Воспоминания из будущего

Они молча сидели в такси, прощаясь с заповедником и в зеркало махая руками Лиаму и Натали. В стёклах отражались величественные деревья и бесконечная голубизна неба. Затем так же безмолвно поднялись на борт самолёта, где уселись по своим местам и старались не смотреть друг на друга, хотя испытывали непреодолимое желание сделать именно так. Юэну подали коньяк. Он, подождав, пока самолёт наберёт скорость и взлетит, поднёс стакан ко рту и пригубил напиток до дна, жмурясь и тяжело вздыхая. Хейден терпеливо смотрел на профессора, наблюдая, как в стекле отражаются его позолоченные волосы. Как в синих глазах читаются грусть и какая-то скорбь, а также — воспоминания о прошлом. Хейден не знал, был ли он прав в отношении того, что видел, но чувствовал, что это может быть правдой. Юэн был довольно подозрительным начиная с их погружения в сознание Кристенсена, а потому тот винил подобное странное поведение именно в своеобразном путешествии в его разум. Когда они взлетели на довольно большую высоту, чтобы весь штат просматривался целиком и выглядел как небольшой элемент общего рисунка, Хейден-таки решился задать вопрос, мучивший его уже третий час кряду. — Профессор… — по привычке начал он, пока МакГрегор не остановил его жестом руки, напоминавшем о том, что он ошибается. — Юэн, — сразу поправился тот. — Скажите, Юэн, что вы увидели в моём сознании? Профессор откинулся на спинку, поправляя сидение так, чтобы можно было удобно прилечь и расслабиться. — Я не могу пока что этого тебе сказать, — размыто ответил он. — Не сейчас, Хейден. Это для твоей же безопасности. — Но как вы можете обезопасить меня, даже не рассказывая, что случилось? — недоумевал студент. Юэн кинул на него взгляд, полный усталости. — Могу. Затем, нажав кнопку вызова стюардессы (в их случае — стюарда), он с широкой, поддельной улыбкой на устах встретил своего любимого сотрудника самолёта — сладкого мальчика-бортпроводника — и заказал ещё коньяка. Хейден мимолётом подумал, как профессор завтра выйдет на занятия, если прямо сейчас хорошенько напьётся. Перед его глазами проносились разные сцены: начиная от того, как Юэн пьёт так много, что забывает всё вокруг, а потом Кристенсен приносит его домой и помогает раздеться и помыться, после чего укладывает в кровать и сторожит всю ночь, сидя рядом и поглаживая по золотым волосам. Увы и ах. Он вздохнул. Такого никогда не произойдёт. Пора перестать фантазировать по каждому поводу. Только навязчивый образ красивого, мужественного, мудрого профессора никак не выходи из его головы, и даже теперь, когда он смотрел, как тот в открытую флиртует с бортпроводником, он тешил себя картинами, всплывавшем в его воображении, где он нежится в его объятиях и гладит каждый миллиметр его кожи, ощущает под своими пальцами все шероховатости, словно географ, изучающий поверхность земли. Он влюблялся в своего профессора, хотя и не думал, что такое когда-нибудь произойдёт. Он влюблялся в то, как Юэн кладёт одну ногу на другую, покорялся каждому движению его изящной руки и он был готов отдаться этому хитрому взгляду исподлобья. Как сильно Хейден ни старался отвести взгляда и перестать думать о профессоре, он сдавался сразу же — его ноги поджимались лишь только при его приближении, пот выступал на лбу, а сердце бешено стучало. Уже два раза профессор целовал его в лоб, но оба раза Хейден чувствовал себя на высоте блаженства, как только эти влажные губы прикасались к его коже. И как теперь повернётся их жизнь? Что теперь будет, раз они оба связаны судьбами, а вместе с ними и Натали? Почему жизнь повернулась в такую крутую сторону, почему именно сейчас? Хейден никогда не верил в судьбу, но события предыдущих дней, включая и вечер пятницы, явно пытались сделать его отъявленным фаталистом.

***

После долгого молчания, казалось, даже бесконечного — Юэн покосился в сторону Хейдена и задал вопрос, на который уже, наверное, знал ответ. — Натали рассказывала тебе что-нибудь ещё? — Да, — без промедления отозвался Кристенсен. — Много чего. Она дала мне книгу об одной женщине, вошедшей в историю под именем Ева. Юэн блаженно улыбнулся, смотря куда-то вверх, будто вспоминая что-то. — Ох Натали, Натали… личный экскурсовод в лагере. И, я бы сказал, лучший, — заметив недопонимающий взгляд студента, он добавил, — каждому, кто прибывает в лагерь, она рассказывает одни и те же истории. Книги, которыми она при этом пользуется, расположены в определенном порядке, и наш библиотекарь уже предоставил их ей в полное распоряжение, зная что она позаботится о них гораздо лучше. А история о Еве… Натали дышит ей. Перечитывает как Библию. Это её личная святая книга. И ты говоришь, она дала её тебе? — он усмехнулся. — Я собираюсь вернуть книгу, когда мы приедем сюда в следующий раз. Если вообще приедем, — удрученно закончил он. — Так бы и сказал, что хочешь снова со мной полетать, — Юэн вскинул бровь, а Хейден готов был кричать всякий раз, как профессор коверкает его слова в свою пользу и ставит их так, что они обретают двойной смысл. — Ты прав, — между делом добавил МакГрегор, — мы обязательно прилетим сюда ещё раз. Не знаю, при каких обстоятельствах, но прилетим — возможно, совсем скоро. Хейден взглянул в окно. Лучи солнца прятались за облаками, придавая последним розовый оттенок, а лазурный цвет неба понемногу тускнел. Совсем скоро колоссальное раскаленное небесное тело уплывет за горизонт и оставит землю на попечение луны, что отразит его свет в бесконечной тьме. — Вы можете рассказать мне историю о Чёрном Человеке? — попросил Хейден. — Чёрный человек, — усмехнулся Юэн. — Имечко, как у дьявола. — Но ведь никто не знает как его зовут, именно поэтому ему дали такое прозвище, разве нет? Юэн сделал глоток коньяка и выдал: — Адам. Его зовут Адам. Хейден округлил глаза. — Вы знаете его имя? Юэн кивнул и прикрыл глаза. — Указано в одном источнике. Его настоящее имя, имя его самой первой инкарнации. — Получается, Адам и Ева? — удивился Кристенсен. — Иронично, что история двух людей с такими именами закончилась так трагично. — И это правда, — дополнил профессор. — Они действительно сошлись в мертвой схватке, пережив столько много лет. И мёртвой не столько для их разумов, сколько для их душ. — И где они сейчас? Юэн задумался. — Затерялись в собственном сознании, полагаю. Они не могут умереть навсегда. Их души блуждают в абстрактном пространстве, не находя пристанища в чужих телах. Печально это… Они летели слишком долго, чтобы Хейден по пути не задал ещё тысячи вопросов, на которые Юэн неустанно находил все новые и новые ответы. Не отказываясь от съестных припасов, найденных на борту самолёта, они вели оживленную беседу, из которой Хейден подчеркнул столько полезного и интересного, сколько порой не мог найти на лекциях. — Вы расскажете мне историю Адама? — вдохновлённо поинтересовался Кристенсен, готовый заглотить огромный кусок информации от профессора. Он даже слегка нагнулся вперёд в кресле, стараясь быть поближе к МакГрегору. Юэн в ответ лишь улыбнулся и ответил: — Ну ладно, — он благосклонно махнул рукой. — Но только то, что знаю, идёт? А знаю я довольно мало. Хейден, невзирая на его слова, утвердительно покачал головой. Он поставил локти на колени, а ладонями подпер подбородок, приготовившись слушать бесконечно внимательно. Юэн, засыпав в рот орешков, начал свой рассказ. — Адам, или Чёрный Человек, как ты его называешь, появился на свет в незапамятные времена. Единственное, что мы знаем, он был младшим сыном графа, которому предполагалось получить в наследство самую малую долю. Возможно, именно тщеславие двигало им на протяжении всей жизни. Возможно, несправедливость. Только вряд ли, я думаю, из-за скудного «приданого» он совершает зло уже несколько веков подряд. Видишь ли, Адам был своевольным мальчиком, привыкшим, что ему всегда всё достаётся, начиная от помощи прислуги и заканчивая лучшими яствами на столе. Он ни в чём себе не отказывал и жил на полную катушку: путешествовал, кутил, знакомился с другими людьми его ранга, пару раз бывал при дворе вместе с семьёй и именно поэтому стал считать, что он пуп земли. Как самый младший, он получил максимальную заботу от нянечек и учителей, они относились к нему с огромным почтением и благоговением, преклоняясь перед ним и уповая на него. В их восприятии он казался богом, да и он сам считал себя таковым. Как я уже говорил, он привык получать всё. Абсолютно всё. Включая и личные желания, веления души. Все служанки в округе боялись внезапного прилива фальшивой любви Адама по отношению к ним. Были случаи, когда те уродовали себя, лишь бы не навлечь на себя хитрый взгляд их хозяина. Время шло. Адам развлекался с девушками своего окружения, подрастал и приобретал красивые черты лица, одновременно бывшими настолько неприятными всякому проницательному взгляду, что те мгновенно догадывались о его настоящей сущности. Истинный красавец снаружи, но уродец внутри. Таков был он. А особенно его хищные глаза, с упрёком смотревших на всех, кто находился рядом с ним. В наследство ему достался небольшой участок земли с несколькими слугами, в тихом уголке страны, где он прожил всю свою жизнь. Эти слуги всю жизнь находились рядом с ним: видели, как он рос, а некоторые росли вместе с ним. Девушки продолжали калечить себя, лишь бы не попадаться на глаза своему хозяину, но оставалась одна — гордая и неприступная, словно скала, а цепкие лапы Адама были волнами, которые никогда её бы не разрушили. Тёмные волосы, бледная кожа, яркие красные губы — дьяволица в человеческом обличье. Ева. Самая прекрасная женщина. Так считал и Адам. Два дьявола, они встретились и воспылали яркими чувствами друг к другу. Он — страстью, всепоглощающей любовью, преклонением, она — ненавистью, презрением, жестокостью. Она не имела права чувствовать такое по отношению к своему хозяину, в конце концов, он не давал ей умереть в захолустной комнатушке по соседству с другими слугами, и потому переселил в свой особняк, выделил самую красивую спальню и задумал жениться на ней, подарив богатство, славу и роскошь до конца жизни. Однако он не учёл одного — он никогда не подарил бы ей счастья, утешения и спокойствия. Силой заставив её переехать, он стал ждать, пока она проникнется к нему взаимными чувствами, но этого не происходило. Он забыл обо всех остальных женщинах, видя перед своими глазами лишь её: когда засыпал, просыпался, в счастье или горе. Она была для него богиней, смыслом жизни. Юный граф ударился о неё, расшибся о её строгий взгляд, как расшибаются волны о скалы. Волны и скала — вот идеальные слова, их описывающие. Первые — лишённые гордости, воспылавшие неугасающей любовью, такой искренней, какой она могла быть, но её огромный минус состоял лишь в эгоизме. Сам того не понимая, Адам любил её и лишь думал о себе во время этой любви. Он заботился о ней лишь потому, что не хотел причинять боли самому себе. Он дарил ей самое лучшее, чтобы её всегда видеть только в лучшем свете. Она была для него как игрушка, хотя Ева — живой человек, обладающий собственными чувствами. Она никогда его не любила. Никогда. И с течением времени, как только менялись их жизни, переселялись души, она видела в нём лишь отвратительного человека с запятнанной репутацией грешника, грязным нравом и отвратительным мировоззрением. Она видела его настоящего, даже несмотря на его бесконечно тёплые — я бы даже сказал горячие — чувства. Однако надо воздать ему должное. Он никогда не прикасался к ней, если она сама того не позволяла. Он держался от неё на почтительном расстоянии и даже поцеловать боялся, лишь бы только она не разгневалась. Он относился к ней как к царице и боготворил её. Она похитила его сердце. Она вырвала его сердце и сожгла, насмехаясь над ним, и он погиб от душившего его чувства к ней. У них не осталось детей. Они провели своё вечное заточение в том замке, пока их души не переселились в другие тела. Но у Адама был план. Он не хотел отпускать её от себя и позволять ей любить кого-то ещё, а единственный способ остаться друг с другом навсегда — возыметь одинаковую судьбу, связанные души и разумы. Он понимал, каким ценнейшим даром обладает, раз может видеть своё прошлое, а потому, развив свои способности до невообразимых, смог вторгнуться в разум Евы. Однако он не подозревал, что у неё тоже немалые способности. С тех пор и началась эта гонка, о которой ты хоть немного смог узнать, — вздохнул Юэн, вновь поглощая коньяк. Хейден сидел в задумчивости и не мог ничего сказать в ответ. Он лишь переваривал информацию, которую ему только что сказал Юэн, и всё шире округлял свои глаза по мере понимания истории. Между делом профессор, крутя в руках бокал, продолжил: — Евой её называют все, чтобы обобщить образ о ней. Дьявола же зовут Люцифером, хотя у него много имён. Так же и у Евы. Последнюю её реинкарнацию звали Дейзи, и её вроде бы замечали в Нью-Йорке. Хейден вздрогнул. Вздрогнул так, что по телу побежали мурашки. — Дейзи?! — воскликнул он. Дейзи, Нью-Йорк, последняя реинкарнация… — Да, — нахмурив брови, отозвался Юэн. — Она сейчас жива? — Насколько я знаю, погибла лет десять назад. — Десять… Хейден начинал осознавать некоторые вещи, что не укладывались в его голове. Темноволосая белокожая женщина, красивая, как сам свет, гордая, неприступная и бесконечно умная… по имени Дейзи. — Что с тобой, Хейден? Профессор видел, как лоб студента покрывается испариной, тому становится трудно дышать и он вскакивает со своего кресла, мечась по кабине и стараясь успокоиться. Юэн подскочил сразу же, подбегая к нему на всех парах и смотря на него снизу вверх. — Хейден! — вскрикнул он, и тот, не в силах хоть что-то выговорил, лишь промычал слова, которые МакГрегор с трудом разобрал. — Мою маму звали Дейзи, Юэн. И она погибла десять лет назад.