В твоих руках...

      - Смотри в мои глаза. Что бы ни было, что бы ты не вспомнила и как бы сильно не ужаснула тебя правда, ты не отведешь взгляд. И как бы ни была сильна боль, ты не перестанешь дышать. Твоя жизнь – моя жизнь. Твоя кровь – моя кровь. Ты – моя…       Эйлин проснулась и открыла глаза. Рывком села в постели, только потом понимая, что находится в незнакомом месте. Какая-то странная пустая комната, одинокая жесткая кровать. И она – одна. Эйлин чувствовала ужасную головную боль, и все ее тело тоже будто разрывалось от боли. Она опустила глаза и увидела отчетливо выступившую кровь на ее рубашке. Расщепление. Или то, что было расщеплением.       Дышать было больно. Хотелось пить и понять уже, наконец, что происходит. Но тупая боль в голове мешала ей сконцентрироваться хоть на чем-то. Вчера… это было вчера?       Она дотащилась до двери и заколотила в нее.       - Кто-нибудь? – сдавленным, хриплым голосом пробормотала она. Кричать у нее не было сил.       Дверь, однако, отворилась и двое волшебников в мантиях с просторными капюшонами, за которыми скрывались их лица, появились в проеме.       - А мы как раз за вами,- проговорил один из них. И оба взяли ее под руки, и повели куда-то по темному и пустому коридору. **       Снейп не спал. Обрывки воспоминаний проносились в его сознании тягуче и медленно, словно совы, снующие туда и сюда, принося почту для учеников. Сколько он себя помнил, он всегда любил этот миг, когда в крыше открывались окна и совы проникали в Большой зал, чтобы принести почту. В этом простом и понятном событии было что-то волшебное… глупости! все вокруг в Хогвартсе было волшебным. Но в этом чувствовалось _особенное_ волшебство. Может, потому что Снейп был лишен его, он особенно его чувствовал и особенно ценил. Письма, которые приходили ему, никогда не доставлялись в этот урочный час. Письма, которые приходили ему, были лишены нежности и любви – сухие и черствые рабочие поручения.       Всю свою жизнь он был одинок. Всю свою растреклято долгую жизнь, он был сам по себе. Его мать, хотя и любила его, но писем она ему не посылала. У них не было совы. Но отчего-то он не возненавидел эту минуту, а ровно наоборот. Он ждал, что когда-нибудь какая-нибудь сова принесет письмо и для него. И это письмо будет лучиться теплотой и нежностью. И из письма выпадет рыжая прядь волос, как обещание вечности.       Но совы не летали. Для него не было подобных писем.       Какая ненужная и никчемная жизнь была им прожита. Он вдруг подумал о своей жизни, как о том, что кончено, как думают иные старики, пытаясь понять, а для чего, собственно говоря, они вообще жили.       Снейп задал себе этот вопрос, но ответа так и не нашел. Чтобы спасти Гарри Поттера? Чтобы преподавать зельеварение мелким волшебникам, которые в большинстве своем ни лешего его не ценят? Чтобы быть злобным и отвратительным профессором, которого страшатся все вокруг, и от которого шарахаются за три лестницы и предпочитают не встречать его в темном коридоре?       Кто он был все эти годы? Для чего он вообще был все эти годы?       Чтобы однажды… однажды…       У Снейпа перехватило дыхание, когда он вспомнил теперь, как впервые он посмотрел на Локвуд. Он не помнил ее маленькой, эти воспоминания, словно запретные знания, выветрились у него из головы, хотя она ведь, должно быть, была маленькой и напуганной девочкой, которая пришла учиться в Хогвартс так скоро после гибели своей семьи. Она, должно быть, взрослела год от года в стенах Хогарства, училась магии и училась жизни. Набиралась опыта и развивала в себе скрытые таланты. То, чему никто не обучает. Например, мудрость и любовь.       Им невозможно научить. Но она освоила их оба в совершенстве.       Он помнил самым первым миг, когда держал в руках ее кровоточащую душу, а она смотрела на него с таким отчаянием и страхом… и ждала, что он швырнет душу на пол. Она не сомневалась, в том, что он сделает это. Так должно было быть. Тот Северус Снейп – профессор зельеварения, ничтожный и никчемный склизкий тип – самый отвратительный тип Хогвартса - _должен был_ так поступить. И не поступил.       Потому что он знал цену шрамам на душе. И он не мог так поступить.       В тот миг и она поняла, что он не тот за кого себя выдает, не тот, кем его все считают. В тот миг, она твердо решила, что он не убивал Дамблдора и что она не поверит этому, даже если увидит собственными глазами.       Как одно единственное действие способно изменить все! Всё! Совершенно всё! Один поступок, открывающий истинное лицо…       И неожиданно нашедшийся друг. Единственный друг.       Нет. Теперь, он не хотел и не собирался называть Эйлин своим другом.       Другом его была Лили.       Эйлин же была женщиной, которую он любил.       Медленно и необратимо он влюблялся в нее. Он помнил, как забавно она морщила нос, когда смеялась. Как редко она смеялась, и тем ценнее были эти воспоминания. Он помнил, как ее голубые глаза сверкали то от ярости, то от боли, то от того, что она еще не смела так назвать, но что уже было – любовью.       Он помнил всё.       И теперь это всё мешало ему заснуть.       Сильнее всего прочего он помнил ее боль. Помнил каждое заклинание, что Рита Рид наслала на Эйлин в тот ужасный день.       Кто-то сказал, что забвение – это проклятье. Нет, проклятьем было помнить. И еще большим проклятьем было сдаться и заставить вспомнить ее.       Две мокрые, соленые капли скатились у него из глаз, оставляя после себя влажные дорожки на его щеках.       Он вздрогнул, понимая, что уже наступило утро, поднялся на ноги и надел на себя мантию. Потом он подошел к двери и приложил к ней ухо. Что он надеялся услышать? Неслышный шорох мантии дементора, пришедшего отобрать у него жизнь?       Что бы там он не хотел услышать, он не услышал ничего.       Потом он прошел в соседнюю комнату, где на железном сгоревшем полу, лежала Рита Рид. Она была связана. И она была в совершеннейшем сознании. Разум не оставил ее. Грудь ее была исполосована заклятьем и кровью пропиталась вся блузка. Запекшаяся кровь была и на лице ее. Глаза ее светились отчаянием, злостью и еще чем-то, чего Снейп не мог понять.       - Намиловались?..- выплюнула она.       Ей было больно. Ей было ужасно больно. Но эта боль странным образом придавала ей силы и ярости. Но ярость эта не находила выхода. Она не знала на кого злится сильнее – на Снейпа, или на саму себя.       - Поверить не могу, что вы до сих пор ни разу не…       Снейп качнул головой.       - Ждете подходящего дня? Ты знаешь, что подходящего дня не бывает. Брал бы ее уже в любой день, и дело с концом.       - По-твоему, любовь – это только постель?       - По-моему, любовь – это постель тоже. А впрочем, мне почем знать? Полюби меня, и посмотрим. Ты ведь обещал! Обещал ведь, дракон тебя возьми!       - Зачем я тебе? – тихо спросил Снейп, опускаясь на колени рядом с ней. – Я никогда не смог бы тебя полюбить.       - Я ведь могла бы стереть тебе память! Сделать так, чтобы ты забыл свою Эйлин!       - Да, но кровь моя – это ее кровь. Я могу забыть, но кровь не забудет. Ты знаешь это, Рита.       - И не отпустишь? Обещал уйти со мной, а вместо этого, вообще меня не отпустишь?       - Я стер Эйлин воспоминания о сегодняшнем дне,- проговорил Снейп.- Она не вспомнит то, что случилось. Она никогда не узнает, что девочка, которая выжила, которую я спас в ту роковую ночь, осмелилась мстить.       - Значит, ты у нас теперь благородный. И благородно поступаешь с теми, кто тебя обижает.       - Ты не меня обидела. Мне все равно на ту боль, что ты причинила лично мне. Ты могла хоть руки мне сломать, хоть ноги отрезать – мне было бы все равно, но ты тронула Эйлин, а этого я не прощу.       - Посмотри на меня,- засмеялась Рита, но смех получился со слезами.- Месть за месть… остановить ее сможет только смерть. Ты умереть не можешь, твоя девчонка тебя спасла. А я умирать не хочу! Ну, так и что? Чем все это кончится? Скажи! Скажи, как победитель побежденной! Скажи!       Снейп поднялся на ноги и прошел по комнате. Светало. Разрушенные руины наполнялись призрачным светом восходящего солнца. Он играл с предрассветной дымкой, заставляя ее отступать. Было холодно.       Снейп обернулся к Рите.       Она смеялась. Она смеялась, чтобы скрыть слезы рвущейся наружу боли. У нее были сломаны ребра, а сломанная кость ноги была вывернута и белела среди ошметков кожи, темной ткани брюк и крови.       Снейп взмахнул палочкой, и веревка спала с рук Риты. Она с трудом села на полу, потирая сдавленные до этого веревкой запястья.       - Но я ведь не отпущу тебя! Понимаешь ты или нет?! – воскликнула она. Голос ее надорвался.       Снейп кивнул.       - Где твоя девчонка?       - Я трансгрессировал ее в безопасное место. Не думаешь же ты, что я развязал бы тебя, если бы Эйлин все еще была здесь.       - А чем тебе это место не безопасно? – засмеялась Рита.- А есть места еще безопаснее. Азкабан, например.       Снейп отчетливо вздрогнул.       - Ты, говоришь, девчонка твоя ничего не вспомнит. И свидетелей между нами одна лишь луна. Ты выглядишь неплохо, Снейп. А я…       - Срок давности за твоих родителей прошел. И то, что случилось сегодня…       - Сколько бы тебе не дали лет, ты отсидишь их все! Ты украл у меня родителей, Северус Снейп, украл у меня единственных людей, которые могли меня любить! Я украду у тебя столько лет жизни, сколько смогу. Справедливо, не кажется тебе? Ты вернешься к своей Эйлин седым стариком, седым и дряхлым стариком, а она будет еще молода… мужчины стареют быстрее женщин. Тем более, мужчина, что старше женщины на двадцать лет. Еще десятка два, и постель действительно будет лишь постелью. И подходящего случая так и не представится… а она? Она дождется тебя? Двадцать лет?..       - За что же?       Рита поднялась на ноги.       - Посмотри на меня. Посмотри вокруг. Мир изменился. Твой или нет, Черный Лорд пал, а вместе с ним и возможность безнаказанно убивать направо и налево и крушить всех непростительными проклятьями.       - Но я не…       - Палочка. Твоя палочка, Северус Снейп!       Рита Рид сделала последний шаг до мужчины, последний раз игнорируя дикую боль в ноге и всем теле. Была ли она сильная, или нет. Она ни разу не закричала от боли. И слезы, что катились у нее по щекам – были слезы от смеха. Только от смеха.       Она обвила его руками, пытаясь обнять и _не умея_ обнимать. Ее губы скользнули по его щеке, оставляя на ней отпечаток крови.       Мир накренился, смешался, померк и снова вспыхнул.       Когда Снейп открыл глаза, они были уже далеко от ее разрушенного дома. Они были в Министерстве и Рита звала на помощь…        «Двадцать лет… двадцать долгих – бессмысленных лет».