Бесполезная иммунная. Часть первая.(Перезалив. "Глава" - старые главы, "день" - новые")

      Заметив патрульную машину, я тут же свернула за угол и побежала что есть мочи, скрываясь за перевернутыми мусорными баками, сломанными детскими площадками и выкорчеванными из земли деревьями. С моей-то физической подготовкой быстро бегать! Черт бы побрал этих блюстителей порядка! Едва фонари автомобиля скрылись в предутреннем тумане за поворотом, я остановилась и, чувствуя, как бешено колотится сердце, села на землю. Воды в рюкзаке не осталось, еды тоже. Идти на пункт эвакуационного сбора не вариант: узнав, что я иммунная, управляющий точно снова меня отправит на опыты. А я что, крыса? Или кролик? Даже если и так, уважайте чувства бедных лабораторных животных! Слова «во благо человечества», которые обычно произносят со смиренной миной на лице, никак не успокаивают, когда ты корчишься от боли, чувствуя, как по твоим внутренностям ползет трубка с камерой на конце, изучающая «богатый мир».       Все случилось в засекреченном городе близ Уральских гор. Вроде бы произошел взрыв, или еще какая-то чушь, в любом случае засекреченный город смело адской волной, оставив лишь гигантский кратер. Затем был долгий и упорный траур, длившийся неделю, а вот после него и началось то, чего никто не ожидал. По истечении недели люди, которые жили неподалеку от закрытого города, начали вести себя, хм, несдержанно. Постоянно на всех срывались, кричали и далее в этом духе. Никого это особо не удивило, ну что, около них взорвался целый город, конечно они переволновались, нервы сдали. Но нервы лечатся. А люди нет.       Далее такая «недоброжелательность» пошла дальше: к Центральной России, к Югу и на Восток. Никто так и не забил тревогу, потому что все всё списывали на «нервы». Люди ходили по психологам, психотерапевтам, психиатрам, правда, без особых успехов. У многих были замечены депрессия, бред, голоса в голове, но лечение, назначенное врачами, не помогало. Ссылаясь на усталость, люди не ходили на работу, не могли приготовить себе поесть, не имели желания даже сходить в туалет. Всего месяц такого депрессивного настроения у людей — и всё. Началось самое страшное.       Некоторые отчаянно боролись со своей болезнью. Настолько отчаянно, что отчаяннее некуда. Решив, что проблема не в них, а в людях вокруг, эти некоторые начали убивать. Зверски, с адским пламенем в глазах. Ухищряясь делать такое, что не снилось никаким психопатам. И только тогда забили тревогу.       Главные не знали где расположить зону карантина, ведь нужно было как-то отличить простых людей, болеющих депрессией от тех, кто заболел ею после взрыва. Пока они думали, вирус распространился по всей Земле, что привело к необратимым последствиям. Самых важных персон забрали в колонию на Марс, а остальным сказали: «Гуд бай, делайте что хотите». Те, кто были не заражены, начали пробовать всё исправить: создали некие подобия лабораторий и начали изучать там вирус, построили новые закрытые города, сделали эвакуационные пункты, — но все без толку. Количество психопатов увеличилось, и хрупкий мир рухнул, как карточный домик при резком и сильном порыве ветра.       Были, конечно, и те, кто имел иммунитет. Большинство из них погибли в лабораториях, некоторые сбежали, например, я. Но мне очень скоро придется резать себе вены, ибо воды-еды у меня нет, а в округе ходят добрые и милые люди, обычно с железной арматурой, имеющие странные желания убить тебя и твоего друга, поменять ваши органы местами и посмотреть что будет, причём если ни ты, ни друг не оживёте, то добрые и милые люди, скорее всего, очень расстроятся, но решат, что «первый блин комом» и пойдут искать ещё двух людей для продолжения эксперимента.       Выдохнув, я с грустью посмотрела на свой изрядно помятый рюкзак. Что делать-то? Из города нужно валить, валить! Это во всех книжках написано, что при апокалипсисе нужно валить из города в леса и устраивать там сельское хозяйство на основе зомби в виде собаки, гнилой коровы в виде молока и придушенной семь недель назад курицы в виде яиц, а совсем хорошо будет, если у тебя будет жена, правда, есть шанс того, что она же будет собакой.       Я поднялась, чувствуя сухость в горле. Валить так валить, за город так за город. Правда, было бы неплохо найти себе компанию в виде какого-нибудь симпатичного медика. Причём, когда я говорю «симпатичного», я имею ввиду, чтобы у него были на месте глаза, рот и нос, хорошо, если на месте будут уши, совсем замечательно, если и все остальные части тела.       Оглянувшись, не едет ли патрульная машина, — вестник рядом находящегося эвакуационного, ещё работающего пункта, — я пошла в сторону частных домов на окраине города. Если бы я не была иммунной, то бросилась бы прямо под колеса этой машины с криком «Заберите меня из этого ада!», но тогда я попаду в ещё больший ад.       Единственные, кто не сошёл с ума, были те, кто уже до этого был подвержен депрессии. Те, кто до этого мыслили о смерти, те, кто до этого теряли к жизни интерес. Половина, конечно, умерли, их чуть ли не первыми убили сошедшие с ума, а другой половине пришлось быстро-быстро лечиться и спасаться. Как это сделала я. Правда, я не особо полезна, а точнее, даже наоборот, обуза в команде. Я не умею стрелять и сражаться с заразившимися, я видела войну только в играх на компьютере, я не умею быстро бегать, ибо полжизни провела за тем же компьютером, я не умею лечить, не умею ничегошеньки, что пригодилось бы сейчас. О, нет, я могу делать оладушки. Если честно, то как же я ненавижу себя за то, что, когда у меня была возможность, я не изучила действительно важные вещи, которые могли бы помочь мне в сложившейся ситуации, но, увы, ни один человек не может знать будущее на сто процентов.       Пройдя несколько кварталов, я, наконец, заметила, что в округе подозрительно тихо. Утро, да, можно списать всё на него, но, чтобы было настолько тихо… Подозрительно. Некоторое время я оглядывалась, ощущая нарастающий в груди страх, затем сделала шаг к одному из ближайших домов, чтобы посмотреть уличную табличку, если, конечно, таковая имелась. На первом доме её не было, зато был знак, больше напоминающий большой такой мужской половой орган, чем что-то ещё. Окей, сейчас это норма. Я прошла ко второму дому. Синяя, грязная табличка говорила мне, улица названа в честь дяди Желябова, понятия не имею кто он такой, но наверняка очень интересная и классная личность, раз его именем назвали улицу.       Так я задумчиво смотрела на табличку, думая, что же с ней не так. Что-то такое было в моей памяти, с каждым днём ухудшающейся с тех пор, как я сбежала из лаборатории, что-то было такое, что мне явно нужно было вспомнить.       Сердце гулко застучало. Твою мать! Улица Желябова! Самая опасная улица окраины нашего города! Я тут же кинулась к тротуару, заваленному всяким мусором, надеясь, что если вдруг владелец этого места, очередной псих, появится, то я скроюсь где-нибудь в грудах ненужного хлама. Дышалось тяжело. Улица Желябова! Чувак, который здесь окопался — конченый! Убил нескольких патрульных, насадив их на колы! Подвешивал на крюки за ребра! Сжигал на костре! Перерубал топором ребра и доставал легкие! Заживо снимал кожу! О боже, да что он только не устраивал! Про хозяина Желябской улицы ходили легенды по всему городу! И как я не заметила, что пришла сюда?!       Я быстро шла по улице, понимая, что если буду бежать, то топот моих ног может услышать владыка сего места. Страх разрывал мне грудь не хуже арматуры и отключал мозг не хуже топора. Да как же так?! — Смотрите-ка, это кто у нас? Патрульный? — раздался голос сверху.       Все. Я в минусе. Меня заметили, меня сейчас очень изощренно убьют. Здорово. Классно. И кто говорил, что нужно выбираться из города?! Голова выключилась окончательно, и вместо белого тумана я вдруг увидела темноту, в которой услышала, как другой голос сказал: «Да не, не похожа она на патрульного…»       Казалось, всего секунда — и я почувствовала, что не могу шевелиться. «Круто, почему бы мне не упасть в обморок ещё разок, чтобы мне было не слишком больно от мучений?» — промелькнуло в голове. В нос ударил отвратительный запах железа, старой одежды и паленой водки. Я приоткрыла глаза. Было темно, но стояло несколько ламп, позволяющих видеть хоть что-то. Хотя лучше бы я этого не видела.       Зараженные, целая куча зараженных ходили туда-сюда. У многих вместо лица были просто ошметки кожи, у кого-то недоставало конечностей, но ясно точно: у всех здесь не хватало шариков. Если философски мыслить, то каждому человеку чего-то да не хватает.       А я оказалась пришпиленной, как бабочка, к стене. Точнее, куда лучше подойдет сравнение «как Иисус», потому что из ладоней у меня торчали гвозди, как и из ступней, правда, боли я почему-то не чувствовала. — Ого, смотрите кто очнулся! — воскликнул кто-то полупьяным голосом в темноте. Послышались шаги.       Я зажмурила глаза. Пизда рулю, завяли помидоры, мне кирдык. Уготовленная роль спасителя человечества от их грехов мне не подходит, как минимум потому, что во мне всё больше и больше росла паника. Некто подошёл ко мне, осмотрел — я слышала шуршание одежды, — даже понюхал, щекой я почувствовала чей-то сухой язык. — Ебись конём! Отвали от меня, я приличная барышня! Всадник, не гони лошадей! Не надо меня лизать! — тут же заорала я и открыла глаза. Все кто был рядом заржали, заливаясь булькающим смехом. А этот некто оказался даже среднестатистическим симпатичным, по крайней мере, у него лицо было на месте, так же, как и все конечности. Правда, он был весь в бинтах и так смахивал на мумию. Интересно, что у него с рожей, если даже на голове бинты? Зато в штанах (многие в этом помещении штанов не имели) и тканевой толстовке с капюшоном. И глаза такие… Хитрые. Аж воротит. — Приличная барышня с красивыми голубыми глазенками… — протянул псих с какой-то досадой. — Наша или патрульный? Я вжала голову в плечи. Говорить «патрульный» равноценно самоубийству, говорить «наша» — продаже себя в рабство в качестве проститутки, говорить «иммунный» вообще нельзя. Эти звери просто набросятся и сожрут заживо. — Ясно, патрульный, — расстроенно сказал забинтованный и поднял руку. Я тут же закричала: — Нет, нет, я не патрульный! Я ваша! Патруль без машины не ходит, а я была без машины, когда меня поймали! — Точнее, ты от страха свалилась на гору мусора в обмороке, — уточнил псих под общий гогот. — Раз наша, значит с нами будешь, хех, дружить.       Несколько зараженных подошли ко мне и начали клещами вытаскивать гвозди. Боли всё так же не было, но было очень противно. Когда же я оказалась на полу, я не смогла встать, что совсем неудивительно. — Хей, наша, тебя зовут-то как? — весело спросил забинтованный с дикой радостью в глазах. Похоже, уже предвкушал будущую ночь. Пожав плечами, я ответила: — Вика. Виктория Гейден. — Ясно-понятно. Отведите её кто-нибудь в мою спальню! — послышался недовольный ропот. — Да ладно вам, завтра вы!       Меня подхватили за руки и повели куда-то наверх сквозь тёмные каменные коридоры. Интересно, а я вообще где нахожусь?       Несколько, как показалось мне, часов я просидела в комнате с огромной, дурно пахнущей, кроватью, кривясь от запаха и мимо бегающих крыс и тараканов. Хоть я видела разные страшные пейзажи, а иногда и портреты, к этим жильцам частных домов я отношусь с лёгким страхом. В любом случае делать мне было абсолютно нечего. Бинты мне не дали, и я тупо сидела на столе, — на кровать я садиться побоялась по причине того, что не очень хочу острых ощущений в течении нескольких дней на своей пятой точке, — и рассматривала как кровь капает с пробитых насквозь ладоней. И почему у меня ничего не болит?       Так распахнулась дверь, долбанувшись об стену, и вошёл царь-государь: забинтованный. — Как делишки? Ничего не болит? Соображать можешь? — с напускной заботливостью закидал меня он вопросами. Я, не отвечая, проследила, как псих закрыл дверь и со злобной улыбкой подошёл ко мне. — Ути моя хорошая, не хочешь поиграть? Обещаю, что я буду нежен, — он протянул руки к моим бедрам. — Сейчас поиграем, — хмыкнула я, доставая из-за спины найденный в одном из ящиков комода пистолет и приставляя его ко лбу забинтованного. — Я хочу сыграть с тобой в игру. Ты меня отпускаешь, а взамен я тебя не убиваю. Идёт?       Псих впал в ступор. Сначала он тупо смотрел на пистолет, потом на мой палец, дрожащей на курке, потом на мою грудь, а уже потом на моё лицо. На шее он заметил небольшой значок в виде двух скрещенных треугольников. — Так ты иммунная, — прохрипел забинтованный, — иммунная… Куда идешь, Виктория? Небось, в пункт сбора… Только, лапонька, он в другой стороне. Совсе-е-е-ем в другой стороне, — псих улыбнулся. — Наоборот. Я иду оттуда. И мне нужно, чтобы вы все пропустили меня, — я сильнее прижала дуло ко лбу бедняги. — Вы все.       Медленно забинтованный поднял руку и почесал шею. Затем он вдруг резко вывернулся, долбанул меня локтем по голове, и я вырубилась, понимая, что на этот раз мне точно пиздец. За день я уже во второй раз теряю сознание.       Очнулась я уже на кровати, без одежды и с жутко болящим низом. Нежен этот придурок явно не был. Тело было тяжелым, и я с трудом приподнялась на локте, думая, что совокупляться с человеком без сознания что-то сродни некрофилии. — Доброе утро, Виктория! — засмеялся забинтованный и, схватив меня за руки, надел наручники. — Я подумал и решил, что отпущу тебя, ибо: во-первых, ты доска, а во-вторых ты бревно, но отпущу я тебя не просто так! — он заржал и тут же уселся рядом со мной, приблизив лицо так, что наши носы почти касались друг друга. — Я иду с тобой. Секунду я вникала в последнюю фразу, и едва она до меня дошла, как я тут же выкрикнула: «Да ни в жизнь!» — Тогда, может, ты всё же пойдешь по парням? Не поверишь, но у нас есть комната, где хранятся трупы наших милых дам. Угадай с трёх раз для чего? Я шумно сглотнула. Догадываться не приходилось. — Вот и славненько. Сваливаем сегодня вечером. Меня, кстати, Дима зовут. Дмитрий, — забинтованный хихикнул, а затем вдруг резко стал… нормальным. Исчезла угловатость в его движениях, непонятные странные подергивания на лице, исчез ненормальный блеск в его глазах. — И я тоже иммунный. — Поздравляю. Ты стал психом ещё до вируса? — сделала попытку угадать суть поведения «Димы-Дмитрия» я. — Ага, — псих подскочил и снова стал прежним собой, — я сбежал из клиники, когда проходила эвакуация. Иногда я вроде бы как нормальный, иногда не очень, так что не обессудь. Но я могу тебе помочь: куда бы ты ни пошла, у тебя будут жесткие проблемы, а я умею их решать. Хотя и выбора у тебя тоже нет. Я пожала плечами. — А если ты меня ночью убьёшь? Ну так, случайно? Нехотя. — Не будешь меня бесить — не убью, — отрезал Дима и достал из кармана маленький ключ. — Ты согласна? — Угу, — я тяжело вздохнула. Псих был прав: выбора у меня не было. Присоединяться к трупам в «особой» комнате не очень-то и хотелось, а так есть хоть малейший шанс что что-то произойдет. И вообще-то я не могу быть не бревном, потому что я не соображала и вообще я согласия не давала. Хорошо хоть не убил.