47 days to change

31 декабря 1926 года Стоял конец декабря; улицы Лондона окутало снежным покровом. Все еще омраченный ужасами Первой мировой войны город представлялся немощным стариком, отчаянно цеплявшимся за остатки видимости своего былого царственного великолепия. Его обыватели, пряча лица от ветра в воротниках пальто, спешно шагали по тротуарам, не желая задерживаться на опустелых улицах. Газеты, датированные «31 декабря 1926 года», порхали на холодном ветру, взмахивая крыльями страниц. Сегодня был последний день тысяча девятьсот двадцать шестого. Худощавый темноволосый юноша остановился на углу улицы и сжал нашейное украшение. На ошеломленном лице застыло мученическое выражение. Искусной работы безделушка походила на крошечные песочные часы, заключенные в серебряные кольца с выгравированными на них неразборчивыми буквами. Если бы в этот самый момент мимо проходил какой-нибудь волшебник, он бы точно понял, что это за изделие. Маховик времени. Хотя, по сравнению со стандартными образцами, выпущенными Министерством, этот конкретный Маховик выглядел намного меньше, более филигранным. К тому же был окутан загадочным серебристым свечением. Молодой человек молча стоял, наблюдая за летающим по улицам мусором, скапливающимся у подножия изъеденной известняком статуи Девы Марии. Это точно какая-то ошибка! Ледяной ветер, разметав спутанные черные волосы, бросил длинные пряди на стекла круглых очков, скрывая глаза юноши. Он сжал кулаки, вглядываясь в безлюдные незнакомые улицы, чувствуя себя абсолютно потерянным. В этой совершенно чужой эпохе… К кому он мог обратиться? «Твоя задача — найти его слабость», — звенели в голове слова Гермионы. Гениального ума магглорожденная волшебница смотрела на него едва ли не с благоговением, будто на какую-то драгоценность. Как на их последнюю надежду, последний лучик света в кромешной темноте. Орден Феникса пал вскоре после смерти Дамблдора. За три коротких года к власти пришли Темные. Волдеморт вернулся с триумфом, а Свет проиграл. Каждое сражение для них было отчаянной схваткой. Силы иссякали день за днем; союзники и друзья без вести пропадали один за другим. Пока однажды ночью (быть может, над ними просто сжалились Небеса?) Гарри не удалось пробраться в сон Волдеморта. Там, в прорехе воспоминаний, он узнал, что у Темного Лорда есть смертельная слабость. «Найти его слабость». Вот в чем заключалось задание Гарри. Все казалось довольно простым, но, одновремено с этим, практически неосуществимым. Слабость? Что за слабость? Это человек? Вещь? Заклинание? Уж слишком расплывчатым было это определение — не за что зацепиться, не от чего оттолкнуться. Изучив «от» и «до» все, что удалось увидеть Гарри, они наконец определили конечную точку. Тысяча девятьсот сорок шестой — двадцатилетие Волдеморта. Таков был план. Маховик времени должен был перенести его обратно в тысяча девятьсот сорок шестой. Но… Что-то пошло не так. Гарри Поттер нахмурился, тщательно обдумывая свое положение. Гарри не знал, что с того самого момента, как он появился на пустынной маггловской улице, он — непроизвольно, но все-таки неотвратимо — запустил цепь роковых событий. У судьбы были свои правила. Можно было изменить ситуацию, но конечный результат всегда останется прежним. Гарри мог только сражаться с ее роковым потоком, сражаться напрасно, надеясь на лучший исход. — Сэр… Сэр? — окликнул его чей-то слабый голос. Отбросив челку с очков, Гарри обернулся в сторону говорившего. Им оказалась споткнувшаяся беременная девушка с бледным, под цвет снега, в который она упала, лицом. Она была совсем слабой, тощей, как скелет, с большим круглым животом, выпиравшим из костлявого тела. Не справившись с его весом, девушка упала, цепляясь за уличный фонарь, и теперь с полными отчаяния глазами молила о помощи. — Миссис! — Гарри мигом ринулся к ней. — Что случилось? Девушка была в явно плачевном состоянии. Снег под ее ногами стремительно окрашивался кровью — пугающе темной на фоне его белизны. Гарри растерянно замер, не решаясь сдвигать ее с места. Он не знал, что делать. — Мой ребенок… Мой сыночек… — простонала девушка, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Отведите… Отведите меня в приют… — Что? — Гарри практически не расслышал ее бормотания, но времени на раздумья не оставалось. Укутав девушку в свою мантию, он, как можно осторожнее, отнес ее в ближайший трактир. Едва их завидев, трактирщик недовольно ощерился, потрясенный количеством крови, но свою жену все-таки позвал. Та велела Гарри перенести роженицу в ближайший нежилой номер, а сама спешно подготовила бинты, ножницы и горячую воду. — Не отключайся. Думай о ребенке. Ты должна оставаться в сознании ради своего малыша, — уговаривала жена трактирщика, при этом массируя выпирающий живот. Полные боли крики роженицы постепенно становились все тише, будто силы ей хватало только на то, чтобы оставаться в живых. Ее била крупная дрожь. Спустя пять долгих мучительных часов комнату заполнил крик младенца. В одно мгновение его плач будто вдохнул жизнь в серое унылое помещение. Гарри улыбнулся малышу. Он и сам не мог объяснить той радости, которую испытал при виде незнакомого ребенка. Рождение новой жизни оказалось таким удивительным и прекрасным! Катартическим — особенно для человека, видевшего так много смертей и войны. В миг, когда малыш заплакал, все присутствующие в комнате разделили материнский восторг и любовь. Гарри всегда любил детей. Они были такими невинными светлыми существами, достойными того, чтобы их берегли и ими гордились. Достойными любви. — Мой… Сыночек, — прошептала девушка. По ее щекам бежали прозрачные слезы. С тревогой вглядываясь в бледное лицо роженицы, жена трактирщика передала ей крошечный сверток. Как и все дети, младенец выглядел забавным крошечным человечком — с тонкой розоватой чуть сморщенной кожей, покрытый слизью. Но для своей матери он был самым красивым на свете. Девушка с трепетом поцеловала малыша в лобик: — Прости… Прости, что не смогу о тебе позаботиться, — она нежно прикоснулась замерзшими пальцами к его закрытым векам. Эта фраза будто отняла у нее все оставшиеся силы. Дыхание стало тяжелым и прерывистым, словно ее горло сжали костлявые пальцы смерти. Девушка в последний раз улыбнулась ребенку, отчего на сухих потрескавшихся губах выступили капли крови: — Тебя будут звать Том Марволо Риддл.

* * *

Едва услышав имя, Гарри все понял. Какой именно сегодня день? Он исступленно обшаривал взглядом комнату, пытаясь найти хоть что-нибудь, указывающее на дату. Что угодно. Тридцать первое декабря тысяча девятьсот двадцать шестого. Вот она — проклятая дата, напечатанная на последней странице настенного календаря. Беззвучно пробуя языком на вкус знакомое мерзкое имя, Гарри оцепенело посмотрел на ребенка, которого держал на руках. Том Риддл… Разве он не должен был родиться в приюте? Гарри будто ударило молнией. Ребенок на руках словно стал тяжелее. Если бы не вмешательство, Том Риддл родился бы в детском доме. Гарри Поттер любил детей, всех детей — всех, кроме этого… Он считал, что этому вообще не стоило рождаться. Будущий Темный Лорд, годами терроризировавший все магическое население Великобритании, прямо сейчас мирно спал у него на руках. Одним только движением руки Гарри мог легко сломать его маленькую шейку. Или же он мог просто выпустить его из рук, уронить на пол слабое тельце, и тогда… Возможно… Он узнает, ломаются ли кости Волдеморта так же, как и у остальных. Всё наладится, если он убьет Волдеморта сейчас. Все будут в безопасности и невредимы. Больше никаких разрушенных семей, никаких плачущих матерей, больше никаких сирот… Не придется выискивать слабое место врага. Все закончится… Стоит только отпустить. Гарри закрыл глаза, истязаемый темными мыслями. И отпустил. Тельце ребенка было таким хрупким и невесомым — его мягкости не справиться с твердыми половицами… Гарри был готов. Готов взять на себя грех за убийство невинного младенца, если это поможет избежать тысячи смертей, которые тот принесет. — Сэр! Ребенок!.. Проворные ладони успели перехватить сверток, едва тот выскользнул у Гарри из рук. Жена трактирщика крепко прижала младенца к груди и теперь смотрела на него с нежностью и тревогой. — Все, все хорошо. Я тебя поймала… — заворковала она, держа ребенка так, будто дороже него не было никого в целом мире. Гарри оцепенело смотрел на крошечное розовое существо на ее руках и его буквально разрывало на части от собственных противоречий. Будто почувствовав смену рук, Том тотчас встревоженно проснулся и принялся беспокойно ерзать. Едва Гарри от них отошел, малыш разрыдался, завыл словно сирена, что казалось невозможным для такого маленького тельца. — Все хорошо, сладенький. Не плачь, — женщина принялась бережно укачивать ребенка, ласково напевая колыбельные. Но маленький Том оказался крайне упрямым и закричал еще громче. Выглядевшая крайне растерянно, жена трактирщика попыталась успокоить его более быстрым укачиванием, но это не сработало. Малыш приподнял над покрывальцем свои пухленькие кулачки, словно пытался оттолкнуть ее прикосновения. Ребенок вопил изо всех сил. От прилагаемых усилий его похожая на обезьянью мордашка вся побагровела. Он закашлялся, запнулся и снова заплакал, тщетно шлепая горестно скривившимися губками. Он будто чему-то противился, но никто из присутствующих не мог понять, чему именно. Гарри посмотрел на его пунцовые щечки — как ни пытался, он никак не мог разглядеть в младенце Волдеморта. Это был всего лишь ребенок — только-только пришедший в этот мир, незапятнанный амбициями и алчностью, невинный и непорочный, словно новорожденный олененок. Он был всего лишь ребенком, который, как и все дети, заслуживал любви. Гарри не забыл, как когда-то, годы назад, корчился от боли на полу в Министерстве магии. Не забыл кроваво-красных глаз Волдеморта. Он помнил каждое слово, что сказал тогда монстру. «Ты никогда не познаешь ни любви, ни дружбы. И мне очень жаль тебя, Том Риддл». Гарри помнил, как тогда что-то мелькнуло на скелетообразном лице — ненадолго, всего на какую-то долю секунды, — после чего все эмоции Темного Лорда поглотила неконтролируемая ярость. Но что-то Гарри все-таки заметил — похожее на старую незажившую рану, минутную слабость и сожаление. Что-то такое было сокрыто глубоко в черном пустом сердце Волдеморта. Станет ли Том Риддл Волдемортом, если его воспитают по-другому? Ведь, как-никак, сейчас он был не более чем очередным брошенным сиротой. Никому не нужным — прямо как Гарри. К горлу подступил комок; он протянул руки к жене трактирщика. — Позвольте мне его подержать. Женщина с сомнением посмотрела на него, но, видимо, совсем не знала, что делать и как успокоить плачущего младенца, так что все-таки передала того Гарри. Должно быть, в Гарри было что-то такое — успокаивающее. Плач мгновенно прекратился, а маленький Том, вцепившись в его рукав, довольно зевнул и закрыл глаза. — Бог мой! Он… Он успокоился, — удивленно воскликнула жена трактирщика. — Бедняжка… Еще и дня не прожил, а уже остался без матери… Гарри посмотрел на маленький сверток. Розовая кожа и пухленькие пальчики. Крошечные кулачки, крепко вцепившиеся в его рукав, будто в нечто ценное, дающее чувство безопасности. Сердце переполнилось нежностью. Как он только посмел обвинять столь крошечное существо? Как вообще мог помыслить навредить этому прелестному золотцу? Хватит ужасных ошибок. Не стоит их повторять. Он уже изменил место рождения Тома, так почему не может изменить еще больше? Если существовала альтернатива убийству невинного ребенка, Гарри был полон решимости пройти этот путь до конца — каким бы сложным тот ни был. Он поцеловал ребенка в щечку, губами почувствовав, какая теплая на ощупь детская кожа — нежная и мягкая. Гарри никогда этого не забудет. — Мэм, — позвал Гарри. Он был уверен — ребенок ей пришелся по душе. — Вы можете… Можете его забрать? Нервно прищурившись, жена трактирщика застыла на месте, буквально оцепенев: — Я… Я? — Можете? — Гарри, нервничая не меньше нее, сильнее прижал малыша к груди. — Наша… Наша семья довольно бедная. Мы… Мы не соответствуем требованиям для приемных родителей, — застенчиво пробормотала она, стыдливо опустив голову. — Но вы все-таки согласны? — настоял Гарри. — Конечно! — взвизгнула она. Карие глаза засияли от восторга, по лицу женщины было видно, что она едва сдерживает радостное волнение. Ребенок! Все, что она всегда хотела, это ребенок! Но ей все никак не удавалось забеременеть, а они с мужем были слишком бедны, чтобы им доверили малыша из приюта. И все же… Она никогда не переставала мечтать стать матерью. Конечно же, она была согласна его забрать… Такого прелестного маленького мальчика. Ее маленького мальчика. Глядя на льющиеся по лицу женщины слезы счастья, Гарри покрепче обнял младенца: — Она будет замечательной матерью и позаботится о тебе. Гарри передал Тома жене трактирщика. Малыш Том оказался очень смышленым — почувствовав движение, он снова заревел в знак протеста. Склонившись над матерью и сыном, Гарри нежно погладил малыша по мягонькой щечке:  — Мне пора, мэм. Наверное, Том услышал и как-то понял значение слов. Он закричал еще громче, до дрожи в голосе. Закутавшись в мантию, Гарри растворился в многочисленных улицах города. Какое-то время его размытый снежной пеленой силуэт еще можно было разглядеть, а потом он и вовсе исчез. Жалостливый плач ребенка, будто следовавший за ним по пятам, постепенно рассеялся в безлюдных заснеженных аллеях.