Можно просто Саша

— Сашенька, прости меня, пожалуйста… Но я должен прекратить этот ужас, иначе погибнет еще больше людей, пойми… Она в ужасе зажимает уши — и сжимает пряди волос между пальцами. Страх пробирается в каждую клеточку тела, а потом… ничего не происходит. Ошейник на ее шее не загорается. Она смотрит в глаза Юли своими, полными слез, и видит красные отблески на белых белках словно бы в страшном сне. Юля за доли секунды бросается к решетке. — Игорь! — Стоп, снято! Можете глотнуть кофе и перекусить, пока что перерыв! Она фыркает, утирая все еще слезящиеся глаза. — Ага, пожрешь после такого, — Юля отлипает от решетки и облокачивается о нее плечом. — У нас тут в клетке трупы с разорванными глотками, а они нам пировать предлагают. Леша, возникший по ту сторону решетки, только пожимает плечами. — А я уже поел, — глумливо ржет он. — Хорошо быть мертвым персонажем. — Слушай, давай не будем, — Олег раздраженно щелкает зажигалкой у окна. — Я б на месте того Олега этому рыжему пидору… — Ну-ка, давай поподробнее про рыжего пидора, — Разумовский откидывается в кресле и пару раз призывно дергает бровями. — Мне очень интересно, волчок, продолжай. Игорь тихо ржет в кулак. — Бля, ребят, отстегните меня отсюда, а, — говорит он, отсмеявшись. — Олеж, огонек побереги, я сейчас за своими зарулю. Олег выдыхает в окно струю дыма. — Да мои возьми, чо как неродной. — Ребят, и нас бы не помешало выпустить, знаете ли, — Юля пинает дверцу пару раз. — У меня чай в термосе, наверное, умер десять раз. Кто-то из команды кидает Леше ключи, пока проходит мимо с планшетом — тот открывает дверцу, тут же исчезая куда-то с Ваней. Они с Юлей переглядываются и синхронно закатывают глаза. — Будешь чай? — спрашивает она. — Я как раз сегодня взяла черный с малиной. Она смотрит снизу на довольное выражение лица Юли с добрым скептицизмом. — Совершенно случайно, да, Юль? — Богом клянусь. — Вы про Бога не заикайтесь там! — кричит им Разумовский вслед. — У нас в следующем месяце с Игорем съемки сюжета, где в меня вселяют одного божка! — Так тебе и надо! — Юля оборачивается, чтобы показать Сергею язык. — Будешь знать, как честных журналисток похищать и убивать! Она тихо смеется, открывая дверь на небольшую почти что кухню: здесь ребята из персонала разрешили им оставлять еду. Сначала здесь был только стол и голые стены, но в итоге кто-то из парней притащил с десяток стульев, кто-то — еще один стол, они с Юлей — чайник и микроволновку, Леша — несколько больших постеров, Ваня откопал им пару тумбочек, а Сергей с Олегом — маленький холодильник и телевизор. И, к счастью, никто сюда еще не добрался, кроме них с Юлей. Скорее всего, потому, что самые страждущие отправились курить. Тот же Сергей курить не курит, но от Волкова нюхает эту дрянь регулярно — так что он у окна тоже наверняка торчит. Да и вообще, таких вот стихийных кухонь тут много — успевай только считать. Всем актерам хочется есть, даже массовке. Она хмыкает довольно и закрывает дверь за Юлей — та уже вытаскивает из своей сумки двухлитровый термос и свою кружку с котами. — Я только ничего есть особо не брала, — признается она, извлекая на свет два пирожных. — Купила вот по дороге тебе и мне, да и все. — Зато я собралась, как в поход, — она смеется. — Тут у меня и салат с кальмарами, и булка хлеба, и салат из морковки по-корейски, и маринованные осьминоги, и упаковка суши, и даже три пачки доширака. Будешь что-нибудь? Юля задумчиво разливает чай по кружкам — сашину она берет из тумбочки. — Давай морковку и осьминогов. Хлеб закинь в хлебницу, тут Вера вчера принесла. В холодильнике вроде должна быть. Она удивленно вздергивает бровь. — Хлебница? В холодильнике? Юля тихо прыскает. — Ага. Она сказала, там что-то лежит, для чего не было пакета, поэтому пришлось сунуть в хлебницу — а уже ее в холодильник. — Ох уж эта Вера. Она отходит к холодильничку, пока Юля насыпает ей сахар в кружку и размешивает маленькой ложечкой. В холодильнике и правда находится хлебница: с кусочком «медовика» внутри. — О, да она нам «медовика» подложила, Юль. Юля фыркает и, судя по звукам, делает глоток из своей кружки. — Не-не-не, я сегодня только одно пирожное, — говорит она. — И так диету нарушаю. — Какая нахрен диета, Пчелкина, — она оборачивается, держа в одной руке хлебницу с тортом, а другой закрывая дверцу холодильника. — Тощая, как моя смерть, еще и на диету она садиться собралась. Юля смеется, когда она подпрыгивает немного, только чтобы дать рыжей дурочке легкий подзатыльник. — Офигела совсем без контроля, — ворчит она, извлекая торт из хлебницы и выкладывая туда половину пакета тостерного хлеба. — Вот приеду опять к тебе жить, заставлю питаться всем, что только наготовлю. — Кстати, ты смотрела сценарий же на «Последнее дело», да? Вас с Ваней хотят в пару поставить, мол, вы двое очень понравились зрителям, а в дуэте вы всех просто порвете. Фансервис такой фансервис, Господи. Она хмурится, глядя на Юлю снизу вверх. — Пчелкина, — она скрещивает руки на груди, — ты стрелки-то на сценарий не переводи. Я тебе про жратву, а ты мне про «Последнее дело». — Ну Са-а-аш. — Двадцать девять лет «Саш». Этот фокус не пройдет, дорогуша. И вообще… Что там такого «вообще», сказать она не успевает, — Юля тянет ее за руку к себе, сама наклоняется, второй рукой упираясь в стол позади, и целует. Не то чтобы она особо против, но у них тут вообще-то серьезный разговор про кое-чью худобу и… черт возьми, чем эту дылду в детстве кормили? Капустой с гормонами роста? Или просто уронили в чан с «Растишкой»? Она кое-как обвивается руками вокруг юлиной шеи, когда дверь чуть ли не ударяется о стену — и внутрь вваливается отчего-то до ужаса довольный Разумовский. — Оу, — он улыбается ехидно, поглядывая то на согнувшуюся Юлю, то на нее, вставшую на носочки, — вижу, не мне одному перепадает в перерывах. Они с Юлей молчат пару секунд, а потом Юля швыряет в наглую рыжую морду первое, что попадается под руку — несчастный пакет с «медовиком». Правда, до рожи он все-таки не долетает и врезается в оперативно закрывшуюся дверь, из-за которой доносится глумливое сергеево ржание. Она наблюдает за убитым вдрызг тортом, плавно опадающим с двери по кусочкам. — Э, — глубокомысленно изрекает Юля, — что Вере скажем? — Правду, — отвечает она, делая глоток из своей кружки с осьминогами. — Скажем, что мы потратили его на благое дело. Обмазали им ебальник Разумовского.