Четыре третьих этажа

— Он сам поймет? Вы так сейчас сказали? А если у него судачья кровь? А если там, где у людей любовь, Здесь лишь проекты, балки и детали? Он все поймет? А если он плевал, Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь? А если он не человек — чертеж?! Сухой пунктир! Бездушный интеграл! «Гостья» Эдуард Асадов

      Как же сказала та, с конским хвостом?.. «Престарелый импотент, который дрочит на своё отражение и сдохнет в одиночестве». А вторая расхохоталась. Они обе расхохотались. И ещё что-то было про маленький член. Безмозглые девицы. Разумеется, они не могут сдать элементарную работу, если только и думают, что о его члене. Как вообще они могут рассуждать о том, чего не видели? И уж чего они теперь точно не увидят — удовлетворительной оценки по матанализу в своих зачётках. Удовлетворительной. Никогда не вдумывался, а теперь это слово, совершенно обычное, обрело некий сексуальный подтекст. У него был тяжелый день. С чего они взяли, что он импотент? Нет, его это не задевало. Просто, где логика? Был у него секс. Очень даже регулярный. Каждую субботу после пар он обедал, потом доезжал до Цветочного парка, шёл два квартала пешком и ровно в 16:00 его ждала Йоко. Вот уже шесть лет он не изменял этой схеме. Не изменял. Тут тоже подтекст? А почему он, спрашивается, должен был изменять? Его всё устраивало. Он постоянный. «Постоянный» — не равно «импотент». И ещё это «дрочит на своё отражение…». Это же очевидное логическое противоречие! Потому что если уж он импотент, то КАК! Как импотент может дрочить?! Ради всего святого, эти мысли следовало пресечь ещё на повороте у газетного киоска. Но не получалось. Придется им выбрать что-то одно. Либо импотент и маленький член, либо дрочит и маленький член. Тому, что у него маленький член, по условиям задачи, к сожалению, ничего не противоречило.       Таким образом, за 12 минут пути от университета до дома, Сасори всё-таки утвердился в том, что он не импотент. Но настроение у него было ни к чёрту. Он устал. Проверка контрольных работ обещала сожрать весь сегодняшний вечер и, частично, завтрашний день. Но откладывать — это не про него. Он был из тех, для кого дело всегда побеждало в списке приоритетов. Из тех, кто оставляет напоследок самый вкусный шарик ванильного мороженого и давится фисташковым. Или даже, скорее, из тех, кто не способен был купить себе мороженое в принципе. Да-да. Импотент. Но в особом, не физиологическом смысле. Сасори одолевал неизлечимый недуг. Абсолютная неспособность получать удовольствие от чего-либо. Которая превращала профессора Акасуну в, мягко говоря, не самого приятного человека. И из всех с кем он пересекался: коллег, студентов, продавцов в супермаркете, бывших друзей, бывших женщин, бывших арендодателей — только соседка по лестничной клетке умудрялась обманываться по поводу его выдающихся личностных качеств. Фантазии ей было не занимать. Так, например, его категорическое нежелание здороваться она принимала за сдержанность, привычку носить одинаковые серые костюмы — за стабильность, занудство — за незаурядный ум, перфекционизм за аккуратность, откровенную грубость — за умение настоять на своём, хамство — за остроумие. Сакура пребывала в состоянии тотальной изоляции от реального положения вещей, посредством розовой непроницаемой пелены влюбленности. Вестимо.        Они пересекались в лифте. Потому что Сасори был точен, как городские часы, а Сакура знала об этой его особенности. Сегодня ей пришлось непросто. Смену в закусочной сдвинули на полчаса из-за того что Ли заболел, и некому было передать ключи. Но Сакура не могла пропустить совместную поездку в лифте. Она слиняла раньше времени, рассчитывая, что никто не заметит. А если и заметят — что с того? Это её пятое место работы за три месяца. Ничего не складывалось. В цветочной лавке — неудобная форменная одежда, в кофейне её раздражала коллега, в ателье было скучно до жути, в пиццерии приходилось слишком много торчать на кухне, и волосы пахли пиццей… Теперь вот закусочная. Сакура не держалась и за неё тоже. Всё, что интересовало её на самом деле — так это толстенный учебник по «Дифференциальному исчислению», который составлял примерно четыре трети от общего веса её тряпичной сумки. Или три четвёртых, запомнить она никак не могла. Математика — совершенно не её стихия. Но Сакуре казалось, что это единственный путь к сердцу её (тонко организованного, до крайности образованного, эмоционально парализованного) избранника. Сакура представляла, как однажды они столкнутся в лифте и она вдруг, совершенно случайно, начнёт сыпать терминами и разными специфическими историями на тему «исчислений», дифференциальных и не слишком, чем возбудит, наконец, в профессоре живой интерес. Возбудит, да.        Здесь читателю может показаться, что Сакура дура. Потому необходимо уточнить, что это не так. Просто она всё перепробовала. Откровенные наряды, духи с феромонами, воскресное печенье в красивой корзиночке под его дверью. Ноль. Никакой реакции. Однажды она отчаялась и попросила его помочь прибить картину к стене — предлог, чтобы заманить Сасори в гости. Но тот ответил, что не представляет, почему она думает, что он справится с этим лучше неё. И ушёл. «Дифференциальные исчисления»  были её последней надеждой. Впрочем, за две недели дальше пятой страницы, то есть дальше введения, она не продвинулась. Хотя старалась изо всех сил. Сегодня вот даже взяла книгу с собой на работу.        Обычно, в ожидании появления Сасори, приходилось делать вид, будто она не может справиться с замком почтового ящика. Ящики висели вдоль стены, прямо рядом с лифтом, что было как нельзя кстати. Сакура нарочито звенела связкой ключей, когда Сасори появлялся на лестнице, она говорила что-то вроде: «ну же, дурацкий кусок железа!», дергала ручку, а стоило профессору Акасуна нажать кнопку вызова, как ключ удивительным образом проворачивался в замочной скважине, в ящике ничерта не обнаруживалось, и Сакура, лучезарно улыбаясь, заскакивала в кабину в последний момент. Она говорила ему «Добрый вечер», он вежливо кивал (в лучшем случае) или игнорировал (в худшем). Его ответ на «добрый вечер» был единственной варьируемой деталью этого ритуала. Остальное оставалось неизменно, железно, бескомпромиссно.        Сегодня же всё пошло наперекосяк, начиная с клятого почтового ящика, а, возможно, даже раньше. Когда Сакура уже подходила к дому, ей вдруг ни с того, ни с сего, начал трезвонить хозяин закусочной. Она скинула его четыре раза, пока не получила огромную смску, которая, ко всему прочему, ещё и не целиком прогрузилась. Читать её Сакура не стала, она опаздывала. Просто сунула телефон в карман. Но эти дурацкие звонки лишили её драгоценных 30-40 секунд времени. Мелочь? Расскажите это биатлонистам, бегунам, гонщикам «Формулы 1» и девушке, которая, повернув за угол, вдруг обнаружила, что её профессор уже почти перешел дорогу. Как он был красив! Волосы в лёгком беспорядке, надменный взгляд, напряженно расправленные плечи. Стоял на разделительной полосе, ожидая, пока загорится зеленый светофор. Хотя в обе стороны ни одной машины видно не было, сколько глаз хватало. Быстро прикинув расстояние от перехода до подъезда, соотнеся его с расстоянием от подъезда до угла, Сакура поняла, что необходимо ускоряться. Это она и сделала. Ломанула к подъезду, как ненормальная. Чуть не растянулась, споткнувшись о бордюр. Почти сбила с ног госпожу Ямото с её долбаной маленькой собачкой (облаяли Сакуру обе). Взбежала по лестнице через две ступени, словно семилетний мальчуган, а не девушка в относительно короткой юбке, на каблуках. Судорожно нажала на кнопку вызова и попыталась перевести дух, чтобы выглядеть более-менее привлекательной к его появлению. Появиться он должен был вот-вот. Когда Сакура заворачивала, он был уже у двери. Фух.        Дыхание выровнялось. Волны волос были перекинуты сначала на правую сторону, потом на левую, потом Сакура перевязала их в хвост. Лифт пришел, с девятого этажа (!), а Сасори всё не появлялся. Она нерешительно полезла в карман за связкой ключей. Будет странно, если он зайдёт, а она всё ещё здесь, ведь он тоже видел, как она пробежала мимо. Что ж, ящику суждено было в очередной раз послужить временным буфером до появления профессора. Рука Сакуры небрежно впихнула ключ в скважину и немного провернула его, пока сама Сакура недоуменно косилась на дверь. Профессор не возникал. Но ведь она видела! Видела его! Быть может, он споткнулся, сломал ногу (бедняжка), и теперь некому будет о нём позаботиться?.. Спустя несколько бесконечно долгих минут Сакура всерьёз начала волноваться. Она уже собиралась было выскочить обратно на улицу и дёрнула на себя связку ключей, но та не поддалась. Тут-то и обнаружилась первая локальная катастрофа. Вместо маленького круглого ключа от почтового ящика, Сакура впихнула в скважину квадратный, от банковской ячейки. И тот застрял в замке намертво. В этот самый момент дверь подъезда распахнул профессор, который бросил на неё взгляд, наполовину состоящий из растерянности, наполовину ещё из чего-то максимально недоброжелательного.        — Дурацкий кусок железа! — выпалила Сакура с небывалой искренностью и ещё раз рванула ключи на себя. Ничего не произошло. Профессор начал свое восхождение по лестнице. Лифт стоял здесь, на первом этаже, ведь она сама его вызвала. И можно было просто пропустить сегодняшнюю совместную поездку. Но не такова была Харуно Сакура. Тряпичная сумка ухнула на пол с тяжелым глухим «пуф!». Сакура перехватила ключ покрепче, теперь уже двумя руками. Как раз в эту секунду профессор бесцеремонно переступил через «Дифференциальные исчисления» и нажал кнопку вызова.        — Добрый вечер, — натужно улыбнулась Сакура через плечо.        — Не добрый, — мрачно изрёк профессор и зачем-то нажал на кнопку ещё раз.        Его ответ охотницу за счастьем смутил, но тут ключ поддался и дверца почтового ящика, согнутая почти вдвое, распахнулась. Дверь лифта тоже отворилась, со скрипом, напоминающим предсмертный стон некрупного дикого животного. Профессор шагнул внутрь. На Сакуру из ящика, пустовавшего не один год, вывалилось сразу штук десять писем. Все они равномерно устлали пол, а одно даже спикировало, аки бумажный самолетик, до батареи (черт знает куда). Сакура округлила глаза, а затем улыбнулась профессору с отчаянным очарованием.        — Не придержите?        — Разумеется, — ответил он, надавив кнопку «принудительно закрыть». Двери принялись плавно и фатально смыкаться, пока Сакура с мощностью промышленного пылесоса сгребала в свою сумку письма, вместе с оберткой от «Сникерса» и парой бычков. Сасори не без злорадства наблюдал за этим процессом. Он ликовал! Хотя бы сегодня ему удастся проехать в кабине одному, без этой сумасшедшей, которая, по его наблюдениям, работала дневной стриптизёршей. Иных объяснений для смены форменной одежды каждую неделю он найти не мог. В мире Сасори люди не меняют работу чаще, чем раз в десять лет. Обзор становился всё уже и уже, двери закрывались, стриптизёрше было ни за что не успеть. Профессор прикрыл глаза в блаженном предвкушении одиночества, не зря он, как идиот, ждал снаружи, пока она уедет. Двери заключительно скрипнули, казалось бы, а потом раздался жуткий грохот. Сасори подскочил на месте и недоуменно уставился на корешок книги, встрявший между двумя створками лифта. Впервые «Дифференциальные исчисления» нанесли профессору такой нешуточный психологический урон. Лифт застонал и, поддавшись варварскому приему, впустил запыхавшуюся соседку в тесную кабину. Та ввалилась внутрь и, о дерзость, поблагодарила его за то, что он подождал!        — Вы спятили?! — вскричал Сасори, стоило кабине тронуться.        Одержавшая победу Сакура даже не сразу поняла, что его возмущение адресовано ей лично. Она вскинулась и нелепо заморгала, пытаясь придумать, что ещё Сасори мог иметь в виду. Но не придумала.        — Вы это мне?..        — А здесь, что, есть ещё кто-то, кроме вас?!        — Нет, но…        — Вот я и спрашиваю! Вас! Вы спятили?!        — А что я такого сделала?        — Вломились в мой лифт!!!        Тут уже профессор сам немного себя испугался, потому как в последний раз он повышал голос ещё будучи руководителем научной группы, лет семь назад. И было за что. Эти идиоты тормозили проект. А тут всего лишь его соседка. Пусть суетливая, пусть глупая, пусть зарабатывающая деньги непостижимым грязным ремеслом, но грехи её были далеки от выходок его безмозглых коллег. Сасори понимал. Его довели эти сучьи студентки, приговорившие профессора к одиночеству и импотенции. Нельзя позволять себе так срываться на женщинах, которые знают, где он живёт. Ему ведь еще долгие годы делить с этой девицей лестничную клетку. Но пока данная мысль посетила светлую голову Сасори, внутри Сакуры случился настоящий переворот. Она вдруг осознала, что счастью не бывать, что он никогда не прибьёт в её доме картину, не станет есть воскресные печенья, не оценит её тяги к глубокому знанию, что даже если Сасори сломает ногу — не ей о нём заботиться. И всё это чудовищное разоблачение выбило у неё почву из-под ног.        — Ваш лифт? — выдохнула Сакура оскорблённо. — Вот и поезжайте на нём ОДИН! А я пойду пешком!        Она яростно клацнула на кнопку третьего этажа. Та загорелась, обещая выпустить Сакуру на полдороги.        — Нет, — спохватился профессор Акасуна. — Не нужно. Я погорячился.        На глазах у разъярённой Сакуры он потянулся и отжал кнопку. Неслыханно! Она незамедлительно жмякнула ещё раз.        — Не смейте! Я выхожу!        — Не выходите.        Сасори снова потянулся. Кнопка, отжавшись, издала послушное «клац».        — Выхожу!!!        Клац!        — Что за истерики? — Клац. — Просто доедем до седьмого и разойдёмся, как ни в чём не бывало. Успокойтесь.        — Как ни в чем не бывало?        Клац! Клац! Клац!        — Прекратите колотить по щитку! Вы ненормальная?!        — О, я снова ненормальная!        КЛАЦ! КЛАЦ!        — Прекратите!        — Не хватайте меня за руки! — взвизгнула Сакура, хотя еще пару минут назад умерла бы за это. И какая-то часть её сердца, не затопленная слепой яростью, всколыхнулась от того, как Сасори бесцеремонно перехватил её за запястья и от того, как жар его дыхания впервые достиг зарумянившейся щеки. Она подняла на него взгляд, влюбленный и оттаявший. «Что, если поцеловать его?» — мелькнула безумная мысль. Прямо сейчас! Почему нет? Сасори почувствовал исходящую от неё странную и опасную перемену. Но неправильно её истолковал. Ему вдруг показалось, что стриптизёрша сейчас кинется выцарапывать ему глаза, а там и до пророчества об импотенции недалеко. Он отдёрнул руки, словно от огня. Сам клацнул на кнопку третьего, не глядя, кулаком. Лифт встряхнуло, моргнул свет, и, жалобно стеная, механизм застопорился. Между третьим и четвертым этажами. Оба обалдело уставились сначала на щиток с кнопками, а потом друг на друга.        — Это всё вы! — выпалили они одновременно.        — Мы застряли! — добавила Сакура.        — Спасибо, что сообщили, я без вас бы не сообразил!       Сасори всплеснул руками, а потом принялся поочередно жать на все кнопки лифта, но тот не реагировал. Ради всего святого. Этот день не мог стать хуже, но становился с каждой секундой. После того, как он закончил перебирать кнопки, тем же самым занялась Сакура, несмотря на то, что профессор, не скрываясь, закатил глаза.        — Я же только что это сделал!        — С чего мне вам доверять? Вы картину прибить не в состоянии.       Сасори не сразу понял, откуда растут ноги этого оскорбления, но когда понял, расхохотался.        — Представьте себе, «не могу» в том контексте означало — не обязан! Я не обязан прибивать в вашем доме картины и доедать за вами тонны сдобы, с которыми вы сами не справляетесь!       Палец Сакуры застыл над кнопкой пятого этажа. Какой же этот Сасори козёл! А ведь она считала его милейшим человеком! Ну уж нет. Всё-таки ничего у них не выйдет. Она сверкнула глазами и впервые почувствовала, что хочет оказаться от него подальше. Кабина не едет. Значит, нужно разделить территорию. И больше никакого. Воскресного. Печенья. Лифт был полугрузовой. Два с половиной метра в длину, полтора в ширину. Просторный для тех, кто хочет перевезти софу, невыносимо тесный для тех, кто хочет больше никогда в жизни не пересекаться. Сасори смотрел на неё с опасливым высокомерием, она на него с уязвлённым, но не утерянным достоинством. И, не сговариваясь, Сакура заняла угол возле щитка с кнопками, а Сасори противоположный угол, словно боксёры перед боем. Наступил период молчания, когда им обоим ещё казалось, что лифт вот-вот тронется. Но время шло. Ничего не происходило. Они бесцельно топтались, каждый в своём углу и, в конце концов, у Сакуры лопнуло терпение. И она принялась колотить в двери кулаками, взывая о помощи. Сасори хоть и морщился, но был внутренне рад, что ему не приходится заниматься этим унизительным процессом. Выходило у неё на славу — весь дом должен был слышать. Вот только по-прежнему никто не приходил. А это уже начинало пугать. Когда Сакура выдохлась и в последний раз с чувством вмазала по двери — только моргнул свет.        — Ну, что вы смотрите? — поинтересовалась она.        — У вас неплохо выходит, — протянул Сасори. — Если бы была такая профессия, вы могли бы смело оставить свою грязную работёнку.       «Ах, вот оно что! — дрожа от возмущения подумала Сакура, — Его, значит, не устраивает, что я официантка, а не какая-нибудь там очкастая докторша наук! Возомнивший о себе сноб!». Он и выглядел как сноб! Куда она только смотрела? Этот надменный взгляд, отутюженный воротничок, жилетка и галстук. Весь такой чистенький и идеальный! Мистер всё с иголочки. Небось перетрахал на своём факультете всех студенток и их мамаш в придачу! Взгляд Сакуры непроизвольно скользнул ниже, и она сощурилась, прикидывая в уме, сколько женщин оприходовал этот кобель. Она в этот список уж точно не попадёт! А ещё ей вдруг стало очевидно, как не хочется подлецу замарать здесь свой чистенький костюм. Так что, как бы в протест всему идеальному, Сакура демонстративно придержала юбку и, к ужасу Сасори, уселась прямо на пол. С новоявленным орудием пыток она не прогадала. Сасори буквально подавился негодованием.        — Что вы делаете! Поднимитесь немедленно!        — С чего бы?        — Там грязно! Вы представляете, КТО там мог ходить до вас своими ботинками?!       Сакура невозмутимо повела плечом.        — Вряд ли кто-то хуже, чем вы, — сообщила она и подвела черту, откинувшись спиной на стенку.       Был в этом и практический смысл. Лифт застрял более получаса назад. И стоять она уже задолбалась. Ноги ныли. Сакура не сомневалась, что не у неё одной. Эта мысль грела её изнутри.       Её светло-голубое бельё мелькнуло всего на секунду, когда она устраивала колени поудобней, но Сасори хватило этого, чтобы не опускать туда взгляд под страхом смертной казни. Быть может, для неё это и привычно — демонстрировать всем свои трусики, но в нём-то ещё сохранилось какое-то достоинство! С другой стороны, с отдалённым самодовольством Сасори отметил, что его это взволновало, значит, версию об импотенции можно смело отметать. Зачем он только опять вспомнил об этом? По правде сказать, он все больше завидовал возможности этой девицы усаживать свою задницу, где ни попадя. Чувствовала она себя, кажется, прекрасно, в отличие от него. Разглядывала залипшую цифру «4» под потолком, запрокинула голову, вытянула ноги, как ей вздумается (нет, это всё-таки бесстыдство, демонстрировать подобным образом своё тело). Если бы она была его студенткой, он бы ни за что не поставил ей зачёт, явись она в подобном наряде. Наряде официантки. До чего всё-таки натуралистично сделано! Даже бэйджик есть с именем. «Сакура». Вряд ли это её настоящее имя. Слишком уж специфическое. И тут же ему стало любопытно, многие ли её… ну, выбирают. Лицо у неё, конечно, смазливое: вздёрнутый носик, большие глаза. Кому вообще требуются стриптизёрши в дневную смену?        — Сакура.       Она обернулась естественно, будто всю жизнь была «Сакурой», и посмотрела на него волком.        — Что?       Было в ней что-то. Но не красота, что-то ещё. Расслабленность? Сасори упустил, когда эти мысли отправились в свободное плавание по его сознанию, а теперь уж поздно было их останавливать. Он спросил.        — Вам нравится ваша работа?        — Не слишком.       «Оно и не удивительно», — Сасори мысленно кивнул.        — Из-за клиентов?        — Нет, клиенты там долго не задерживаются. Некоторые просто говорят, что им нужно. Ни «здрасти», ни «до свидания». Но я таких больше всех люблю. Можно просто думать о своём и не вникать в разговоры. А вот босс — больно приставучий.        — Приставучий?        — Ну да. Много требует, что в мои обязанности не входит…        — Я понял, не продолжайте! — прервал её Сасори, не уверенный, что хочет слышать эти подробности.        — А вы? Вы, наверное, любите свою работу?        — Да. Но устаю от студенток.       «И их мамаш», — достроила Сакура. Вот если бы только он не был таким красавчиком, можно было бы на что-то рассчитывать. И главное, у него и с ней-то разница лет в семь — не меньше. Сколько же его студенткам? Восемнадцать? Девятнадцать? Уму непостижимо. А она ещё удивлялась, что он всегда один. Один, как же.        Горящая под потолком цифра «4» периодически рябила, превращаясь в «3» и обратно. По всей видимости, они застряли между двумя этажами. Кто-нибудь вот-вот должен был обнаружить, что лифт не работает. Например, госпожа Ямото. Хотя, если та догадается, что именно Сакура застряла — подмоги ждать придется долго. Старуха её терпеть не могла. К слову, высокомерного профессора она тоже недолюбливала, но он никогда бы не обратил на это внимания. Разговор про работу, снизивший напряжение между пленными, слишком быстро заглох. Сакура скучающе извлекла из кармана телефон, в очередной раз сверкнув нижним бельём. Связь отсутствовала, и смска от её шефа по-прежнему не дошла целиком. Но, что пришло, звучало так: «Безалаберная девица! Чтобы через полчаса была здесь! На работе! Вместе с ключом! Иначе ты уво…».        — Я и без того чувствую себя полным уво, господин Ивасаки… — пробормотала Сакура себе под нос.        — Что вы сказали?        — Ничего.       Любовь к чистоте в Сасори частично оказалась побеждена. Никогда прежде он не чувствовал себя таким старым. Ему пришлось прислониться плечом к стенке лифта, чтобы оставаться в сознании. И Сакура не без удовольствия это отметила.        — Меня уволили из-за вас, — сообщила она.        — Что вы хотите этим сказать?        — Я должна явиться на работу прямо сейчас, а вместо этого сижу здесь с вами.       Плечи затекли, ноги тоже, Сасори поставил на пол портфель, пообещав себе купить новый. Может, и не так уж грязно там, на полу? Нет, это безумие.        — Я бы на вашем месте… — вяло протянул он, одновременно ослабляя галстук, — не слишком держался за эту работу. Неужели нельзя найти что-то поприличней? Столь наглое заявление заставило Сакуру поперхнуться собственным возмущением. Она поджала губы. Яростный ответ отсрочило лишь то, что в эту секунду Сасори снял с себя пиджак. И хотя ему чертовски шла рубашка, особенно с расстёгнутой верхней пуговицей (чего Сакура прежде никогда не наблюдала), заявление про «работу поприличней» взбудоражило её внутренний эпицентр бешенства на 8 из 10 баллов.       — У меня. Нормальная. Работа! — голос Сакуры дрожал от злости.       Профессор бесцеремонно взмахнул рукой.       — Сакура, — снисходительный тон не сглаживал углов, — или как вас на самом деле зовут? Не кипятитесь. Я вполне терпимо отношусь к таким, как вы, но…       — Терпимо?! Да вы заносчивый лощёный ханжа!       — Некоторые бы вообще с вами говорить не стали.       — Что за бред?!       — Точно.       — Вы мне, значит, одолжение делаете?       Возмущение Сакуры профессора не смущало. Ему вдруг захотелось, чтобы эта девушка нашла себе достойное место. И как приятно было бы приложить, так сказать, руку, к её новому трепетному будущему. Снова двусмысленности. Профессор расстегнул поочередно манжеты и закатал рукава. Жара.       — К чему юлить, — сказал он, бросив на неё проникновенный взгляд. — Что хорошего в работе стриптизёрши?       — ЧТО???       Были в этом вопле и плюсы и минусы. Плюсы — их, возможно, наконец, вызволят. Минусы — Сасори испугался, а прятаться было некуда. Он сам не заметил, как вжался своей белоснежной рубашкой в стену лифта. Более разъярённой женщины он в жизни не видел.       — С чего вы взяли, что я работаю стриптизёршей?!       — Я имею в виду… — Сасори осёкся, — все эти наряды, в которых вы расхаживаете? Официантки, горничные, цветочницы…       — Потому что я официантка, горничная, цветочница!       — Вот так всё сразу?       — Вы это всерьёз про стриптизёршу?!       — Ну…       Повисла пауза. Глаза Сакуры стали круглыми и бешеными, она не мигая смотрела на Сасори, в ожидании того, что тот сведет всё в шутку. Но он этого не делал. И стало ясно. Он правда так думал!       — Вы одновременно и самый умный и самый тупой из всех, кого я знаю! — вскричала она.       — Знаете вы не так уж много, так что это нерелевантная статистика.       — Я уж, по крайней мере, знаю, что такое вежливость.       — Я с вами вежлив, насколько это возможно, — Сасори сдул со лба красную прядь. — И скажите, на кой чёрт Вам «Дифференциальное исчисление»?       — Еду в воскресенье на природу. Буду ей костер разводить, — процедила Сакура сквозь зубы.       — М. Крупс и Р. Либерт — это худшее издание, так что ни в чём себе не отказывайте.       Никакие слова не могли бы выразить состояние Сакуры, так что вместо ответа она просто издала яростный рык и подскочила на ноги. Осточертело, что он нависает над ней! Уж теперь-то, когда она на каблуках, он даже не сказать, что выше неё, гадкий коротышка! Стриптизёрша! Какой бред! Как такое может прийти в голову образованному человеку! Замкнутое пространство лифта смыкалось вокруг Сакуры удушающим кольцом. Слава Богу, что она застряла здесь, иначе никогда бы не узнала, какой это невыносимый отвратительный человек! Но пришло время выбираться, потому что больше она ни минуты не способна была просидеть здесь с ним! Она даже знала как.       Не без опасений Сасори следил за тем, как его чрезмерно обидчивая соседка роется в сумке. Подумаешь, ошибся? Даже если она и не работает стриптизёршей, то вполне могла бы. Ноги у неё были на твёрдое отлично, хоть он прежде никогда не ставил оценки за ноги.       Из сумки Сакура достала злополучную связку ключей. Сколько раз он задавался вопросом, почему бы ей не поменять замок в почтовом ящике? А, до этого дня, ещё и вопросом, зачем она проверяет ящик, если тот неизменно пуст? И, ощущая смутную необходимость загладить неловкость, Сасори решил спросить Сакуру, что это за письма, которые ей пришли. Как вдруг она выбрала самый длинный ключ и вонзила его острие между створок лифта.        — Что вы делаете?        — Выбираюсь отсюда.       Что бы Сакура ни делала — она явно в этом преуспевала. Ключ сработал, как рычаг. Сакура навалилась на его хвостик обеими руками, одной поверх другой. И двери нехотя принялись расступаться. А затем она ловко вклинила ненавистный теперь учебник по «Дифференциальным исчислениям» в образовавшийся просвет. Глядя на это, Сасори сначала придумал целый ряд подходящих для соседки профессий, связанных с тяжелым физическим трудом. И только потом опомнился и попытался её остановить.        — Не вздумайте! Сакура! Вы что, не читали правила безопасности?        — Для вас сейчас безопасней будет со мной не разговаривать, — угрожающе прошипела Сакура, — так что лучше помолчите. Она готовилась теперь раздвинуть створки руками, пока учебник не ляжет своей длинной стороной. А там уже можно будет попробовать выбраться. И Сасори с ужасом разгадал этот план. Он мигом представил, как лифт трогается в момент, как эта ненормальная будет вылезать, а дальше зажмурился, притупляя бурную фантазию.        — Я не позволю этому случиться у меня на глазах! — объявил он. — В моё отсутствие — пожалуйста, делайте, что хотите! Но не при мне!        — Надо же, какой вы нежный!       С этими словами Сакура налегла, и двери, утробно кряхтя, принялись разъезжаться. Сразу стало ясно, что лифт остановился в промежутке между этажами. У профессора к горлу подкатила тошнота. Он попытался оттеснить Сакуру плечом.        — Не мешайте!        — Прекратите это немедленно!       Теперь Сакуре приходилось не только сдерживать сопротивление лифта, но и его напор, скорее деликатный, чем действенный. И это её только раззадорило. Сил у неё всегда имелось несоизмеримо хрупкой наружности. Она стиснула зубы и напряглась. Сасори не ожидал, он чуть было не потерял равновесие, отшатнулся. Двери с рёвом разъезжались. Учебник сам плюхнулся на бок, препятствуя тому, что они снова захлопнутся. Профессор Государственного Физико-математического Университета, доктор наук, заведующий кафедрой высшей математики, возможно впервые в жизни, выругался.        — Ого! — присвистнула сумасшедшая соседка.        — Ну, я вам сейчас!..       Сакура видеть не могла, но Сасори сжал кулаки и стал похож на встрёпанного хулигана. И одновременно произошло следующее: силы Сакуры достигли своего предела, и она попыталась зафиксировать двери книжкой, Сасори носком ботинка зафутболил эту книжку в пустоту межэтажного пролёта, а потом рванул Сакуру за талию обратно в кабину. Они оба рухнули на пол. Двери с адским грохотом захлопнулись. И свет погас.       Сакура вскрикнула в момент падения, но больше никто из них слова не проронил. Вокруг царила непроницаемая темнота, и они могли лишь догадываться о положении друг друга в пространстве. Сакура чувствовала, что лежит боком на его руке. А еще она, кажется, вцепилась ему в рукав, неизвестно в какой момент. Обнаружив последнее, рукав она сразу отпустила. Было необъяснимо страшно, как будто отсутствие света намекало на более серьёзные неполадки. Вдруг трос теперь оборвётся?..        — Свет погас, — прошептала Сакура, — что же теперь будет?..        — Что теперь будет? — раздался его голос, совсем близко. — Я лежу на полу в месте общественного пользования. Из-за вас. Ничего хуже уже не произойдёт.        — Это не из-за меня, — она почему-то продолжала говорить шепотом. — Я хотела выбраться. Зачем вы сделали это?        — Вы хотели убиться у меня на глазах.        — Вам-то какое дело?       Вместо ответа он пошевелился, проверяя целостность костей. Сакура приятно дышала ему в плечо. Слава Богу, свет отключился — можно было представлять, что они не на полу в лифте. Иначе его бы убила паническая атака.       Они полулежали поперек кабины, неудобно упираясь спинами в стенку, но шевелиться почему-то не хотелось. Первое время Сакура обманывала себя, что ей страшно пошевелиться, а потом вынуждена была признать, что ей нравится ощущать рядом тепло его тела. Хоть он и невообразимый козёл.        От него пахло едва ощутимым терпким парфюмом, она с удовольствием вдохнула этот запах и закрыла глаза. Конечно, он всё ещё нравился ей. Даже больше, чем прежде. Но теперь она понимала, что вряд ли что-то получится. В конце концов, «Дифференциальные исчисления» тоже провалились как план. Между ними не было ничего общего. Она сойдётся с едким профессором только если их никогда не вызволят отсюда. Так что Сакура решила извлечь максимум из ситуации, просто полежать с ним рядом в темной кабине лифта между третьим и четвертым этажами. Между реальностью и вымыслом. И продолжалось это недолго. Сасори ожидаемо привстал и высвободил руку, лишив их какой-либо площади соприкосновения.       Его никак не отпускал дурацкий утренний щебет старшекурсниц. Только теперь, в темноте, ему начало казаться, что может они и правы. Может, он и правда стар и сдохнет в одиночестве. Тридцать семь. Ему тридцать семь. А сколько, интересно, его соседке? Двадцать три? Двадцать пять? Изучать «Дифференциальные исчисления» поздновато, но в остальном — всё у неё впереди. И если бы она не застряла с ним в лифте, то должно быть, плясала бы сейчас в каком-нибудь баре или гуляла с подружками. Обсуждала бы с этими подружками таких же престарелых козлов, как он, и хохотала бы. А он что? Он бы проверял контрольные работы.        — Вас когда-нибудь кто-нибудь оскорблял… незаслуженно? — спросил он вдруг таким серьёзным тоном, что Сакура и сама выпрямила спину.        — Кроме вас? — усмехнулась она.       Снова повисла тишина, и ей уже начало казаться, что она разрушила что-то очень ценное своей иронией, но Сасори ответил.        — Да. Кроме меня.        — Не припоминаю. Дайте подумать…        — Не нужно. Не берите в голову, — донеслось до неё из темноты.        Очень хотелось еще хоть разок к нему прикоснуться, пока это возможно. И Сакура бесшумно скользила ладонью над самым полом, пока не наткнулась на его руку. Сасори вздрогнул.        — Я случайно, — проговорила Сакура заранее придуманную ложь, но руку не убрала. «Пусть сам, — подумала она, — ему нужно, пусть и убирает». Кончики пальцев продолжало жечь прикосновение. Остальное ушло на задний план, словно всё тело отнялось. Остались только кончики пальцев, дорвавшиеся до его руки. «Да, в глобальном плане — не повезло», — говорила себе Сакура. Но, подумать только, они сидят одни в темноте. И Сасори до сих пор не убирает руку. Несмотря на то, что он явно напрягся от этого вторжения в личное пространство. Текли секунды. Бесконечно долгие. Его рука оставалась на прежнем месте. Слишком долго для простой случайности. И хотя каждый из них нашел по десятку унылых оправданий происходящему, в воздухе между ними завис вопрос. Уже нельзя было просто взять и заговорить. Потому что было это прикосновение. Прецедент, требующий полной тишины или громогласного разоблачения.       Сакуре казалось, что она слишком откровенно дышит, и воздуха совсем не хватало, так как она пыталась делать это бесшумно. А потом вторая его рука невесомо коснулась её колена. У Сакуры по всему телу прокатилось почти болезненное волнение. Темнота обещала сохранить любую тайну. Темнота позволяла безнаказанно забрать назад любое обещание, любое касание, но не забирала.        — Вы тоже случайно?.. — прошептала Сакура.        — Разумеется.       Его спокойный голос разрушил последний барьер. Колено окатило уверенным теплом ладони. С губ Сакуры сорвалось едва слышное «ох». И вопрос между ними окончательно растворился. Они потянулись друг к другу. Пальцы Сакуры вспорхнули вверх по закатанным рукавам рубашки и легли на острые плечи. Когда Сасори, не глядя, минуя какие-либо рамки приличия, добрался вдоль бедра до её проклятых голубых трусиков, на которые он уже насмотрелся вдоволь. Только ему в голову не приходило, что он имел право до них дотронуться. А он, очевидно, имел. Вместо сопротивления и ругани, к которым он приготовился перед тем, как сойти с ума и домогаться в темноте соседку, его встретило неизвестно откуда взявшееся согласие. Благородно разбираться в истоках которого он не пожелал. Сакура только удивленно выдохнула ему в плечо. Она хотела его прикосновений, хотела близости, его хотела, но она никак не ожидала, что он заберется к ней под юбку даже раньше первого поцелуя.        — Что? — хмыкнул он. — Это слишком?       Его пальцы, скользнувшие к ней между ног, замерли, но Сакура не позволила ему убрать руку. Слишком? Ну, уж нет. Если он делает всё, что ему вздумается, то и она тоже будет! Сакура вцепилась ему в ворот рубашки и потянула на себя. Ей было необходимо почувствовать вкус его губ. И теперь они оказались томительно близко. Дыхание слилось в одно. Сасори приподнял её лицо за подбородок, и от солнечного сплетения к животу будто расползалась раскалённая плавленая карамель. Пальцы впутались в его волосы. Поцелуй растянулся в бесконечность.        — Вы… — прошептал он ей в губы, — Вы вообще понимаете, что происходит?       Сакура недоумённо заморгала в темноту.        — Я не уверена. Но, похоже, что вы лежите на мне, а ваши руки — на моей груди.        — Почему вы не сопротивляетесь?        — А вам нравится, чтобы сопротивлялись?        — Нет, — он отстранился, все же обуреваемый любопытством. — Но это было бы логично. Мы малознакомы.        — Для нас, стриптизёрш, это в порядке вещей. Не отвлекайтесь.       Повисла пауза, после которой Сасори фыркнул.        — Ну вас к чёрту.       Через поцелуй Сакуре передалась его полуулыбка. Раздеваться казалось безумием, но она не могла не стянуть с него эту проклятую рубашку, которая всегда застегивалась на все без исключения пуговицы. И как приятно оказалось зашвырнуть её куда-то в темноту!        — Я ведь могу так с вашим платьем обойтись, — сообщил он шепотом. Правда, исполнять эту угрозу не стал. Он даже не стал снимать с неё трусики. Чёртов чистюля. Но Сакура понимала, весь смысл был в том, чтобы они оба не успели опомниться. В голове туман и полное отсутствие мыслей, вокруг темнота. Они целовались, заведённые и не готовые остановиться. Пока неутолимое желание не заставило Сакуру податься навстречу удовольствию. Она выгнулась и отдалась горячей волне. Беспорядочной импульсивности движений. И в бешеном биении сердца, в судорожных всхлипах, в абсолютном эротическом эгоизме, где каждый думает только о себе, не было любви. Просто они хотели друг друга и получили. До последней капли. До немеющих кончиков пальцев. До момента, когда весь мир сжался в одну единственную значимую точку, а потом его затопило преломляющей любую мысль эйфорией. Они получили друг друга. И, тяжело дыша, ещё долго не могли прийти в себя.        Но у них хватило совести не уснуть в лифте.        — Что это вообще было, — почти без вопросительной интонации произнёс Сасори, глядя в темноту потолка.        Походило на вопрос билета, к которому Сакура не готовилась. Она на всякий случай теснее прижалась щекой к его плечу, прежде чем ответить.        — Ну. Это, знаете… Такой, внезапный необъяснимый порыв страсти. Вы смотрели «Любовь во тьме»?        — Нет.        — «Остров вожделения»?        — Нет.        — «Тайные интриги»?        — Нет. Это что — порнография?        — Это мелодрамы! Вот «Тайные интриги» ещё идут в кино.       Судя по шороху, Сасори повернул голову и посмотрел на неё.        — Вы что, меня в кино приглашаете?        — Ну. Если только мы выберемся отсюда.        — Порядок странный, — задумчиво заметил профессор, — но я не возражаю.        Откуда-то сверху из шахты лифта доносился приглушенный железный скрежет: то ли ложная надежда, то ли сигнал одеваться. Они оба сели и принялись без спешки застёгивать пуговицы и расправлять складки. И когда свет три раза моргнул, а затем зажегся окончательно, и Сакура, и Сасори стояли по струнке в, как им казалось, приведенной в порядок одежде. Избегая того, чтобы смотреть друг на друга.        — Скажите честно, — тон Сасори требовал полной откровенности, так что Сакура напряглась. — Зачем вам учебник — «Дифференциальные исчисления»?        Вздрогнув, кабина тяжко поползла вверх. Их взгляды были неотрывно устремлены на сомкнутые двери. Номер этажа перестал рябить и сменился сначала на «5», следом на «6».        — Затем, чтобы вы, наконец, прибили картину в моей квартире.        — И как я должен это понимать?        Лифт остановился. Они, не сговариваясь, посмотрели друг на друга. Сакура поправила на нём галстук и улыбнулась.        — Вы вроде профессор. А два плюс два сложить не можете, — сказала она.