чувствует, как течет кровь в его венах и пульсирует в артериях, а в коленях и руках несвойственная слабость. Арс снова перехватывает телефон. — В коленно-локтевой, — охотно делится Антон. — И представлять, как ты стонешь, потому что у тебя охуенный голос. Зажмуриваешься, держишься руками за изголовье, и у тебя охуенно напрягаются мышцы на руках, и на спине тоже, и пресс, пока ты елозишь грудью по простыне. — Блять, Шастун. Знаешь, где тебе работать надо было? — Могу угадать. Секс по телефону? — А чем, по-твоему, ты сейчас занимаешься? — Тем же, чем всегда, блять. Думаю о тебе. Только вслух. — Я хуею. — Не хуей. Хочешь, я перестану? Арсений мотает головой, и до него не сразу доходит, что Антон этого не видит. — Нет. — Я не могу не представлять тебя на коленях. Арс, а ты вставал перед кем-то из них на колени? — Антох. — Бля, ладно, забей. Окей, ты стоишь на коленях и смотришь снизу вверх мне в глаза, и они охуенно голубые у тебя, как всегда, а рот красный и опухший, потому что мы сосались. — Потрясающе. — Знаешь, я и сам ловлю себя на том, что не против отсосать тебе. Совсем не. Но блять, думать о тебе в этом ключе… Арсу хуево. — Скажи что-нибудь тоже, — просит Антон. — Не молчи. И Арсений подчиняется: говорит о том, что сейчас стоит перед глазами. — Я представляю тебя сейчас. Ты сидишь, у тебя раздвинуты колени, рука между ног, голова откинута назад, а губы ты все искусал почти в кровь. Угадал? — Почти. Продолжай. — Я помешан на твоих губах и языке. Я бы хотел по-нормальному поцеловать тебя, а не по пьяни, не случайно, не смазано. Я хочу… Арсу почему-то говорить очень тяжело, хотя обычно он из тех, что болтают обо всем абсолютно без затруднений и рамок. — Еще твои руки и кольца. Ты сейчас дома, значит, без них, наверное, да? — Только твое. У Арсения теплеет что-то внутри. — А я не люблю думать, что ты ходишь без колец. Я представляю твою руку в них на своей шее… Или затылке. Они, ну, холодные, жесткие, и впиваются в кожу, когда ты сжимаешь пальцы сильнее… пока я отсасываю тебе. — Блять, пиздец. Еще. — Эти кольца… — Арсений сжимает переносицу пальцами. — Они, наверное, будут царапать кожу, если вести сильно и быстро. И оставлять следы на заднице, — Антон издает странный звук и дышит все чаще. — Меня переебывает и перетряхивает, когда я думаю, как твои пальцы бы ощущались на моем члене, если бы ты не снял кольца. Блять, я… Я… Блять. «Ты хуев извращенец, разве родители тебя так воспитывали?» — Антох, я не могу. — Похуй, — его голос срывается, — просто говори. — Я не могу дрочить и думать о тебе, Тох, даже сейчас — ты положишь трубку и я пойду в ледяной душ. Я так заебался думать о тебе. Я не могу не смотреть на тебя, если ты рядом, я глаза с трудом отрываю. Ты смеешься и говоришь что-нибудь очевидное и простое, и я хочу, чтобы никого вокруг больше не было, чтобы ты смеялся только для меня, чтобы мы сидели в каком-нибудь кафе и я целовал тебя и мне было абсолютно поебать на весь мир. Я въебался в тебя четыре года назад и все не знаю, как освободиться. Антон молчит, поэтому Арс зажмуривается, прижимает трубку ухом и достает из пачки уже вторую сигарету. — Знаешь, в чем проблема? Я могу бесконечно думать о том, как лижу твой живот рядом с блядской дорожкой, стоя на коленях перед тобой, пока ты сидишь в каком-нибудь кресле, — Антон сквозь зубы выдыхает «Блять» и звучно стонет, — но это все не только о сексе. Я не думаю о тебе, когда дрочу. Я, блять… Он прижимает сигарету к губам, чтобы не пиздануть лишнего. — Говори, — тихо просит Антон. — Я думаю о тебе, блять, когда… когда дышу. На часах полчетвертого утра, дождь за окном медленно затихает, до рассвета еще бесконечно далеко. Арс снова переебывает всю свою жизнь. Он дышит на стекло, пишет «shut up», пишет «4», пишет «пиздострадания», пишет «fuck» и зло всё это стирает. — Прости меня, — просит Антон. — Не бери в голову. — Арс? — Мм? — Арс, я тоже. Арс с силой прикладывается лбом к стеклу, надеясь, что на том конце связи не слышно раздавшийся глуховатый звон и дребезжание. Его пальцы дрожат, когда он подносит сигарету к губам. На часах полчетвертого. Антон позвонил ему из ревности и довел до каменного стояка. Они никто друг другу. (были четыре года назад) — Арс? — Если окажешься здесь до утра, можешь меня трахнуть. Арсений ждет того, что Антон посмеется, отшутится и вернется в теплую кровать к своей девушке, но слышит только недолгое молчание, лаконичное «Жди» и короткие гудки в трубке.