***
Анна вышла из ресторана и оглянулась — Ваня должен был уже поймать такси и вернуться за ней. Ночь стояла морозная, и она пожалела, что не переоделась в подсобке, а решила не тратить время и идти домой прямо в платье с накинутой поверх курткой. Она вставала на цыпочки и, как жираф, вытягивала шею, стараясь в темноте, прорезаемой желтоватым светом фонарей, разглядеть Ваню. — Здравствуйте, мисс. Она обернулась. Позади стоял среднего роста молодой человек со смуглой кожей, лощёный, в длинном пальто и с уложенными волосами. На вид ему было не больше двадцати трёх. Странно, но хотя по всем признакам он совпадал с мафиози из «Крёстного Отца», а темнота только ухудшала впечатление, Анна, будучи по жизни очень пугливой, не боялась его. — Вы кто? Мафиози, кажется, стушевался. — Меня зовут Блейз Забини. — Он произнёс это имя так, будто оно гремело на весь свет наравне с такими как Наполеон Бонапарт, Христофор Колумб или Екатерина II. — Не возражаете, если я вас провожу? Анна оглядела его. Сомнительная личность. И где там Ваня? Как по мановению волшебной палочки, Ваня выскочил из темноты и остановился перед ней, упёршись ладонями в колени и пытаясь отдышаться. — Ань, я сегодня в ресторане. Мама звонила — папа опять буянит. Но я тебя провожу. Анна вздохнула. Ванин папа вечно уходил в загул, когда ему из Одессы звонили родители. Уж что почтённую еврейскую пару не устраивало в сыне-дипломате, Анна не понимала, но всякий раз после таких звонков Ванькин отец крепко выпивал и начинал тиранить жену и сына. Особенно доставалось последнему: до рукоприкладства никогда не доходило, но некоторые слова хлеще, чем удары. В такие дни Ваня, предупреждённый матерью, ночевать оставался либо у друзей, либо, как сегодня, в ресторане — хозяин привык и не возражал. Анна посмотрела сначала на Ваню, высокого, но худосочного, в очках, со скрипкой в руках, потом на мафиози, не мускулистого, но на вид крепкого. Если кого из этих двоих и выбирать в провожатые, так точно не Ваню. — Наверное, — неуверенно начала она, в последний раз бросив короткий взгляд на мафиози, чтобы утвердиться в принятом решении, — не надо. Меня проводят. — И тут же с озорной улыбкой, мол, я вам доверилась и не смейте меня разочаровывать, она обернулась к мафиози и повторила уже на английском: — Проводите меня до метро? Ведь так? Мигом выпрямив спину, будто пожелав казаться выше и солиднее, мафиози расплылся в улыбке и согласно кивнул. Ваня с недоверием на него взглянул — мафии он доверял чуть меньше, чем новым русским — но спорить не стал и вскоре скрылся за дверями ресторана. Вместе с мафиози Анна медленно пошла в сторону метро — оставалось не так много времени до закрытия станции, но если ей повезёт, то она успеет уехать домой. Ночь была безлунная, и жёлтый свет кованых фонарей делал её грязновато-синей. Темза, как жидкая ртуть, светилась изнутри и манила к себе. О, Темза! Осуши тебя вдруг человек, сколько неразгаданных тайн и сегодняшнего дня, и давно минувшего прошлого ты явила бы! Сколько скелетов удалось бы собрать из костей, которыми за столетия войны, разбой и отчаяния усеяли твоё дно? Сколько крови впитал в себя ил, и отчего он ещё не сделался багровым? Минуты две они молчали, но, похоже, мафиози был из тех, кто любит поговорить. — Мисс, так как вас зовут? — Что? — Анна отвела взгляд от речной глади. — Согласитесь, нечестно, если я сказал вам моё имя, а вы мне своё — нет. Я чувствую себя жестоко обманутым. — Простите, а как вас зовут? Мафиози, кажется, слегка обиделся. — Ну уж, мисс! Вы ранили меня в самое сердце, и мне ничего больше не остаётся как… утопить вас в Темзе! — Утопить? — как болванчик повторила Анна. Чёрт, и зачем она с ним пошла! Сколько тётя Варя из Питера рассказывала историй: и про трупы, которые для милиции как бы не существуют, и про насильников, которых никогда не находят, потому что у них есть деньги и связи в криминальном мире. И вот и она теперь пополнит этот длинный список. «Анна и итальянский мафиози». — Конечно, — легко согласился мафиози, — утопить. Себя я слишком люблю и даже ради вас, Венера, топиться не пойду. Но надо же на ком-то выместить злость! А то я озверею. И он вдруг расхохотался так, что у Анны отлегло от сердца. «Он шутит», — поняла она и вдруг почувствовала себя ужасно глупой и мнительной. Как бы извиняясь за все невысказанные, но от этого не менее чудовищные подозрения, она постаралась улыбнуться ему как можно дружелюбнее: — Меня зовут Анна. Мафиози тут же прекратил смеяться. — Энн? — Нет, Анна. — Энни? — Анна. Он причмокнул губами, соображая, как же это правильно произнести. — Так значит… Анна? — Именно. — Хорошее имя. Вы не англичанка? — Нет. Я из Санкт-Петербурга. — Погодите, дайте вспомнить… — Россия. — Точно. Большая страна. — Ага. Казалось, темы для разговора исчерпаны, а до метро ещё десять минут ходьбы. — Я Блейз Забини, — вдруг выпалил мафиози. — Вы говорили. — Но вы ведь не запомнили. Снова замолчали. Кажется, для них это нормальное состояние — подолгу молчать. — Что вы сегодня пели? Анна растерялась: за вечер она четырежды выходила к микрофону. — Ну, сначала… — Нет, я про ту, которая не на итальянском. — А! Это Цветаева, — ответила она, но столкнулась с непониманием на его лице. — Вы не знаете Цветаеву? Это русская поэтесса, одна из лучших. Например: «Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжёлый шар земной Не уплывёт под нашими ногами». Она читала, распаляясь, и не глядела на Блейза, зачарованного её голосом, жестами, даже дыханием. Он ни слова не понимал из всего, что она читала, но интуитивно чувствовал — о любви. Потом Анна прочла пару стихов своей тёзки Ахматовой, дальше следовал Есенин и, конечно, Пушкин. И тут они вышли к метро. Рядом с уже закрытой станцией, как обычно, ждали своего часа несколько жёлтых такси. При виде их Анна вдруг поняла, что всё это время декламировала стихи на русском и даже не подумала, что мафиози его не знает. От этого стало неловко, но она как ни в чём не бывало протянула мафиози руку: — Ну, спасибо, что проводили. Было приятно с вами поболтать. — Всегда к вашим услугам. — Мафиози шутливо поклонился, взял протянутую ему руку, но не пожал, а поцеловал её. Анна почувствовала себя героиней плохой мыльной оперы. Ресторанная певица прогуливается в ночи под ручку с сомнительным типом, оказывающим ей знаки внимания. Ерунда какая-то! — Ещё раз спасибо. Я пойду. — Конечно. Она села в такси, назвала водителю адрес, и они тронулись. Только тогда Анна ещё раз поглядела на мафиози в окно. «А он… необычный». Мафиози вдруг сорвался с места и побежал за машиной. Полы его пальто развевались, как чёрная дымка, и он придерживал рукой слетающую шляпу. — Остановите! — быстро, громче, чем следовало, сказала Анна. Машина остановилась, и мафиози тоже сбавил шаг, пока не поравнялся с такси. Ручка плохо поддавалась, но Анна всё же опустила стекло — в машину прорвался холодный декабрьский воздух. — Могу я, — задыхаясь, спросил Блейз, опираясь руками на опущенное стекло, — могу я ещё раз проводить вас? — Хорошо. — Анна улыбнулась. — Тогда увидимся в четверг. До свидания. И водитель, похоже решив, что разговор окончен, нажал на газ. — До свидания! — прокричал Блейз ей вслед и так и остался стоять на месте, засунув руки в карманы пальто.***
Архитектора, который проектировал этот квартал, видно мучила слава Биг Бена — он встроил в один из домов часы, бьющие так громко, что, казалось, будто это набат, извещающий жителей о враге на подступах к городу; о пожаре, пожирающем улицы; о новой волне чумы, в конце концов. Били часы, и перед Гермионой восставали леса, снующие туда-сюда каменщики и плотники и Брут[1], зорко следящий за каждым их шагом, каждым ударом топора, каждым мгновением, приближающим поле к великому городу. Он почему-то именно таким ей и представлялся: строгим, суровым, но нежно любящим каждый камешек, из которого сложили лондонские мостовые. За тихим размышлением о прошлом Гермиона забывалась и не думала о том, как же хорошо ей было сегодня и как жаль, что это кончится. Меньше месяца осталось — Джек уедет в США, а она так и будет прозябать в Иффли, мёртвым грузом повиснув у Рольфа и Полумны на шее. «Ты эгоистка, Гермиона, пора признать. Больше всего тебя заботит собственная персона — так всегда было, и никакие усилия казаться бескорыстной и благородной тут не помогут. Ты не думаешь, каково Полумне, которая тебе точно мама. Не думаешь о Рольфе, который наизусть выучил карту Кубы, но так там и не побывал — из-за тебя. О Невилле, который по первому зову срывается к тебе, чтобы привезти нужные для лекарств травы. О Гарри с Джинни, которые год откладывали свадьбу, потому что тебе весь год было дурно и ты не смогла бы присутствовать. О Роне, который уехал в Румынию к Чарли сразу после того, как ты решила прекратить ваши отношения, причём старалась сделать это жёстко, чтобы отрезать сразу, мол, так меньше боли. И никогда не думала: даже маму с папой ты лишила памяти, всё решив за них. Почти прогнала кузена, потому что не желала никого видеть, поддалась эмоциям и наговорила ему чёрте что. Ты — и думать о самоубийстве? Ты сильная, этого не отнять. Так зачем весь этот заячий спектакль? Чтобы пожалели? А он теперь чувствует себя обязанным, виноватым. Привязала его к себе и наслаждаешься, купаясь в братской заботе». Часы замолкли после двенадцатого удара, и Гермиона перевернулась в постели. Свежее бельё приятно холодило кожу, сон пришёл почти сразу.***
В «Приюте розы» сегодня звучал громкий смех. Утром собирался вернуться домой Гарри, — Гриммо двенадцать ещё нужно было подготовить к новому семейному существованию — но оставался Невилл, чему Полумна была несказанно рада. Оставаясь ненадолго в одиночестве, она всё думала, как там Гермиона, не нужно ли ей чего, со всем ли справляется Джек? Рольф сам был смурнее тучи и не мог отогнать дурные мысли, зато Невилл… Невилл улыбался, как тогда, в 1995 году на собраниях Отряда Дамблдора, так же застенчиво, но тепло, и, казалось, что от этого, как от маленькой печки, сердце оттаивает. Они пили чай, болтая о всём на свете — при нём Полумна не следила, чудные вещи слетают с её языка или нет. Он мог посмеяться над её очередной фантазией, но не над ней самой, а уж осуждать точно не собирался. Живи Полумна в своём доме, снова разрисовала бы потолки пятью портретами: Невилл, Гермиона, Рон, Гарри и Джинни. Колдографию Рольфа бы, наоборот, спрятала в выдвижной ящик, чтобы не глядел на неё сурово: он редко на какой колдографии выходил несерьёзным. Невилл рассказывал о школе: о студентах, других преподавателях и даже о том, что Ханна Аббот, к которой он иногда заглядывает в Дырявый Котёл, кажется, проявляет к нему интерес. Об этом Невилл говорил краснея и нехотя, виновато опуская глаза, но всё же говорил. И Полумне это почему-то не нравилось, вернее, ей не нравилась Ханна. Да, она милая девушка, но очень уж бойкая. С Невиллом так нельзя. Они допили чай, но расходиться не хотели. Невилл был свободен минимум до вторника, ведь Пивз успел набедокурить и в теплицах, заколдовав замки так, что открыть их можно, только лизнув языком. На таком морозе человек примерзал моментально, но магия полтергейста не позволяла справиться с этим заклинанием — домовики бегали туда-сюда с тёплой водой, спасая каждого любопытного студента, а профессор Макгонагалл всё пыталась снять чары. А Полумна вдруг обнаружила, что ей не о чем рассказать. От этого сверху будто придавило что-то. Она вдруг вспомнила, что слышала о музыке, под которую корнуэльские фейри пускаются в пляс и делают всё, что им не прикажешь, но осеклась. Опять фантазии. Но её вдруг осенило. — Знаешь, я скоро, наверное, уезжаю на Кубу. На секунду ей показалось, будто Невилл переменился, но то ли наваждение пропало, то ли он овладел собой. — Когда? — Пока нет точной даты, — мешая ложечкой воздух в пустой чашке, сказала Полумна. — Мне кажется, что Джек хочет, чтобы Гермиона жила с ним. И мы с Рольфом сможем поехать на Кубу. Правда, замечательно? — Что? Конечно. — Гермионе повезло: у неё такой заботливый кузен. Хорошо, что вы с Гарри его нашли. — Да, замечательно. Больше говорить было не о чем: Невилл посмурнел, на вопросы стал отвечать коротко, кивал и добавлял вездесущее «Конечно». Не более чем через полчаса Невилл вдруг засобирался домой. Полумна, опешившая от такого внезапного желания — говорил же, что свободен до вторника — проводила его до порога: на дом действовали антитрансгрессионные чары. Но вместо того, чтобы тут же переместиться в Хогсмид, Невилл, потерянный, будто преданный, побрёл по вытоптанной на снегу дорожке к станции. У него в ушах звенела кровь, ноги стали как ватные — никогда прежде с ним такого не творилось. Уедет, уедет, она уедет. «Уедет», — повторялось многократно и стучало, как набат. Для него счастьем было видеть её хоть изредка, хоть иногда. Он ни на что не претендовал, понимая, что не принц из её сказки, что она любит другого. И другого он не возненавидел, хотя, казалось бы, были все причины. Она любит Рольфа, а он её ни во что не ставит. Для него что есть она, что нет — всё едино. Чем тогда он заслужил её любовь? Невилл давно перестал гадать. Как пьяный — и что с ним такое? — раскрасневшийся на морозе, до конца не застегнувший мантии, он брёл вперёд, пока не доковылял до растущего у дороги старого дуба. Прислонился к нему, словно мог так удержаться, устоять, стерпеть. Пошёл снег. Невилл долго стоял, надеясь, что всё пройдёт и он сможет трансгрессировать. Но лучше не становилось. Тогда он запахнул мантию, под которую успел набиться снег, и зашагал к станции. Сядет на поезд до Лондона, а из Косого переулка по камину переместится прямо в Хогвартс. Да, так и сделает. Его тёмная фигура медленно удалялась. А простая метель превращалась в буран.***
Гарри всю ночь не спал, хотя с утра ему нужно было идти со своей невестой к каллиграфу — забирать свадебные приглашения, которые неделю уж как следовало отослать. Если б его заботили свадебные церемонии, тяжестью дум можно было бы поделиться и с Джинни, и с Роном, и с Гермионой, но то, что тревожило Гарри, остальным показалось бы мракоборческой паранойей. Он не верил, что кузен Гермионы, столько лет неизвестно где пропадавший, так легко нашёлся. Не верил во все эти спектакли, жесты доброй воли. Может, он и правда стал слишком мнительным, как Грозный Глаз? До сих пор помнится этот голос: «Постоянная бдительность!» Гарри дождался, пока рассвело, быстро накарябал записку для Джинни с извинениями — она поймёт, если не говорить причину своего отсутствия. Приведя себя в порядок, насколько это было возможно после бессонной ночи, он трансгрессировал прямо из спальни.***
Гарри шёл по заснеженной улице, кутаясь в пальто, — мракоборцам часто приходилось сливаться с толпой, и мантии бы здесь только помешали. Да, знатно вчера замело, говорят, самый сильный снегопад за пять лет. В кармане пальто у него лежала фотография, добытая с помощью Конфундуса и запудривания мозгов офицеру Скотланд-Ярда. Жетон мракоборца позволял ему так контактировать с магглами, хотя потом пришлось бы отчитаться перед начальством, к слову, всегда лояльному к герою Второй Магической войны. Итак, Гарри наконец добрался до нужного дома, поднялся по лестнице и остановился у двери, ведущей в квартиру Джеймса Клайва. Осмотрелся и решительно нажал на кнопку звонка соседней квартиры. Дверь почти сразу распахнулась: за ней стояла женщина, неопрятная, с полуседой жидкой шевелюрой, спрятанной под цветастым платком, в видавшей виды вязаной кофте и линялой юбке. — Слушаю, — деловито сложив руки на груди и прислонившись к косяку, протянула она. — Доброе утро, мэм. Я из Департамента уголовных расследований, детектив Генри Портер. — Гарри выудил из кармана удостоверение, которыми их снабдили в мракоборческом центре на случай, если придётся допрашивать магглов. Женщина внимательно сравнила фотографию с оригиналом, прищурилась, будто всё ещё не верила. — Ладно, милок, что тебе надо? — Вы знаете, кто живёт в этой квартире? — Гарри махнул рукой себе за спину, указывая на дверь. Женщина фыркнула, закатив глаза. — Ещё бы! Этот парень мне денег должен. — Вы хорошо его знали? — Конечно. Гарри специально прихватил с собой небольшой блокнот и карандаш, чтобы отвести любые подозрения. Настал момент для тяжёлой артиллерии — он раскрыл блокнот и приготовился записывать. — Могу я взять у вас показания? — Бери, милок. Я про него такого могу порассказать, что ух..! — Как вас зовут, мэм? Для протокола, полное имя. Женщина кокетливо пригладила волосы и сверкнула устремлёнными на Гарри глазами — ему аж поплохело. Она ведь в матери ему годится! — Перл Маргарет Палмер. — Итак, миссис Палмер… — Мисс! — Женщина как бы невзначай коснулась руки Гарри, и он поспешил отодвинуться. — Я не замужем. — Итак, мисс Палмер, что вы знаете о вашем соседе? — Гуляка, — коротко обронила мисс Палмер. — Тот ещё кадр. Сначала таскал девчонок, а потом к нему всё парень какой-то ходил, красивый, сразу видно, что «этот». Всё это время «старательно записывающий» Гарри оторвал глаза от блокнота: — «Этот»? — Ну «этот»! — Мисс Палмер так и не дождалась понимания и стала раздражаться: — Ну как же их щас называют-то? Ну смазливые такие. О, гомосексуалисты! — Гомосексуалисты? — переспросил Гарри и усмехнулся. Чего только таким в голову не придёт! — Ага, этот ещё и крашенный был. Отродясь таких белых волос не видела. Такие свидетели попадались сплошь и рядом, так что Гарри давно привык к тому, что, по их показаниям, его окружают гомосексуалисты, путаны и наркоманы. — К нему ещё Бэрил из магазина часто забегала, шашни они крутили. — Как я могу поговорить с Бэрил? — Да тут недалеко магазин на заправке. Она там работает. — А где сейчас ваш сосед? Мисс Палмер пожала плечами: — Да кто его знает! Месяц, а может и больше, его не видела. — То есть в квартире месяц или дольше никто не живёт? — насторожился Гарри. — Никто. Гарри сложил блокнот и убрал его в карман. — Спасибо, мисс Палмер, ваши показания нам очень помогли. — И он развернулся, чтобы уйти, но вслед ему полетел вопрос: — Эй, детектив, а что он натворил-то? — Тайна следствия, — сдержанно ответил Гарри и зашагал вниз по лестнице.***
Когда он отыскал заправку, где, по словам мисс Палмер, работала некая Бэрил, пришлось выстоять очередь: все как с цепи сорвались в это утро. Наверное, полгорода решило заправиться или купить сигареты именно здесь. Девушка, работающая за кассой, только и успевала щёлкать кнопками, выдавая сдачу, чеки, товар. Когда, наконец, подошла очередь Гарри, она вымоталась и как лошадь в мыле тяжело дышала. — Слушаю, — с лету гаркнула она, разглядывая Гарри. — Я детектив… — Что вы хотели? — перебила Бэрил, но тут же переменилась в лице — Гарри раскрыл перед её лицом удостоверение. — Я детектив Генри Портер. Мне нужно переговорить с вами насчёт мистера Джеймса Клайва. За ним переминалось с ноги на ногу трое клиентов, и Бэрил, буркнув: «Подождите немного», — громко произнесла: «Подходите быстрее, не задерживайте детектива». Наконец в маленьком магазинчике остались только Гарри и Бэрил. Покинув своё место за кассой, она быстро перевернула табличку на двери — с «Открыто» на «Закрыто» — и повернулась к Гарри. — Что вы хотели? Гарри снова выудил из кармана блокнот. — Я детектив Генри Портер из Департамента уголовных расследований. Вы знакомы с мистером Джеймсом Клайвом? Бэрил хмыкнула: — Ещё бы. — Ваше полное имя, мисс. Для протокола. Бэрил назвалась — Бэрил Розанна О’Шей — и Гарри приступил к вопросам. — В каких отношениях вы состояли с Джеймсом Клайвом? — В романтических. Или в дружеских. Всё сложно. — Когда и где вы в последний раз его видели? — В ноябре, кажется. — Бэрил задумалась, принялась что-то считать, шевеля губами. — Да, в конце ноября. Он зашёл за сигаретами. — А где он сейчас, вы знаете? Бэрил пожала плечами. — Я ходила к нему пару раз: никто не открывает, в окнах свет не горит. Соседка сказала, что он там, похоже, не живёт. Вообще, это в его духе — уехать и никому не сказать. — Вольная птица, значит? — Угу. Его мало что держит. Родители вроде бы умерли, он в семье единственный ребёнок. Друзей, кроме меня и Айвенго, у него не было. Гарри хмыкнул. — Айвенго? Серьёзно? — Прозвище, — махнула рукой Бэрил. — Джек вообще любил давать прозвища. — А как этого Айвенго зовут по-настоящему? И где его найти? — Без понятия, — честно призналась Бэрил. — Мы с ним виделись один раз, недолго, а Джек мало что о нём рассказывал. — Спасибо, мисс. Вздохнув, Гарри убрал блокнот в карман и, запахнув пальто, направился к выходу. Уже в дверях он замер и, резко обернувшись, выпалил: — Мисс, у кого-нибудь есть ключи от квартиры мистера Клайва? — У арендодателя. Больше ни у кого. Гарри снова взялся за дверную ручку. «Ты сам не свой, приятель», — подумал он, чувствуя, что после бесед с соседкой и знакомой Джека тревога никуда не делась, а только усилилась. И вдруг вспомнил. — Мисс О’Шей! — Он снова бросился к кассе, попутно пытаясь достать из кармана фотографию. Наконец ему это удалось, и он протянул Бэрил только отпечатанное фото. — Вы знаете человека на этой фотографии? — Не знаю, — после минутного раздумья заявила Бэрил, взяла фото в руки, прикрыла ладонью сначала верхнюю, потом нижнюю часть лица. — Да, никогда не видела раньше. Хотя есть что-то… — Это не может быть кто-то из знакомых мистера Клайва? — чувствуя, как потеют у него ладони, нетерпеливо перебил Гарри. — Нет. У Джека не так много друзей. — А Айвенго? Это не Айвенго? — Казалось, сердце у него сейчас разорвёт кожу и выскочит наружу, проделав дыру где-то под кадыком. Бэрил прищурилась, а потом пожала плечами. — Я его, конечно, только один раз видела… И типаж похож… Но нет, не он, у того черты лица… острее, что ли. Дрожащими руками Гарри забрал фотографию, поблагодарил Бэрил и вышел с заправки. Снег забивался за воротник, но Гарри боялся трансгрессировать — не ровен час, расщепит. Такого волнения он не испытывал никогда в своей жизни и, наверное, не испытает. Тот, кто выдаёт себя за Джеймса Клайва, самозванец. Но кто он на самом деле, ещё предстоит узнать. Примечания: [1] Брут Троянский — согласно мифам, потомок Энея, сына Афродиты, главного героя «Энеиды». По легендам, высадился на Альбионе, отвоевал его у аборигенов и основал Лондон.