Мой голос останется с вами

Люди могут попытаться.

Через окно уныло наблюдая за поразительным буйством природных красок под предводительством разбушевавшегося солнца, я осознал, что ближе к концу дня находиться в душном классе стало практически невозможно. Жуткая жара сильно утомляла, расплавляя любую, даже самую примитивную мысль, так что мне было и не припомнить вовсе, что происходило всё это время. И пусть я был одним из тех немногих, кому повезло сидеть в небольшой бледной тени, которую едва-едва не прорывали настойчивые лучи солнца, сконцентрироваться на делах насущных всё равно было катастрофически нелегко. Однако прозвеневший звонок оповестил о том, что суточная норма мучений окончена, и я блаженно потянулся, ознаменовав тем самым окончание этого муторного дня, не привнёсшего ничего приятного. Стоило лишь надеяться на то, что хотя бы милая атмосфера Литературного клуба сможет как-то разбавить эту душную тягость. Обнадёженный этой мыслью, я улыбнулся и бодро вышел из класса, наслаждаясь тем, как приятно остужает тело навстречу идущий воздух. За последнее время не было ни одного дня, чтобы температура перешагнула хоть на одну отметку ниже, и многие уже перестали верить, что в ближайший месяц жара спадёт. В полдень медленно-медленно начали подтягиваться маленькие бледно-серые тучки, отчаянно пытаясь соединиться между собой, но после получасовой борьбы решили сдаться. Солнце, настаивая на своём, разогнало прочь их плохо подготовленное к битве войско, тем самым разрушив последние надежды людей, ждущих хотя бы мелкого дождика после такого пекла. Но, как обычно это бывает, результат разошёлся с ожиданиями. Тяжело дыша и обливаясь потом, я таким образом неторопливо плёл по бездыханным полупустым коридорам, разбитым на знойно-солнечные и прохладно-теневые квадраты и, специально растягивая удовольствие, шёл под последними предельно медленно. Удивительно даже, как люди способны изощряться в попытках побега от такой мелочи как жара. Я усмехнулся про себя, подумав о том, что раньше единственное, что меня по-настоящему порадовало бы в такое время, так это поход домой с последующим после него запиранием в собственной норе наедине с монитором, светящимся в слепой темноте спальни. Раньше, думаю, я не мог представить, что может быть что-либо лучше комнаты, оборудованной различными затворническими атрибутами. Но, вкусив сладость от банального времяпрепровождения с людьми, чей статус гораздо выше статуса одноклассника, с которым приходится встречаться не по своей воле, я вряд ли смогу отказаться от этого чувства. И если бы сейчас мне сказали, что после уроков я должен сразу же отправиться в душную одинокую комнату, человеческие голоса в которой слышны лишь из колонок, почувствовал бы резко накрывшую меня тоску и уже заранее сильно обострившееся чувство одиночества. Понимая это, я шёл в клубную комнату с удовольствием, пусть произошедшая вчера ситуация не отпускала меня до сих пор. Пожалуй, это было единственным, что омрачало предвкушение от предстоящего собрания. Коробка с личными вещами Нацуки, её странное поведение само по себе, вызывало любопытство и недоумение одновременно. Неведение раздражало по большой части именно тем, что я сам уже начал строить всевозможные догадки, и далеко не все из них были приятными или хотя бы приемлемыми. Некоторые из них приводили в ужас, и я изо всех старался вытрясти их из своей головы. Хотя больше всего меня волновало то, что вся эта ситуация в самом деле имеет для меня значение, ведь я до сих пор не мог разобраться в своих чувствах, что уж говорить про то, что происходит. Наверное, самый сложный вопрос заключается в том, переживаю я за Нацуки, как за объект романтического интереса или же просто как за хорошего друга. Но ведь за других девушек из клуба я так не переживаю, правильно? Я вздохнул. Конечно же, не переживаю. Ведь не их личные вещи, аккуратненько сложенные в маленькую коробочку, я нашёл в кладовой. Я попытался представить, что чувствовал, если бы на месте Нацуки была, например, Саёри. Но, как я ни старался, ничего толкового в итоге в голову не пришло. Что ж, время покажет, а? Впрочем, разумеется, только на него я рассчитывать не намереваюсь. Нужно хотя бы попытаться что-то разузнать, нельзя позволить этой ситуации запуститься ещё дальше, я и без того слишком сильно затянул. Я пока не знаю, что буду делать с той информацией, которую узнаю, но этот вариант куда лучше того, чтобы просто податливо наблюдать за чьими-то страданиями. Вялый поток моих мыслей разрушил быстрый бег в звенящей тишине коридора, как будто ливень забарабанил по железной крыше. С каждой секундой звуки бегущего становились лишь звучнее, из-за чего ощущение его стремительного приближения ощущалось острее. Не придав этому особого значения, я равнодушно свернул за угол. Резкий толчок в грудь, по силе сравнимый с ударом самонаводящейся ракеты, грубо вышвырнул из меня весь воздух, сбивая с толку и лишая какой-либо возможности осознать произошедшее. Ракета сдавленно вскрикнула от неожиданности и неловкости ситуации, поспешно отскакивая назад, и я заметил блеск вытанцовывающей обеспокоенности в голубых глазах. — Я выброшу все твои игрушки, если ты не назовёшь весомую причину, по которой ты чуть не убила меня, — произнёс я с наигранным придыханием, хоть и почти готов был рассмеяться от картины, которую видел перед собой. Саёри, совершенно обескураженная и смешная в стрессе, схватившаяся за голову, смотрела на меня так, как будто по чистой случайности, превратившейся для неё в почти паранормальную закономерность, разбила эффектно выпиленную изо льда статую. Зрелище умиляющее, забавляющее, но совершенно печальное, когда начинаешь сознавать, какие чувства искрятся в этих глазах, и невольно задумываешься в этот момент, насколько бесчеловечны и противоправны какие-либо издевательства над этим человечком. — А-а-а-а, ради всего святого, скажи, что ты в порядке, — девушка сложила ладошки в умоляющем жесте, однако во взгляде её бесстыдно переливались смешливые блики. — Ты не поверишь, но я никогда не чувствовал себя так хорошо. Тело Саёри моментально осунулось как у марионетки, чьи ниточки выпустил из рук кукловод. — Ты прав, не поверю. — Не могу нарадоваться твоему скептицизму. Загнув руку за спину и обмахнув второй в воздухе, Саёри излишне торжественно поклонилась на театральный манер, что стало победным комичным элементом этой и без того анекдотичной ситуации. Уже не сдерживаясь, я почувствовал, как без моего ведома расползается немного глупая, но, судя по ответной улыбке девушки, ужасно заразительная ухмылка. — Так куда ты несёшься? Что, за тобой гонится гигантский конфетный монстр, который вожделеет отомстить тебе за всех съеденных тобой собратьев? Саёри отвела взгляд в сторону, явно пытаясь вспомнить цель своего кросса. Секундное замешательство, продлившееся меньше секунды, завершилось патологическим взрывом эмоций на её лице, неистово изображающих внезапное озарение. — Если бы это был конфетный монстр, задача была бы куда как легче. Я жуть как опаздываю! Она сорвалась настолько же молниеносно, как и остановилась почти на месте, едва не споткнувшись о законы физики, и повернулась в мою сторону. — Скажу больше, мы опаздываем. Поэтому, иди-ка сюда. Саёри схватила меня за руку, не успев даже договорить свою реплику, и мы действительно опоздали. Она опоздала договорить свою реплику, сорвавшись с места и грубо потянув меня за собой как непослушное дитя, а я опоздал понять, что вообще происходит, как меня уже куда-то повели. — Ты в состоянии объяснить, куда ты… — Мы, — исправила меня Саёри, идя так торопливо, что немного подпрыгивала подобно разноцветному попрыгунчику. Хорошо, давай поиграем. Ты уже распределила роли? — Предположим. Куда мы опаздываем, и почему я узнаю об этом только сейчас? Она затормозила так резко, что я почти впечатался в маленькое тело девушки, которой слишком много даже для самой себя. Моя соратница вперилась в меня взглядом, обвинявшим в предательстве, настолько он был полон осуждения. — Хорошо, смотри. Она довольно эффектно дёрнула рукой вверх, таким образом чуть приподняв рукав пиджака, и на свет показались небольшие аккуратненькие часы, горделиво красующиеся на тонком запястье Саёри. Она демонстративно посмотрела на циферблат, после чего поднесла к моему лицу. — Мы уже полтора часа как должны быть на встрече в клубе! — Прикупила часики? — проигнорировав её слова, я взял её за руку, получше разглядев аксессуар. Саёри приняла очень воодушевлённое выражение, и плохо закреплённая маска строгости скатилась с едва тронутого загаром лица. — Буквально сегодня утром. Классно, да? — заискрилась девушка. Я усмехнулся. — Класснее не бывает. Не отпуская её руку, я достал свой телефон и проверил время, удостоверившись в том, что Саёри торопится так же, как и торопится её новоприобретённый товарищ. Если бы не уважение к ней, я бы разразился не очень искренним, но очень издевательским смехом. — Ты поставила время, когда купила их? Брови Саёри шустро спустились, низко свисая над глазами, выражающими искреннейшее непонимание. Она снова взглянула на свои часы, заглянула в экран телефона и, набрав полную грудь воздуха, тяжело выпустила его, вдувая в него всё негодование человечества. — Я хотела перестать опаздывать, но как-то перестаралась. Слова, сказанные, казалось бы, в отчаянии, из уст Саёри звучали так легко, что серьёзности ни разу не внушали. Она отвернула голову к окну. Снаружи, изливаясь светом и утопая в собственном сиянии, за нами наблюдало самоуверенное и самовлюблённое солнце, как рядовой зритель смотрит на экранных персонажей, совершенно убеждённый в том, что ведут они себя безумно глупо, а сценариста и не думали приглашать. Яростные лучи, проникая в голубые глаза, словно начинали играть новыми, более вычурными красками, явно радуясь своему пребыванию в этой лазури. Девушка чуть прищурилась, но мощный свет, по большей части исходящий изнутри неё, визуально увеличивал её глаза, наполняя их внутренним самосмехом, что не могло не вынудить меня улыбнуться. — Как жаль. Я жуткий фанат твоих опозданий. Ты же понимаешь, что губишь всё веселье? — Ха, уверена, ты это переживёшь. Побуду для разнообразия организованным человеком. Пока она переставляла время на часах, я следил за её руками, и меня почему-то кольнуло очень странное чувство, словно я вновь упускаю какую-то деталь. В памяти вспыхнул вчерашний день, и… Ладонь сама полезла в карман брюк, а пальцы нащупали тоненький браслетик, без которого запястье Саёри выглядело немыслимо осиротело, ведь было неотъемлемой частью её самой. — Посеяла браслетик? Я невольно улыбнулся, когда она взглянула на меня своими большими озадаченными глазами, обретя вид человека, которого поймали на какой-то пакости. — А-а-а, хе-хе, вовсе нет, — она заметно занервничала, пытаясь скрыть это за очень неуверенным хихиканьем. — Я сегодня проспала, ну, знаешь, как обычно. И просто забыла надеть его, очень торопилась. Уголки моих губ заползли ещё выше. — Так торопилась, что даже случайно забежала в магазин часов? На лицо Саёри набросилось поражение, а через мгновение приобрело такое выражение, от которого у меня сжалось сердце. Весь её вид кричал о том, что она готова расплакаться. — Эй, тише, — как можно более успокаивающе протянул я, вытащив из кармана браслет и почувствовав себя фокусником, достающим кролика из шляпы. Реакция Саёри была соответствующая. Она засияла так восторженно и радостно, что сейчас её было не отличить от маленькой девочки, впервые посетившей цирковое выступление. Она едва ли не дрожащими руками взяла свою вещичку, и посмотрела на неё с таким блеском в глазах, словно готова была расцеловать её. — Господи, я уже распрощалась с ним, — мягкий голос почти сорвался. — Ох-х, где ты нашёл его? — Пришлось драться за него с уличными котами. Она нервно хохотнула, проведя рукавом пиджака по глазу. — А если серьёзно? — Валялся здесь в коридоре. Кстати, я починил застёжку, так что можешь не беспокоиться, что он снова сбежит от тебя. Улыбнувшись широчайше, подобно самому солнцу, Саёри незамедлительно застегнула браслет за запястье, наконец-то вдохнув с облегчением. — У меня сегодня весь день наперекосяк пошёл без него. Я бы мог сказать, что вся её жизнь идёт как-то наперекосяк, словно сама судьба как задиристый хулиган ставит ей подножку из раза в раз. Сказал бы я это, но вовремя осёкся, обошедшись ухмылочкой, хоть и пришлось чуть прикусить щёку, чтобы она не выглядела слишком вызывающе. — Кстати, насчёт этого. Саёри, всё так же лучась, взглянула на меня, находясь в этот момент в другом измерении. Я скрестил руки на груди, натянув на себя предположительно очень серьёзную мину. По крайней мере, мне так показалось, а ответная реакция моей собеседницы в форме улыбки, внезапно спрыгнувшей с крыши многоэтажки, лишь подсказала мне, что я очень близок в своих ощущениях. — Нас вчера в классе заперли с Нацуки. Брови Саёри ловко подпрыгнули, очень старательно показывая удивление, но актёрская игра максимум подошла бы для каких-нибудь некрупных театральных постановок, но никак не для большого кино, которое мы все здесь разыгрываем. Проще говоря, я уже научился определять, когда эта девчонка врёт, выучив все её экспрессивные реакции. В силу своей обаятельности и артистичности, она вполне может обмануть кого угодно, но у меня иммунитет к её очарованию. К счастью. — Ничего себе. — Не знаешь, кто бы это мог быть? Её глаза начинают почти незаметно бегать, пусть она и очень упёрто держит эмоцию изумления, и я чувствую немыслимое удовольствие от взгляда на эту картину. — Может, Моника? Ключи ведь у неё. Я чуть наклонился к ней, ясно ощутив сочившуюся из самого существа Саёри озадаченность, чересчур женственный для неё аромат духов и свежевыпитый яблочный сок. — Допустим. Зачем? — М-м-м, сплочение коллектива! — она раскинула руки в стороны, загоревшись в припадке зародившейся идеи. — Она же президент. Разве это не её обязанности? Я наклонился ещё ниже, довольствуясь мгновением, в которое чувствовал себя Шерлоком, мать его, Холмсом. — Признайся. Это ведь была ты, — для полноты эффекта я говорил едва ли не полушёпотом. — Ты специально заперла нас. Саёри отшатнулась от меня как от чумного. — Шокирующее предположение! — она вырвала эту реплику с такой экспрессией, что я уже готов был ей поверить. Но нет. — Я готов тебе похлопать, — усмехнулся я. — Но давай мы лучше будем говорить друг другу правду как хорошая супружеская пара. Из её груди вырвался улыбчивый вздох. — Тогда сейчас же пойду и запишусь на курсы актёрского мастерства! — воскликнула Саёри, торжественно-воодушевлённо взмахнув кулаком. Растянув шаг, она отошла от меня на приличное расстояние, но я положил ладонь ей на плечо и остановил её прямое движение в сторону от меня, чуть не уронив на спину. Это было похоже на косую пародию клишированной сценки то ли из циркового номера, то ли из какого-нибудь комедийного немого кино. — Никуда ты не убежишь от меня, — почти просмаковал я. Она обречённо вздохнула и резко развернулась ко мне лицом. — Я была уверена, что это прокатит. Я ступил на шаг ближе и в этот момент необычайно сильно проникся к ней каким-то очень тёплым благодарным чувством. Хотя бы потому, что она есть. — Ну так зачем? — улыбнулся я, хотя прекрасно знал ответ. Чтобы знать его, не нужно обладать никакими экстраординарными способностями. Именно в такие моменты сильно чувствуешь, что на твоей ладони располагается целая жизнь. Саёри несколько наигранно нахмурилась. — Эй, а где «спасибо»? Разве тебе не было весело? Я задрал голову, пытаясь создать образ глубочайшего мыслительного процесса, но по моему лицу, уверен, и так было всё прекрасно видно. Девушка захихикала, и я невольно посмотрел на неё. — Поделишься шуткой? — У тебя такое лицо сейчас как у довольного сытого кота. — Да ладно тебе. Это было не так уж и здорово. Саёри приподняла бровь, усмехаясь надо мной всем своим видом. — Какой ты врунишка, — она щёлкнула меня по носу. Внутри меня разразился вызов. — И это ты мне говоришь? — прибавил я немного возмущения в свои слова, пусть самому скорее хотелось смеяться. — Хэй, я же в исключительно благих целях! Всё для своих, так сказать. И вообще, знаешь, что я тебе скажу? — А ну-ка удиви. — Может, я просто новый супергерой? Я не удержался от того, чтобы прыснуть. — Не смеши меня. — Да! Я Лавкрафтмен! Купидон Литературного клуба! Помогаю людям завязывать, скреплять, чинить отношения за взаимообнимашки! Она выбрасывала кулаки вперёд, немного пританцовывая, а меня уже распирало. — Ты ведь в курсе, что супергерои супергеройствуют без какой-либо оплаты? — Страшно представить человека, который скупится на обнимашки. Отсмеявшись, я очень легко вздохнул, наконец отпустив что-то не очень хорошее, сменив на очень-очень хорошее. — Кто же позаботится о твоих отношениях тогда? Она хитро сощурилась. — Может, я уже позаботилась. Саёри произнесла это как бы просто так, энергичной походочкой зашагав дальше по коридору, оставив меня в ошеломлённом оцепенении, и я далеко не через первое мгновение понял, что мне нужно идти следом за ней. — Эй, погоди. Что? Я сам не заметил, насколько удивлённо прозвучал мой голос, зато заметила Саёри и отплатила мне не особо-таки довольным выражением лица. — Что не так с твоей интонацией? Я никому не могу понравиться, по-твоему? — Нет, почему, можешь. Просто… — я замялся, не зная, что и сказать, потому что это прозвучало от неё слишком… — Неожиданно. Какое-то очень неожиданное заявление, знаешь ли. Она ухмыльнулась в ответ. — Любовь сама по себе дама спонтанная. Она приходит так внезапно, — голубые глаза заговорщически засветили в мою сторону. — Не так ли? — Не возьму в толк, о чём ты говоришь? Саёри выжидающе посмотрела на меня исподлобья. — Ты о Нацуки? Ой, да брось. — А почему нет? — она оживленно зашагала, я последовал за ней. — Она милая, смешная, остроумная, — на момент притихла, чтобы выпустить смешок, — а ещё она носит преимущественно розовые трусики. Я едва не оступился от столь неожиданного заявления. — Чё? — Очень мило, да? — Погоди, ха, а откуда ты это знаешь? — А, да так. Мы вместе ходили на карате. Мои ноги сами собой остановились. — Ты занималась карате? Саёри резко встала на одном месте, глубоко вдохнула воздуха. И резко развернулась ко мне, дико размахивая руками, напоминая больше богомола-сектанта, исполняющего ритуальный танец, чем человека, который знает какие-то приёмы карате. Самое страшное было то, что она в любой момент могла обо что-то удариться в порыве демонстрации своего умения, и я не нашёл лучшего способа, как взять её за плечи, чтобы остановить этот живой вентилятор. — Хорошо-хорошо, я тебе верю, только, пожалуйста, успокойся. Расплываясь в удовлетворении, Саёри горделиво выпрямилась, тяжело дыша. — Выглядело устрашающе? Вновь воспроизведя в голове эту картину и едва не начав смеяться, я лишь уважительно закивал. — Это было круто. — Ха, надо было записать это на диктофон. Я бы переслушивала это каждый вечер. — Избавь меня от этого кошмара. Саёри снова лучисто улыбнулась. — И, слушай. Давай больше без этих фокусов, ладно? Я и сам могу справиться. Лицо её поунылило. — Ах, как скажешь. Никаких фокусов, — она обезоружено приподняла руки. — Но можно в самый последний раз? Заигрывая голосом, она посмотрела очень зазывающее, и я уже готов был закатить глаза. — Нет. — Ну пожа-алуйста, — Саёри умоляюще сложила ладошки. — Это будет очень весело, обещаю. Всего лишь один маленький фокус. Я вздохнул. — Но только один, — я помахал указательным пальцев перед её лицом. Саёри очень радостно закивала. — Итак, — состроив наигранно серьёзное выражение лица, она прижала кончики пальцев к своим вискам. — М-м-м… Готово. — Вау, — иронично произнёс я. — Обожаю магию. — Хе-е, — она недобро улыбнулась. Очень недобро. — Посмотри вниз. Уже готовый к чему-то не очень приятному, я последовал её указанию, и меня ударило в голову. В переносном смысле, конечно. Если бы Саёри ударила меня, всё было бы не так ужасно. — Ты какого чёрта творишь? — возмущался я, застёгивая ширинку, пока Саёри заливалась громким хохотом. Но что самое ужасное, мы явно были не одни. Именно в этот самый момент краем глаза я заметил, как в коридор свернула низенькая фигурка, остолбенев на месте. — Да вы издеваетесь или как? — выдохнула Нацуки не менее возмущённо, чем я мгновение назад. Я посмотрел на неё, на свою ширинку, на умирающую от смеха Саёри, которую появление Нацуки разорвало ещё активнее, и ясно почувствовал бесполезность собственного языка. — Нацуки, — едва смог вымолвить я. — Это. Ты всё не так поняла. (- Ужасное клише, друг мой), — прошептала Саёри. — Хэй, я пытаюсь сделать хоть что-то, а ты делаешь вид, будто она всё поняла правильно, — прошипел я. Как ошпаренная, Саёри встрепенулась и взглянула на меня чрезвычайно поражённо. — Нацуки, ты всё не так поняла, — резко обернувшись к ней, выплюнула Саёри. Изогнув бровь, Нацуки скрестила руки на груди и с открытой иронией смерила нас взглядом. Даю голову на отсечение, она прекрасно знает правду, но не может упустить шанса поиздеваться над нами. — Тогда я с радостью послушаю, что же здесь на самом деле произошло, — криво улыбнулась она. Глубоко вздохнув, я уже решился объясняться, что всё это на самом деле не более чем глупое дурачество. Однако неожиданно для себя увидел, как фигура рядом со мной моментально упала наземь, а полы расстегнутого пиджака, поддавшись напору воздуха, подпрыгнули вверх, имитируя взмах крыльев. Нацуки вперилась в Саёри полным обескураженности взглядом, и не скажу, что сейчас я сам могу представить свой взгляд менее обескураженным. Объект всеобщего и постоянного изумления сейчас стоял на одном колене, низко склонив голову, всем своим видом демонстрируя покорность. — Церемония приветствия, — с благоговением прошелестела Саёри. — Чего? — лишь смогла сказать Нацуки, яростно бегая глазами, останавливая взгляд то на мне, то на Саёри, безрезультатно пытаясь отыскать ответ. Я уже потянулся к плечу своей подруги, чтобы привести её в чувство и выяснить, не повредилась ли она часом рассудком. Но она едва заметно повернула голову в мою сторону и, косо на меня глядя, подмигнула, со всех сил сжимая губы, чтобы не выдать своё истеричное веселье через улыбку. Я загорелся мгновенно, ведь, во-первых, ситуация и правда выходила на редкость забавная. А во-вторых, это было куда лучше, чем объяснять, что здесь происходило, что не так с Саёри и нужно ли звать врачей. Я грохнулся на колено, так же низко склонив голову как моя напарница, робко поглядывая на Нацуки, на лице которой всё более мощные обороты набирало выражение полной обречённости. Буду честен, мне даже стало её жалко, хоть я и понимал, что парой минут позже мы просто посмеёмся над этим. Но, думаю, можно понять оказавшегося в ступоре человека, который с самого начала хотел лишь подначить своих друзей за сомнительное поведение, а в итоге сам оказался центром представления. Как тот самый человек с яблоком на голове. Конечно же, нож должен попасть в яблоко, а не в голову несчастного, но только если метатель действительно знает своё дело, а не пришёл на первое своё представление дилетантом. И причина, по которой я всё ещё не остановил всё это действо, кроется в том, что Саёри вовсе не дилетант, и если бы она была метателем ножей, я бы встал первым в очередь вызвавшихся держать яблоко на своей голове. Ведь я прекрасно знаю, что этот человек попадёт в яблочко и заставит толпу ахнуть от восхищения, а не с криками бежать из зала. Если кто и может кого угодно заставить улыбнуться, то именно она, а я очень хочу, чтобы Нацуки хоть немного улыбнулась. Боже, пожалуйста, пусть она улыбнётся. — Мы знали, что вы явитесь с минуты на минуту, Повелительница Кексиков, — почти пропела Саёри. — Потому подготовили церемонию приветствия для вас, — проговорил я, пытаясь повторить интонацию Саёри. — Мне… Чувствуя, как по её голосу расползается растерянность, я украдкой глянул на Нацуки, думая уже закругляться, ведь мы могли напугать её, а из этого очень вряд ли вышло бы что-то хорошее. Но на её лице не витало и доли растерянности, вместо этого через маску негодования и шока просачивался азарт. Маленькими шажочками она начала пятиться назад. — Мне так приятно, честное слово. На этот раз был сделан довольно широкий шаг, и я даже почувствовал, как напряглись мышцы Саёри, как будто эта машина хорошего настроения включала турбины. — Но вот знаете, я так не люблю эту мишуру. Ещё один широкий шаг. Саёри чуть приподнялась и сейчас была жуть как похожа на бегуна перед финальным забегом. Словно поддаваясь коллективному инстинкту, я и сам уже приготовился пуститься в погоню. — Так что… Клянусь, я и Саёри сорвались с места если не раньше Нацуки, то определённо в ту самую секунду, как её нога дёрнулась в противоположную от нас сторону, вступая в стремительный бег. Я почувствовал нас обоих вспыхнувшей молнией, нёсшейся быстрее всех и всего, что только может вообразить человеческий разум. Кажется, не прошло и пары секунд, как мы настигли нашу цель, которая не особо-то и успела от нас отдалиться. Как договорившись, мы с разных сторон подхватили её под руки и в силу своего преимущества в росте приподняли Нацуки над землёй. Брыкаясь и осыпая нас самыми яркими, но, что темнить, самыми ёмкими ругательствами, она тем не менее заливалась искристым смехом, обнимая своими руками наши руки, то ли от нахлынувших тёплых чувств, то ли в мерах предосторожности, ведь мы практически пустили её в полёт. Мне очень хотелось верить, что верен первый вариант, так как сам я, хоть и крепко, чтобы не обронить её, но всё же мягко, как при объятии, обхватил худенькую ручку. Но судя по тому, как она чертыхалась и тянулась носками к полу, пытаясь сбежать из такого своеобразного плена, тёплых чувств она испытывала не так уж и много. Однако нельзя было исключать разве что этой безудержной весёлости запускающей тебя высоко в небо катапульты, открывающей перед твоим взором такие прекрасные виды, о существовании которых в привычном ритме жизни, к сожалению, и не подозреваешь. И чего уж точно нельзя было отрицать, так это громкого хохота, распиравшего нас троих, счастливого сияния глаз обеих девушек и отсутствия на самом деле какой-либо злости со стороны Нацуки. Такой вот дружной гурьбой мы с жутким шумом ворвались в клубную комнату: я и Саёри распахнули двери, втаскивая Нацуки внутрь, и только тут позволив ей всё-таки наконец-то встать на ноги. Её заметно качало, и небольшая грудь её порывисто вздымалась и опадала от поступающего в лёгкие воздуха, ведь сама девушка пыталась перевести дыхание после долгого смеха, а из горла то и дело вырывались ещё визгливые смешки. — Вы… просто… чокнутые, мать вашу, — положив руки на бёдра, тяжело дышала она, широко улыбаясь, от чего пухлые щёчки немного подпрыгнули. Так же задыхаясь и отсмеиваясь, Саёри пригнулась, опершись руками о колени. В то же время я привалился рукой к стене и чувствовал, как в груди снова зарождается хохот, вполне возможно намеренный задушить меня. — Мы просто любим тебя, — выдохнула Саёри. Розовые глаза смешливо сощурились. — Не могли бы выражать любовь менее агрессивно? А то тут никаких нервов не хватит. Всё существо Саёри ярчайше засветилось. — Ваши пожелания учтены, — с этими словами она почти набросилась на Нацуки подобно смерчу из бешеных хомячков, стиснув в крепких объятиях и прижимая к себе несчастную. Из глубины этого цепкого любвеобильного комка послышалось глухое возмущённое рычание. — А-а-а, ну ты как всегда, Саёри, — скривившись и пытаясь отталкивать её, Нацуки несмотря на это чуть улыбалась. — И почему ты только постоянно ко мне липнешь как стрекоза? — Потому что ты самое милое создание, когда-либо существовавшее в этом мире! Не дав своей пленнице возразить или перейти к контрмерам, Саёри сильнее сжала её как подаренную на день рождения плюшевую игрушку, на что Нацуки только смогла сдавленно брякнуть. С искренним наслаждением наблюдая за всем действом, я почувствовал, как уголки моих губ прыгают вверх, а сердце отбивает ритм в такт чудесной мелодии смеха Саёри, да и моего тоже, собственно, зарождавшегося в ответ на страдальчески-озорной вид Нацуки. Пускай они обе порой доходили до сущего абсурда. Пускай это баловство и могло кому-то показаться глупым и неуместным. Господи-боже, да я даже могу назвать парочку знакомых мне людей, которые, зажимая уши, выбежали бы уже из этого чудного (ударение поставьте сами) места. Но эти люди даже не представляют, сколь многое могут потерять. Ведь именно ради хотя бы таких моментов и должен существовать Литературный клуб. Это не просто место, где несколько человек время от времени обмениваются стихами. Это прекрасные люди, с которыми всегда приятно находиться рядом, и я чертовски счастлив, что нашёл свой Литературный клуб. Осознав это, я позволил смеху вырваться на свободу и, поддавшись наплыву эмоций, обнял этот комок веселья и света. — Я вас терпеть ненавижу, — голос Нацуки был почти не слышен, как будто она говорила в подушку. — Мы уже привыкли, что это своеобразное проявление твоей любви, так что даже не пытайся, — проговорил я, и Саёри, словно вторя мне, переливисто захихикала. Откуда-то снизу послышалось шипение. — Вы вредные, противные у… — Проще говоря, твои фанаты. Саёри потрепала Нацуки по голове. Вернее, мне показалось, что она тянется ладонью с таким намерением именно к ней, но следующее, что я почувствовал, совершенно разнилось с тем, что я увидел краем глаза. Удивительным образом рука Саёри опустилась мне на голову и потрепала меня по волосам, а сама Нацуки, каким-то чудом уже выскользнувшая из наших пут, стояла около нас и поправляла одежду. — Вот так гораздо лучше, — самодовольно оглядев нас, усмехнулась Нацуки. — Ну ты… — только и произнёс я, отпуская Саёри и не зная, злиться мне или подыгрывать ей. — Эй, это всего лишь фокус, — с долей ехидства сказала Нацуки, положив ладони на бёдра, обволакиваясь в собственном превосходстве. — Иногда такое телосложение действительно полезно в экстремальных ситуациях. Выдохнув из себя остатки произошедшего, я протёр вспотевший лоб рукавом пиджака, лишь сейчас сообразив, что от него неплохо бы избавиться в такую-то жару. — Хватит с меня на сегодня фокусов. Я поспешно снял пиджак, не без блаженства почувствовав, с какой ревностностью прохладный воздух обволакивает мокрую спину, и сердце в это время то замирало, то пускалось в безудержный пляс. Я даже готов был принять мысль, что умру от приятного шока, освободившись от этой жаркой смирительной рубашки. Жара нещадно морила, и если меня сейчас заставят выполнять «особые поручения», я точно ссохнусь как гидрогелевый шарик без воды. — Юри, денёчек добрый! — воскликнула Саёри, и только сейчас я вспомнил, что клуб состоит не только из бродячего цирка, но и парочка приличных людей в нём найдётся. Я обернулся, лишь сейчас приметив тихую фигуру возле кладовой, то ли стоящую в тени, то ли создающую её самим своим существом. Почти вжавшись в дверь, она с плохо скрываемым смятением оглядывала нас, практически не двигаясь, и только длинные волосы колыхались от прерывистого её дыхания. И вряд ли стоило ожидать спокойной реакции, ведь мы ворвались сюда как та чёртова ходячая рыбина, и мне даже стало немного неловко перед Юри. — Хэй, Ю, — бросила Нацуки, несколько оценивающе глядя на неё, впрочем, мне не совсем было ясно, в чём дело. — Привет, — улыбнулся я, махнув рукой, — я тебя не заметил даже сначала, извини. На её лице появилась мягкая понимающая улыбка, будто ей это было не впервой, а юркое полыхание сиреневых глаз заметно поутихло и успокоилось, и она легко помахала нам ладонью. Тем же временем Нацуки, скрестив на груди руки, сощурила глаза и пристально глядела на Юри, что очень сомнительно могло значить что-то хорошее. Я только и успел, что переглянуться с Саёри, уже чешущей затылок и находившейся одновременно в замешательстве и беспокойном ожидании. — Какая-то ты загадочная сегодня, — протянула Нацуки, не особо удачно скрыв подозрение под задорный тон. Юри моргнула и вопросительно вскинула брови, как будто ей сказали, что мы трое добрались сюда на личном драконе, которого припарковали на крыше школы. — Вовсе нет, — отозвалась она с явно намеренной холодностью, словно заранее подстраховываясь. Губы Нацуки недобро искривились. — Да? — чуть наклонилась вперёд она. — Тогда объясни, на кой ляд ты стережёшь мою кладовку? Если быть честным, подозрения Нацуки нельзя назвать необоснованными. Юри в самом деле немного странно стояла впритык к кладовой, создавая впечатление, что действительно что-то охраняет. Даже не удивлюсь, если она нашла там тайную сокровищницу или что-то в этом роде. Ещё больше странности навела её резкая реакция на слова Нацуки. Она вся встрепенулась и шагнула ещё ближе к дверям кладовой, при этом её симпатичное лицо, растопив лёд прошлого выражения, вдруг воспылало растерянностью. Тёмные брови тревожно нависли над засверкавшими глазами, а губы чуть приоткрылись, создавая иллюзию остановившегося на полпути слова. — Не стерегу. Лицо Нацуки приобрело хищное выражение. По полным безнадёги глазам Саёри я понял, что она не знает, как можно сгладить только начинающийся конфликт. Да и как ты это сделаешь, если не понимаешь даже, в чём он заключается. Она было потянулась ладонью к плечу Нацуки, но та, верно предвещая это, шагнула на шаг вперёд в сторону Юри. — О? Тогда я могу войти? — Туда нельзя, — выпалила Юри. — Чего так? — в тонком голосе Нацуки захрипели нахальные нотки. — Ты нашла там Нарнию? Лицо Юри теперь выглядело ещё беззащитнее. Тихо вздохнув, она, не оборачиваясь, не без колебания постучала в дверь кладовой. — Да? — глухо отозвались изнутри. — Кто-то пришёл? — А. Они тут, — Юри оглядела каждого из нас по очереди, — все. За дверью прозвучал озадаченный вздох. — Тогда привет всем! — зажурчал приветливый голос Моники. — У меня возникла небольшая проблема, не волнуйтесь, я сейчас выйду. Я заметил, как скрещенные руки Нацуки вдавились ей в плечи, как глаза Саёри заметались ещё взволнованнее и с каким ужасом взгляд Юри вперился в Нацуки, не отрываясь от её хрупкого силуэта, ведь именно она сейчас и являлась преградой на пути этого чудовищно милого оружия. И даже не уверен, кого мне жалко больше: кого-то из девчонок или себя самого. Впрочем, ничего страшного точно не могло произойти ни с кем из участников, если никто не посмел посягнуть на самое драгоценное в этом клубе — внушающую уважение коллекцию манги. И каждому из нас следовало надеяться, что ряды полок оказались нетронутыми. Нахмуренная, Нацуки нетерпеливо постукивала носком ботинка по полу, выражая ли тем самым своё раздражение или же пытаясь так это раздражение унять. — Чем она там вообще занимается? Прежде чем я или Саёри сделали предположение, прежде чем Юри, явно введённая в курс дела, смогла что-то объяснить, прежде чем стрелка часов очередной раз щёлкнула, отмерив секунду, нас всех, — целый мир даже, создавалось впечатление, — окатил пронзительный самоуверенный смех. Смех, от которого где-то глубоко в моём сознании загрохотал гром и что-то с треском переломилось. — Вы даже не представляете, как долго я это планировала, — голос Моники заливался одержимостью. — Час настал. Я избавлюсь от всей этой манги. О нет. Самое страшное свершилось. Не могу себе представить смельчака, который скажет что-то поперёк кладовой клада Нацуки, и уж тем более попытается что-то с этим сделать, но Моника переходила эту грань слишком часто. Гораздо чаще, чем может вынести человек. Даже если она кошка с девятью жизнями, даже если она просто шутит, это всё равно чертовски большой риск для одного живого существа. Я очень осторожно посмотрел на Нацуки, и у меня сразу же заболели глаза. Она сверкала выжигающим саму душу взглядом, находясь всё же в бессильном оцепенении, и весь воздух вокруг неё вдруг едва ли не задрожал от дыма раскалённого тела девушки. Глядя на неё, я боялся и представить себе притронуться к ней, ведь ожидал, что меня тут же ошпарит, хоть это и не было возможно. — О боже, — тише шелестения листвы на деревьях произнесла Юри. Саёри, не мигая глядя на Нацуки, изобразила ритуальный жест пальцами обеих рук, из которых указательный палец и мизинец были приподняты, а средний и безымянный едва касались большого. Я же чувствовал, как меня засасывает болото, и я опускаюсь глубоко на дно. Схватившись за голову, я затаил дыхание. Нацуки воспламенилась. Как зомби, чью газету порвали, она метнулась к кладовой с чистым намерением, пропитывающим всё её существо, оттолкнуть импровизированную охрану и ворваться в тихий покой цветастых книжек, но Юри ловко загородила ей дорогу, а мы с Саёри, сообразив, схватили её за плечи. — Выметайся оттуда! — клянусь, это был не крик, а настоящее извержение огненной лавы из пасти свирепого дракона. По всей комнате как мощный оглушительный импульс прошёлся, у меня даже чуть заложило уши, а Юри, наморщив нос, заткнула свои пальцами. До нас донеслось мелодичное хихиканье Моники. Да, вот уж кому точно было весело. — Прямо-таки «451 градус по Фаренгейту» наших дней. Я почти ощутил, как горит моя ладонь от прикосновения к Нацуки, взвинченной донельзя и рвущейся вперёд подобно непослушному джек-рассел-терьеру. — Слушай сюда! С неожиданным для её небольшого тела напором она двинулась к кладовой, с элегантностью бешеного кенгуру оттолкнув Юри, и уже почти раскрыла двери. Однако они, как под действием силы мысли девушки, резко распахнулись сами, явив свету ладную фигуру довольной собой Моники. Со своей фирменной улыбкой Моны Лизы (или Мони Лизы, как вам угодно) и по обычаю расслабленным сиянием зелёных глаз, она смотрела на Нацуки, ещё секунду назад пылающую действующим вулканом, но всё спокойствие президента в мгновение испарило воинствующий настрой девушки. Тёмно-розовые, почти красные, глаза оторопело мигали в ответ, а сама Нацуки очень заметно уменьшилась как спустившаяся рыба-ёж, и всё, что смогло вернуться к её ужасающему виду, так это сердито сдвинутые вниз брови. — Всё цело. Можешь не волноваться, я ничего не сделала с мангой, — загнув руки за спину, дружелюбно проговорила Моника. Нацуки фыркнула. — Нафига тогда был весь этот спектакль? — О, ты же знаешь. Я не могу упустить ни одной возможности продемонстрировать своё остроумие. Розовая бровь с сомнением изогнулась. — Ей-богу, когда-нибудь это тебя погубит. Моника виновато улыбнулась, и её глаза, — успокаивающий зелёный свет, проникающий далеко внутрь тебя, — почти с материнской любовью обогнули Нацуки, прося прощение одним взглядом. — Прости-прости. Ты так мило изначально разозлилась, что я попросту не смогла сдержаться. Кроме того твоя доверчивость и импульсивность выглядят крайне забавно. Нацуки устало закатила глаза, а на лице её застыла опустошённость. — Вот уж чего я точно не хотела о себе знать. — Не волнуйся, — голос Моники проникся бархатным ободрением. — Этим страдают многие люди. Стоит лишь поддёрнуть их слабое место, как они бросаются в самые безумные поступки, что можно вполне обернуть как против них, так и им в помощь. Нацуки удручённо свела брови. — Жутко, понимаешь, осознавать, что ты это знаешь. Лицо Моники затмила тень мрачной задумчивости. — Хотя бы никто не пострадал, — неловко улыбнулась она. — Это как сказать ещё, — с выражением, полным сочувствия, вклинилась Саёри, оказавшаяся в мгновение ока около Юри. — Она чуть не убила Юри. Юри издала почти беззвучный смешок. — Я цела, Саёри, спасибо. Нацуки ещё раз закатила глаза, но на этот раз с раздражением. Коснувшись её плеча и поймав её отчаянный взгляд, я качнул ей головой, мол, не стоит. Она истощённо вздохнула. — Сегодня все испытывают моё терпение, — прошептала она мне, и розовый отсвет как попросил помощи. Попытавшись улыбнуться как можно бодрее, я легонько похлопал её по плечу. — Обещаю, я больше не буду. И если повезёт, мы даже неплохо проведём время вместе. Щёки девушки чуть порозовели, но её смущённый вид смягчила заинтригованная улыбка и явное согласие и восторг в пару секунд назад утомлённых глазах. — Всё в порядке? — с вниманием обратилась Саёри к Монике. — Да, вполне, — к ней вернулось обычное приветливое состояние. — Хе-хе, я избавлялась от весьма сексуального разрыва на юбке. — Ох, плохо дело, — сочувствующе вздохнула Саёри. — Что ты сделала с ним? Улыбаясь, Моника жестом подозвала Саёри к себе, предлагая самой узнать. Подойдя к ней и чуть согнувшись, она добродушно заклокотала смехом. — Скрепки? Серьёзно? — голубые глаза блеснули озорством. — Набираюсь креативности от вице-президента. Саёри смешливо покачала головой. — Боже правый, ну ты даёшь, — Нацуки такого выхода из положения явно не оценила. — Подождала бы умного человека, сделали бы всё поцивильнее. Русая бровь вызывающе поднялась. — Хочешь сказать, ты всегда носишь с собой нитку с иголкой? — Хе. Не прошло и мгновения, как Нацуки ловко вынула откуда-то из рукава пиджака нечто, горделиво блеснувшее у неё в пальцах. Моника повержено посмотрела на иглу с ниткой. — Этого я точно не ожидала. — Сама я пользовалась этим сущее ничего, зато клиентов у меня хоть отбавляй. Взять хотя бы это чудо в перьях, — Нацуки махнула рукой на Саёри, удивлённую таким заявлением. — Э-э? — раздосадовано свела брови она. — Это неправда. — Девчуль, во всём твоём наряде я точно вижу как минимум четыре результата своей работы, и это только школьная форма, так что не ври, — Нацуки незлобно погрозила пальцем. — Эхе. — Попозже всё исправим. Но на твоём месте я бы это не делала. — А? — изумилась Моника. — Почему это? — Тут точно есть человек, который горит желанием поглядеть, — Нацуки покосилась на меня, и не надо было никаких разъяснений, чтобы понять намёк. — Прекрати, будь добра, сваливать на меня свои грязные фантазии. Нацуки запыхтела в наигранном возмущении. — Послушай, если бы мне нравилось смотреть на оголённых девушек, Литературный клуб прознал бы об этом в первую очередь. Если ты не заметил, здесь одни дамы, — она скрестила руки на груди, глядя на меня с вызовом, — все пятеро. Мои губы кривились в усмешке. Я протёр лоб ладонью, поставленный в тупик и одновременно развеселённый. — Жестоко. — И тем не менее я остаюсь единственной, у кого хватает смелости подкатить к девушке, — с карикатурной самоуверенностью продолжила Нацуки. — О боже, — прыснула Саёри. — Даже не сомневаюсь, — ответил я, из чистого любопытства продолжив этот разговор. — Не веришь? На самом деле в этом нет ничего сложного. Едва она сказала это, как комнату разразил громкий шлепок и пронзительный крик Юри. — Нацуки! — обычно плывущий в ментальной медитации голос сорвался, и сам образ проникся ужасом и шоком. — Э-э, я уверена, это должно выглядеть совсем не так, — оцепенев, произнесла Саёри. — Согласен. — Зато контакт налажен, — Нацуки жутковато скалилась, даже не глядя на Юри, а держа её на мушке. — Остались финальные штрихи. — Нацуки, перестань! — отпрянув от неё, с недовольством крикнула Юри. — Ты меня недооцениваешь, солнце. Всё будет потрясающе. Сиреневые глаза боязливо расширились, и Юри с совсем неожиданной от неё скоростью ринулась из класса, громко хлопнув дверью, а вслед за ней погналась и Нацуки. Заливаясь первобытным смехом племени на затерянном острове, она, одержимо преследуя свою добычу, едва не выбила двери класса, и мы могли лишь в молчании проводить их взглядом. — Почему она шлёпнула не меня? — Саёри первой подала голос после нашего недолгого замешательства. — Это в самом деле единственное, что тебе пришло в голову? — с мягкой насмешкой спросил я, на что Саёри только беззаботно развела руками. — Вдруг у них и правда любовь, — иронично улыбаясь, вставила Моника. Саёри по-доброму закатила глаза. — Пойду-ка я верну их, мало ли чего произойти может, — с этими словами она, размахивая руками, прошла в сторону дверей. — Что, по-твоему, может произойти? — поинтересовался я. — Именно это я узнать и не хочу. Саёри бодро перепрыгнула порожек, отчего краешек её юбки так же бодро подпрыгнул вместе с ней. — Тебе нравится? — А? — до меня поздно дошло, что я засмотрелся, и всеми своими силами смастерив непринуждённое выражение лица, обернулся к Монике. — Хе-хе, я о клубе, — как играя, она оценивающе смотрела на меня, туманно улыбаясь. — Нам так и не выдалась минутка хорошо поговорить о том, как ты адаптировался здесь. Всё-таки, если мне не изменяет память, ты был не слишком готов вступить в клуб. Видимо, заметив мою неловкость, Моника оправилась, совестливо улыбнувшись. — В этом нет ничего страшного, — мягко проговорила она. — Подобную беседу я проводила и с Юри, которой этот клуб подходит практически идеально как перчатка, и по-хорошему бы ей стоило стать президентом вместо меня, — девушка, как с любовью обнимая эти слова своей интонацией, мило хихикнула. — Поэтому я лишь хочу узнать, комфортно ли тебе с нами. — Если быть честным, здесь весело. Уютно даже. И говорил я действительно со всей честностью, с этим было невозможно поспорить. Забавно, но заходя сюда, я словно начинаю по-настоящему дышать, искренне улыбаюсь и так же искренне злюсь или грущу. Проводя каждый день со всеми ними, абсолютно разными, но чрезвычайно близкими по духу, я чувствую себя живым. Я быстрее засыпаю, охваченный приятной усталостью, прокручивая и просмеивая в голове каждую сцену прошедшего собрания. Я быстрее просыпаюсь, подбадриваемый возбуждённым энтузиазмом, и встаю с постели, уже торопясь пополнить коллекцию этих сцен. Я чувствую, что делаю нечто важное. Я чувствую вообще всё, как человек, долго лечивший насморк, полной грудью вдыхает благоухающие вокруг него ароматы, так и я открываю для себя весь необъятный диапазон чувств и эмоций. Я почти ощущаю кожей золотистый восход солнца и багряный его закат, стуком сердца подпеваю радующимся каждому дню птичкам-болтушкам и замираю духом от того, как бережливо обдувает тело ласковый ветерок в самый жаркий день. Как нечто незримое одними кончиками пальцев касается меня, вдыхая саму жизнь в это заторможенное тело. Как благодарно, как лучисто и нежно подобно пушистым облакам в небе сияют розовые кристаллы, и с каким облегчением страх и злоба тает в них как растопленный для торта горький шоколад. Вот что я хотел сказать Монике, вот что на самом деле следовало сказать. Я посмотрел в её проницательные зелёные глаза, и сразу всё понял. Она растроганно улыбалась и, странно, мне даже показалось, что она непостижимым образом прочитала мои мысли. Уверен, что прочитала. Прочитала так же, как поздним вечером, наконец, присев отдохнуть, читает раскрытую книгу. И, как под гипнозом, я вглядывался в безмерную зелень, видя глубоко-глубоко в ней себя самого, полного таких же чувств и мыслей. Такого же напуганного и вдохновлённого человека, тянущегося ко всему, что видит перед собой, больше всего на свете страшась упустить нечто важное. — Я рада, — произнесла она, и я даже вздрогнул от её голоса, а всю магию момента как рукой сняло. — Ты хороший парень, и не хотелось бы, чтобы ты нас бросил, — ярко улыбнулась Моника. Я отозвался успокаивающим смешком. — Насчёт этого не волнуйся, я не уйду. Скорее я даже удивлён, почему нас так мало. Девушка вздохнула и, хоть продолжила улыбаться, всё же заметно погрустнела. — Для меня самой это большая загадка. Когда ты представляешься президентом клуба, люди ещё смотрят на тебя с участием, но стоит только заговорить о литературе, как не можешь отделаться от мысли, что им становится скучно. Она удручённо покачала головой. — Но почему? Книга ничуть не хуже фильма или игры, и совсем не заслуживает того, что при одном упоминании о ней люди начинают зевать. Не говоря уже о том, что за литературу, — на лицо Моники внезапно прыгнула весёлая ухмылка, — можно считать и мангу, и комиксы, и даже хорошие визуальные новеллы, ведь, как ни отнекивайся, это всё равно романы, хоть и графические. Мои брови пригнулись, и я ощутил, как губы застыли в недоумевающей усмешке. — Не смотри на меня так! — засмеялась президент. — Я действительно так считаю. Я просмеялся, вторя ей. — Почему ты тогда издеваешься над Нацуки с её мангой? По лицу моей собеседницы прошлось выражение человека, выстроившего хитроумный план. — Она же постоянно над нами подшучивает, почему я не могу отплатить той же монетой? — С вами не соскучишься, — не без удовлетворения сказал я. — Только бы другие люди поняли это. Каждый новый человек увеличивает шанс… Моника застыла, не договорив, как осеклась, и крепко задумалась. — Шанс?.. — напомнил я. Встрепенувшись, она потерянно заморгала. — Увеличивает шанс сделать клуб популярным, конечно, — её уверенное лицо вовсе не внушало уверенности мне, но докапываться я не стал. — Я и Саёри работаем над этим, и совсем скоро, готова поспорить, привлечём парочку человек, — зелёные глаза взбудоражено горели. — Стоит только потрудиться, и… Тут она безуспешно попыталась подавить зевок, сонно посмотрела вновь на меня, и я с сомнением смерил её взглядом. — Тебя это не утомляет? Её брови поднялись, будто она не понимала, о чём я вообще толкую. — Совсем нет. Я всегда полна сил и готова работать, — как можно бодрее проговорив это, Моника уверено согнула руку в локте и похлопала по бицепсу. Я наморщил нос, выражая более сильное сомнение, и она, сдавшись, вздохнула. — Если честно, я уже вторую неделю питаюсь одним кофе, разбавляя такую трапезу парой бутербродов. Моника улыбнулась одними губами, и лишь сейчас я увидел, как же сильно она устала. Она заметно убавила в весе, что тонко выдавали едва впавшие щёки, а вокруг искристых глаз тенью начали образовываться тёмные круги. Сладко потянувшись, разминая шею и плечи, Моника всем видом олицетворяла как блаженство от выпавшей свободной минутки. — Этой ночью я уснула за письменным столом. Я неодобрительно покачал головой. — Ты не пробовала убрать часть дел, чтобы немного расслабиться? Всё-таки такая суматоха в конце концов полностью опустошает. Серьёзно, все мы люди и не можем трудиться круглыми сутками напролёт, — я чуть пригнулся к ней, заглядывая прямо в глаза. — Даже ты, Моника. Правда. Я вижу, как тебя это изводит, а мне не очень хочется, чтобы с тобой произошло что-то нехорошее. Оцепенев, она в смятении разглядывала меня и её, без преувеличений, идеальное лицо накинуло лёгкий налёт задумчивости. — Возможно, мне эта суматоха и нравится, — осторожно улыбнулась она уголком губ, мягко переливаясь взглядом. — Мне нравится быть занятой, благодаря этому у меня появляется возможность на время забыть о плохом. — Представить не мог, что и тебя одолевают какие-то неприятные мысли, — бережно, как касаясь чего-то священного, сказал я, стараясь всем своим видом проявлять чуткость. — Думаю, у каждого человека так, — апатично начала Моника, застыв на мысли. Её лицо, наполовину затенённое и наполовину освещённое напористым светом солнца, словно одновременно выражало диаметрально противоположные эмоции. Если солнце показывало уверенную в себе девушку с пытливым внимательным взглядом, то тень открывала нечто, сидящее далеко внутри её мыслей. Нечто, заставляющее зелёный глаз наполняться вековой грустью, нестерпимой и для сотни людей. Глаз, что, светясь в темноте, мог, как чувствовалось, видеть куда как больше второго, ослеплённого солнечными лучами. Светло-зелёный, цвета свежей травы по весне, и глубокий изумрудный, знающий гораздо больше, чем может выдержать человеческий разум. В данный конкретный момент, околдованный этим видом, я едва держался, чтобы не коснуться Моники, чтобы развеять её печаль, узнать, что скрывает половина, уверенная в том, что во тьме человек видит куда больше. Я хотел бы коснуться. Но одна странная мысль не отпускала меня: я не смогу этого сделать. Я не смогу добраться до Моники на каком-то потустороннем уровне. На том же уровне я осознавал, что, возможно, даже не вижу её. Я мотнул головой, отгоняя удручающие и совершенно дурацкие мысли, вернувшись в реальность. — Ты ведь знаешь, что счастливых людей априори не существует? Странно, но как бы человек ни жил, ему всегда будет чего-то недоставать, и лишь приняв это, ты начинаешь ловить каждое счастливое мгновение, ценить каждую секунду, — она грустно и сердечно усмехнулась. — Возможно, Саёри уже давно приняла. — Саёри?.. — Но есть люди, — смущённо приподнимая уголки матово-розовых губ, она показала пальцем на себя, — которые не хотят принимать это, и, не переставая, ищут что-то, постоянно суетятся. Наверное, поэтому я так и загружаю себя делами, — пожала она плечами. — Хочешь сказать, люди ищут счастья, которого и нет скорее всего? Она вздрогнула, вздрогнул и я сам от своих же слов, и по телу протрещали горячие мурашки. Обескураженная и скованная эмоцией, Моника глядела на меня, и тень, лишь прикрывающее её лицо, поглотила её полностью, проникая, казалось, в самую душу. — По крайней мере, я пытаюсь, — голос проникся надеждой, и я с поддержкой улыбнулся. — Если бы я только мог как-то тебе помочь. Моника широко улыбнулась, глядя на меня как на ребёнка, сказавшего какую-нибудь глупость. — Не стоит меня жалеть, — её голос вновь приветливо залился. — Да и если отбросить лукавство, то тебе и самому нужна помощь, — теперь уже она смотрела с поддержкой. Со вздохом я глянул ей за спину, на мутнеющий жёлтый цвет приоткрытого окна и небольшое укромное местечко под ним. Фантазия уже нарисовала заинтересованный и мягкий розовый клубочек, крепко держащий маленькими ладошками открытый том. Сладкий и приободряющий как лимонная карамель образ с вечно ищущим что-то взглядом и улыбкой сияющей и окрыленной, но просвечивающей часто… Неуверенностью? Страхом? О чём она думает каждый раз, когда отводит взгляд в сторону или скрещивает руки? Когда она идёт домой, действительно ли идёт туда, где её ждут? Туда, где она сама может ждать кого-то? — В последнее время меня тревожит кое-что. Из окна в класс ворвался несильный, но оживленный ветерок, зашелестевший страничками лежащей на парте книги, и нечто волшебное овило мои мысли. Молочный шоколад, подтаивающий на печенье, и зазывающий аромат страничек. И даже не знаю, что мне больше напомнило это: вчерашний день или саму Нацуки, светящуюся как звёздочка поздней ночью. Как звёздочка, смотря на которую хочется мечтать, видя, что она и сама непрерывно о чём-то мечтает. Как загораются её глаза, когда ты проявляешь внимание по отношению к ней. Как смягчается весь облик, когда ты, пробравшись через наспех вырезанные из картона пренебрежение и враждебность, нежно касаешься чего-то хрупкого глубоко в душе этого комка злости и обид. Я бы сделал что угодно, лишь бы увидеть её полную безмятежность, лишь бы с корнем вырвать всю ту дрянь и грязь, что всадились в её сердце. Но видя, как она, очередной раз скрещивая руки, зажимается ещё сильнее от моих несмелых попыток понять её, как словно на моих глазах она исчезает, отдаляясь так, что не дотянуться, как быстро бы ни бежал, становится страшно. И в этот момент в голову стреляет одна противная мысль. А вдруг и не стоит ничего делать. А вдруг все мои навязчивые действия обернутся крахом для нас обоих. Вдруг я откопаю в её сердце то, что не должно было и вовек увидеть белый свет. Что тогда? Мы отпугнём друг друга? В страхе разбежимся, врываясь в душ и тщательно отмываясь от всего позора и разочарований, связанных друг с другом, начисто стирая воспоминания о человеке, что был когда-то дорог. — Я знаю, — прервала вдруг мои мысли Моника. Я взглянул на неё. Как красивая фарфоровая кукла своими нарисованными, но невероятно живыми даже для человека глазами она вновь смотрела ровно на меня. Она всегда смотрит так, но почему именно сейчас словно что-то изменилось? Почему именно сейчас я чувствую, что из меня вытаскивают всё живое? — Хе-хе, я имею в виду, это видно невооружённым глазом, — улыбается она. — То, что происходит между тобой и Нацуки… — Не уверен, что ты всё поняла правильно, — грубо оборвал я её и с ужасом осёкся, охваченный чувством дежавю. Ведь то, что я сделал… — Зато уверена я, — подытожила Моника, самоуверенно улыбаясь. Я обессиленно выпустил из груди томившийся воздух. — Тебе мешает что-то? — мягко поинтересовалась она. — Ты знаешь, иногда мне кажется, я нахожусь не в тех обстоятельствах, чтобы что-то решать. Как будто пытаюсь пробить головой стену. На меня навалилась невыразимая словами усталость, а голова отказывалась пропускать хоть самую паршивую толковую мысль. Ощутив гудение ног, я тяжело присел на рядом стоящий стул. Моника повторила моё действие, изящно скрестив стройные ножки в отсвечивающих на солнечном свете чёрных чулках, вдумчиво заглядывая в самую мою душу, так что мы ещё сильнее напоминали психотерапевта и его нового пациента. Я невесело усмехнулся этой мысли, вникая всё больше в чудовищную догадку о том, что Нацуки, как пляшущий обычно в хворосте алый костерок, на самом деле чувствует себя точно такой же опустошённой и подавленной, что бы её ни тревожило. — Попробуй представить себя самого, но находящегося в удобных для тебя обстоятельствах, — размеренно заговорила Моника. — Как думаешь, у этого человека куда как больше желания и мотивации, чем у того, которого я вижу перед собой? — Я не уверен, но… — У людей есть проблема. Мы, заданные целью, постоянно ждём какого-то знака, как бегун ждёт выстрела. Мы говорим себе, что дождавшись или достигнув чего-то, что прикупив что-нибудь вкусное, обязательно возьмёмся за намеченное дело. Её улыбка зашлась иронией. — И в итоге не получаем ни того, ни другого, ведь в реальности никто не выстрелит, позволив тебе пуститься в бег. В реальности куда проще или, быть может, сложнее. Выстрелить должны мы сами, сами позволив себе заняться тем, чем хотим. Именно поэтому… Она выпрямилась и сцепила ладони вокруг колена, выставив вперёд грудь. — Поэтому, если ты чего-то хочешь, то нельзя погружать себя в бесконечное ожидание, которое в итоге лишь отнимет у тебя и время, и цель. Говорю на личном опыте. Я года два обещала себе, что начну учиться играть на пианино. Вот-вот, да начну, — она с неудовлетворением приподняла уголок губ. — Но тут экзамены, тут переезд в другой дом, тут же и семейные ссоры, и я думала, что когда всё закончится, я обязательно начну, — она стыдливо улыбнулась. — На самом деле я очень ленивый человек. — Не верю, — выпалил я, совершенно не представляя Монику, подавляемую ленью. Класс наполнил негромкий смех. — Но это правда, и в один прекрасный момент я заметила, что, сколько ни откладываю, а трудности только прибывали и прибывали, и я сделала решение, за которое до сих пор благодарю себя. Лицо её горделиво зарделось. — Я создала Литературный клуб, который и вдохновил меня на обучение чему-то новому. И продолжаю учиться, несмотря ни на что. Так что, — она вдруг хихикнула, легко поднявшись со стула, и приподняла руку с оттопыренным указательным пальцем. — Вот тебе Совет Дня от Моники! Если хочешь чего-то, никогда не жди никакого знака. И никогда не сомневайся. В конце концов, попытка ситуации не ухудшит, правда? Она пригнулась в своей фирменной позе, с мягким одобрительным блеском глядя мне в глаза, и я почувствовал едва исходивший от неё тёплый горьковатый аромат кофе, а в груди у меня пару раз согласно бухнуло. — Я учту, — произнёс я, не без удивления услышав в своём голосе хрипотцу и ощутив, как во рту всё пересохло. — О, ты не хочешь пить? — спохватилась она, ринувшись к учительскому столу. — А… — Где-то здесь были небольшие припасы. Она внимательно осмотрела окрестности возле стола, и её загруженный вид говорил о том, что вряд ли стоит надеяться на правдивость её заявления. Я небыстро подошёл к ней, лениво осмотревшись, и взгляд мой привлёк маленький манекен крохотного человечка, стоявшего, как будто опершись руками обо что-то, перекрестив лодыжки ног. — Как мило, — не удержался я от комментария, привлекши тем самым к себе внимание Моники. — А-а, хе-хе, да. Очень расслабляющий персонаж. Любовно взяв в руки человечка, она загнула его ручки за спину и чуть согнула в спине, продемонстрировав полученный результат мне, и я не смог не улыбнуться. — Даже когда я совершаю очень большую ошибку, он всегда молчит, и это доставляет мне немыслимое удовольствие, — Моника со смехом поставила человечка на место. — Так, а сейчас нам нужно… Не успела она договорить, как до меня дошёл глухой стук упавшей на пол скрепки, что значило… — О боже. Живо поймав разлетевшиеся в стороны полы юбки, Моника в панике прижала их друг к другу, как будто они должны были сами сшиться между собой. Но, конечно, такого не произошло, и что ещё хуже для Моники, юбка отказывалась полностью закрыть её прелести, околдовывающие совершенством линий. И когда она удерживала одни краешки, другие расходились и, как хвастаясь, показывали мне манящие взгляд участки бледноватой кожи. — Я не смотрю, не смотрю! — протараторил я. Мой взгляд молниеносно юркнул на утопающее в замешательстве лицо Моники, а потом и на предательски упавшую скрепку, и я нагнулся для того, чтобы её поднять, лишь сейчас ощутив то, как вспотели ладони, и как раздражающе скользила скрепка между пальцами. — Давай попробуем. С этими словами я подрагивающими руками подцепил нижнюю часть юбки кончиком скрепки, которая, мать её, продолжала выскальзывать, а ситуацию лишь усугубляла узкая полоска, выглядывающая из-под синей ткани. — Какой кошмар, — в голосе Моники задрожала улыбка. — Мне очень неловко, но спасибо тебе, — сказала она, а я лишь смог выдохнуть усмешку. — Ты бегунья, что ли? За дверью прозвучал угрюмый голос Нацуки, чуть приглушённый, который я услышал не без дрожи, и в груди взвинчено загорело. — Может, всё из-за её длинных ног, — отозвалась Саёри, её голос звучал уже ближе. Даже через дверь я услышал, как Нацуки зарычала. — Длина ног непропорциональна скорости бега. — Зато пропорциональна длине шага, — парировала Саёри совсем слышно, и дверь распахнулась. По классу зашелестел чей-то вздох, если не всех нас вместе взятых. Три девушки как вкопанные вставшие у дверей по росту подобно живой диаграмме, как по диаграмме же и выражали эмоции. Лицо Юри застыло удивлением и немного смущением, Саёри глядела заинтересованно, и губы её уже начинала трогать улыбка, а Нацуки… — Если вы хотели остаться наедине, так бы и сказали, — её голос звучал как разожжённый спичками огонь, а сердитое лицо было полно тщательного раздумья. — Нацуки... — лишь сказал я, не без облегчения увидев её саркастичную улыбку. — Так! — хрипнула она. Она на всех порах подлетела к нам с Моникой, на ходу вынув из рукава иголку, так сверкнувшую на солнце, словно она шла заколоть нас ею. Она несильно оттолкнула меня, подойдя к Монике. — Сидеть, — пригрозив пальцем, брякнула Нацуки, и Моника послушно уселась на учительское кресло, источая жуткое недоумение. — Сейчас мы всё исправим, — присев рядом с Моникой на колени, она вытащила из её юбки скрепку, с неприязнью откинув в сторону. — Подумать только, и это наш президент. Ну и дурдом. Моника мило улыбнулась. — Зато я сообразительная. — Не пытайся найти оправдание тому, что ты дурында, — подбирая длину нитки, ответила Нацуки. Выражая искреннюю признательность, Моника потянулась ладонью к пушистым розовым волосам Нацуки, на что та отвела голову в сторону, напоминая необщительного кота. — Только посмей, — буркнула она, и Моника лишь обезоружено вскинула руки. — Ну-ка отвернись, — хмуро поглядела на меня Нацуки, и я, стараясь выражать глубочайшую незаинтересованность, повиновался. — Можно хотя бы я буду смотреть? — просила Саёри. — Нельзя. — Ну пожа-алуйста? — Нет. Нацуки упорно делала вид, что не замечает Саери, и я отметил про себя, что она единственный человек на моей памяти, на которого не подействовало это волшебное «ну пожа-алуйста». — Но я хочу научиться. — Ещё успеешь наглядеться, когда я буду снова чинить твою одёжку. — Ладно-ладно, — вздохнула Саёри. — Боже, Нацуки, что у тебя с руками? — голос Моники треснул ошеломлением. Я рефлекторно обернулся и посмотрел на ладони Нацуки, ещё перевязанные бинтами, но явно более аккуратно, чем вчера нагородил я. — Я сказала тебе отвернуться, — заметив мой взгляд, Нацуки взмахнула указательным пальцем, и я снова отвернул голову. — Ты упала? — не унималась Моника. — Э-э, да, — неуверенно согласилась Нацуки. — Споткнулась у самого порога школы и приземлилась на лапы. Моника сочувственно выдохнула, и Саёри в это время цепко поймала мой взгляд, приблизившись ко мне. — Только не говори, что она пыталась… — прошептала она. Я кивнул, подтвердив её догадку, и она с очень огорошенным видом провела ладонью по взлохмаченному затылку. — Ты прям как котик, Нацуки, — улыбнулась Саёри. — Всяко лучше, чем разбитый нос, так что я готова смириться с этим. Не имея возможности наблюдать за действиями Нацуки или хотя бы за самой Нацуки, я в ожидании окинул взглядом класс. Юри, как не замечающая нас всех, с размеренностью движений поправляла съехавшие с прядей невидимки, и только ритмичное вздымание груди ещё напоминало о произошедшем ранее забеге. Она расстегнула пиджак, мистическим образом как по контуру огибающим её впечатляющую фигуру, лёгким движением стряхнув с него невидимую пыль и аккуратно сложив вдвое, повесила на спинку стула. Несмотря на присущую ей педантичность, что-то в её поведении вызывало у меня подозрение. Все действия она как будто выполняла на автопилоте, как не осознавая, что делает, а лицо её было полно задумчивого напряжения. Через глаза, глядевшие в никуда, ясно было видно, что абстрагированная от внешнего мира Юри без остановки разбирала собственные мысли. Она отодвинула стул, села на него, склонившись над лежащей на парте книгой, вперив в неё безучастный взгляд и, судя по всему, не прошлась ни по единой строчке. Не хочется думать, что между ней и Нацуки произошёл неприятный разговор до того, как их нашла Саёри, но мысль эта не давала покоя. Я попытался вспомнить, не находилась ли она в том же состоянии ещё на тот момент, когда мы трое только-только вошли в класс, но ничего конкретного в голову не приходило. Кроме того в какой бы задумчивости Юри ни находилась в тот момент, она явно была настолько сбита с толку, что мы насильно вытащили её из собственных мыслей. Было бы неплохо выяснить, в чём тут дело, но как это сделать? Подойти и спросить, как у неё дела? Но что это принесёт без контекста, особенно если она решит ответить односложно по типу «хорошо» или «никак»? Завалить вопросами было бы весьма некорректно, я скорее лишь вызову настороженное отношение, и тогда из неё и клещами ничего нельзя будет вытащить. Да и несмотря на то, что я вижусь с ней регулярно, не могу сказать, что мы стали хорошими друзьями, не говоря уже о том, что ей явно потребуется много времени, чтобы довериться мне. Меня хватило внезапным огнём, когда сирень глаз метнулась в мою сторону, и Юри заметила, что я пялюсь на неё. Впрочем, как тут не заметить. Даже не обладая особой наблюдательностью или хорошо развитым периферийным зрением, несложно понять, что на вас вот уже больше минуты глазеют. Перед тем, как неловко отвернув голову, я увидел, что и сама девушка вздрогнула, убрав взгляд, а встревоженное лицо её залилось краской. Чёрт, и вот к чему было так таращиться, как будто она не заметила бы этого. И после этого спросить, как у неё дела? Тогда она точно посчитает меня каким-нибудь маньяком, а то ещё и подумает, что я положил на неё глаз, и даже не знаю, что из этого хуже. Я раздосадовано вздохнул. Так дело не пойдёт. В конечном итоге я в лучшем случае создам о себе неверное впечатление, а то и отпугну всех. За спиной раздался тихий хруст и болезненный стон Нацуки, что привело меня в чувства. — Шея скоро отвалится, — проворчала она. — Подушка, видимо, совсем ни к чёрту. Нельзя было не заметить, как резко изменилось выражение лица Юри, очень неодобрительно взглянувшей в сторону Нацуки. В глазах её ещё интенсивнее затрепетали винтики да болтики в нервном срыве переполнявших голову мыслей, а ситуация тем временем выглядела всё более подозрительно. Поймав себя на мысли, что снова пялюсь, я шустро отвернулся, но взгляд Юри, кажется, изучающий, всё ещё вкручивался в Нацуки. — Почему ты её не сменишь? — спросила Моника. — Если у тебя неудобная подушка, и ты плохо себя чувствуешь из-за неё, почему не подыщешь хорошую? — Ну, — голос Нацуки почему-то дрогнул. — Ты и сама знаешь. Дела, всё некогда. — О, давай я тебе помогу с шеей? — с готовностью засветилась Саёри. — Моя бабушка знахарка, я знаю, что делать. Ох чёрт, только не это. При этих словах на меня накинулось очень старое чувство утомления и раздражения. — Опять ты про это, — протянул я. — Это она так шутит? — поинтересовалась Нацуки. — Эта шутка сильно затянулась ещё с самого детства. Лет семь назад она мне недели две так точно выносила мозг тем, что у неё под кроватью живёт призрак енота. Саёри несчастно посмотрела на меня. — Он правда жил у меня под кроватью! — горячо воскликнула она. — Иначе куда девались мои вещи? Он точно прятал их. — Вот уж точно, и куда только деваются вещи у рассеянного человека? — как бы между прочим проговорила Нацуки, и я согласно усмехнулся. — Ну так это ещё не всё. Следующие две недели она выносила мне мозг уже тем, что её бабуля-знахарка прогнала призрак енота из дома. — Ха! — Я своими глазами видела, как мешок у неё в руках шевелился! — Саёри в экспрессии раскинула руки, а глаза её отчаянно горели. — Саёри, тебе было одиннадцать. Да и твоя бабуля могла просто пошутить над тобой. Если ты, конечно, не сама всё это выдумала. Мандариновые брови расстроенно опустились. — Когда-нибудь я тебя с ней познакомлю, — тихо сказала она, заметно поникнув. Глядя на эту картину, я почувствовал укол жалости по отношению к Саёри, что захотелось чем-нибудь себя огреть. И чего я так взбеленился? Да, тогда она знатно так достала меня этим, но столько лет уже прошло с тех пор. Да и разве плохо, что люди, например, верят в призрачных енотов или в то, что их близкие — волшебники? Можно сколько угодно закатывать глаза на то, что люди свято верят, скажем, в загаданное на падающую звезду желание, но если это никому не вредит, что в действительности плохого в такой своеобразной крупице магии? Я осторожно коснулся плеча Саёри, поймав её грустный взгляд, и виновато улыбнулся. — Ну прости. Просто подумал о том, что, может быть, это был настоящий енот, который пробрался к вам домой… — осуждающий взгляд Саёри заставил меня осечься. — Ладно-ладно, я почти тебе верю. И я совсем не против познакомиться с твоей бабушкой. По правде говоря, я действительно никогда не видел этого человека. Замечал лишь несколько раз за всю жизнь, как к соседям, пыхтя, подъезжает старенькая машинёшка, а из дома Саёри каждый такой случай добрую половину ночи, не прекращая, раздавался смех и развесёлые разговоры. И почему-то никогда я не имел особого желания идти и узнавать, в чём весь сыр-бор, а саму соседку спросить не решался. — Хорошо, сейчас я вам докажу. Полная сильного эмоционального запала, Саёри сорвала с себя пиджак и, закатив рукава блузки, устремилась к Нацуки. Не успела та даже возразить, как новоиспечённый целитель мягко, но крепко взяла её за голову и чуть-чуть покрутила туда-сюда, как будто собиралась свернуть ей шею, а затем одним резким движением повернула голову Нацуки с негромким хрустом. Лицо Саёри сверкнуло гордой улыбкой, в то время как Нацуки, напрочь обескураженная, сидела неподвижно, и я уже начал бояться, что случилось нечто ужасное. Но девушка осторожно повертела головой, проверяя шею, и разразилась таким удивлением, что её лицом можно было бы осветить небольшую комнатку. — Как ты это сделала, ведьма? — радостно засмеялась Нацуки, совершенно свободно крутя головой, осчастливленная невероятным исцелением, и не могу сказать, что не разделяю её восторга. — Вот что значит внучка знахарки, — не менее радостно ответила Саёри. Моника же, хоть и улыбалась, но относилась к этому прикрыто скептично. — У тебя ведь отец хирург, да, Саёри? — мягко вставила президент. — Может, он тебя научил? На Саёри нашло мягкое смирение, хоть и мнения своего она точно не изменила. — Хе, может быть. Всё-таки мы уже давно не виделись с бабушкой. Я и правда могла чего напутать. — Вот так-то лучше, — выдохнула Нацуки, поднимаясь на ноги и отряхивая колени. — Теперь не порвётся, даже если ты захочешь ею кого-нибудь задушить. Моника поднялась и несильно подёргала юбку, проверяя на прочность, и благодарно улыбнулась. — Отличная работа, Нацуки. — Хе, ну ещё бы. Не получится больше никого соблазнять. Моника устало простонала. — Что радует. У меня совершенно нет на это времени, за вами бы всеми уследить. Порядок, Юри? Улыбка Юри обрела снисхождение. — Без жертв. Следовало уже привыкнуть к тому, что у Нацуки весьма специфический юмор. Нацуки фыркнула. — У меня он хотя бы такой имеется. А тебе не помешало бы время от времени шутить, — осуждающе отчеканила она. — Шутник из меня совершенно посредственный, — неловко посмеялась Юри. — Из Саёри тоже, но это не мешает ей пестрить шутками когда можно и когда нельзя. Когда нельзя — в особенности. — Эй, я вице-президент, это моя прямая обязанность! — шутливо возмутилась Саёри. — Это и пугает. Саёри прищурила хитрые глазки. — А знаешь, что может напугать ещё больше? Схватив свой пиджак, она обмотала им голову, создавая нечто на манер головного убора фараона. — Гнев египетского владыки! — поза Саёри питала помпезностью, а лицо обрело выпиленное в камне безжалостное выражение, и хоть было направлено оно скорее на устрашение, я просто не смог смотреть на это без смеха. — Ну ты и дурёха, — сдавшись, хихикнула Нацуки. — Но это всё же лучше, чем постоянно отсиживаться в тени, верно я говорю, Юри? Глухой стук ударившихся о парту ладоней, с которым Юри резко поднялась с места, прорвал забавящую атмосферу. — Кто-нибудь хочет чай? — будничным тоном заговорила она, пытаясь даже учтиво улыбаться, но образ портило сквозившее раздражение, из-за которого тёмные глаза становились вроде ещё темнее, что даже немного наводило жути. — Чай? В такую-то жарищу? — Нацуки махнула рукой в сторону окна и солнца, отплясывающего за ним твист. Юри закрыла глаза в секундном размышлении. — Кто-нибудь хочет чай со льдом? — Я хочу! — весело воскликнула Саёри, поднимая руку. — Саёри, блин… — лишь смог произнести я. Юри удовлетворёно улыбнулась и, коротко кивнув, шустро направилась в сторону кладовой, а до моего уха дошёл её судорожный вздох. Очень быстро её фигура скрылась за дверями, где она могла перевести дух и довольствоваться своей сомнительной, но всё же победой. Я вздохнул и с порицанием посмотрел на всё ещё улыбающуюся Саёри, а Нацуки повторила моё действие. Заметив наши взгляды, Саёри сокрушённо уставилась на нас, лишь сейчас, похоже, осознав, что помогла Юри сбежать. — Когда-нибудь ты научишься понимать ситуацию, — тихо процедила Нацуки, на что Саёри ответила ещё более погружённым в тоску выражением. — Когда-нибудь мы все научимся понимать ситуацию, Нацуки, — отчитала Моника, глядя с укором. Нацуки насупилась и отвернулась, однако не сказала ни слова поперёк. Класс погрузился в нервное постукивание Моники по парте, неровное шмыганье Саёри и далёкое побрякивание чайного сервиза из кладовой, и лишь мы с Нацуки не вступили в этот немой, но без слов прекрасно понятный диалог. Всем нам было неловко друг за друга и за самих себя, из-за чего никто не решался возобновить разговор, как будто это могло лишь усугубить ситуацию. Но давившее молчание, пронизывающее мозг, не давало мне покоя, и мне захотелось сказать хоть что-нибудь, даже банальное «ну и погодка сегодня», чтобы только не слышать, как собрание медленно погружается в никому не нужную необходимость. Я заметался взглядом по комнате в беспрестанном поиске темы для разговора, и сфокусировался на кривом образе фараона в лице Саёри, что вернуло меня к реальности. — Ты так и собираешься ходить в этой штуке? — самым беззаботным тоном спросил я. Лицо Саёри озарилось облегчением. — А что? Я выгляжу нелепо в этом? Да, но в самом хорошем смысле. — Ну, нет, просто. Тебе жарко, наверное? Саёри поправила импровизированный головной убор. — Немного есть. Но шапка фараона придаёт мне уверенности, — она вскинула кулачки в восторге от самой себя. — Это немес, Саёри, — осторожно улыбаясь, поправила Моника. — Пусть так. Но по моему скромному мнению этому больше подходит именно «шапка фараона». — Что ж, теперь это шапка фараона, — покорно произнёс я, вызвав широчайшую улыбку Саёри. — Люблю, когда царские повеления выполняются! — Забываешься, Саёри, — с нагнетанием надавила Моника, грозно глядя на фараёри. — Э? Лицо Саёри поразилось смесью недоумения и испуга, но тут же сбросило их, ведь зелёные глаза всё же играючи смеялись. — Владыка здесь всё ещё я, — мягкий тон выдавал несерьёзность Моники. — Ну, официально — да. Но мне больше подходит эта роль, — возразила Саёри. — Что? Почему? — Хотя бы потому, что тебе шапка фараона попросту не пойдёт, — самодовольно ответила Саёри. — Я бы поспорила, — со смирением улыбнулась её оппонент, подыгрывая. — Да? — голубые глаза возбуждённо сверкнули. — Давай-ка тогда проверим. Едва она потянулась руками к Монике, как та в ответ резво отпрянула, судя по всему, совершенно не желая напяливать на себя сие произведение искусства. — Ладно-ладно! Твоя взяла. Отныне ты фараон. Саёри, закрыв глаза, свободно раскинула руки и глубоко вдохнула. — Ох, этот сладкий аромат власти, — просмаковала она. Наконец-то класс снова наполнился хоровым смехом, и всё вернулось на круги своя, и даже пару минут назад совершенно удручённая Нацуки приободрилась. — По крайней мере, ей точно не грозит испортить причёску, — усмехнулась она. Саёри просияла, но тут же непонимающе вскинула брови. — Погоди. Я ведь должна была обидеться, разве нет? Уголок губ Нацуки подпрыгнул. — А ты умеешь? Саёри в задумчивости подняла глаза и, получив результат, вновь улыбнулась, пожав плечами. — Вот уж кому повезло, — с наигранной завистью протянула Нацуки. — Хе-хе, на самом деле это не так уж и хорошо. Та-ак, пойду я проведаю Юри. Проигнорировав вопросительный взгляд Нацуки, Саёри бодро пошла, если не поскакала, к дверям нашего всеобщего храма, в который все так или иначе постоянно стремятся попасть. Моника в знак завершения беседы хлопнула в ладоши. — Итак, вы сами справитесь? — участливо улыбаясь, обратилась она к нам точно очень шкодливым детишкам. — Постараюсь не прибить её, — отозвался я, не без удовольствия услышав пыхтение Нацуки. — Не слишком ли ты о себе большого мнения? Моника выдохнула с дружеским пониманием. — Справитесь, — кивнув, ответила она за нас. Удостоверившись в том, что нас можно оставить одних, Моника твердой походкой отправилась к дверям класса, по пути сняв и торопливо сложив пиджак, закинула его на спинку ближайшего стула. Её грациозная фигура, двигавшаяся легко и непринуждённо, была насквозь пропитана умиротворением и уверенностью и, казалось, даже пылинки, летающие в воздухе, расступались перед её величественной поступью. Она не шла бесшумно как Юри, как находясь в бесконечной библиотеке, и не двигалась так энергично как Саёри, всё время куда-то спеша. Она как будто, понимаете ли. Всегда всё делает совершенно правильно. Пусть она кажется временами до жути недосягаемой и гордой, приподнимая подбородок и создавая иллюзию, что смотрит сверху вниз, но, невзирая на это, является именно той, за чью руку ты во время падения можешь схватиться без раздумий. Моника внушает доверие — это и притягивает к ней людей. Нужно же ещё умудриться собрать настолько разношёрстный коллектив, сплотив его одной единственной темой, с каждым годом утрачивающей свою значимость и ценность. Не назову себя экспертом, к литературе я имею самое косвенное отношение, но если верить слухам, то действительно дельных авторов нынче днём с огнём не сыщешь. Наверное, Юри могла бы рассказать об этом более развёрнуто, но не нужно быть особым знатоком, чтобы понять, насколько ныне обмельчала литература. Не этим ли мотивировалась Моника, создавая клуб? Как знать, вдруг она собирает свою команду талантов для… Чёрт разберёт, что она вечно планирует. Но факт остаётся фактом: она задана решительной целью и ни за что не отступится. И это одна из тех причин, по которой этот клуб я не променяю ни на какой другой, что бы мне ни предложили. — Ну и как тебе наша президентша? Я снова задумался и снова меня выдернули из моих мыслей. Боже, этот клуб очень странно на меня действует. Я взглянул на источник звука, чуть опустив голову. Нацуки насмешливо косилась то на меня, то на дверь клубной комнаты, из которой только вышла Моника, и не надо быть гением, чтобы понять, к чему она опять клонит. — В плане? Гением быть настолько же не надо, как и не стоит заведомо показывать свою догадливость, ведь эта несносная девчонка без проблем расценит это как доказательство своей правоты. Она очередной раз скрестила руки на груди. Мозг кольнула мысль, что этот жест стал уже несколько настораживать меня, и не отпускало чувство, что таким образом она возводила между нами невидимую стену. Настолько меня это тревожило, что я бы даже был не прочь взять её за руки, лишь бы только разрушить этот непринуждённый щит. В щёки немного отдало жаром от мимолётной мысли, что я и в том, и в другом случае не прочь взять её за руки. — Она действительно такая горячая, как о ней говорят? Заинтересованно и немного, — что забавно и даже лестно, — ревниво усмехаясь, Нацуки жгла меня взглядом. Она снова испытывает меня, ждёт реакции и уже готова к оценке ответа, настраивая свой извращенометр, который, зная её, точно выдаст колоссальное значение. Несколько огорчённый тем, что она снова тестирует меня и приписывает мне самые фантастические качества и способности, я рассерженно сдвинул брови вниз. — Кто, интересно, так говорит, и почему именно тебе больше всех надо? Как ни странно, явная моя попытка подколоть её нисколько не смутила весьма самоуверенную девицу и лишь только раззадорила. — Я просто любознательная. Или не менее озабоченная, чем думаешь о других. Нацуки сверкнула своей самой оживлённой улыбкой и упёрлась ладонями в бёдра, и почему-то на меня нашло облегчение от исчезновения скрещенных рук. — Ну так? — не унималась она. — Только не говори, что ты не заметил её хищный взгляд, — в её голосе подпрыгнули игривые рычащие нотки, а тон всё больше набирался заговорщичества. Я сдержанно улыбнулся ей. Что-то мне подсказывает, что вряд ли она когда-нибудь замечала на себе тот самый «хищный взгляд», и это лишь служит доказательством того, что она не тот человек, который мог бы его распознать. Однако в целях собственной безопасности я воздержался от того, чтобы высказать свои мысли вслух. В конце концов, если ей нравится чувствовать себя опытной и знающей женщиной, то ничего в этом плохого нет. Если не заходит за определённые границы, конечно. — Ты меня переоцениваешь, — ответил я. — Моника не из тех девушек, которые обратили бы на меня внимание. Я произнёс это как будто с горечью, но даже не уверен в том, действительно ли меня это разочаровывает, ведь за последние несколько дней на собственной шкуре почувствовал, что внимание уже как минимум двух девушек действует несколько изматывающе, что уж говорить о толпе поклонниц. — Так вот оно что, — смешливо возмущаясь, протянула Нацуки. — Тебя, значит, останавливает только то, что она совершенно не твоего уровня? В её голосе не было ни капли злости. Ни капли язвительности. Мы лишь перекидывались шутками. Мы лишь проводили время вместе, развлекая себя, как можем. И я наконец-то почувствовал, что могу выдать любую глупость, которую поймёт только Нацуки, и мы вместе посмеёмся. Загоревшийся этим, я не удержался от несерьёзной колкости. — Именно поэтому я тусуюсь с тобой. Как я и хотел, она засмеялась, изливаясь беззаботным чистым смехом без толики каких-либо негативных красок. Я глубоко и свободно вздохнул, и понял, что именно этого мне сейчас больше всего не хватало. Этого понявшего шутку смеха, единственно в целой толпе и тронувшего моё сердце. Эта сияющая бесконечным азартом улыбка с торчащим клычком и смогла бы уверить меня в том, что всё я делаю как надо. Только персона, стоящая передо мной, ещё больше недели назад готовая растерзать меня лишь за то, что я нарушил покой их каждодневного девичника, приводила меня в необычное оживлённое состояние, которое раньше я едва ли на себе испытывал. Только девушка, что боится признать собственную сердечность и мягкость, как будто это сломает тщательно возведённую ей по кирпичикам крепость. Только Нацуки. «Только ты», — думал я, улыбаясь, внимательно разглядывая её в редкую минуту умиротворения. — Ах ты засранец, — она несильно стукнула меня кулачком в плечо, всё ещё посмеиваясь. — То есть это я совершенно не твоего уровня, да? — Ты просто своеобразная, — выдержав секундное раздумье, выдал я. Её бровь изогнулась немного… кокетливо? — Сочту за комплимент, — прозвенела Нацуки. — Это он и был. На неполное мгновение девушка остекленела, немного порозовев, но тут же взяла себя в руки и приняла вновь смеющийся образ. — Но ты не надейся. Я тебе не какая-нибудь развратная женщина из дурного аниме, у которой совершенно случайно, — Нацуки сделала ударение на последние словах, — выскакивает пуговичка на блузке или рвётся юбка, — она пренебрежительно взмахнула рукой, как отгоняя разом всех развратных женщин планеты. Все развратные женщины планеты. Во главе с Нацуки. «Узрите силу наших кекси!..» всё, хватит. Неуверенный в том, стоит ли показать ей своё удовлетворение или чего хуже разбившиеся ожидания, я решил сменить тему. — Сегодня ты не в настроении, да? Не могу сказать, что в эти слова я вложил сильно большой смысл и заинтересованность. Нацуки всё время пребывала в весьма сомнительном настроении, и создавалось впечатление, с какой бы ноги она ни встала, обе совершенно не те. Хотя по моим скромным знаниям о её жизни и семье и, как ни странно, жизни в семье, всё же можно сказать, что, наверное, она просто не может не быть на иголках. Нацуки хоть и кажется довольно сильной в эмоциональном плане, но каким бы железобетонным ни был человек, если ему каждый день ковырять мозг, рано или поздно он взорвётся. Я бы ещё добавил, что ей в самом деле не помешало бы лучше питаться. Наверное, если пристально следить за ней взглядом, совершенно не отрываясь, можно заметить, как её колышет сквознячок, что уж говорить о том, что форменный пиджак уже жутко свободно висит на ней, как старая одежда на пугало. Я поймал себя на мысли, что при виде неё у меня просыпается аппетит. Возможно, это звучит как-то романтично или как минимум подозрительно. Уверен, Нацуки уже записала бы эту фразу в мою колонку блокнотика, подписанного как «Архив всех замеченных извращенцев». Однако если убрать лишнюю слащавость, то остаётся лишь пугающая мысль, что она, может быть, либо не ест целыми сутками, либо чертовски мало, и от этого откровения я и сам начинаю испытывать ужасный голод. — Ай, смысл только в этом хорошем настроении, — проворчала Нацуки, побредя к брошенному посреди класса портфелю и раздражённо схватив его за ручку. — Стоит тебе проснуться в хорошем настроении, как кто-нибудь обязательно его испортит. Так что куда уж проще сразу ходить без настроения, — она с силой громыхнула тяжёлой сумкой о парту и вытащила оттуда толстенькую такую знакомую тетрадку для стихотворений, а за ней и несколько потрёпанный томик манги. Именно сие изобретение человечества и натолкнуло меня на мысль, как можно разбавить её мутненькую головную атмосферу. — А я всё же настаиваю на том, что тебе стоит хотя бы иногда находиться в хорошем расположении духа, — я подобно Нацуки поставил свой портфель на её же парту. Девушка покосилась с сомнением. — Думаешь, сможешь довести меня до него? Она смерила меня таким пространным взглядом, как бы говоря, что я могу довести её до чего угодно, но только не до хорошего настроения. Что ж, не буду раньше времени строить догадки, кто же из нас прав. Я улыбнулся, вытащив из глубины портфеля томик «Ванильных девочек», один из бесконечной их артиллерии. Никто и никогда не чувствовал такого тепла, расходящегося по сердцу, как сейчас чувствовал я, увидев, как прояснилось недовольное личико Нацуки. — Ха, — как бы ни старалась она влить в этот полувздох-полусмешок долю своей заносчивости, у неё всё равно не удалось сдержать радость. — Прочитал, значит? — спросила она, как думая, что я имею в виду нечто совсем другое. — От корки до корки. Даже перечитал, чтобы освоить материал. Её и без того странная ухмылка стала ещё более странной. — Подозрительный ты. А ну-ка перескажи мне концовку. Откашлявшись, я принялся за пересказ. — Насколько я помню, с Минори произошёл несчастный случай, и как раз это обсуждали Кендзи и Юко, как вдруг… Гром разразил спокойную тишину и едва не выбил двери клубной комнаты, и мы с Нацуки, сбитые с толку, обернулись. Моника, перевозбуждённая и дикая от рабочего запала, шумно дыша, громко поставила огромную коробку на парту и легла на неё, переводя дыхание. Глядя на неё, можно сделать вывод, что она дралась за эту коробку с другими такими же бешеными учениками, а потом со всей возможной скоростью унесла ноги с поля битвы, оберегая отвоёванный трофей. И кто знает, вдруг дела так и обстояли. — Можешь выгнать меня из клуба, но если в коробке чей-то труп, я не буду помогать тебе его прятать, — отчеканила Нацуки. Моника издала не то смешок, не то громкий выдох, соскочив с очень уютной коробки, и с жаром распахнула её, вытащив несколько пачек разноцветной бумаги. Нацуки, явно предвещая неладное, не очень довольно оглядела столь своеобразные драгоценности. — Только не говори, что это новый проект или ещё какая-нибудь несуразица, пришедшая в твою нездоровую голову. Моника сдула со лба русую прядку выскочивших из хвоста волос и взбудоражено широко улыбнулась нам, подтверждая догадку Нацуки. — Я увольняюсь, — в унисон произнесли мы. — Да ладно вам, всего лишь малюсенькое дельце, — пытаясь убедить нас, сладко проговорила Моника, но в глазах её горело такое рвение, что задуманное ею явно уж было не назвать «малюсеньким дельцем». — Так ты всё-таки решила продолжить продвигать клуб? — заискивающе спросила Нацуки. Моника, затягивающая волосы в прежний хвост, изумленно вскинула глаза на Нацуки. — В этом есть что-то странное? — Ну, — Нацуки замялась, скрестив руки, а лицо её неуютно скривилось. — Это после фестиваля-то? Я думала, он… Отбил у тебя желание дальше что-то делать. Нацуки нервно затеребила рукав — нередкое её действие в этой позе. Весь её образ пропитался стыдом и раздражением, а розовые глаза вперились в пол. Она вела себя как человек, которого за что-то отчитывали, но, судя по всему, отчитывала сейчас сама себя, и не без сочувствия я понял, что Нацуки, должно быть, до сих пор считает себя виновной в срыве фестиваля. Я легонько, почти невесомо, коснулся пальцем её ладони в знак поддержки. Нацуки не повернула головы в мою сторону, и всё же одарила короткой, но живой ухмылкой. — О, вовсе нет, — оживлённо возразила Моника. — Совсем наоборот, это сильнее прежнего разожгло моё желание. И с этим не поспоришь. Я совсем не заметил, что Моника опустила руки или стала менее активной, сегодняшний наш разговор это подтверждает. Совершенно уверен, что за нервную систему нашего предводителя переживать не придётся, и это обдало меня теплом душевного спокойствия. Я глянул на Нацуки и её проясняющееся лицо, и это ещё благоприятнее подействовало на моё состояние. — Не слишком ли много бумаги? — вклинился я. — О-о-о, это не просто бумага, — Моника назидательно приподняла указательный палец. Боже, теперь она звучит как приставучка-консультант. Стоило едва затронуть тему товара, как начинается насыщенная эмоциями лекция о том, насколько же потрясающая эта цветная бумага. — Это очень качественная прочная бумага со специальным смягчающим покрытием, при контакте ручки или фломастера с которой цвет не утратит краску и не сольётся с цветом бумаги. Моника вытащила один лист из пачки, проведя по нему длинным пальцем, как подкрепляя свои слова визуальной составляющей. — Плюс ко всему, каждая пачка под цвет глаз каждого из нас! Озорно улыбаясь, она приподняла пачку с весёлой зелёной бумагой, и что-то мне подсказывает, что именно её вождь подбирала с особой тщательностью. Отыскав пачку с бумагой, предельно похожей цветом на цвет моих глаз, я на мгновение обрадовался: странное дело, а ведь я в самом деле член этого клуба. Но почти сразу стукнула не очень приятная догадка. Это значило, что и для меня найдётся работка. — У меня не такой яркий, — пробурчала под нос Нацуки, взяв пачку розовой бумаги. Я взглянул в её глаза, уловив их отдалённый светло-розовый цвет, такой блестящий, как если бы она постоянно смотрела на усыпанное мерцающими звёздами ночное небо. Затем взглянул на пачку бумаги в её руках и не нашёл категоричных отличий. Видимо, её образ не будет совершенен без этого бесконечного ворчания по поводу и без. И, что забавило, даже это было необъяснимо милым. — Довольно-таки своеобразно, — отозвался я, поймав себя на том, что уже второй раз говорю это слово по отношению к членам клуба. Но, что поделать, такой уж сам по себе этот клуб. Моника безмятежно улыбнулась. Не знаю уж, правильно ли так о ней думать, но создаётся впечатление, что она продала душу дьяволу в обмен на эту очаровательную улыбку. — Саёри сказала мне, что если фоном будет цвет наших глаз, то это раскроет наши души перед людьми. Не удивлюсь, если Саёри подхватила эту мысль у Юри. Что-то меня уже начинает пугать коллективный разум Литературного клуба. Стоило мне подумать о них, как из кладовой выпорхнула эта парочка, пусть и не сладкая, но смотревшаяся довольно эффектно вместе. Саёри, яркая и тёплая, поднимающая настроение как солнышко по утру. И Юри, холодная на первый взгляд как сама луна, но настолько же трогательная. Ещё большей эффектности этой компании прибавлял вычурный графин, через прозрачное стекло которого был виден напиток не менее вычурного бледного жёлто-зелёного цвета с плавающими в нём разноцветными дольками. Что примечательно, графин несла Юри, крепко схватив его за изогнутую ручку одной рукой и поддерживая сбоку второй, и меня заставила улыбнуться мысль, что добрую часть времени их пребывания в кладовке они, вероятно, потратили на решение вопроса, кто же понесёт его. Из вежливости Юри, возможно, упорно предоставляла такую честь своей напарнице, даже если прекрасно понимала, что Саёри не из тех людей, которым разумно доверять такие предметы. А Саёри между тем, возможно, порывисто убеждала Юри, что ей, Саёри, не стоит даже трогать его, что она криворучка и ещё бог знает кто. Но, разумеется, в итоге дело было предоставлено Юри, решительно идущей с безупречно прямой спиной, но с опасением удерживающей взгляд на своей ноше. Саёри же достался небольшой поднос с пёстренькими длинными стаканами, который она несла внимательно и осторожно. Смеху подобно, даже такое обычное действие превращать в целое приключение. И, о да, мне это безумно нравится. — Ребя-ят, — весело протянула Саёри, как бы сопровождающая Юри, и они быстро оказались около нас. Изобразив жест снимаемой шляпы, девушка обвела ладонью около графина. — Представляю вашему вниманию таинственный напиток от Саюри! — Чего? — сказал я. — Отбитые, — пренебрежительно бросила Нацуки. — Если честно, это всего лишь жасминовый чай, — смущённо ответила Юри. — Со льдом! — добавила Саёри. — Дольками лимона. — Небольшим количеством лайма. — Листьями мяты. — И щепоткой корицы! — Отбитые — не то слово, — в ответ на их репрезентацию вздохнула Нацуки. — Как я поняла, это освежающий напиток вашего собственного приготовления? — сомневаясь, спросила Моника, внимательно рассматривая нечто несвойственное для изобретения людьми. Обе девушки кивнули. Юри осторожно поставила графин на парту, максимально отдалённую ото всех нас, чтобы никто ненароком не задел. Саёри поставила стаканы на соседнюю парту, протянув Юри один из них, после чего девушка наполнила его излишне медленно, словно наблюдая за тем, как частичка её души переливается в этот стакан, и возвратила его спутнице. — Итак, — сказала Саёри с позвякивающим волнением. — Кто первый счастливчик? Я и Нацуки, как сговорившись, отшагнули. Не могу сказать, что не доверяю Саёри. Она не из тех, кто бы намеренно кому-то навредил, но по личному опыту знаю, насколько сомнительны её кулинарные способности. Блин, да я ей сам до пятнадцати лет наливал чай по утрам, о чём вы говорите. Оставался, конечно, запасной аэродром в виде Юри, уж она-то не могла позволить испортить чай. Но подозрительный взгляд Нацуки, направленный в сторону этой девушки, разом рассеивал все аргументы в её пользу. Одна лишь Моника, брошенная под обстрелы взглядов двух пылающих девиц, пыталась сохранять прежнее самообладание. — А почему бы вам самим это не попробовать? — намекнула Нацуки. — Мы уже кучу раз это пробовали, — ответила Саёри, всё также протягивая стакан. — Поэтому вы такие странные, да? Саёри улыбнулась, но руки не опустила. — Кто первый? — повторила она с большим нажимом. Я встретился взглядом с озадаченной Нацуки, уже зная выход из положения и готовый донести его до своей сестры по несчастью. Я криво улыбнулся, бросив моментальный взгляд на Монику. Нацуки ответила понимающей ухмылкой. Кашлянув, мы оба выжидающе уставились на президента, быстро дождавшись её взгляда. — Вы… почему так на меня смотрите? — с осторожностью проговорила Моника, испуганно улыбаясь. Не успел я ответить, как Нацуки, ловко перепрыгнув парту, вмиг оказалась за спиной Моники, несильно подтолкнув её ближе к Саюри. — Ты первая! — воскликнула Нацуки. — Как президент, ты обязана обезопасить своих подчинённых. — Это немного не то, на что я рассчитывала. — Да ладно тебе, если ты умрёшь, это будет не так уж чтобы плохо, понимаешь? Мы сможем тебя мумифицировать и оставить здесь в знак назидания для будущих поколений. — Плюс можно будет тебя канонизировать, — добавил я. Наши слова вызвали у Моники на редкость болезненную гримасу, и тем не менее она с готовностью взяла протянутый Саёри стакан и, немного помедлив, сделала приличный такой глоток. Из горла Моники вырвался нечеловеческий обескураженный хрип. Она резко схватилась за горло, словно его ей перерезали и глухо выдохнула, вытаращив зелёные глаза. — Что это… — просипела она. — Жасминовый чай. — Со льдо… — Нет, в том смысле… Вау. Моника вздохнула полной грудью, и голос её очистился, даже стал чуть бодрее обычного. Она сделала ещё один более уверенный глоток, в этот раз без тревожных последствий, и удивлённо осмотрела наполовину пустой стакан. — А вы знаете, — хихикнула она. — Вкус слишком внезапный, но в целом это действительно очень бодрящий напиток. — Серьёзно? — Нацуки, явно не убеждённая, нахмурилась. — О да! — излишне эмоционально выкрикнула Моника, отпив ещё немного. Обрадованные, Саёри и Юри наполнили последние четыре стакана, два из них протянув нам с Нацуки, и, похоже, у нас не было ни единого шанса отказаться. В то время, как девушки уже приступили к поглощению этого чудодейственного пойла, наша скромная группа так и не приступила. — Нам действительно стоит пить это? — с недоверием прошептала Нацуки, странно поглядывая на хихикающую Монику, играющую со стаканом и ползущими по его дну последними каплями. Я пожал плечами. — Что ж, терять нам нечего. Нацуки согласно вздохнула, стукнув мой стакан своим. — Тогда за мою психическую стабильность. С этими словами она решительно отпила, в то время как я так и оставил свой напиток у губ, наблюдая за реакцией девушки. Она повела себя чуть менее эмоционально, чем ранее Моника, но оторопь на своём лице скрыть не смогла. Нацуки застыла в странной чуть сгорбленной позе, вцепившись пальцами в стакан, оглянулась на меня, и негодование тут же привело её в чувства. — Какого чёрта ты не пьёшь? — Хотел посмотреть, как ты будешь мучиться. — Вот ты жук. Пей давай, это не так уж и плохо. Немного стыдно признавать, но именно эти слова и убедили меня. Я сделал свой глоток, и меня зажгло одним разом и кислым лимоном, и резким лаймом, и ледяной мятой, а кубики льда определённо усилили их и без того впечатляющую огневую мощь. Где-то дальше по вкусовым рецепторам прокралась горьковато-сладкая отдушина корицы, и лишь после неё — узнаваемый сладковатый привкус жасминового чая. Мой мозг на одно короткое мгновение парализовало, даже в глазах замерцал ослепительно белый свет, но почти сразу же это чувство прошло, оставив после себя лишь свежесть всех этих компонентов и приятный разносящийся невесомыми волнами аромат. — Вы просто волшебницы, — нехотя признала Нацуки, как прочитав мои мысли. — Время от времени такое неплохо делать, — я и не заметил, как осушил стакан в один мах, не без разочарования посмотрев на почти пустой графин, последние капли которого прямо сейчас доливала себе в стакан Моника. — О-о-о, ты достала бумагу! — Саёри с полными гольфами радости подлетела к коробке. — Бумага? — заинтересованно вклинилась, наконец, Юри. — А, да. Это то, на чём мы остановились, когда вы влетели сюда с этим своим страннейшим биологическим оружием, — Нацуки хоть говорила и с пренебрежением, но не думаю, что это было всерьёз. Хотя бы потому, что она опустошила стакан с чаем куда как раньше меня. — Это что-то вроде нового проекта, — объяснил я. — Абсолютно, — подтвердила Моника. — Саёри? Саёри, польщённая тем, что ей предоставили рассказать суть, воспылала, но тут же накинула на себя серьёзный вид. — Так вот, на днях мы допоздна засиделись. Пытались найти идею. Что-то, что могло бы привлечь внимание. И вот единственное, что вылилось в ходе всего этого. Сказав это, Саёри вытащила из своего портфеля самый обычный бумажный самолётик, сделанный кое-еле из немного помятой бумаги в клетку, потрёпанный, но предоставляющий большую ценность судя по тому, с каким трепетом его держала Саёри одними кончиками пальцев. Уж не знаю, что они задумали, но мне уже это не нравится. Или нравится. Сложно сказать, когда имеешь дело с Литературным клубом. — Если вы не знали, самолёты давно изобрели до вас, — проговорила Нацуки. — Эхе, суть не в этом. Моника сделала самолётик, пока думала. И в голову мне пришла мысль, что это не что иное, как материальное представление мысли. Это буквально!.. Как бы выразиться… — Саёри, путаясь в мыслях, защёлкала пальцами. — Полёт мысли? — предложила Моника. — Да! — взорвалась Саёри. — Это «Полёт мысли»! Так мы и назовём этот проект! Голубые глаза мечтательно загорелись, а Моника, полная гордости и удовлетворения, с любовью глядела на утопающего в мягких мыслях вице-президента. Похоже, они очень хорошо сработались. Энергичность и смекалистость Саёри и организованность и расчётливость Моники прекрасно сочетались вместе. Прекрасно дополняя друг друга, эти два непоседливых ума, казалось, вместе могли совершить нечто поистине невероятное. — Только самолётики? — я был уверен, что это ещё не вся их идея, потому натолкнул на продолжение разговора. — А, если более подробно, то мы подумали о том, что было бы очень приятно, если в тебя врежется такой вот маленький цветной самолётик, — пояснила Моника. — Но самая суть заключается в том, что если развернуть его, ты сможешь прочитать какое-нибудь славное стихотворение. — Это, конечно, всё очень замечательно, — сам тон Нацуки отбивал всякое желание что-либо делать, что, однако, никак не подействовало на наших представителей клубной власти. — Но вы ведь не хотите сказать, что нам всем придётся заниматься этим геморроем, а? Написать целую кучу стихов на целой куче листов, а потом сложить из них целую кучу самолётиков? — Клёво, да? — заулыбалась Саёри. Нацуки опустошённо вперилась в никуда, да и я разом почувствовал себя слишком уставшим. — Если я правильно понимаю, мы должны будем использовать для этого наши собственные стихотворения? — голос Юри заметно дрожал. — В этом и суть, — уверенно кивнула Моника. Волна опустошения накинулась тут же и на лицо Юри. — Э? — осунулась Саёри. — Что-то не так? — Ну, давай начнём с того, что не все тут явно умеют складывать самолётики, — в голосе Нацуки зазвенел металл. — Вот ты, Юри, умеешь? — М-м-м… — Вот видите! — не дождавшись ответа, выпустила Нацуки. — Минус один. Я тоже не умею — минус два. Ты? — она метнула в меня грозный взгляд и быстро подмигнула, явно пытаясь привлечь меня к исполнению своего коварного плана. — Я… Я застопорился в нерешительности. Да, меня хоть и не особо радовала перспектива часами корпеть над грёбанными бумажными самолётиками, тем более, что стихов у меня на пока всего ничего, и не уверен, что за ближайшее время моя продуктивность увеличится. Ещё сильнее давил выжидающий взгляд Нацуки и её недоброе выражение. Если откажусь помогать ей — мне крышка. Но если откажусь помогать Саёри с Моникой… то я и подавно труп. Выбирать между двух зол, а? Но даже если откинуть лишние страхи, я уверен, что наиболее верный вариант будет… — Я умею, и с радостью научу тех, кто не умеет. Как и ожидалось, Нацуки больно пихнула меня в бок, и не сомневаюсь, что это была только предоплата. Но я просто не мог оставить идею нашего мозгового центра не у дел, чувствуя на себе их полные запала и надежды взгляды. Всё же они действительно хотят сделать клуб популярным, и кем я буду, если откажу? — Отлично! — с готовностью улыбнулась Моника. — Спасибо большое, я знала, что на тебя можно рассчитывать. Нацуки повержено вздохнула. — Ладно-ладно. И сколько у нас времени на всё про всё, сильные клуба сего? — По истечению месяца в идеале мы должны быть готовы, — сказала Моника. Нацуки снова вздохнула, но с долей облегчения. — Спасибо, что не один день. — Хе-хе, что ж, Саёри была убедительна. Вице-президент с укором нахмурилась. — Давать один день на такой объёмный проект бесчеловечно. Лицо Моники подёрнула печаль. Да уж, видимо, дай ей волю и достаточно времени, она бы действительно управилась со всеми шестью папками за сутки. — Похоже, мы ещё легко отделались? — как можно более ненавязчиво усмехнулся я. — Это сейчас кажется, что будет тяжело, — хихикнула Моника. — Погрузившись в работу, сами не заметите, как вам это понравится. А конечный результат определённо будет того стоить. — Итак, все! — решительно сказала Саёри, подняв руку с оттопыренным указательным пальчиком. — Кхем. — А-а-а, извини-извини, я не удержалась, — смущённо улыбнулась Саёри. Моника понимающе кивнула. — Итак, все! — она повторила ранее сделанный Саёри жест, напустив на себя серьёзный вид и приняв твёрдую интонацию. — Каждый берёт пачку бумаги под цвет своих глаз. В классе будет храниться шестая пачка, ассорти. Моника похлопала ладонью по разноцветной пачке, лежащей на парте. — Это резерв на тот случай, если в процессе работы будут испорчены листы. В пачке каждого из нас — пятьдесят листов. И по плану каждый из них должен быть превращён в самолётик «Полёта мысли». Не пытайтесь схитрить, принеся меньше самолётиков, — на уверенном лице скользнула насмешливая улыбка. — Я специально пересчитаю. Я и Саёри доделываем ящик, в котором будет храниться весь реквизит. Желательно каждый учебный день вы приносите хотя бы парочку самолётиков и оставляете в ящике. Срок — один месяц, до следующего фестиваля. Сегодня пока расслабляйтесь, но послезавтра, собственно, в понедельник жду от вас поступление, — заключила Моника, переводя дыхание. — Вопросы? Все как один покачали головой в отрицании. И даже если бы у кого-то действительно были вопросы, вряд ли он осмелился бы их озвучить в страхе нарваться на ещё какое-нибудь поручение. — Тогда решено! — заискрилась Саёри, вне себя от счастья за нас всех и одобрение плана. Мне в этот момент было почему-то совсем не до радости. Сама идея хоть и очень занятная, даже интригующая. Но сам факт того, как мы всё будем реализовывать, приводил в отчаяние, которое, даже не скрывая, полностью выражали Нацуки и Юри. Первая потому, что работа действительно была кропотливой и долгой, а вторая, вероятно, из-за того, что считала учеников школы совершенно не теми людьми, которым могла доверить свои произведения. Что ж, всем рано или поздно приходится выходить из зоны комфорта, хотя, признаться, мне было действительно жаль этих двоих. — Но нас ведь не посчитают хулиганами или ещё кем, потому что мы разбрасываем по территории школы самолётики, да? — задал очевидный вопрос я. Обе девушки ответили неуверенными смешками. Вот так. Видимо, у некоторых людей есть талант превращать и без того сомнительную идею в ещё более сомнительную. — Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — оправдалась Моника. — Чтобы погрузиться в полное отчаяние? — безрадостно сказала Нацуки, но к этому времени члены клуба уже разбрелись кто куда, как повесив на меня заботу об этой девчонке. Она взглянула на меня погружённым в тревогу взглядом и покачала головой, обвиняя этим жестом всех вокруг. — Вот именно поэтому я и пыталась откосить от этой затеи, — фыркнула Нацуки. — Думаешь, это плохая идея? Розовые глаза устало скользнули по мне. — Этого я не говорила, приятель. Просто мне сейчас совершенно не до того. Слова никоим образом не разнились с её расположением духа. Осунувшиеся плечи и блеклый взгляд, направленный в глубину своих мыслей, явно не демонстрировали боевой настрой, столь присущий Нацуки, из-за чего смотреть на неё становилось действительно грустно. — У тебя что-то случилось? — осторожно произнёс я и тотчас понял, что совершил большую ошибку. — Не, всё как обычно, — отмахнулась Нацуки. Разумеется, никогда не скажет, что у неё на уме. Стоило бы догадаться, что этим вопросом только поубавлю её искренность. — Совсем не хочется поделиться? Нацуки усмехнулась. — Стоило бы уже понять, что я чертовски жадная. Никогда ни с кем не делюсь. Озорство в её голосе совершенно не успокоило меня, только напрягло. Боже, сведи меня хоть раз с человеком, из которого не нужно клещами выуживать правду. — Зря ты так. Я бы мог тебе помочь. Пропитанное издёвкой выражение лица Нацуки само говорило за себя. — Сомневаешься? — Ха-ха, мне повезло, что ты хотя бы умеешь читать. — Кха. Не могу сказать, что меня не задела её позиция, и я даже не стал скрывать это, напустив на себя искренний разочарованный вид. — Хэй, ладно тебе, мужик, не кисни, — она ободряюще похлопала меня по плечу, дружелюбно засверкав глазами. — И на твоей улице будет праздник. Вздохнув, я улыбнулся в ответ на её слова. Да, она ходячий тяжёлый случай, но в целом не такая противная какой может сперва показаться. Большую часть времени. По крайней мере, если поднатужиться, с ней можно договориться, хоть и предварительно эта упрямая девица поглотит все твои нервные клетки. Сейчас я её спугнул, но у меня всё-таки ещё целый день впереди, может, чего и вытяну. А на этот момент разумнее будет надеть свой излюбленный в разговоре с Нацуки костюм «Всё хорошо». — А сейчас на мою долю не может выпасть хотя бы крошечное праздничное застолье? Дёрнув бровью, Нацуки довольно улыбнулась, с интересом разглядывая меня. Затем махнула рукой и легким шагом пошла к кладовой, и я так же легко проследовал за ней. — Я бы сказала «подоконье», но вообще да, абсолютно верно, — развесёло проговорила Нацуки, зайдя внутрь кладовой, и вдруг резко остановилась, что я едва не наступил ей на пятки. — В чём дело? Я взглянул в её лицо. Полное растерянности загруженное лицо. Опершись ладонями о бёдра и в раздумьях закусив губу, она, насупившись, пытливо разглядывала забитые мангой полки. — Чего-то не хватает, — пространно заметила она, не отрываясь от внешнего анализа. Я оглядел полки. Не могу сказать, что что-то пропало, все томики вроде стояли ровно и плотно друг к дружке, как и раньше. Беззубое место виднелось лишь в том ряду, где должен стоять том, пребывающий на данный момент у меня в руках. — Тебе не кажется? — Чёрт, я знаю эту кладовую как свои пять пальцев и могу с закрытыми глазами сказать, что где как лежит. Но меня не отпускает ощущение, что здесь что-то пропало. Только вот что… Она, размышляя, потёрла подбородок, не отрывая взгляда от манги, как будто без наблюдения всё здесь могло как-то измениться. Наконец, сдавшись, Нацуки вздохнула. — А может, и правда показалось. Всё-таки всё нужное мне на своих местах. Давай-ка мне сюда это. Я положил томик в протянутую ладонь Нацуки, после чего она мимолётно обменяла его на новобранца и так же мимолётно выскочила из кладовой, как не желая больше оставаться в этом аномальном месте, и подошла к нашему привалу. — Дамы вперёд, — с напускной едкостью улыбаясь, Нацуки склонилась, в приглашающем жесте взмахнув руками на местечко под окном. — Как скажете, — улыбнулся я, схватив её за плечи и силой усадив на пол, услышав невнятное кряхтение. — Ха, ты совершенно невыносимый человек. — Пытаюсь тебе понравиться, — присаживаясь рядом с ней, сказал я. — Тебе и пытаться не стоит, — пробормотала Нацуки. — Это в каком ещё смысле? — Итак! — громко перебив меня, она открыла книгу. Скрытная же барышня, а? Вот так всё вновь шло своим чередом. Я снова читал с Нацуки мангу — не только универсальный способ безопасно взаимодействовать с ней, но и раскрывающий истинную природу вещей магический артефакт. Не Печать Метатрона, но нечто гораздо более сакральное и могущественное. В жизни дорогого стоит наблюдать её мимолётные позитивные реакции, чего ждёшь как глоток свежего воздуха, выныривая из-под воды. Но сейчас как перелистывание страниц отзывается в сердце перелистыванием качеств сущности Нацуки. Магическим образом странички с картинками выбрасывали наружу всё живое в ней, даря мне драгоценные минуты наслаждения непринуждённым и расслабленным её состоянием, и хотя бы поэтому стоило ждать каждого такого раза. Кроме того на полу было не так жарко и слегка обдувало сквозняком, что так же было удобно, ведь давало возможность пользоваться этим местом без риска быть клейменным дурачком. Что поделать, на улице было настоящее пекло, и класс хоть немного и сдерживал его своими стенами, но справлялся недостаточно хорошо, чего не скажешь о прохладном поле. — Тебе не жарко? — спросил я, покосившись на немного помятый пиджак Нацуки, что совсем не вязалось с привычным мне образом его обладательницы. Он был застёгнут на все пуговицы, отчего самому становилось ещё жарче. — М? — она не сразу отвлеклась от страницы и поняла, что я имею в виду. — А, нет. Без него даже как-то немного прохладно. Да уж, отдал бы сейчас всё, чтобы ощутить это «немного прохладно». Такими вот коротенькими переговорами и перемежалось наше чтение, и даже они, совершенно равнодушные к реальному миру голоса двух увлечённых людей, источали нечто очень тёплое и глубоко родное. Настолько родное, что в один прекрасный момент закрадывалась мысль, будто голоса были слышны лишь в наших головах в процессе мыслительной связи. Отрезанные от всего окружающего, мы сидели, погружённые в иной мир, мир истории, миры собственные и друг друга, а льющаяся из окна ватно-жёлтая нуга как очерчивала вокруг нас естественный купол. Никто на целом свете не мог потревожить этот покой. — Президент! Кроме одного человека, разумеется, которому нипочём никакие законы и правила. Я отвлёкся от странички, окинув взглядом класс и поймав неопознанный лучащийся объект, бодро шествующий в своей поражающей разум шапке к учительскому столу. Моника, согнувшаяся над бумагами, недоумённо вскинула взгляд на это чудо, удивляясь ли такому обращению или ужасающе серьёзному тону Саёри. Так или иначе, вице-президент добралась до пункта назначения, приземлившись на стол, а в голубых глазах горело нечто, что без ошибки можно было назвать решительностью. — У нас проблема, — Саёри зачем-то постучала пальцем по пачке разноцветной бумаге. Я уронил взгляд на страницу, бегло пройдясь по ней и поняв, что пока я глазел, Нацуки уже успела перевернуть ту, от которой я отвлёкся. Не беда. Всё равно, возможно, мне снова придётся взять этот том с собой, так что капля любопытства плохого не сделает. Я вновь украдкой посмотрел на творческий коллектив «Отчаянные жаворонки». — Проблема? — Моника доброжелательно улыбнулась, хоть взгляд её и выдавал плохо прикрываемую усталость, дескать, «будто мне и без того мало проблем». Саёри покрутила в ладонях всё тот же бумажный самолётик, формулируя ответ. — Я тут подумала. Когда мы запустим в небо «Полёт мысли», боюсь, большая часть нашей работы окажется в мусорном ведре, ведь люди, наверное, и не сообразят, что это часть проекта, — девушка обвела в воздухе самолётик, крепко держа его между пальцев. — Тогда, может, стоит как-то предупредить людей о предстоящем событии? Подготовить, там. Чтобы сразу было ясно, что это и есть тот самый проект, которого они ждали целый месяц. Моника вскинула брови, да и на меня слова Саёри произвели впечатление, в них звучал здравый смысл. Действительно, на кой чёрт вообще тогда корпеть над этим всем, если по большей части люди просто выбросят результаты наших трудов за ненадобностью, потому что не поймут, в чём фишка. Весьма и весьма разумно, Саёри. Молодец, что подумала об этом. Забавно, но даже её дурацкий вид в пародии на фараона ничуть не портил серьёзный и утопающий в мыслительном процессе образ. Я так и не смог получить продолжение сцены. Невнятный смешок Нацуки вернул меня в реальность. Нашу реальность, лучше будет сказать, и я наконец-то вспомнил, что вообще тут делаю. Я бросил взгляд на конец страницы. Кендзи, находящийся в сильно недобром расположении духа, оживлённо спорил о чём-то с Юко, находящейся, видимо, в полном отчаянии. Сложно сказать без знания контекста, что между ними произошло. Всё-таки я пропустил парочку страниц. Но догадался, чем была вызвала реакция Нацуки. Юко: Это бесполезно. Алиса не признается, даже если поставить её перед фактом. Кендзи: Ей придётся. В противном случае я выдавлю из неё правду так, что она пропоёт её сопрано. Последние слова фразы были сказаны с явным пренебрежением и брошены в адрес персонажа, занимающегося музыкой, так что это была довольно-таки логичная острота. — Что значит «петь сопрано»? — задал я первый попавшийся вопрос, чтобы избежать неловкой ситуации, если Нацуки вдруг поймёт, что я прошляпил часть сюжета. — А-а-а, ну, — напряглась Нацуки, раздумывая, нахмурив брови. — Как бы тебе объяснить… В тщетной попытке дать понятное разъяснение, она окинула комнату взглядом, озарившись идеей. — Народ! — вскричала она подобно сигналу тревоги, благодаря чему клуб целиком и полностью посвятил ей своё внимание. — Кто-нибудь умеет петь сопрано, а? Я уже думал, что никто не выдаст ничего особенного, как Моника вдруг выпрямилась и расправила плечи.

«I feel like our world's been infected And somehow you left me neglected»

Слова волшебным ручьём полились откуда-то изнутри неё, превращаясь в певучие волнистые высокие звуки, проникая в самый мозг безупречным, совершенно идеальным звучанием, как если бы арфа стала человеком. — Эта женщина хоть чего-то не умеет? — усмехнулась Нацуки, находясь под сильным впечатлением и явно стараясь прервать повисшую в классе тишину. Моника скромно улыбнулась. — Я не очень хорошо рисую, — пригладив волосы, произнесла она, тем самым окончательно завершив свою минуту славы. — А я очень хорошо! — весело вклинилась Саёри. «Ты вот действительно очень хорошо, Саёри», — подумал я, но вслух говорить не стал. — Ха, талант на таланте. — Это верно, — согласилась Моника. — При желании мы даже можем все вместе создать свою собственную визуальную новеллу. Я ясно почувствовал, как бровь моя поползла вверх, а лицо Нацуки отразило мою реакцию. — Ты будто знакома с ними? — с иронией улыбалась Нацуки. Моника странно повела бровью. — Да. В некотором смысле. Как проигнорировав туманный ответ Моники, Нацуки обратила взгляд на наблюдающую за нами с задумчивой улыбкой Юри, и я понял, что нужно её приостановить. — Ну, а ты, Юри? Слишком поздно. — Какой твой маленький скрытый талант? Вопрос даже безобидный, да и настрой Нацуки казался очень приветливым, однако когда имеешь дело с людьми вроде Юри, привычные вещи и слова оборачиваются совершенно невообразимой стороной. Вот и сейчас Нацуки явно повергла Юри в замешательство. — Я… — неровно начала Юри. — Я пишу стихи. Нацуки язвительно улыбнулась. Боже, пожалуйста, не делай этого. — Мы тут все пишем стихи, прелесть. Замечание, которое и ту же Саёри поставило бы в неловкое положение, Юри, похоже, задело за живое. Она заметно поникла, а лицо её приняло совершенно несчастное выражение. — Да. В самом деле, — лишь бездыханным голосом произнесла она, вернувшись взглядом к страницам своей книги. Даже полнейший идиот понял бы, что это совершенно не то, чего ожидала Нацуки, её поверженный и обескураженный вид иначе и не разберёшь. Моника швырнула в неё предупреждающий взгляд, а Саёри, пристально глядя, резко провела ладонью по горлу, что только подлило масла в огонь — Нацуки замкнулась ещё больше. Она пугающе тихо опустила голову, возвратившись к манге, и каждое её мимолётное движение, каждый вздох и взгляд были полны необъятного напряжения, что передавалось и мне. Я только делал вид, что продолжаю чтение, но на самом деле украдкой поглядывал на Нацуки, что бросала в Юри встревоженные взгляды и нервно ёрзала на месте, похоже, тоже толком не читая. Ситуация вышла очень неловкая и неловкой она стала именно из-за Нацуки, и она прекрасно это понимала. Но что страшнее, она явно думала о том, как бы сгладить эту ситуацию, что необязательно могло значить что-то хорошее. — Придётся поискать крафтовую бумагу, чтобы в глаза лучше бросилось, — зазвенел голос Саёри, немного поникший, что я отметил с сожалением. — Не уверена, что её можно найти в школе. Придётся купить завтра. — Я бы всё-таки посмотрела. Их несколько ленивый диалог проходил где-то на поверхности моего сознания. Я с трудом улавливал, о чём они вообще беседуют, настолько меня перестало волновать происходящее вокруг. Голову окутал странный туман, и единственный способ хоть как-то отделаться от этого противного чувства, это вернуться к манге. Но, что поделать, так уж вышло, что опустив голову, я не нашёл ожидаемой странички с картинками, ведь она была закрыта и оставлена рядом со мной на месте Нацуки, а сама она поднялась на ноги. Это мне даже напомнило… Минутку. Я поднял голову, совершенно ясно увидев, как Нацуки, стоя на своих двоих отряхивала юбку. Чёрт, даже не заметил, что она вообще встала. Поймав мой, видимо, вопросительный взгляд, она неуверенно улыбнулась. — Сейчас будет шоу. Мой мозг обработал эти её слова лишь в тот момент, когда она прилично отдалилась от меня в сторону Юри. Ей никто не мог помешать, Саёри и Моника были заняты разговором и даже близко не смотрели в эту сторону. Хоть умом и понимаю, что стоит бы остановить её, прежде чем она ещё чего натворит, но останавливало какое-то непреодолимое любопытство и надежда, что, быть может, у Нацуки да получится что-то хорошее. Ладно, не очень плохое хотя бы. Нацуки, сжав одну руку в кулак, в один миг оказалась около Юри. Боже правый, она же не собралась бить её, правда? Она не очень хорошо улыбалась, но вроде как не выглядела враждебно. — Эй, Ю. Юри сперва бросила в Нацуки осторожный косой взгляд, как удостоверяясь, что она не вооружена, после чего уже подняла голову. — Нацуки? — произнесла она с опаской, вглядываясь несколько анализирующе. — Можно подарить тебе кое-что? — с этими словами Нацуки протянула крепко сжатый кулак. Я уже вздохнул с облегчением, ведь, похоже, ничего ужасного она точно делать не собиралась. Но тут же понял, что рано обрадовался и что Юри либо не так наивна как я, либо уже проходила это. Её глаза недоверчиво сощурились, сфокусировавшись на кулаке Нацуки, и даже со своего места я увидел, как сильно она вцепилась в свою книгу. — Нет, спасибо, — холодно ответила она. В чём вообще дело? Нацуки насмешливо оскалилась. Не делай этого, что бы ты ни задумала. — Но я настаиваю, — сжатый кулак чуть приблизился к Юри, отчего та немного отшатнулась. — Не стоит. Кажется, именно этого Нацуки и ждала, что можно сказать по её довольному лицу. Ладно, хватит уже с неё. Я решительно поднялся с пола, готовый уже направиться в сторону этих двоих. — Ну, как знаешь. Я шагнул вперёд, обрадованный тем, что Нацуки закончила своё представление, но поздно заметил, что с этими словами она поднесла руку совсем близко к Юри. И меня как током ударило. Резво оттянув её воротник, она кинула за него нечто, что было зажато в кулаке, и сердце моё дрогнуло в тот момент, когда раздался жуткий, пропитанный страхом и гневом не то рык, не то визг Юри. Она вскочила, опрокинув стул, и, неестественно извиваясь, отряхивала одежду и тянулась к воротнику, издавая нечеловеческие звуки, едва ли не складывающиеся в бранные слова. Я кинулся к шмыгающей и полностью дезориентированной Юри, но она уже стремглав ломанулась из класса, как порыв ветра, как быстро летящая птица, которую ты на мгновение ловишь краем глаза. В классе стало совсем душно. Я медленно выпустил из лёгких воздух, осторожно оглядев оставшихся. Моника и Саёри, коих от разговора отвлёк крик Юри, полностью ошеломлённые стояли как вкопанные, и каждая из них была жутко огорчена произошедшим. Даже не потому, что один из и без того нестабильных элементов словил очередное нервное потрясение, а скорее по той причине, что обе они это проморгали, хотя в идеале должны были следить за этим бандитским районом. Тем более, после уже произошедших событий. Даже со своего места я увидел, как Моника сквозь зубы процедила воздух. Она хлопнула Саёри по плечу, и та, даже не поворачивая к ней головы, кивнула и выскочила из класса, видно, вслед за Юри. Как только Саёри вышла, Моника очень, очень осуждающе посмотрела на Нацуки, что меня поразило, удивлённую произошедшим. Чёрт возьми, чего она вообще ждала и чего пыталась добиться этой выходкой? В груди зажгло злобой. Даже не потому, что она вновь обидела Юри, что неприятно стало регулярным явлением. Я разозлился на неё за хладнокровие, с которым она переживала каждый такой раз. Несмотря на удивление, которое тоже вызывало некоторые вопросы, Нацуки всё же находилась в весьма беззаботном состоянии. — Они ещё не скоро поймут, что на самом деле у меня ничего не было в руке, — посмеялась Нацуки и сейчас выглядела не иначе, как глупо. — Нацуки. Голос Моники пусть и был немногим громче шёпота, но в звенящей тишине звучал тяжело и грозно, и в данный момент я благодарил всех божеств за то, что обращался этот голос не ко мне. Я взглянул на Монику, на её направленный на Нацуки прожигающий взгляд, такой холодный и жёсткий, что в груди кольнуло и теперь хотелось скорее защищать нарушителя спокойствия. Нацуки, встретившись с президентом взглядом, вздрогнула, от нахальства не осталось и следа, и я отметил для себя, насколько же сильно действует на неё строгость Моники. Странным образом она теряет свой настрой, замолкает и смотрит с осторожностью искоса или исподлобья, и во взгляде этом читается страх и тревожное ожидание чего-то, что должно произойти. Что происходило каждый такой раз. И пусть вас не обманывает угрюмое выражение, вцепившееся в лицо Нацуки. Это не более чем хлипкая защита, единственное, чем она могла ответить и привыкла отвечать. Именно поэтому я не могу злиться на этого человека, очень хрупкого и напуганного. Человека, словно боящегося, что его ударят. Прошла, кажется, целая вечность за их молчаливыми гляделками. И пока Нацуки ждала, что Моника взорвётся, президент тем не менее изо всех сил пыталась успокоиться, и было видно, что это давалось ей с огромнейшим трудом. Нацуки сглотнула. Моника глубоко вздохнула. Моё сердце дало невнятный сигнал о том, что уже готово остановиться, но тишину наконец-то прервали. — Принеси крафтовую бумагу, будь добра, — Моника говорила ровно и спокойно, но я без труда уловил в её голосе едва сдерживаемое раздражение. Оскорблённая, Нацуки туго сжала кулаки, с почти осязаемой злостью въедаясь взглядом в Монику. — Больше некому? — процедила сквозь зубы она. — Слушай, я мо… — Некому, — даже не повернув головы в мою сторону, перебила меня Моника. — Принеси. И подумай над своим поведением. Ух. Как и ожидалось, настрой Нацуки благоприятнее не стал. Я почти услышал, как скрипнули её зубы. Но стоит отдать должное, она воздержалась от того, чтобы сказать в ответ какую нибудь пакость. Не отрываясь от президента, Нацуки с жаром сняла с себя пиджак, швырнув в сторону. Растянув губы в едкой улыбке, она с излишней покорностью низко поклонилась Монике и, громко топая, вышла из класса. Моника тяжело вздохнула, прижав кончики пальцев к переносице, и я очень хорошо почувствовал исходившую от неё усталость и кольнувшую меня искру жалости. Могу представить, как ей тяжело, и тем не менее в очередной раз удивился её жёсткости и непримиримости. С сожалением посмотрев на дверь, я неожиданно для себя самого подумал о том, чтобы отправиться вслед за Нацуки. — Моника? — я попытался сделать как можно более расслабленную интонацию. — Слушай, может, я помогу Нацуки? Она дружелюбно посмотрела на меня, но выражение лица так и питало словами: «Никуда ты не пойдёшь». — Зачем? — улыбалась она. Жуткая улыбка. Очень жуткая натянутая улыбка, от которой у меня начало мутнеть в глазах. — А, ну, знаешь. Всё-таки будет тяжело ей одной найти то, что надо. Она шире натягивает улыбку. Не улыбайся так, пожалуйста, я больше не буду. — Уверена, у неё достаточно энергии для того, чтобы самостоятельно выполнить дело. Согласен? Я краем глаза заметил, как она тянется пальцами к моей ладони и рефлекторно чуть отшагнул, непонятно почему. Как будто чувствовал, что это может привести к… чему-то. Моника осеклась, на одно короткое мгновение задержав на мне потерянный взгляд, но быстро взяла себя в руки и вновь приняла уверенное выражение. — Итак, ты не против, я вернусь к своим делам? — мягко спросила Моника. Я кивнул. — Да, конечно, не хочу тебя задерживать. Довольная моим ответом, она выпустила меня из поля своего зрения, и это был тот самый удобный момент, которым я не мог не воспользоваться. Убедившись, что Моника не смотрит в мою сторону, я быстренько скользнул за выход и тихонько прошёл вперёд. Да уж, когда она увидит, что я всё-таки сбежал, не послушав её, сильно разочаруется в собственном клубе. Оглядевшись, я увидел идущую напролом Нацуки. Благо, она недалеко отошла, и я, быстро пробежав, настиг её. Она даже не обернулась, но я увидел её полное ярости лицо. — По-твоему, это было смешно? — аккуратно, но с нажимом спросил я. — О чём ты ещё? — зло бросила Нацуки. — Ты не очень-то хорошо поступила с Юри. — Ой да ладно тебе, — отмахнулась Нацуки. — Разве можно удержаться от шуток, глядя на таких людей как она? Её усмешка отдала огнём у меня в груди, мне совершенно расхотелось церемониться с ней. — Нацуки, это было жестоко. — Пф, это ещё ерунда. На мою долю выпадали вещи и пожёстче. — Думаешь, на её долю нет? — не выдержал я, услышав в своём голосе злобу. Нацуки вздрогнула и немного, совсем чуть-чуть поменялась в лице. — Мне её поцеловать или что-то в этом роде? — пренебрежительно проговорила она. — Извинений будет достаточно. — Отстой, — плямкнула Нацуки. Боже, хотя бы раз попытайся быть хоть чуточку!.. — Это так сложно? В ответ её лицо скривилось. — Да я не понимаю, за что должна извиняться. Я лишь хотела, чтобы она улыбнулась. Меня ужасно раздражает её вечно унылый вид. — Знаешь, что-то я не заметил улыбки на её лице, — раздражённо сказал я. Так, надо немного успокоиться, иначе из этого разговора не выйдет ничего, кроме перебранки двух истеричек. Из горла Нацуки вырвался взвинченный рык. — Эй, я уже сказала, что извинюсь. Этого мало? Красные глаза возмущённо стрельнули в меня, а солнечный свет лишь напитал их яркостью и выразительностью, что заставило меня в конце концов приспустить собственную злость. — Меня пугает, что ты сегодня к ней так неравнодушна. — Такая формулировка ей бы польстила, — невесело усмехнулась Нацуки. — Ты сам сказал, что мне стоит наладить с ней контакт. Моя бровь дёрнулась вверх. — Я так сказал? Нацуки хмуро посмотрела мне в глаза. — Ты упрекнул меня в том, что я даже не попыталась поговорить с ней. Вспомнив, что действительно сказал нечто такое вчера, я с сожалением вздохнул, ведь, выходит, что косвенно я виноват в случившемся. — Я уже жалею об этом. Уныние в моём голосе не ускользнуло от Нацуки, а заметно задело. Она ощерилась, чуть сгорбившись, словно принимая боевую стойку и готовая защищаться. — Я, знаешь ли, хоть что-то делаю, — обиженно выплюнула она. Пришёл мой черёд обижаться. — А я, хочешь сказать, ничего не делаю? — Именно это я и хочу сказать. Её слова как вытрясли из меня энергию и в ноги плюхнулась неимоверная слабость. — Жестокая ты, Нацуки. — Предпочитаю называть это честностью. Если правда тебя огорчает, это значит, что тебе есть к чему стремиться. Я опустошённо вздохнул. Не скрою, меня действительно расстроили её слова. Ей удалось задеть то, что меня тревожило уже долгое время, и моя физиономия явно кричала об этом, ведь Нацуки скинула с себя сердитый вид, и глаза виновато потускнели. — Я сегодня какая-то грубая, да? — полушёпотом сказала Нацуки. Я успокаивающе улыбнулся ей, надеясь приободрить, хотя самому стало очень нехорошо. Я впервые за долгое время по-настоящему осознал кое-что. Что я вообще делаю? Да, я вступил в Литературный клуб не до конца по своей воле. Меня хоть мягко, но таки затянули сюда, не спорю, и всё же последнее слово стояло за мной. Меня никто не привязывал к стулу и не пытал, вынуждая вступить. Никто не угрожал мне. Даже наоборот пытались выпроводить некоторые товарищи. Я решил сам, и то давление, которое на меня оказали эти четверо, не стоило бы и гроша без моего собственного желания оказаться в их тёплом кругу. И вот я вступил, я один из них. И что я за всё это время сделал? Попытался ли сделать хоть что-то? Хоть что-нибудь, чтобы знать, что ответить на слова Нацуки? Чувство собственной бесполезности тяжело легло на меня. Захотелось разозлиться на Нацуки за столь неприятное отношение, но сил не было и для этого. Да и это было бы несправедливо. — Ты как всегда строга. Но ты права, — нехотя сказал я, заметив, что замедлил шаг и в конечном итоге совсем остановился. — Не могу сказать, что делаю что-то грандиозное. Нацуки внимательно, мягко и понимающе смотрела на меня, и я улыбнулся про себя, отметив это как один из тех удачных случаев, когда её хочется обнять. Забавно. Сейчас, думая об этом, я понимаю, что таких случаев было на самом деле немало. Потрясающе немало. — А что грандиозного ты хочешь сделать? Как протаптывая тропинку или с осторожностью беря в руки котёнка, так же учтиво спросила Нацуки. Она смотрела на меня своими чуткими розовыми глазами, такими прекрасными, что у меня возникло чувство, будто именно благодаря ним за окном солнце чуть-чуть порозовело, как заранее готовясь окунуться в бархатный закат. Именно поэтому мне захотелось вытащить из себя всё, показать ей правду, показать то, что я чувствую. — Всё. Короткий ответ. Но только знающий на собственной шкуре моё состояние человек понял бы, сколь много я вложил в эти три буквы. И Нацуки понимающе улыбнулась. — Ты знаешь, я иногда завидую Саёри, — горько призналась она, приблизившись к окну и опершись руками о подоконник, словно нуждалась в физической опоре. — Меня восхищает то, как она всегда знает, что сделать и что сказать, чтобы всем было хорошо. Лучи резвящимися бликами заплыли по розовым волосам, а глаза, что ещё полминуты назад источали свет, сейчас будто втягивали его. — А ты нет? — мягко сказал я, и Нацуки тяжело вздохнула. — Я чуть не довела Юри до истерики. Что ж тут хорошего? Она изнурённо страдальчески посмотрела мне в глаза, и я не выдержал этого взгляда, обратив взор на вид за окном. Солнце ещё лучилось ярким светом, но круг его начал уже обретать едва заметный красноватый оттенок, намекая на то, что пора уже заканчивать рабочий день и отдохнуть как следует. Да и оно само явно устало и желало скорее получить заслуженный отдых. И, как ни странно, мне почему-то показалось, что я прекрасно понимаю небесное светило. Да, спасибо, что мне хватает ума не произносить такие мысли вслух. — Ты ведь слышал Монику? Чёрт, да эта женщина успевает вертеться за всех и при этом обладает кучей талантов, — готов поклясться, в голос Нацуки прокралась завистливая нотка. — Они восхищают меня. Они делают такие потрясающие вещи и не забывают оглядываться на других, а я… Она замолкла и тяжело сглотнула. Боже, Нацуки… — Хех, от меня все убегают. Или я довожу кого-то до слёз. Или вгоняю в ступор. Или произвожу такое жуткое впечатление, что от меня начинают шарахаться, — её голос дрогнул, а пальцы крепко вцепились в подоконник. — И я даже не знаю, что мне делать. Я ни черта не понимаю. Она едва задрожала, меня самого бросило в дрожь от её слов. От того, насколько ей на самом деле тоскливо и больно, и насколько похожи наши переживания. Я чувствую как ей тяжело, ощущаю эту тяжесть физически. Я не психолог, но могу предположить, что она просто не умеет по-другому. Очень хочет сделать что-то хорошее, но все её попытки выглядят так неловко по той простой причине, что у неё не было никогда толкового примера, как стоит себя вести. Она хорошая. Очень. Но даже не знает, как показать свои добрые намерения, и вот это по-настоящему грустно. — А меня восхищаешь ты, — вырвалось само у меня, но отнюдь не противоречило тому, что я чувствовал. Нацуки изумлённо на меня уставилась, приоткрыв в растерянность рот, но я не дал ей сказать. Теперь ты послушаешь меня, дорогуша. — Ты восхитительна, — сказал я с удивительной для меня смелостью, хоть и ощущал ползущую по телу дрожь. — Да, у тебя есть трудности, но ты стараешься. Так или иначе стараешься, как умеешь, поддерживать во всех нас боевой дух. И будь уверена, у тебя прекрасно это получается. Нацуки окаменела. Её глаза абсолютно обескуражено округлились и, не моргая, глядели на меня, а ладони едва заметно подрагивали. — А… как иначе-то, — несмело сказала голосом чуть громче шёпота. Смутившись, она опустила глаза в пол, и щёки её зажгло румянцем. — Хе, всё-таки, знаешь. Они же мои друзья. Невероятно трогательная и мягкая, она говорила это неровным голосом, но таким искренним, что не поверить ей, не проникнуться её чувствами не представлялось возможным. Нацуки подняла на меня смущённые глаза и тепло улыбнулась. — Ты тоже мой друг. И ты меня восхищаешь тоже. Подумать только, всего ничего в клубе, а так хорошо со всеми поладил. Даже с Юри нашёл общий язык. Я улыбнулся. Так легко, что и не верилось совсем, что некоторое время назад произошло что-то плохое. Что вообще существует что-то плохое в мире, в котором есть такие люди как в Литературном клубе. Такие люди как Нацуки. — Значит, мы оба клёвые, да? Девушка задорно засмеялась. — Или два неудачника, которые ничего не умеют. — Ну не скажи. Я, может, и не Кристина Агилера, но смотри, что могу. С этими словами я потянулся к уху Нацуки, сделав вид, будто вытаскиваю что-то из-за него, и близко поднёс это что-то к её лицу. Чёрт возьми, душу отдал бы за этот восторженный и удивлённый взгляд, вперившийся в конфету на моей ладони. Но Нацуки тут же сбросила с себя эту ребяческую впечатлительность, неловко улыбнувшись. — Вот зараза, знаю же эти фокусы наизусть, а всё продолжаю им поражаться. Меня обдало приятной волной радости. — Это же прекрасно. В этом и прелесть фокусов, им надо поражаться. Хотел бы я так же. Лицо Нацуки озарила благодарная улыбка. Я притянул конфету к её рукам. — Это тебе, — поймал я её недоумевающий взгляд. — Сладкий приз хорошей публике. Она поколебалась, но всё-таки приняла подарок, с трепетом разглядывая пёструю обёртку. В сердце у меня потеплело от этого вида. — И да, Нацуки. Мягко улыбаясь, она подняла глаза на меня, ожидая продолжения. — Как насчёт того, чтобы просто спокойно побеседовать с Юри по душам? Без этих игр? Она расстроенно поникла. — Не думаю, что стоит. Заражусь ещё от неё. Я нахмурился. — Что ты говоришь такое. Чем ты от неё можешь заразиться? Нацуки фыркнула. — У меня и так настроение ни к чёрту всё время, а после разговора с ней так совсем забитая буду ходить. Ты видел Саёри? Стоило ей немного пообщаться с Юри, так она стала какой-то грустной. Вспомнив расхаживающую в пиджаке на голове Саёри, я с сомнением усмехнулся на заявление Нацуки. — Они в последнее время стали больше общаться? Нацуки озадачено вскинула брови. — Ну да. Я видела пару раз, как они торчали вместе. Да и в клубе чуть ли не под ручку ходят. Не могу сказать, что заметил это. Саёри как всегда была внимательна и дружелюбна со всеми, так что не сложно не обратить внимания на то, что она с кем-то больше сблизилась. — Для меня это новость. Поморщив носик, Нацуки с укором вгляделась в меня. — Ты вообще общаешься с ней? Или она тебе только ширинки расстёгивает? На последней фразе Нацуки усмехнулась, ведь щёки мои точно загорелись от воспоминания о той сцене в коридоре. — Слушай, это всего лишь её неудачная шутка. — Ну конечно, — язвительно протянула она. Я вздохнул. Тут уже бесполезно отнекиваться, только сильнее её раздразню и тогда снова влипну в историю. — А ты никак ревнуешь? Лечим подобное подобным. Смутить её — самый лучший способ сбавить это озорство. — Ещё чего, — она скрестила руки, что немного помешало мне почувствовать себя хозяином положения. — Ну конечно, — так же язвительно протянул я. Из горла девушки раздалось очень забавное утробное рычание. — Просто, знаешь ли, довольно подозрительно, что ты влипаешь в подобные ситуации с девушками, — насмехаясь, изогнула она бровь. Я, подыгрывая ей, развёл руками. — Что поделать, я нравлюсь им. — Пф, ты? Чему тут нравиться-то? — Уж не могу сказать, — улыбнулся я. — Но почему-то же ты постоянно трёшься рядом со мной. — Ха! — её голос прорезался деланным возмущением. — Я вышибала Литературного клуба, должна следить за тобой как за потенциальным преступником, — Нацуки ткнула пальчиком мне в плечо. В голове возникла картина, как Нацуки в грубом костюме секьюрити и тёмных очках, почти не напрягаясь, за шкирку выносит из клуба двух мощных амбалов, и мои губы расплылись в широкой улыбке. — Тогда хорошо. Мне и без того хватает проблем. Нацуки наигранно надулась, и я обезоружено приподнял руки. — Ладно-ладно, я несерьёзно. Извини. Девушка незлобиво закатила глаза. — Хорошо, погнали обратно. Время-то уже не раннее, нам ещё нужно успеть показать стихи, если только Моника или Саёри снова не выдумали какую-нибудь ерундистику. С этими словами Нацуки направилась обратно в сторону клуба, не заметив моего недоумения. — Мы не будем искать бумагу? Нацуки усмехнулась. — Это всего лишь формальный предлог Моники, чтобы я вышла проветриться. Такое уже было, так что не волнуйся. Я кивнул на её объяснение, но почему-то меня обдало неприятным чувством. Грустно осознавать, что каждый такой раз она оставалась совсем одна. Конечно, есть люди, которые иногда хотят в одиночестве пережить проблему, но за всех ведь не скажешь. Мы в молчании, совершенно уставшие, но довольные и расслабленные, вернулись к дверям Литературного клуба, и Нацуки распахнула дверь, впустив меня вперёд. Оглядев класс, я понял, что девушки уже начали обмениваться своими стихами. Это поняла и Нацуки, сердито нахмурившись. — И нас даже не ждёте? — буркнула она. — Наверное, мы несуществующие, — безрадостно отметил я, на что Нацуки согласно вздохнула. Моника обходительно улыбнулась. — Не надо так волноваться, мы только-только собрались начать. Саёри в замешательстве посмотрела на неё. — Ты разве не сказала, что собираешься их выгнать из клуба? — Что? — хором отозвались я и Нацуки. — Что? — недоумённо вопросила Моника. — Не ты ли расхаживала тут по классу и ворчала на них? — Саёри приподняла бровь. — Ведь было, да, Юри? Юри кивнула в подтверждении. — А ещё ты сказала, что таких и убить мало. В то время как я и Нацуки стояли в оцепенении, Моника несчастно глядела на этих двоих, всем своим видом умоляя остановиться. — Серьёзно? Нацуки с изучающим видом вперилась в бедную Монику, которая не знала даже, что сказать в ответ. — Угу, — кивнула произнесла Саёри. От меня не ускользнул её смешок, вырвавшийся из крепко сжатых губ. — Абсолютно, — сказала Юри, со всех сил сдерживая улыбку. Вот как, да? Не прошло и полсекунды как эти двое вдруг синхронно захихикали, уже не имея сил держаться, вместе с ними хихикнула и Нацуки, как мне показалось, с облегчением. Саёри, всё ещё смеясь, крепко обняла Монику, и та тепло улыбнулась, обняв её в ответ. — Мы должны были пошутить, ты же понимаешь, — сказала Саёри. — Ах, никто не говорил, что быть президентом клуба легко. Я заметил, как Нацуки и Юри молниеносно переглянулись, тут же сделав вид, что не замечают друг друга. Эти двое, видимо, сегодня не обменяются своими работами, но тем же лучше для всех нас. Пусть они отдохнут друг от друга. — Так, ладно, — кашлянула Нацуки, прервав эту идиллию, — давайте-ка уже приступать, не хочется торчать тут с вами всеми до поздней ночи. С этими словами она было уже отправилась к парте, на которой оставила свои вещи, но остановилась, посмотрев на меня. — Парня забираю себе. В качестве компенсации за моральный ущерб. Никто возражений не имел, что даже немного отдало предательством, лишь Саёри загадочно поглядела на Нацуки. Заметив это, девушка сердито вдохнула. — Избавь меня от своего подросткового юмора. В ответ Саёри лишь прижала указательный палец к губам, а Нацуки покачала головой. Что сказать, некоторые вещи так и остаются неизменными. Махнув рукой, тем самым говоря следовать за ней, моя спутница направилась к парте. Я усмехнулся, осознав, что ровным счётом ничего не имею против. Перед тем, как подойти к Нацуки, я взял с подоконника брошенный томик манги. — Как понимаю, я беру его с собой? — спросил я, хотя уже знал ответ. — Но только не навсегда, — улыбнулась она. Получив её ответ, я со спокойной душой отправил мангу в портфель и взамен неё вытащил листок со стихотворением. Бегло пройдясь по нему, я вдохнул. Что ж, будем надеяться, что это не так уж и плохо. По крайней мере, кому-то да понравится. Или не понравится никому. Но даже это не будет означать, что работа плоха. В общем, пытаюсь успокаиваться, как могу. Краем глаза я заметил, что Саёри наконец-то сняла со своей головы это безобразие. Рыжие волосы вихрами подскочили и торчали кто куда, и девушка сейчас напоминала солнышко с детского рисунка, что заставило меня улыбнуться, ведь со всклоченными волосами, съехавшим на ухо красным бантиком она выглядела ещё очаровательнее обычного. Она испуганно подняла глаза на торчащую вперёд чёлку, явно не ожидая того, что её головной убор устроит такой бардак на её и без того никакой причёске. — Как я выгляжу? — не спуская глаз с чёлки, точно та могла в любой момент щёлкнуть её по носу, прошептала Саёри. Нацуки ухмыльнулась. — Не хуже обычного. Даже вроде как стало получше выглядеть. Саёри вздохнула, как сбросила с плеч тяжеленный мешок с семьёй кроликов, попытавшись пригладить волосы ладонями, хотя ничего толкового из этого всё равно не вышло. Когда она уже была готова сдаться, Моника протянула ей магическим образом появившуюся у неё в руках расчёску, и Саёри, благодарно улыбаясь, приняла её. Почувствовав прилив удовлетворения и радости, я улыбнулся. С ними бывает порой тяжеловато, но каждый подобный невероятно тёплый момент стоит того, чтобы пережить одну-другую странную ситуацию. Я отвернулся от них, когда почувствовал, что кто-то похлопал меня по плечу. Обернувшись, я увидел Нацуки, крепко стискивающую в ладонях тетрадку. — Готов? — Так говоришь, будто нам предстоит тяжёлая работа в поле. Нацуки тяжело вздохнула. — Нет, но очень близко к этому. Она нервно скользнула сначала по мне, потом по раскрытой тетрадке, снова по мне и пробежалась глазами по классу. — Боишься? — мягко спросил я. Нацуки сдвинула брови. — Нет. Но показывай первый. Я вздохнул. Нет смысла спорить с ней, да и всё же лучше сразу отделаться от этого, так что я без возражений протянул ей листок. Нацуки читала мою работу с таким неопределённым выражением, изредка подрагивая губами и попеременно вскидывая брови, что я даже и не знал, нужно ли мне расслабиться или уже готовиться к выговору от неё. Дойдя глазами до конца листа, Нацуки метнула анализирующий взгляд на меня, приоткрыв губы в желании что-то сказать, но так и не решилась, снова опустив глаза на стихотворение. Признаться, это ещё страшнее, чем безоговорочный провал, о котором тебе заявляют с порога. Я лишь сейчас заметил, что затаил дыхание. Прошла ещё минута. И да, я специально считал секунды, пытаясь тем временем разгадать её пространное выражение. И с облегчением вздохнул, увидев озарившую её лицо улыбку. — Это… недурно. Распознав в её выражении и голосе смущение, я почувствовал себя немного увереннее. — Недурно, да? — улыбнулся я, всматриваясь в лицо Нацуки. — Ха, ну, бить тебя не за что, поэтому… Она издала неловкий смешок, и я в умилении просмеялся, получив в наказание укоризненный взгляд. — Но если ты так горишь желанием, то могу и ударить тебя, — пробурчала она. Я приподнял руки, защищаясь, но улыбаться не перестал, всё же забавно смотреть на такую Нацуки. — Просто признай. Тебе понравилось. Из горла Нацуки вырвался странный сдавленный звук, как будто ей кто-то неожиданно закричал под ухо. — Можно и так сказать. Но это никак не связано с твоими писательскими навыками. В недоумении я поднял бровь. — Не понял. — Люблю, знаешь ли, хвалить слабых и обездоленных. Её хихиканье зазвучало так неуверенно, что от предполагаемой язвительности фразы не осталось и следа. — Ага, — с сомнением протянул я, и Нацуки одарила меня немного смущённой улыбкой. — Ладно, оно хорошее. Правда. Может, не такое уверенное, как предыдущее, но всё равно хорошее. По моему телу прошлась волна расслабления. — Дорогого стоит получить твой удовлетворительный отзыв. Девушка сверкнула широкой улыбкой. — Да, из меня выйдет отличный критик. Не завидую человеку, чьи работы она будет критиковать. Всё-таки понравиться ей — задача не из лёгких, и вряд ли многие смогут угодить её неординарному вкусу. Но, что меня не может не радовать, у меня вроде как получается, а это значит, что я ей хотя бы не отвратителен. Уж не поверю ни за что в жизни, чтобы Нацуки делала что-то из вежливости. — Ты неплох, — вдруг произнесла она, уже держась более уверенно. — Мне нравится то, как ты бьешь короткими строчками и обыгрываешь так внутренний монолог. Возникает эффект неожиданно. Читая это, нельзя быть до конца уверенным в том, что произойдёт в следующую секунду, и это приятно. Честно. — Вау. Я не смог избавиться от придыхания в голосе. Пусть она и говорила это совершенно безучастным голосом, но в словах её звучала твёрдость мнения и абсолютная категоричность, которым мог бы не поверить только глухой или совершенно ничего не знающий о Нацуки человек. Кроме того эта девушка ничего не скажет просто так, если не уверена в этом до конца, лишняя учтивость ей несвойственна. Да, иногда это выставляет её слишком прямолинейной и грубой, и тем не менее такое качество её характера лишь меня радует. Не приходится копаться в каждом слове и что-либо додумывать: Нацуки сама додумает и решит за тебя. В этом плане с ней действительно куда проще. — Спасибо, — искренне сказал я. — Это очень приятно слышать, — я сделал паузу, чуть наклонив голову вниз. — Особенно от тебя. Нацуки дёрнулась на последнее фразе, но в следующее же мгновение самоуверенно ухмыльнулась. — Рада, что хоть кто-то в этом клубе признаёт мой авторитет. Нацуки очень мило улыбнулась, настолько тепло, что это без преувеличений можно было бы назвать славной пушистой точкой в её похвале. — О’кей, давай, тебе ещё к другим надо успеть. Как околдованный, я довольный уже хотел отойти от неё, но кое-что вспомнив, тут же её осёк. — А свой стих ты показывать не собираешься? Я остановил своими словами уже собирающуюся незаметно смыться Нацуки, поймав её разочарованный взгляд. — Эх, видимо, не судьба мне сегодня скрыться от всех вас, — тоскливо проговорила она, показывая человека, напрочь провалившегося в своём продуманном и отрепетированном плане. Похоже, этот же трюк она собиралась проделать и с остальными, но на её беду я оказался не таким тормозом, как она рассчитывала. Нацуки обессиленно и нехотя протянула мне тетрадь со своим стихом. — Я тебя укушу, если ты скажешь хоть что-то плохое. Уж извини, нарвался сам.

Говорящий Ворон Говорящий Ворон Выглядел понуро. Говорящий Ворон Говоря, молчал. Говорящий Ворон, Наклоняясь с ветки, Мимо проходившим Молча отвечал. Говорящий Ворон Видел, как мигают Фары полицейских В бликах октября. Говорящий Ворон Промолчал, всё зная, Думая, наверно, Что лишь скажет зря. «Это просто птица», — Разнесётся дружно; И, словам не веря, Засмеются в хор: «Верить ли нам нужно Птице в чёрных перьях Целый день сидящей На ветви верхом?» Говорящий Ворон Побоялся смеха, Как боится матерь Потерять дитя. Утаил от всех он, Кто стереть посмел сей Детский смех и слёзы Завтрашнего дня. Говорящий Ворон Видел всё глазами, Полными печали, боли и тоски, Как душа живая Тихо исчезала И от чьей нелепой Скрюченной руки. И не скажет ворон, Кто будет вариться В кипятком наполненном Пламенном котле. Кто стал жизни вором, Им не скажет птица, Ведь боится смеха он, Как живой — истлеть. *** Говорящий ворон Выглядел понуро. Говорящий ворон Вдруг увидел вновь Человека злющего, Что глядел так хмуро. Тем же самым вечером И пролилась кровь.

Я вернул Нацуки тетрадь в смешанных чувствах, не ожидая от её работы такого негатива, и это меня совсем обезоружило. Может, я не до конца понял посыл, но ничего хорошего тут точно не имелось в виду. — Вижу, ты была не в самом хорошем настроении, — стараясь сгладить появившуюся неловко паузу, сказал я, и тут же пожалел об этом. Нацуки невесело посмотрела на меня. — Только не говори, что ты ничего не понял. — Ну-у… Девушка устало вздохнула. — Если кратко, то я пыталась показать человека, у которого вроде бы и есть возможность как-то повлиять на ход вещей, но он этого не делает по тем или иным причинам. Может быть, от недостатка уверенности и самоуважения. И в итоге выходит, что он мог бы помочь, но не сделал этого, что и приводит к печальным последствиям. Я почувствовал расползающуюся грусть, связав её объяснение с нашим сегодняшним разговором. — Меня тоже это сильно беспокоит. Нацуки апатично усмехнулась. — Я часто замечаю такое вокруг, да и сама порой таким грешу, и это вгоняет меня в полное отчаяние. Поэтому это стихотворение что-то вроде сосуда, в который я вложила всё то плохое, что думаю об этом. Как-то это на меня да повлияло, даже интересно, как к этому отнесутся остальные. Она бегло глянула на меня, пытаясь зацепить мою реакцию, и я как назло не смог изобразить на лице ничего толкового из-за переутомления, но всё же кивнул, чтобы не сильно её разочаровывать. Нет, я не могу сказать, что стихотворение не оказало на меня должного эффекта. Я лишь почувствовал опустошение, ведь оно добавило больше смысла в то, о чём мы говорили совсем недавно. — Ты мог заметить, что большую часть стиха слово «ворон» ни разу не рифмуется, — продолжала Нацуки. — В знак уважения к существу, умеющему говорить и способному помочь. По потом, когда узнаётся, что ворон скрывает убийцу из-за собственной трусости, он перестаёт быть говорящим, так как не заслуживает называть себя таким. И по той же причине начинает рифмоваться, таким образом сливаясь с окружением, под конец и вовсе становясь лишь птицей, которая ничем не отличается от сотен других. Я заинтересованно хмыкнул, удостоверив Нацуки в том, что переварил эту информацию. Не могу сказать, что сразу догадался до этого всего. Но то, с каким удовольствием она анализирует собственное стихотворение, вынуждает меня вслушиваться в каждое её слово и стараться понять. — Что же касается последней строфы, — прочистив горло, продолжила девушка. — Тут попроще. Событие как бы повторяется, превращаясь в жуткий цикл, который никогда не закончится из-за одного лишь трусливого мудака. — А ты хорошо потрудилась, Нацуки, — одарил я её заслуженной похвалой. — Мне даже немного завидно. В любом случае она пишет гораздо лучше меня, так что не вижу смысла преуменьшать её старания. Она упёрла руки в бока, ярчайше улыбнувшись. — Что сказать, я профессионал. Я позволил себе легко посмеяться, подумав о том, что её наигранная самоуверенность как нельзя кстати подходит для таких моментов. — Рад, что поделилась своей работой. Нацуки потёрла шею, отведя взгляд в сторону. — Этим я никогда не против поделиться. — Да ну? — я сомнением смерил её взглядом. — Ха, ладно, наверное, я лукавлю. Но, может, если только с тобой… Нацуки застыла на полуслове, гипнотизируя точку где-то на полу, как настраиваясь на продолжение фразы. Я глядел на неё с надеждой на то, что услышу завершение, даже немного вздрогнув, когда она внезапно взглянула на меня.  — А, не важно, — беззаботно пожала плечами она. Важно. — В общем… Пожалуйста, продолжи. — Да… спасибо, что прочитал. Я вздохнул: отзывчиво в жизни, но с сожалением — в душе. — Спасибо, что не назвала меня идиотом. Блеск её глаз смягчился и потеплел. — Ты не идиот, — тихо сказала она, и её высокий голосок стал потрясающе бархатным и чутким. — Тормозишь часто, но ты не идиот. По телу энергично разошлась волна благодарности и спокойствия. — Спасибо. Лишь сейчас я осознал, что улыбаюсь, глядя ей прямо в глаза. Удивительное дело, она может сколько угодно злить меня, заставлять меня недоумевать от её поведения. Она ужасно непредсказуемая. Никогда нельзя знать, что именно обрадует её или рассердит. Но то постоянство, с которым она из раза в раз вызывает у меня улыбку, перебарывает негативные аспекты, и сама её улыбка как перебарывает всё злое вокруг. Сама Нацуки в такие моменты, когда так вдумчиво, пусть и немного недоверчиво, смотрит в глаза, кажется мне самым прекрасным существом на целом свете. Держит на расстоянии, но является кем-то вроде моего отражения. Кем-то вроде отражения бьющего в самое сердце чувства сотен людей. Возможно, если бы Нацуки знала, насколько она замечательна, стала бы гораздо теплее. — Кхе-кхе. Мы оба вздрогнули, выдернутые из столь странного общего процесса осторожным звуком. Я оглянулся на него, увидев стоящую рядом с нами Саёри, смущённо улыбающуюся, а во взгляде её читалась смесь умиления и чего-то странного, что мне никак не удавалось определить. — Можно к вам присоединиться? Вот же ж, я совершенно забыл о том, чем мы тут все заняты. — О, да, точно, мы как раз только-только закончили, — в смятении затараторила Нацуки. — Да? — Да, — неловко отозвался я. — Да, — так же неловко завершила она, замявшись. — А, гм. Нацуки взволнованно забегала глазами, и с криком: «О, Моника!» и тут же стремительно метнулась к ней. «Как дуновение живого освежающего ветерка, — подумалось мне. — Как орёл, свободно взмывающий высоко в небо». — А она уже почти на тебя не рычит. Я оторвался от наблюдения за Нацуки. Саёри улыбчиво изучала меня, но не отпускало необычное чувство, что нечто несвойственное ей прокралось в голубые глаза. Я не понимаю что это. Я даже не понимаю, хорошо это или плохо. И что наиболее жутко, я, кажется, впервые не понимаю эмоций Саёри. — Как же я рада тому, что вы так хорошо общаетесь! Саёри лучисто загорелась, и странность испарилась из её выражения, но я не ощутил от этого облегчения. Я безнадёжно почувствовал, как прямо в моих ладонях растворяется что-то важное. А быть может, я просто излишне драматизирую. Вероятнее всего. — Думаю, мы становимся неплохими друзьями, — согласился я. Девушка вгляделась в меня огромными проницательными глазами, многозначительно улыбаясь. — Итак, это твоя работа, да? Я махнул на находящийся в её руке разноцветный блокнотик со смотрящими с него причудливыми мордашками. Саёри захихикала. — Сегодня я написала кое-что хорошенькое! Казалось, у неё в любой момент могло треснуть лицо от широчайшей улыбки. — Кое-что хорошенькое, говоришь? Она мило свела бровки. — Кое-что не очень плохое. — Кое-что не очень плохое, говоришь? Моя собеседница повержено простонала. — Хорошо, сегодня я написала самое лучшее полное позорище! Я засмеялся, а Саёри подхватила мой смех. — Могу сказать о своём стихе то же самое. Она укоризненно нахмурилась. — Не говори так. Ты замечательно пишешь, мне безумно нравится. — Если тебе нравится, это не значит, что я пишу замечательно. Скорее значит именно прямо противоположное. Во взгляде её уже влажнеющих глаз отразилась истинная грусть. Над ней как образовалась крохотная дождевая тучка, если же не сама Саёри сейчас в неё превратилась, и всем своим видом она сейчас показывала разочарование. От этого вида у меня просто сердце кровью обливается каждый раз. Чёрт возьми, уж кого-кого, но разочаровывать Саёри неприятнее всего. — Ай, твоя взяла, — выдохнул я. — Я не считаю, что у меня получилось из рук вон плохо, — нехотя сказал я, чтобы хоть чуть-чуть её приободрить. — Совершенно согласна! — заискрилась Саёри. Видимо, я приободрил её совсем не «чуть-чуть», а как будто вновь напитал былой энергией. — Вот сейчас я на него и погляжу. Я хоть и могу доверить Саёри всё, что угодно, и понимаю прекрасно, что не стоит ожидать с её стороны чего-либо плохого, но всё равно неуверенно протянул ей листок, который она тут же взбудоражено схватила как последнюю оставшуюся на прилавке сахарную булочку. Не спуская с лица улыбки, Саёри с интересом читала мою работу, но от меня не ускользнул вновь появившийся в её глазах блик чего-то необычного, словно бы она на одно коротенькое мгновение о чём-то задумалась. О чём-то не очень весёлом. Едва я только решился спросить, всё ли у неё хорошо, она направила на меня полный радости и одобрения взгляд. — Так классно получилось! — выкрикнула Саёри, и я почувствовал себя неловко, потому что понимаю, что это совершенно не стоит таких эмоций, которые всё же приподняли мне настроение. — Ты уверена? — Почему бы мне не быть уверенной? — удивлённо спросила она. — Оно очень здорово звучит. — Тебе вроде как не особо понравилось прошлое. Саёри захихикала. Странно захихикала, совершенно не уверено. — Тогда я, похоже, не выспалась, вот и ходила мрачнее пустой коробочки из-под сока. — Чего-чего? — улыбнулся я. — Ты разве не видел пустую коробочку из-под сока? Когда в ней больше ничего нет, и ты сморишь внутрь, становится действительно грустно от того, как там темно. Я усмехнулся. — А теперь ты у нас не пустая коробочка из-под сока? Саёри взорвалась пучиной света и тепла. — Сейчас я наполненная коробочка из-под сока! И вот как понять, лжёт она или нет, особенно после того, как я узнал о её проблеме? — У тебя ведь всё в порядке, Саёри? — тихо спросил я её со своей возможностью чуткостью. Мой вопрос явно прозвучал слишком неожиданно: Саёри обескуражено уставилась на меня, на миг утонув в своих мыслях, но тут же признательно улыбнулась. — Не волнуйся за меня, хорошо? — едва ли не на уровне шёпота произнесла она. — У меня всё чудесно, я… работаю над этим. Её секундная заминка отозвалась грустью в моём сердце. Лишь благодаря ей я ясно увидел, что она как минимум не договаривает. Да, она говорит, что у неё кто-то появился, но достаточно ли этого? И не я ли должен облегчить её состояние вместо того, что знает её, скорее всего, совсем недолго? — Если что, обращайся. Мы же друзья, помнишь? Я всегда готов помочь. Уголок её губ невесело приподнялся, а брови незлобно опустились вниз. — Ты не хочешь поглядеть мой стишочек? Может, он не такой чудный как твой, но я всё же очень старалась. Поэтому помягче, ладненько? Она тепло улыбнулась мне, протягивая блокнотик. Я мысленно поставил галочку возле пунктика «поговорить с Саёри».

Скажи что-нибудь хорошее Проснулась этим утром слишком рано я; Птенец болтливый, с солнцем говоря, Так сладко щебетал в столь ранний час, Что захотелось мне пораньше встать хоть раз. И выпрыгнув с объятий одеяла, Душой всей очень ясно ощущала, Как ласково, врываясь из окна, Душистый дух уводит ото сна. И солнышко, тепло меня касаясь, Играя с листьями, блестя переливаясь, Одним своим сияньем без труда Мне поднимало настроение с утра. Я выскочила бодро в новый день. Я радостно отрыла класса дверь. Всем, не жалея чувств, твердила я, Как сладок вкус сегодняшнего дня. Мой мозг пронзило молнией, когда Так мрачно все взглянули на меня: «На редкость день сегодняшний паршив. Хорошее нам что-нибудь скажи». На просьбу их ответа не найдя, Лишь очень тихо улыбнулась я. И мысли посвящая тем словам, Весь день я их встречала тут и там. И в коридора шёпоте, и во дворе Их отголоски было слышно мне; Звучало, кажется, и в комнатной тиши: «Ты что-нибудь хорошее скажи» В неверных чувствах уходя домой, Я всё унять пыталась мыслей рой. И даже думала, что свежая трава Прошелестит мне тоже те слова. Но полусонный матовый закат Так ярко засветился, будто рад, Как ожидая, видеть вновь меня В конце ужасно непростого дня. Я быстро шла, и кончики травы Моей касались ласково ноги, Игриво щекоча меня собой, Они шептались весело со мной. И я спешу в объятья ветерка, И всё я удивляюсь, как легка Его чудесная манера довести До смеха детского все ломтики листвы. Смеюсь и я! Так бережно в душе своей храня Частичку каждую и каждого же дня. Одно хорошее я точно вам скажу: Я этой жизнью сильно дорожу.

Перечитав ещё пару раз её стих, я чувствовал, что улыбка моя становится лишь шире. — Совсем всё плохо, да? Я оторвался от блокнотика. Саёри переминалась с ноги на ногу, по-своему мило улыбаясь, но глядя очень внимательно. — Я просто наконец-то узнаю тебя, Саёри. Я легко выдохнул, ведь это была чистая правда. Словами не описать, насколько приятно мне вновь увидеть Саёри, которую знаю всю жизнь. Её доброе выражение лица, дружелюбный настрой и эта невероятно славная хорошенькая улыбочка, сопровождающая её как верный спутник. И стихотворение в моих руках, что очень в её духе. — У тебя была амнезия? — Саёри удивлённо вскинули брови, кажется, говоря совершенно серьёзно. — А? — Если ты меня вспомнил, то не помнил до этого. И это значит, что у тебя была амнезия. И, наверное, теперь мне придётся стать врачом, ведь я тебя вылечила. Я засмеялся. Как же радует, что в этом клубе есть хоть один человек, с которым не нужно намеренно придумывать, что сказать. — Наверное, да. Но я хотел сказать, что вот это уже больше похоже на тебя, — сказал я, возвратив ей блокнотик. — Надеюсь, это не значит, что оно очень плохое, — отозвалась она несмелой улыбкой. — Не волнуйся. Оно славное. Правда. После предыдущего это как глоток свежего воздуха. — Эхе, то было совсем мрачное. Я люблю, знаешь, экспериментировать с разными эмоциями. Поразительно даже, как легко можно написать что-то одной только грустью. Я погладил её по плечу, вызвав тем самым странную неоднозначную реакцию. Она как будто бы не была против, однако глаза горели таким изумлением, что нельзя было точно сказать, что она скажет в следующий момент. — Только не переборщи с этим, хорошо? — улыбнулся я. — Я не хочу, чтобы ты грустила. — Я больше никогда не буду грустить, — как зачарованная, произнесла она очень тихо, отчего её мягкий голос прозвучал едва ли не в моей голове. И почему-то именно эти слова показались мне до ужаса грустными. — Я в тебя верю, Саёри. А стих и правда хороший. Хотя тебе немного не хватает чувства ритма. Девушка негромко хихикнула. — Да, Юри мне уже сказала об этом. Я тяжело вздохнул. Юри, точно. Я понимаю, она не тот человек, который с лёгкостью доверит кому-то свои работы, но то, что она который раз даёт мне от ворот поворот, несколько угнетает. Странно, но она как будто уверена в том, что если наши стили отличаются, то я не пойму её, и если бы на месте Юри был кто-то другой, я бы назвал его идиотом, однако в отношении этой девушки ситуация оборачивается совсем иной стороной. Не могу сказать, что много общался с такими людьми. Я часто наблюдал их, ни с кем не разговаривающих и вечно обедающих в одиночестве, но опыта общения с ними практически и не имею. Впрочем, сложно иметь опыт общения с человеком, который ни с кем не общается. Вот и сейчас я понятия не имею, как мне поступать с Юри. Игнорировать её? Делать вид, что не замечаю её во время обмена стихами? Ерунда. Чего доброго, она ещё посчитает, что противна мне или что-то в этой роде, хотя это не так. Да, с ней мне общаться, наверное, сложнее всего. То, как сильно она нервничает, очень видно, и я просто не могу не нервничать так же. Юри как транслирует своё волнение, делясь ним со всеми окружающими, из-за чего сам теряешься и не понимаешь, что говорить дальше. Немудрено, что ей сложно найти друзей, и радует, что теперь у неё хотя бы есть клуб. Правда, в голову мне пришла мысль, что она уже может подумывать уйти из него, потому как Нацуки действительно изрядно так её достаёт. Да уж, похоже, таким людям просто не суждено нормально общаться, настолько они разные. Для нетерпеливой Нацуки может быть чересчур раздражительна медлительность и размеренная манера речи Юри. И в это же время видно невооружённым глазом, какое негативное влияние оказывает на неё резкость первой. Не думает ли Юри, что если я сдружился с Нацуки, то автоматически становлюсь её врагом? — А со мной она, похоже, снова откажется говорить. Не без грусти я взглянул в сторону Юри. Ужасно напряжённая, она сидела за партой, жадно вчитываясь в текст на тетради, что крепко сжимала длинными пальцами. — О, я, кстати, поговорила с ней. Думаю, она согласна с тобой поболтать. «Поболтать» совершенно не вписывается в привычное поведение Юри, и даже позитивный настрой Саёри дела не смягчает. Я уже вижу, как она волнуется, находясь в ожидании от разговора со мной. — Думаешь, стоит? Она вроде как пытается меня избегать. Глаза Саёри непонимающе округлились. — Глупости. Уверена, она хорошо к тебе относится. Просто немного стесняется. «Немного», да? — Удивлён, что она согласилась. Вы хорошо общаетесь, судя по всему. — Хе-хе, она очень интересный собеседник, если её разговорить. Я грустно улыбнулся, неприятно осознав, что вряд ли когда-нибудь смогу в этом убедиться. — Да и она легко идёт на контакт, если подбирать правильные слова. В любом случае, бояться её тебе не стоит. Я усмехнулся. — Я не её боюсь, — я бросил взгляд на листок со своим стихом. — Я боюсь того, что она меня боится. Саёри поддерживающе улыбнулась. Что ж, раз Саёри уверена в том, что всё пройдёт хорошо, не вижу смысла в этом сомневаться. — Ладно, было приятно почитать твой хорошенький стишочек, — подражая манере своей подруги, улыбнулся я. — Взаимно! Кивнув Саёри в знак завершения беседы, я направил взор на Юри. Сделав очень длинный выдох, я, стараясь не топать громко и не сильно рваться, чтобы не напугать, пошёл к ней. Она заметила это, когда я ещё даже не сделал первый шаг, бегло скосив взгляд в мою сторону и уже превращаясь в один сплошной сгусток смущения. Это будет нелегко. — Юри, здравствуй, — тихо сказал я, присаживаясь рядом с ней, желая стукнуть себя за это «здравствуй». Как будто неделю не виделись, ей-богу. Но что поделать, это самый лучший известный мне начать разговор. Юри вскинула на меня неуверенный взгляд, и лицо её освежила осторожная полуулыбка. Я вижу, как часто она дышит, хоть и изо всех сил пытается подать вид, что не волнуется. Незаметно для себя я начинаю дёргать ногой. — Да, привет, — тише движения воздуха сказала она. — Итак, ты готова поделиться сегодня стихом? — негромко спросил я. И без того обычно грустные глаза смотрели теперь беспросветно грустно, и меня самого кольнула безрадостная мысль, что я мучаю её своим присутствием. — С-Саёри сказала, ты не возражаешь. — Я никогда и не возражал. Юри очень внимательно посмотрела мне в глаза, как будто для уверенности в этом ей были нужны не мои слова, а нечто где-то в моих глазах. И я, не мешая ей, лишь тихо сидел на месте, так же не отрываясь от её безумно проницательных глаз, находя в них что-то виденное ранее. Что-то, от чего по телу бегут мурашки. Несколько мгновений спустя она улыбнулась мне, спокойно, но душевно, как прекрасно увидев в моей голове, что я говорю чистую правду. Чёрт, она ведь… не умеет читать мысли, да? Проверить бы. Так, ладно, хм. Юри, ты выглядишь до чёртиков горячо. И стоило мне только подумать об этом, как она густо покраснела, в растерянности отвернув голову. Вот зараза, в самом деле умеет? Но нет, конечно же, нет. Сам виноват, что снова пялился неё. Что ж, ничего не поделаешь, Юри в самом деле настоящая красавица, сложно не смотреть в её сторону. И спасибо, Господи, что я не сказал этого вслух. Особенно ей самой. Особенно при Нацуки. — Значит, начнём? Юри кивнула, кажется, смутившись ещё больше, и судорожным движением протянула мне тетрадь со стихом. И, вот незадача, я протянул свой именно в это же время, и мы столкнулись своими работами, повторяя клишированный момент, но на манер Литературного клуба. Юри нервно поправила прядь волос. Так, хоть кто-то из нас должен успокоиться. — Не против, я первый покажу? Юри тут же нервно положила свою тетрадь на парту и затеребив её уголочки. — Извини, да, мне следует расслабиться, — дрожь её голоса подсказывала, что вряд ли это ей удастся сделать. Поймав её совершенно потерянный взгляд, я чуть улыбнулся, аккуратно вложив лист со стихом в её руки. Юри хоть и явно очень давно занимается творчеством и может дать профессиональную оценку, я тем не менее не могу её бояться, ведь она сама боится меня, хоть и умело скрывает. Она едва заметно подрагивает, и всё же пытается держаться уверенно, не позволяет себе терять контроль над ситуацией. И тем не менее я очень хорошо вижу, как сильно она нервничает, держа мою работу. Плюс это или минус, каждый решит сам. Но пока я с ней неплохо лажу, меня это не слишком тревожит. Ей потребовалось приличная минута, чтобы перевести дух и сосредоточиться на моём стихе, а мне вовсе не хотелось торопить её. Всё же уже большая победа, что она захотела поговорить со мной, и теперь всё, что мне остаётся, это проявлять всю возможную учтивость. Щурясь, словно пытается добиться правды от слов, она, кажется, задумывается над каждой строчкой, что вызывает у меня смущение. Она относится к этому очень серьёзно, будто бы это и не хобби вовсе, а работа. Всё, что занимает её мысли, смысл жизни и сама жизнь. Её окаймлённый лунным светом скрюченный силуэт в темноте ночи. Она низко склоняется над столом, бормочет, плачет без слёз и пишет, пишет, пишет саму историю человечества в холодных стенах пустого дома. Стены покрываются коркой льда, лёд ползёт по полу и креслу, в котором она сидит, лёд сковывает её ноги, поднимается к сердцу, и… — Хм, — она произносит пространный звук, который по сути и ничего не значит. Все чувства замораживаются навсегда. Горячее сердце обрастает льдом. Лёд врастает в плоть. И что тогда? Только слова. Никому непонятные, но единственно удерживающие в этом мире. Я отряхиваю голову, встретив её вопросительный взгляд, пытаясь успокоить ритм сердца, что завело эта картина. Стоит пить поменьше кофе, не хватало ещё галлюцинаций на свою голову. — Тебе нехорошо? — Юри с вниманием вглядывалась в меня. Я сдавленно улыбнулся, и тошнота схватила моё тело. Боже, что это было вообще? — Нет, норма, не волнуйся. Мне захотелось коснуться её руки, но я вовремя понял, что лучше не стоит. — Всё из-за недосыпа, — отмахнулся я. Юри понимающие улыбнулась. Наверное, это проклятие Литературного клуба. Фатальная клубная бессонница или нечто такое. Чёрт, пора прекратить пускаться в мрачные мысли, уже от самого себя голова болит. Девушка прочла стих ещё раз, уже не так вдумчиво, но как сверяясь с собственными мыслями, и с долей самоиронии улыбнулась. — Я снова облажался, да? — улыбнулся я, помогая ей. Лицо Юри в испуге вспыхнуло. — Вовсе нет! Слова вырвались у неё криком о помощи. Чрезвычайно смущённая, она медленно выдохнула, как настраивал свой голос на спокойную волну. Не удивлюсь, если она пьёт какое-нибудь успокоительное. Если нет, то ей не помешало бы, и вовсе нет, меня это не раздражает, я лишь беспокоюсь за её благосостояние. Пусть её приступы паники и выглядят довольно мило, но она слишком много волнуется, и самой же ей от этого вряд ли уютно. И всё же она славная, хоть открывается лишь в тишине и покое, как аромат ночной фиалки становится насыщеннее ближе к вечеру. И если Юри в самом деле ночная фиалка, то я готов подождать, чтобы удостоиться ощутить аромат её мыслей. — Не волнуйся так. Я не вовремя осознал, что эти слова вкупе с улыбкой звучат как издёвка. Заливающийся отчаянием полусвет тёмных глаз утвердил меня в этой мысли. — Я вовсе не хотела сказать, что работа вышла не очень впечатляющей. Я приподнял брови, подумав о том, что она случайно вот только что выдала свои настоящие мысли. И Юри, как это же осознав, преисполнилась поражением, смущением, испугом и ещё не Бог весть чем. Даже забавно, что Юри могла бы посоревноваться с Саёри в своём необычно ярком умении выражать разом несколько сильных эмоций. — О нет, я совсем не хотела сказать… Если честно, мне и самому сейчас стало немного страшно. Если вы когда-то видели перепуганного заблудившегося человека, то вполне можете представить себе состояние Юри. Клянусь, глядя на неё я могу сказать, что она вот-вот заплачет, и лишь натренированное самообладание помогало ей не сорваться. — Хэй, ты чего? Я сказал это предельно тихо и утешающе, насколько хватило моей чуткости. Юри отвела взгляд и ещё раз прошлась глазами по моему стиху. Да, я её и правда мучаю, и эта мысль тяжело отдалась в груди. — Тебе не нужно утруждать себя, Юри. Не нужно хвалить это из вежливости. Сиреневые глаза угнетенно метнулись в мою сторону. — Я говорю это отнюдь не из… Она вдруг закрыла глаза, задержав дыхание. Я и сам понял, что совсем не дышу. Очень медленно, растягивая каждое мгновение, она выпустила из лёгких воздух, и я не без удивления уловил исходящий от неё очень женственный цветочный аромат духов, который уже почувствовал от Саёри. — Как стыдно. Ты, верно, теперь подумаешь, что я высокомерна или эгоистична, или… — Юри… Она тяжело вздохнула. — Я не права? — Ты не права, — подтвердил я, и девушка изумлённо на меня взглянула. — Я не считаю тебя такой. И ты не виновата в том, что тебе не нравится. Тёмные, почти чёрные, брови озадаченно опустились, и даже не знаю, победа это или я снова облажался. — Я же не имела в виду, что оно мне не понравилось, — тихо произнесла она. — Оно довольно гармонично выстроено и более звучное, нежели последнее. Юри покраснела, смущённо впериваясь в лист. — Последнее, что я читала у тебя. Извини. Мне не стоило тебя игнорировать, я. Я очень подло поступала, и… Я не сдержался, пройдясь пальцем по её ладони, пытаясь успокоить получив её дрогнувший выдох. — Юри, в этом нет ничего страшного. Я понимаю, это пока ещё нелегко для тебя. И ты не поступала подло, что ты говоришь такое? — Понимаешь? — она снова вглядывается мне в глаза, и вечная печаль из её взгляда разносится чем-то трогательным. — Не бойся меня, хорошо? Я знаю, ты немного… — я прошёлся взглядом по её неуверенному образу, — стеснительная. Как в подтверждении моих слов, Юри опустила глаза на свою тетрадь. — Я работаю над этим, — невнятно ответила она, снова затеребив уголочки тетради. Мало того, что это прозвучало очень не твёрдо, так ещё при мысли о том, что это же сказала Саёри некоторое время назад, становится совсем грустно. В ответ я улыбнулся. — В таком случае, — снова начав заикаться, Юри сглотнула. — Я могла бы дать несколько рекомендаций, но, боюсь, это будет лишним. — Не будет, — уверенно сказал я в надежде прибавить тем самым уверенности и ей. — Честно, я вижу, что ты профессионал и доверяю твоему мнению. Не удивлюсь, если ты единственная испишешь все листы для проекта. Ты ведь много этому внимание уделяешь, да? Упоминая «Полёт мысли», я надеялся приподнять ей настроение и разбавить атмосферу. К счастью, губы Юри действительно тронула несмелая улыбка. — Полагаю, что да. Это же не означает ничего плохого? — Это потрясающе. Уверен, мы хоть раз не провалился только благодаря тебе. Моё сердце тепло задребезжало в такт нервному, но искреннему хихиканью Юри, что она почти сразу прервала. — Ты мне льстишь. — Честно, никакой лести. Видя, что ты всю себя этому посвящаешь, я точно могу сказать, что ты в этом деле опытна. Ты отлично работаешь. Глаза Юри загорели признательность и удивлением. Растроганно улыбнувшись, она снова опустила глаза, но уже в хорошей задумчивости. — Поэтому не стесняйся выражать своё мнение. Это же Литературный клуб, помнишь? Вот, например, что ты можешь сказать о моей сегодняшней работе? — Ох, — смутившись всего на мгновение, Юри почти сразу приняла вид профессионала. — У тебя в некоторых местах сбивается ритм. Если не ошибаюсь, выглядит так, будто ты намеренно это сделал. Она указала пальцем на несколько строчек, и я кивнул в знак согласия. — Могу понять, какого эффекта тебе хотелось добиться, но это работает немного не так. Ты не можешь постоянно резко прерывать перемещением ритма повествование. В отдельные моменты — да. Например, мне нравится, как это сделано в конце, и здесь это вполне уместно. Однако когда это встречается часто, стихотворение превращается в полный сумбур. Юри выдохнула, как проговорила всё на одном дыхании, сама устав от своей тирады. Казалось бы, мне в идеале должно быть жалко себя, но в итоге вышло так, что проникся жалостью к обессиленной девушке. Она разнесла меня в пух и прах, но так выдохлась и выглядела очень мило, расфокусировав взгляд, что я не смог испытать никаких негативных чувств. — Но я не могу не отметить, — отдышавшись, продолжила Юри, — что у тебя очень грамотно получается работать с аллитерацией. Ты используешь её в нужных моментах и точно скрещиваешь со смыслом повествования, что оказывает должный эффект на восприятие. Окромя этого, меня даже удивило то, какая у тебя звучная и яркая рифма, благодаря чему стихотворение легко воспринимается, несмотря на незначительные в своём роде недостатки. — Это значит, что я всё равно неплох? Юри неловко улыбнулась. — Безусловно. Ты хорошо постарался. Прошу, не обращай на меня внимания, порой я бываю излишне заносчивой, поэтому… — Ты не заносчивая. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь собственную точку зрения. Она с сомнением окинула меня взглядом. — Но факт в том, что работа очень достойная. Ты делаешь успехи. Преисполненный вдохновлённости, я широко улыбнулся ей. — Меня радует то, что ты так считаешь. Честно. Розовые щёки Юри, необычно контрастирующие на фоне бледной кожи, пуще прежнего залились краской. — Для меня большая радость пообщаться с тобой. — Взаимно, — мягко ответил я с абсолютной искренностью. И пусть склонённое вниз лицо Юри и было прикрыто длинной чёлкой, от меня не ускользнула её робкая улыбка. Лишь сейчас я заметил, что она никак не может оставить в покое свою тетрадь, вкручиваясь в неё взглядом и перебегая по обложке пальцами. — Ты не хочешь показать? Юри очень несмело взглянула на меня, как умоляя отпустить её, и мне уже казалось, что я отчётливо слышу, как часто и тяжело колотится её сердце. Она неровно кивнула, подрагивающими пальцами найдя нужную страничку и небыстро придвинув тетрадь мне. — Всё хорошо, слышишь? Уверен, получилось замечательно. Её улыбка засквозила сомнением. Эх. Никто не говорил, что это будет просто.

Тревожное изобилие чайных пакетиков Вы любите чай? Не спешите с ответом. И не так я глупа, вы не смейтесь, прошу. Он мастак говорить. Вы не знали об этом? Наливая его, вы не слышите шум? Вы не слышите разве в особых моментах, Как лиясь, кардамон полушепчет в тиши? Напевает он нежно, шепча комплименты, Полудрёма тоски вожделеет лишить. И во свете полудня не слышно ли эхо? Сей чудак беззаботный проказен и рьян, То легко и беспечно заходится смехом, Не стесняясь ни йоты, весёлый тимьян. И во мраке полуночи, в холод мертвяцкий Лишь имбирь согревает, так крепко укутав, На ходу сочиняет он дивные сказки, Обещает он ясность грядущего утра. И в ритмичности сердца обиды удары Замедлит размеренный мяты оттенок, Утешит она, пусть и мягко, но с жаром, В покое тепло разнесёт вдохновенно. В их искренность веря, с чаинкой я каждой Беседы веду на все темы случайные. Единственно только узнать очень жажду: Насколько честны же пакетики чайные? Их многие пьют, полувкусом довольствуясь, Выжимая в полсилы из них ощущения, И веря: заменят легко вкуса спектр весь, Иллюзии выпив лишь сильное веяние. Полудружбе ли так же легко поддаются? И в полулюбви же настолько отчаянны? Как часто же люди легко расстаются — Друг другу, возможно, пакетики чайные.

Признаться… я несколько затупил, нервно перечитывая строфы и пытаясь внятно проанализировать хоть что-то, но кроме того, что речь идёт о, — как ни странно, да? — чае, ничего особенного в голову не приходило. Я поднял глаза на Юри, вглядывающуюся в меня с подёрнувшей глаза задумчивостью, и ещё больше растерялся, неровно улыбнувшись. — Ты терпеть ненавидишь чайные пакетики, да? — сказал я то, что лишь пришло в голову, придвигая к ней тетрадь. Сложно догадаться по её выражению лица, с пониманием ли она отнеслась к моему непониманию или же задета до глубины души. Юри тем не менее снисходительно промолчала, но глаза её совершенно не молчали. Их поразительная способность выражать истинные чувства и мысли, нечто, прячущееся в их глубине, но живущее собственной жизнью, заставили меня сейчас немного пожалеть о своих словах. Вернее, о полном отсутствии смысла в них. — В каком-то смысле в этом есть доля истины, — ответила она, а энтузиазм в её голосе, которого и так почти не было, ещё сильнее поутих. — В них нет должного вкуса, нет того, что должно тянуть к ним. Они лишь являются заменителями. Повседневными заменителями, с которыми людям попросту удобно существовать, не задумываясь о том, что в чайных пакетиках нет ни грамма той силы и обаяния. И тем не менее, — она вздохнула, — они нравятся подавляющему большинству людей. Юри взглянула на меня так пронзительно, копаясь в моей реакции со своей излюбленной дотошностью, как археолог в древних раскопках. Чёрт, она ведь ненамеренно ставит меня в неловкое положение и даже не понимает этого, поэтому и мне не стоит подавать виду. — То есть. Многим людям сподручнее использовать заменитель чего-либо, чем коснуться чего-то настоящего? Юри наконец-то улыбнулась более-менее расслабленно. — Думаю, в этом и смысл. Я хмуро усмехнулся. — Слишком депрессивный ход мыслей, не находишь? Юри опустила голову, и уголок её губ очень тоскливо пополз вверх. — Вся моя жизнь — слишком депрессивный ход мыслей. Боже. Мне ведь не придётся утешать её или нечто в этом роде? Эти слова царапнули моё сердце, вогнав в ступор, и всё, что я сейчас мог, лишь молча смотреть на неё. — Извини, если не оправдал твоих надежд. Её глаза вопросительно уставились на меня. — В плане. Мне жаль, что я не очень понял. В ответ она ещё раз улыбнулась этой своей безрадостной понимающей улыбкой. Я пожелал бы больше никогда её не видеть. — Ты не первый. Между нами снова повисла противная тишина, как олицетворяющая разрыв в наших взаимоотношениях, пропасть, с разных сторон которой мы пытаемся что-то крикнуть друг другу, перекричать ветер мысли и самих себя. И мне стало невыносимо грустно. — Спасибо, — Юри не смотрела на меня, говоря это, но я и так понял её положительный настрой, который смог меня успокоить и уверить в том, что всё не так плохо, это понимает и она. — На этом мы не остановились, ведь так? Юри исподлобья взглянула на меня, кривовато улыбнувшись с толикой готовности и мизерной долей азарта, и это послужило как нельзя лучшим ответом. Я кивнул ей, таким образом попрощавшись, и встал со стула. Что ж, это было не так уж и плохо. По крайней мере, контакт налаживается, и если всё и дальше пойдёт хотя бы в таком духе, то мы сможем в ближайший месяц начать общаться более спокойно. Размяв плечи и почувствовав усталость, я сейчас обременился стойким желанием уже уйти домой и хорошенько отдохнуть, но на очереди осталась лишь одна цель. Моника. Финальный босс. И хоть на прохождение этого босса не было уже никаких сил, я не мог просто так отказаться от этого. Для этого потребовалась бы веская причина, а её мне выдумывать ещё более лень, так что легче уж отстреляться побыстрее. Всё-таки в основном беседу будет поддерживать Моника и моего участия практически не потребуется. И нет, во мне не лень говорит. Может, это звучит как отговорка, но деньки Литературного клуба хоть и весёлые, но очень выматывающие, и под конец дня от смеха и радости уже сводит щёки. Поэтому остаётся надеяться, что Моника всех отпустит сразу после того, как пройдёт наша поэмотерапия. Но, а если же нет… Ну что ж. Этаж не очень высокий. Я выдохнул и направился в сторону Моники, копающейся в бумагах на столе. Даже не представляю, что она там бесконечно разбирает. Мне больно об этом думать. — Снова трудишься? Моника не сразу смогла оторваться от своего занятия, уловив мои слова. Зелёные глаза блекло поднялись на меня, а на лице растянулась усталая улыбка. Что немного даже пугает, руки Моники заметно потрясывались, что выдавал сжимаемый ею лист бумаги. Очевидно, кофе стоит пить поменьше не только мне. — Честно говоря, занимаюсь ерундой. Всё равно не соображаю по существу. Девушка методично потёрла глаза пальцами, как будто это помогло бы ей прочистить рассудок, однако ничего особенного это магическое движение не принесло, и зелёный цвет так же вяло был направлен и на меня, и куда-то сквозь одновременно. Бедняжка. Я частенько встречал людей, которые мечтают о какой-то важной должности, высоком посте и безграничной власти, но глядя на то, как же сильно утомляется президент крохотного клуба, я чувствую, как растёт моё непонимание этих людей. — На сегодня, может, хватит? Видок у тебя тот ещё. Она почти беззвучно усмехнулась. — Соглашусь. Радует, что выходной впереди. Просплю, наверное, до самого понедельника. — Какого именно? Я улыбнулся, когда увидел и на её лице более свежую улыбку. — Будем надеяться, фестиваль я не пропущу. Это будет важный день. — Ещё один, да? Моника растянула по лицу немного кошачью довольную улыбку. — Точно. Но этот должен выйти предельно идеальным. Что забавно, говорила это Моника совершенно бесцветным утомлённым голосом. — По-твоему, идея выстрелит? Девушка глубоко вздохнула. — Лучше бы ей выстрелить. В противном случае всем не поздоровится. Моё сердце пропустило удар. Я сглотнул. — Ха, ты ведь не собираешься захватить школу или типа того, а? — сказал я максимально непринуждённым голосом. Она жутко улыбнулась, чуть оскалив зубы. Боже правый. — Что ж. Хотя бы для этого у меня уже всё готово. Я непроизвольно отшагнул от неё как от потенциальной опасности, и в ту же секунду Моника немного вяло засмеялась. — Это была шутка. Прости, у меня немного больной юмор, — проговорила она, неловко посмеиваясь. — Да, я вижу. Но без такого президента было бы скучно. — Хе-хе, по правде говоря, без каждого из вас было бы очень скучно, — прервавшись, Моника потёрла виски. — Хотя впечатлений мне за сегодня хватило с лихвой. Стоило Монике это сказать, как краем глаза я заметил что-то чертовски высокое. Обернувшись, я увидел нечто невообразимое, состоящее наполовину из Саёри и наполовину из Нацуки, извивающееся и очень тревожное. Тревожное именно по той простой причине, что одна несносная бестолочь могла свалиться с другой несносной бестолочи в любую секунду. Проще говоря, Нацуки едва ли удерживала равновесие, сидя на плечах у Саёри, придерживающей её за ноги, и вся эта потрясающая разум конструкция стояла около шкафа, до верха которого можно было дотянуться именно лишь таким способом. Очевидно. — У вас всё хорошо? — с колебанием спросила Моника, глядя на эту картину. Саёри резко развернулась в нашу сторону, и Нацуки едва ли не упала от такого рывка, и если бы Саёри видела, каким негодующим взглядом её одарила напарница, то ноги у неё бы точно подкосились, что башенка бы просто-напросто рухнула как карточный домик. — Мы случайно закинули туда портфель, — будничным тоном ответила Саёри, получив щелбан от Нацуки. — Ты закинула. Поворачивайся давай обратно. — Когда вы успели это сделать? Этот вопрос Моники прозвучал уже в спины девушек, занявшихся своим особо важным делом. Я и Моника синхронно вздохнули, синхронно же усмехнувшись этому. — Меня они тоже сильно утомляют. Для завершения картины я закатил глаза, но Моника, как ловя меня на лжи, очень хитро смерила меня взглядом. — Лукавишь ведь, — игриво сказала она, вглядываясь мне в глаза. — Если только самую малость, — пожал плечами я, вызвав её смешливую реакцию. — Рада, что тебе здесь весело. Несмотря на то, что это была правда, я всё же решил немного повредничать забавы ради. — Этого я не говорил. Уголок Моники самоуверенно пополз вверх. — Ничего, не волнуйся, я и так вижу это. Уж не знаю, действительно ли мне не стоит волноваться после такого заявления, особенно с учётом того, что ясно было видно: Моника совершенно серьёзна. — Именно поэтому я хотела бы попросить тебя. Она улыбалась вроде как дружелюбно, но нечто могущественное и по-дьявольски расчётливое сквозившее в её улыбке заставляло меня чувствовать себя неуютно. — Будь осторожен со всеми ними. Никто из нас не знает, что может произойти, поэтому постарайся не допускать ошибок, ведь потом их будет очень сложно исправить. Я бы даже сказала, практически невозможно. И если что-то пойдёт не так, просто не будет возможности начать с определённого момента и сделать так, как нужно. Так что учти: если начал вести себя определённым образом, то продолжай до самого конца. В ином случае ты не сможешь создать конкретного впечатления, и всё пойдёт крахом. Её медитативная речь лишь добавляла ей грозности вида, хоть и звучит это как-то чересчур парадоксально. Я кивнул в знак того, что понял её, но почувствовал, что мне впервые в самом деле неуютно находиться рядом с ней. Но Моника вновь улыбнулась самой очаровательной в мире улыбкой, и все её слова, её настрой и даже странный взгляд сейчас превратились не более, чем в самую обыкновенную вводную часть, которая, если совсем честно, должна была быть в самом первом дне моего пребывания в клубе. Но если этот клуб так чтит спонтанность, то кто я такой, чтобы отбирать это у него? — Хорошо. Итак, это твоя сегодняшняя работа? — девушка дружелюбно улыбалась, махнув рукой на лист в моих руках. — Нет. Это ложка дёгтя в мёде Литературного клуба. Моника безрадостно и немного с укором усмехнулась. — Не будь такого мнения о себе. Мы здесь все всего лишь учимся. Каждый из нас одинаково или полная бездарность, или гениальный мыслитель, и не факт, что мы не совмещаем и то, и то другое одновременно. Так всегда. Поэтому тебе не нужно переживать. Это стихотворение хорошее хотя бы потому, что над ним работали и завершили его, что обычно большая редкость. Поэтому… Моника со всем своим изяществом очень элегантным жестом выкинула вперёд ладонь, и казалось, даже пальцы её сложились так, что хотелось вложить в них не только свою работу, но и всё, что на уме. Я даже сам не заметил, как отдал ей свою работу, как зачарованный. Её выражение лица, подёрнутое бархатистым налётом льда, размеренный взгляд усталых глаз, что видели, кажется, целую жизнь, выражали нечто такое тёплое и приятное, что в голову закралась мысль: лишь ей я и хочу показывать свои работы. Моника улыбалась сдержанно, но искренне. Ни в одной её реакции не было ни намёка на фальшь. Она уверена во мнении, и ей абсолютно было нечего стесняться. Она настоящая Снежная Королева, но это не мешает ей быть той, кому хочется верить. — А ты хорош, — вдруг вскинула брови Моника. — Хех, говоришь так, будто ты удивлена. Её улыбка вновь зашлась укоризной. — Я не настолько чудовищна, как может показаться. Понятия не имею, как такое вообще может показаться. Моника как является олицетворением спокойствия и галантности, и каждый её жест, каждая фраза и интонация как будто принадлежат древнему мыслителю, коему поклоняется целый народ. — Если спросишь меня, могу сказать, что зря ты так волновался. Хорошо видно, что ты проделал немалую работу. — И всё же я волнуюсь. Моника вопросительно изогнула бровь. — Чего же? — Когда действительно всё хорошо, так обычно не говорят. — Неужели не веришь в мою искренность? — компанейски хохотнула она. — Я противник лжи. Не приемлю её ни в отношении себя, ни в отношении других. — Моника лукаво ухмыльнулась. — Бывает, я могу что-то недосказать, но и это не ложь в полной мере, так ведь? Ты можешь мне довериться. Да. Я прекрасно знаю, что могу. — Тогда не вижу смысла не верить тебе, — улыбнулся я. — Хорошо, — кивнула Моника. — Что могу сказать, простой стиль тебе к лицу. Даже поразительно, как легко ты разобрался в нём. Заручился поддержкой наставника? — вкрадчивым полушёпотом спросила Моника, улыбаясь, как соучастница преступного заговора. Оглядевшись и удостоверившись в том, что никто не обращает на нас внимания, я повторил улыбку Моники. — Нацуки внесла значительный вклад в моё начало. Её рвение, то, как она относится к работе, вдохновляет меня. И глядя на то, что она делает, я не могу сидеть на месте, ведь её мощь заставляет следовать за ней. До меня в последний момент дошло, что я едва ли не захлёбываюсь этими словами, произнося их так честно и восторженно, что даже немного неловко. Но это правда, от этого никуда не денешься. И не будет преувеличением сказать, что именно благодаря Нацуки я продолжаю пробовать свои посредственные навыки. — О, не могу не согласиться с этим. Но будь всё же осторожен. Нацуки — сильная личность, и способна своим влиянием подавить любую волю непоколебимостью своего мнения. Меня пугают ваши конфликты, и в такие моменты мне правда волнительно за тебя. Поэтому… Моника приблизилась ко мне так, что мы были буквально в паре сантиметров друг от друга, но это не вызвало неловкости, как должно было. В этот момент я чувствовал поддержку. Горький, но волнующий аромат кофе, чуткие зелёные глаза и некоторая магическая аура Моники успокаивали и на одно короткое мгновение давали понять, что именно сейчас я по-настоящему не одинок. — Береги себя, — прошептала она, и я растроганно улыбнулся. — Поберегу. Не переживай так, я крепко держусь в наших спорах. Она облегчённо выдохнула, отшагнув от меня на менее волнующее расстояние. — Меня это радует. А сейчас… Не возражаешь, я покажу тебе свою работу? — Удивительно, как ты вообще помимо всего остального успеваешь писать стихи, — подметил я, принимая её тетрадь. —  Хе, именно поэтому результат вышел немного вымученным. Возможно, буквально. Задержав на ней взгляд на пару секунд, я ожидал, что она улыбнётся, отмахнувшись, как и ожидаешь от кого-то настолько сильного. Но она лишь смотрела на меня задумчиво. И что важнее, — действительно вымученно.

Что я такое? Что я такое? Синий рассвет? Пламя заката, что звёзды срывает? Что я такое? Страшная тайна, что под подушкой скрывают? Что я такое? Свет или тьма? Небо истошно кричащее? Или же мерзость и самое жуткое, что только в мире встречавшееся? Что я такое? Долгий ли путь иль прогулка короткая? Размышления долгий процесс или же мысли без толка? Что я такое?

Произносить

имя моё

можно ли всуе?

Но мне сейчас интересней одно: Я вообще существую?

— Мне пришлось немало подумать о том, что я значу. Как подгадав момент, когда я дочитаю, Моника заговорила. Я взглянул на неё, но как будто и не видел её лица. Перед глазами расплывались строчки, расплывалось что-то выползающее из сущности президента клуба. Не Моники. А президента клуба, вот, что говорили эти строчки. Что бы это ни значило. Малахитовые глаза пристально вглядывались в меня, но я не видел их. Я не мог отвести взгляд, заворожённый, вокруг я не видел ничего больше кроме этих зелёных огней, всё приближавшихся ко мне, и чем ближе ко мне они становились, тем отчётливее в этой магнетической радужке я видел хаотично сменяющие друг друга за долю секунды безумные комбинации нулей и единиц. Всё вокруг превратилось в единый мутный мрак, грязным полотном закрывающий обзор. Всё, кроме ярко-зелёных глаз. — Что удалось выяснить? — не зная, что ещё сказать, произнёс я. Вновь подступила странная тошнота. Моника ни на момент не прекратила смотреть на меня. Кажется, даже не моргнула, и этот гипнотический взгляд заглушал любые мысли. Её пальцы, нежные и почти неосязаемые, едва ли заметно прошлись по моим пальцам, как наиграв на пианино лишь в мыслях звучащую мелодию. Я всё ещё держал её тетрадь, и от её прикосновений лишь крепче сжал пальцами этот бесценный артефакт. Мягко, но настойчиво обхватив мою ладонь, девушка подняла мою руку и вместе с тем тетрадь же со стихом оказалась ровно на уровне моих глаз. Строчки, чего я боялся больше всего, вновь резанули по глазам, зазвучав в ушах страшными фразами, которые слышишь поздно ночью, в полусне или в полубодрствовании, не понимая их, не понимая проснулся ли, но ощущая настоящий ужас, отбивающий в сердце молниеносные удары.

Что я такое?

Слова снова ударили по голове, и целый мир развалился у меня под ногами. Я поймал свет зелёных глаз. Я понял, что мне больно смотреть в них. — Я не знаю, Моника, — с горечью признался я. Она не ответила, на лице её лишь скользнула болезненно печальная улыбка. Где-то на задворках сознания я видел в ней бессмертного человека, который на протяжении целой вечности видит одни и те же страдания, видит то, что сводит с ума. Из раза в раз одно и то же, сомневаясь в собственной значимости. И грусть этих глаз не выразить словами, ведь в них скрыта истинная агония. — Вот и я не знаю, — почти беззаботно пожала плечами она, пытаясь разбавить ситуацию. Лопатки мои заболели от того, как сильно я напряг их. — Я очень хочу понять это, — её голос вибрировал в моём мозге. — Боже, как я хочу, но это так сложно. Слыша её, плавное перешёптывание всего живого, я наполнился такой уверенностью и желанием помочь, что одна мысль заглушала другую, а я сам превратился в одно сплошное понимание и поддержку. — Я точно знаю, что ты президент клуба. Самый лучший, которого только можно представить. И невероятная девушка, настоящая мечта. И что гораздо важнее… Я сжал её ладонь, неосознанно сплетя свои пальцы с её, на что она изумлённо дёрнула бровью, но жеста не отвергла. — Ты успела стать мне хорошим другом. Да, знаю, глупо говорить, что сдружился со всеми, когда едва ли знаешь этих людей, — я неловко усмехнулся. — Но Литературный клуб — мой друг. Ты мой друг, Моника. Может, это что-то значит. На мгновение она застыла с таким ошеломлённым выражением лица, которое я и представить не мог от этой девушки. Но уже сейчас я видел заинтригованное и полное хитроумного раздумья лицо вернувшего уверенность изворотливого преступника. — И ты доверяешь мне? — почти прошептала она, защекотав стенки мозга. — Нет смысла не доверять. Она чуть улыбнулась. — Можешь довериться каждому моему действию? Я немного смутился этого вопроса, но решимости это не убавило. — Конечно же. Улыбка её стала чуть увереннее. — И ты примешь всё, что я сделаю? Моника шагнула ближе. Она уже не спрашивала. Убеждала. — Абсолютно, — само выскочило у меня, и я затаил дыхание. Самодовольная, немного дьявольская улыбка растянулась по её лицу, сделала пылающий взгляд ярче и горячее. Девушка очень крепко сжала мою ладонь, словно пыталась таким образом установить со мной связь. — Тогда встреч будет не так уж много. Её голос трещал чем-то мистически тревожным и подчиняющим, но живым. Действительно живым и, как ни странно, таким образом выделяющимся на фоне всего вокруг. — Объяснишь? Внимательно улыбаясь, Моника коснулась пальцами моей щеки, и ощущения этого прикосновения смутили меня больше, чем оно само, что было очень сложно объяснить. — Пусть это останется загадкой. Я беззаботно покачал головой, ненавязчиво смахнув её пальцы с щеки. — Играешь со мной? — улыбнулся я. Моника же перестала улыбаться. — И эта игра только началась. Размеренный голос холодно напевал каждое слово с полной серьёзностью. Я задумался лишь на долю секунды, услышав в голове треск разбитого стекла. Ритмичное скрежетание покачивания. Что-то страшное на стыке дня и ночи. Взмах крыльев жуткой птицы. Грохочущее эхо выстрела. — Не волнуйся, — прошептала она, и её голос в моих мыслях отразился истошным воплем. — Ты держишь меня на плаву. И спасибо, что прочёл. Будем надеяться, мы выясним то, что тревожит нас обоих. Я не успел ничего сказать, как она одним махом отвернулась, рванувшись в противоположную от меня сторону, и моя рука сама потянулась к её плечу. По кончикам пальцами прошёлся заряд. Я как будто коснулся её, но меня не отпускало чувство, что не успел скользнуть и по силуэту пиджака, и в этот момент понял, что меня так смутило, когда Моника притронулась к моей щеке. В самом её существе не было осязаемости.

***

— Итак, все! — голос Моники, по-обычному бодрый и приветливый разбил ход моих мыслей, за что я был ей очень благодарен. — Сегодняшняя наша встреча подошла к концу. Я вижу, как сильно вы устали, поэтому очень хочу, чтобы вы хорошо отдохнули за всё это время. И всё же, понимаю, я требую слишком многого, но постарайтесь начать работать над проектом. Достаточно будет и одного экземпляра для старта. Для меня будет важно лишь увидеть, что вы начали, и не важно, насколько продуктивно будете трудиться. И помните: нам нужно держаться вместе, если мы хотим выполнить дело в лучшем виде. — Это клуб или секта? — воодушевляющую речь Моники прервал насмешливый вопрос Нацуки, застёгивающей на себе пиджак. — Мы семья, — лучась, вклинилась Саёри. — Значит, всё-таки секта, — вздохнула Нацуки, закидывая на плечо сумку, что выглядела очень грузно по сравнению с габаритами девушки. Моника смерила её оценивающим взглядом. — Не переводи тему, — улыбнулась та. — От тебя я тоже жду самоотдачи и выполнения плана. Не подведи меня. Ясно я почувствовал, что Нацуки едва удержалась, чтобы не закатить глаза. — Сделаю всё, чтобы не разочаровать тебя, босс. Смиренно выдохнув, Моника смягчилась, одарив Нацуки почти по-матерински участливым взглядом. Президент аккуратно положила на её плечо ладонь, чуть сжав его пальцами, от чего Нацуки коротко вздрогнула. — Я в тебя верю. Кивнув напоследок, Моника оставила Нацуки в полной растерянности, отойдя от нас. — Иногда меня пугают некоторые её качества, — поникшим голосом произнесла Нацуки, задумчиво сдвинув брови. — Требовательность? — предположил я, и Нацуки взглянула на меня так, будто я упускаю очевидные детали. — Заботливость. — А… — Наконец-то воскресенье! — полная счастья, воскликнула Саёри, сладко потянувшись, как завершая этим очередную трудовую неделю. Её лёгкий и праздничный вид не мог не вызывать улыбки. Каждое её движение было полно воздушности и весёлого настроя, и сама она как будто бы пританцовывала, что-то напевая себе под нос. — Мда, вот счастье-то, — совершенно безрадостно отозвалась Нацуки, что поставило меня в тупик. Сложно представить себе человека, который будет не рад выходным. — Выше нос, Нацуки, впереди целый день дома! — похлопав её по плечам, ободряюще сказала Саёри, выпорхнув из класса, как уже в нетерпении вкусить бесценные часы. Нацуки невесело усмехнулась. — В этом и проблема. Она в раздумьях поправила лямку портфеля, как будто пыталась хоть как-нибудь потянуть время. Как будто сама мысль о том, что ей предстоит шагнуть за порог дома, кажется ей угнетающей. — Одна пойдёшь? — как бы невзначай спросил я. Она оглядела меня с лёгким намёком на издёвку. — А ты горишь желанием меня сопроводить? Я пожал плечами. — Ну, знаешь. Уже поздновато. Буду тебя защищать. Нацуки вполне ожидаемо просмеялась. — Ты для этого слишком хилый, приятель, — в подтверждение этому она подёргала меня за плечо, и оно вполне легко поддалось её несильному воздействию. — Тут уж скорее я тебя защищать буду. — Вот и повод прогуляться вдвоём. Нацуки насмешливо приподняла бровь. — Вот и прогуляемся до выхода. Я вздохнул. Всё же это лучше, чем ничего, да и кто знает, вдруг если буду вести себя ненавязчиво, возможно, она и потеплеет. Вряд ли, конечно. Но шанс всегда есть. Она кивнула в сторону выхода, пошагав к нему же, и я отправился за ней. То, что я постоянно хожу хвостиком за Нацуки, становится пугающей тенденцией. Вдруг Нацуки замедлила шаг, и выражение её лица стало каким-то напряжённым. Если она и до этого не выражала особой радости от того, что наконец-то идёт домой получать заслуженный отдых, то сейчас и вовсе сникла. — Всё в норме? — тихо спросил я её, тоже замедлив шаг. — Я кое о чём забыла, — вздохнула она обречённо. Нацуки внезапно, совершенно резко остановилась и так же резко, порывом ветра обернулась, что, казалось, земля задрожала под её ногами, тем самым преградила путь тоже выходящей из класса Юри, едва ли не врезавшейся в своеобразную живую преграду. Время замерло. Двое заклятых друзей сейчас неотрывно сверлили друг друга взглядом: Юри — боязливо и очень вдумчиво, как опасаясь дальнейших событий; Нацуки — напряжённо и растерянно, с долей раздражения, направленного на саму себя. Она мялась, то сжимая, то разжимая кулаки, полизывая губы и всё порываясь что-то сказать, держа в недоумении Юри. — Ты… — лицо Нацуки делало колоссальное количество сокращений в секунду, без труда показывающих, как она нервничает. — Ты прости меня, что ли. Я совершила тупой поступок. Моё сердце перестало подавать сигналы, настолько меня поразило то, что сейчас произошло. Нацуки судорожно вздохнула, глядя угрюмо, но обнадёженно, и так сжала кулак, что я услышал, как пальцы её хрустнули. Чувствовалось физически, с каким трудом дались ей эти слова. Сейчас её очень захотелось приобнять в поддержке. — В общем… Ты не хнычь, ладно? Не обижаешься ведь? Воздух стал тяжёлым и осязаемым, и казалось, даже он сейчас ожидал финала этой сцены. Я почти перестал слышать своё дыхание, боясь отвлечься на него и пропустить хоть что-нибудь. Юри стояла неподвижно, с искренним удивлением глядя на Нацуки, находясь в ступоре. Я уже подумал о том, что позитивного завершения не будет. Но тут Юри улыбнулась так сердечно и нежно, что я и сам был готов растаять от счастья. — Не стоит так волноваться, я совсем не обижаюсь, — бархатно проговорила она, и мы все дружно вздохнули с облегчением. — Хух, — Нацуки протёрла рукавом лоб. — Однако, — вдруг сказала Юри, пошарив в глубине своего портфеля и вытащив что-то оттуда, сжала это в кулаке, протянув Нацуки. — Можно подарить тебе кое-что? — лукаво улыбаясь, спросила она. — Вот же чёрт, — обеспокоенно хохотнула Нацуки, с тревогой глядя на кулак Юри и потерев в нерешительности шею, а я сейчас разделял её чувства. — Зараза. Я этого заслужила, да? Юри не ответила, лишь улыбка её стала чуть-чуть игривее. Процедив сквозь зубы воздух, Нацуки закусила губу, страшась и веселясь в этой ситуации. Боязно и забавно было и мне. — Хорошо-хорошо, твоя взяла. Зажмурив один глаз, девушка неуверенно протянула руку, и Юри очень аккуратно вложила в раскрытую ладонь скрываемое. И я, и явно Нацуки ожидали чего-то не самого хорошего, но взгляд моей соратницы, растроганный и обескураженный, разлил тепло по моему телу. В её ладошке лежала конфета-батончик, на которую и было обращено всё внимание девушки, и мне сейчас очень захотелось легко засмеяться. Нацуки перевела этот же великой силы взгляд на улыбающуюся добродушно Юри, благодаря и одновременно вопрошая. — Хорошего воскресенья, Нацуки. Посмотрев напоследок с дружеской теплотой, как давая понять, что никакой обиды и не было вовсе, она выскользнула за порог класса, оставив обезоруженную Нацуки. Согнувшись над её ухом, я так же разглядывал лакомство, и сладковатый аромат Нацуки защекотал ноздри. Я испытал невероятное наслаждение от мысли, что насколько же сладок Литературный клуб. — Не все люди плохие, да? — шепнул я. Нацуки искоса глянула на меня, искря задорностью. Схватив меня за нос пальцами, она потянула меня вниз, что я едва не кувыркнулся вперёд. — Пошли уже, неплохой. Нацуки вышла из класса немного ленивой походкой. Она снова перевела тему, но её улыбка, свежая и милая, не скрылась от меня. Полный позитива, я пошёл за девушкой, быстро поравнявшись с ней. — Кстати, что случилось-то? — вдруг спросила она с вниманием. Её слова вызвали у меня недоумение. Покопавшись в голове, я не нашёл ничего, что могло бы вызвать такой вопрос. — Ты о чём? Высоко закинув бровь, Нацуки неодобрительно оглядела меня. — Тебе стало плохо, когда ты говорил с Моникой? Я нахмурился. Пусть мне и стало немного неуютно, но это вряд ли можно было заметить, особенно если не наблюдать пристально. — Не очень тебя понимаю. Она негодующе рыкнула. — Блин, не хочешь — не говори. Юлить только не надо, — раздражённо проговорила она, насупившись. — Хэй, ты чего. Я серьёзно не понимаю, о чём ты говоришь. С чего ты это взяла вообще? Пришло её время недоумевать. Боже, в чём дело? — Вы сначала просто болтали, а потом она дала тебе свою тетрадь. Чёрт, ты так побледнел, мне показалось, тебя там же стошнит, — Нацуки покачала головой. — А потом ты взял и выскочил из класса, как ошпаренный. Клянусь, я хотела уже за тобой броситься, да больно много чести, — как отряхиваясь от своих же слов, она повела плечами. Я остановился, полностью выбитый из колеи и внимательно посмотрел на Нацуки и не заметил даже намёка на то, что она шутит. Девушка была совершенно серьёзна. В груди похолодело. — Я выбежал сразу, как только прочёл её стих? Лицо Нацуки скривилось от непонимания. — Сначала ты простоял столбом с минуту, ничего не сказав, а потом выбежал. Я подумала, тебе поплохело. Голова закружилась. Мне поплохело скорее именно сейчас, но я изо всех сил пытался прийти в себя, потерев лоб и пытаясь успокоить набирающую силу головную боль. — Ты в порядке? — встревоженно прошептала она, заглядывая мне в лицо. Я посмотрел на неё, ожидая того, что перед глазами начнёт двоиться, и я свалюсь в обморок. Но к этому моменту мне уже сильно полегчало, как и не было ничего. — Да, норма. Нацуки недоверчиво свела брови. — Что-то не похоже. Тебя до сих пор плющит как будто. Я отмахнулся. — Фигня. Всего лишь переутомление, ничего серьёзного. Нацуки чуть облегчённо вздохнула. — Или Моника действительно хреновый поэт. Я усмехнулся. Теперь мне наконец-то в самом деле стало лучше. — Мне нужно хорошо поспать, — я потёр глаза. — Хех, я бы предложила тебе вздремнуть у меня на плече, но у меня нет никакого желания тащить тебя до дома. Я улыбнулся. — Видимо, судьба тебе провожать меня. — Вот же напасть какая, — утомлённо простонала девушка. Я легко выдохнул всё плохое, открывшись совершенно приятному времени с Нацуки. Мы шли по коридору, не говоря толком ни о чём, и мне в голову пришла шальная мысль, что сейчас было бы уместно идти в обнимку с ней, но, смутившись, я тут же подавил её. Улица встретила нас сладким цветущим воздухом, пахнущим травой и чем-то свойственным вечеру вдохновлённым и волнующим. Я вдохнул полной грудью, желая вобрать в лёгкие весь этот божественный аромат, это изобилие вкусов и оттенков, всё это великолепие ложащегося на зелёную местность красного света. — Ладно, дальше сама справлюсь. До скорого. Может, спишемся завтра. Конечно, не могло быть всё так идеально, и вечерняя субботняя прогулка с девушкой, разумеется, должна отмениться. — Дойдёшь одна? В своём голосе я услышал надежду, которой суждено было рухнуть. — Ага, тут рукой подать. Не заблужусь. Я обречённо вздохнул, и все окружающие краски вмиг потускнели. — Как скажешь, — я надеялся, что уныние моего голоса сможет переубедить Нацуки, но она была непреклонна. — Буду рад завтра с тобой связаться. Отсалютовав мне, Нацуки дружески мне улыбнулась, и первая же секунда её шага смутила меня больше, чем её спешка и странное поведение. Она снова шла не в направлении своего дома, это я могу сказать наверняка. На мгновение я задумался о том, чтобы окликнуть её, спросить о том, снова ли у неё какие-то дела. Но в голову пришла чуть более смелая и чуть менее гиблая идея. Нацуки прилично прошла вперёд, подпрыгивая и пытаясь достать рукой до веток деревьев, идя немного в ритме танца. Похоже, она подумала, что я уже давно ушёл в противоположном направлении и не вижу её. Но нет. Я пристально следил за ней взглядом, и когда она отошла достаточно для того, чтобы не заметить и не услышать никакого движения за спиной, не торопясь зашагал за ней. Не могу поверить, что я решился на нечто настолько пугающее, как слежка, но другого выхода не видел. Я должен узнать в чём дело. Если Нацуки сама не хочет рассказывать, не должен ли я сам выяснить? Я прибавил шагу, когда она свернула за угол, вскоре так же завернув и обрадовавшись тому, что розовая макушка находилась на вполне удобном расстоянии. Я не теряю её из поля видимости и в это же время в её поле видимости не вхожу. Практически идеально. В клонящемся ко сну свете заката, огибающего алой каймой прохожих и небольшие магазинчики, она лавирует между рядами и кажется неточным очертанием хорошего сна. Далёкие, но ясные запахи фруктов и овощей, жареного мяса и душистых пряностей, приторного привкуса сладостей и вызывающей аппетит румяной выпечки охватывали меня, неся вперёд своей непринуждённой силой, убеждая потянуться к иллюзии, коснуться нежной сахарной ваты. Нацуки разворачивает конфету. Её силуэт затесался в толпе снующих туда-сюда людей, а я прячусь за их спинами, не подходя слишком близко и пользуясь тем, что весь городок идёт с работы в то время, как я занимаюсь какой-то ерундой. Появилось желание хлопнуть себя по лбу и направиться домой, ведь был шанс, что она всё же заметит меня, но я уже начал и отступать совсем не хотелось. Нацуки остановилась у торгового автомата, пихнув фантик в карман пиджака; я скрылся в толпе у фруктовой палатки, попытавшись слиться с ней. Она пошарила в кармане в поиске мелочи; я сделал вид, что не смотрю в её сторону, притворяясь покупателем и пройдясь ладонью по горе пахучих апельсинов, разносивших аромат свободы и смелости. Бегло скользнув взглядом правее, я увидел, что девушка, купив банку газировки, положила её в портфель и продолжила путь. Не спуская глаз с неё, я размеренным шагом направился следом, неловко усмехнувшись мысли, что в прошлые разы, когда я ходил за ней, будто готовился именно к этому моменту. Идиот. На секунду я впал в панику, когда, задумавшись, упустил её из виду, потеряв в толпе розовое пятно, но тут же вздохнул с облегчением, когда увидел её, вновь сворачивающую за угол и, улыбаясь, резво подскочил к повороту, надеясь, что расстояние вновь окажется очень удачным. — Бу. Моя реакция была моментальной, но я точно запомнил, что подпрыгнул, а моё сердце лишь поддержало меня. Как в замедленной съёмке я обернулся на звук, и меня прошибло ледяным потом, а в груди стало заметно горячее. Прислонившись к достаточному толстому для того, чтобы скрыться, дереву, скрестив руки и смотря так гневно, что зубы заскрипели, стояла Нацуки. — Аха, — судорожно вырвалось у меня. Я удержался от того, чтобы стереть ползущую по виску каплю пота. — Нацуки? Тоже идёшь в этом направлении? Прекрасно, вот же горе-шпион. Заняться таким абсурдным делом, наивно полагая, что Нацуки меня не заметит, я даже не придумать, как буду выкручиваться в худшем случае. Она криво и недобро усмехнулась, справедливо не поверив моей определённо заслуживающей признания актёрской игре. С дрожью в сердце я приметил, как сильно девушка впивается пальцами в руку, превращаясь прямо на моих глазах в полную напряжения машину для убийства. — Я-то иду по делу. А вот ты?.. — она протянула руку в мою сторону, как давая возможность говорить, но говорить мне было ровным счётом нечего, да и не представлялось возможным, ведь во рту пересохло так, что язык приклеился к нёбу. — Я… домой, конечно. Куда мне ещё идти? — улыбнулся я, надеясь этим смягчить её настрой. Глупец. — Домой? — Нацуки язвительно приподняла бровь. — Поздно ведь уже. — Поздно, — согласно кивнула Нацуки. Глаза её начали краснеть яростью. Она, не моргая, сверлила меня этим чудовищным взглядом. — Это направление и близко не ведёт к твоему дому, патлатый. Виски задавило. Я в тупике. Она переходит в своё особое состояние Берсерка, которое делает её ещё более жёсткой и непримиримой. Я бы даже сказал, беспощадной. И ничего не скроется от него, ничто не останется безнаказанным. — Ну, так я и не говорю, что только туда, — попытался я выкрутиться. — Слышал, там есть хороший магазин, в котором всегда свежая вкусная выпечка. Хотел попробовать. Нацуки понимающе закивала, но предупредительная ухмылка была пропитана недоверием и презрением. — В той части города нет никакого магазина с выпечкой, — выплюнула она. — Только несколько жилых домов и парк. Проклятье… — Интересно, какие такие дела тогда у тебя там могут быть? — ухмыльнулся я, думая, что смогу немного сбавить напряжение ситуации. Нацуки схватила меня за воротник, и его край больно впился в шею, когда она со всей силы потянула меня вниз, на уровне своего лица. Я почувствовал страшный жар, исходящий от её кожи, пылающей злобой. — Ты зачем меня преследуешь, придурок? — её губы не двигались, лишь через крепко стиснутые зубы просачивался этот жуткий шёпот. — Нацуки, ты всё не так… Она сильнее потянула меня, прервав мои мямлящие потуги объяснить, и в голову прокралась мысль, что ещё немного, и она меня задушит. — Не так поняла? — её голос пропитался едкостью и разрушительной самоуверенностью. — И ты совсем не ныкался за каждой спиной, только я остановлюсь? Думаешь, такой незаметный, а? Мне действительно стало страшно. Она пылающий вулкан, она разрывающаяся бомба. Она настоящий кошмар, не признающий снисхождения. — Нацуки… — выдохнул я, почувствовав, что вспотевшие ладони заходили ходуном, а из горла выходили лишь противные хрипящие звуки от нехватки воздуха. — Я хотел помочь тебе. Нацуки, настоящее воплощение гнева, задержала на мне свой выжигающий взгляд, от которого заболели глаза, вглядываясь в меня, как думая, помиловать или нет. От моих ладоней повеяло крепким вкусом апельсинов. И я с удивлением и облегчением ощутил слабость её хватки, и напрягшаяся спина больно заныла. — Без помощников обойдусь, — буркнула она, грубо оттолкнув меня. Девушку, что не в состоянии была успокоиться, всю трясло от злости. От вида этого защемило в груди. Нацуки оперлась о бёдра, глубоко вздохнув и очень медленно выдохнув, повторив это действие пару раз, и взглянула на меня уже немного более чистым взглядом. — А теперь иди домой. И чтобы больше такого не повторялось. Усёк? Она настойчиво вскинула брови, давя интонацией и всем настроем, что мои ноги сами направились назад, и Нацуки начала медленно отдаляться. — Пока, — напоследок молвил я. Отвернувшись от неё, я шустро зашагал подальше, а сердце судорожно колотилось от мысли, что вот сейчас она подбежит ко мне и перегрызёт горло или пробьёт чем-нибудь голову, или из неоткуда вытащит мушкет и, наконец, выстрелит. Я обернулся, но увидел лишь то, что она стоит на том же самом месте, наблюдая, видимо, за тем, чтобы я действительно пошёл домой. Она помахала мне рукой, вроде как даже незлобно улыбаясь, но я точно видел, что она едва держится, чтобы не взорваться. Я побежал. От Нацуки, от этого дня и в каком-то роде — от себя самого, а попутный ветер пытался меня обогнать, мчась в закат.

***

Сам не знаю, как оказался у двери дома Саёри. Я подёргал ручку, с удивлением поняв, что дверь заперта, что совершенно несвойственно этому дому, особенно в такое время. Не думаю, что случилось что-то плохое. Всё-таки, если мне не изменяет память, родители Саёри очень занятые люди, да и сама она явно притомилась, поэтому сейчас всей семье не до гостей. Пару секунд я поколебался, думая, что мне лучше идти к себе домой. Но то ли мне действительно так нужно было поговорить с кем-нибудь, то ли на меня подействовала очень странная мысль, вцепившаяся ещё в клубе: Саёри меня ждёт. Лишь подумав об этом, я нажал на дверной звонок, и секунды ожидания стали бесконечностью. Странно, но и через некоторое время дверь не отперлась. Сердце забило быстрее. Не могло же ничего случиться, верно? Я позвонил ещё раз. И через пару минут никто не открыл. Только взяв в руки телефон, я почувствовал, как вспотели ладони. Набрал Саёри. Гудок. Ещё один. Не отвечает. Но и это ничего ровным счётом странного значить не могло. Она нередко выключала звук и забывала об этом. Такая дурашка. Но если несложно не заметить вызов телефона, то звук дверного звонка Саёри не услышала бы только в том случае, если бы включила на полную мощность колонок We Are the Champions и отплясывала под неё с работающим пылесосом. Но никакой музыки за дверью не звучало. Изнутри вообще не доносилось ни звука. Я подумал о том, что если после ещё одного звонка никто не откроет, я вызову кого-нибудь, кто сможет взломать дверь. Я сам её выломаю. Я ещё раз нажал на звонок, и сердце моё замерло. В закатной тишине раннего вечера очень чутко воспринимаешь любой звук, как будто всё вокруг становится гораздо громче обычного. Подул ветер, заиграв мохнатыми кронами стоящих рядом деревьев, заскрипев их покачивающимися сучьями, понёс по дороге упавшие листья, а вороньё, пришедшее на смену дневным пташкам, скрежещущее его карканье и свист тяжёлых крыльев, лишь добавило порцию странных звуков в эту мрачную симфонию. Но даже эта невообразимая какофония не помешала мне услышать шорох коротких шажков за дверью. Шажков, которые никак не могли звучать от такого энергичного человека как Саёри Ещё секунда. Изнутри послышался щелчок дверного замка, и дверь открылась. Наружу выглянуло потрясающе очаровательное существо, взъерошенное, в примятой пижамке, хлопающее сощуренными сонными глазами, отдающее ещё теплотой крепкого сна. Я выдохнул улыбку, ясно увидев, что наше клубное солнышко лишь всё это время сладенько спало, набираясь сил. Зря волновался, ещё и разбудил её. — Приве-ет, — потерев глаз и сонно улыбнувшись, протянула она, пропуская меня. Я прошёл внутрь, уже с порога ощутив привычную позитивную атмосферу этого дома. И дело даже не в гармонично расставленной мебели, сочетании её с основными цветами жилища семьи, и некотором творческом беспорядке, ровно так же создающем уют. И не в украшающих стены семейных фотографиях (по которым, к слову, вполне возможно отследить взросление Саёри) и рисунках, и полноценных картинах, не в очаровании обжитого дома или ободряющем запахе полного растений помещения. Даже не в обитателях дома — самых приятных людях, которых только можно себе вообразить. Сложно объяснить, но сам дом как имел заведомо в себе нечто незримое и тёплое, что обычно называют семейным уютом, что способно без труда расслабить после трудового дня. — С каких пор ты запираешься? — улыбнулся я, наблюдая за шатающейся походкой ещё не до конца проснувшейся Саёри. — Так же безопаснее. Вдруг меня украдут? — взбудораженный настрой девушки чуток прорезал её полусонную атмосферу. Я усмехнулся, пройдя к кухне, с удовольствием слушая неровное шлёпанье босых ног за спиной. — Как украли бы, так и вернули. Они не смогли бы прокормить тебя. Удачным образом вышло, что в это время Саёри широко зевнула, и получилось нечто наподобие зевающего смеха, что заставило просмеяться и меня. — Я сама себя прокормлю! Саёри схватила лежащий на столе пакет яблок, но я поздно заметил, что не за тот уголок, и добрая половина фруктов рассыпалась по столу и весело покатилась прямиком на пол. Благо, сейчас я успел среагировать и задержал руками беглецов, сдвинув их всех к середине стола, а Саёри так и стояла с пакетом в руке, глядя на всё действо так, словно не ожидала от еды такого предательства. — Будешь яблочко? Смешно, что я предлагаю её еду в её же доме, но тем не менее примерно так и происходило все эти годы, что я её знаю, и проникся сейчас немного горькой, но чертовски приятной ностальгией. Не дождавшись ответа, я с вопросом взглянул на Саёри, борющейся с приклеившимся к ладони пакетом, с улыбкой освободив её от него и выкинув в мусорное ведро, получив такой удивлённый взгляд, мол: «как ты это сделал?». Напомнив, о чём речь, я потряс перед её лицом душистое яблоко. — Будешь? — повторил я. Голубые глаза ясно загорелись, но меня всё не отпускало чувство, что она ещё спит. — Да! — выкрикнула она так, будто я предложил ей не фрукт, а пожизненный абонемент на бесплатный ужин. Кивнув, я начал тщательно промывать яблоко. И… Лавка Фруктового Дядьки. Запах ароматных яблок, набираемых в пакет любящими старческими руками. Июльское солнце в зените, отливает на её голове оранжевым, превращая в живое яблочко. Её улыбка сияет ярче всего в целом мире, и казалось, что не небо отражается в этих огромных мечтательно-голубых глазах, а само является сущим их отражением. Маленькая девочка на пледе, по которому разбросана гора яблок, обнимает всё вокруг. Яблочный аромат, обволакивающий её солнечный образ. Если бы меня спросили, была ли у меня в детстве первая любовь, я бы тотчас подумал о Саёри. Вода продолжает литься по рукам. Я отряхнул голову, поглядев на лежащее в моих руках красноватое яблоко, с горечью подумав о том, как внезапно и незаметно самые близкие люди становятся настолько ненужными. Сердце затрещало грустью и ощущением несправедливости. Это неправда. Саёри — мой друг, и она нужна мне, как никто другой, и, о боже. Я вовремя повернулся к ней, увидев, как она уже собирается откусить от немытого яблока, и резво вручил ей вместо него своё. Как не заметив подмены, Саёри с удовольствием укусила его, брызнув кисло-сладким соком. Я снова улыбнулся, совершенно уверенный в том, что это далеко не первая такая сцена в наших жизнях. Потянувшись за остальными яблоками, чтобы сразу перемыть все, я приметил пачку какао, и его сладкий оттенок отдался непреодолимым желанием. — О, ты не хочешь какао, Саёри? Реакция была незамедлительной. — Я сделаю! — подскочила она так резко, что тут же свалилась с ног, приземлившись же на стул. Я с силой подавил смешок. — Успокойся. Уж немного-то я могу позаботиться о тебе? — улыбнулся я, стараясь сказать как можно теплее по отношению к этому славному человечку. Саёри ради приличия протестующе промычала, но явно была рада такому исходу событий, и в итоге расслабленно откинулась на спинку стула, поглощая яблоко с таким аппетитом, что у самого в животе заурчало. Так и тянулись минутки. Я позволял себе хозяйничать у неё дома, что делал бесчисленное множество раз, пыхтя над незамысловатым напитком, вкушая его сладкий прогревающий запах. — Снова одна? — спохватился я, на случай того, чтобы не сказать или не сделать ничего лишнего или быть тише, если вдруг в доме находятся её родители. Саёри снова сладко зевнула. — Одинёшенька, — нарочно жалобно протянула Саёри. — Мама в мастерской. Я понимающе кивнул. Её мать — свободный художник, работает на дому, частенько запираясь в своей таинственной мастерской. Что уж говорить о её отце, который, казалось, дневал и ночевал в своей больнице, особенно в последние годы. — Так что ты пришёл очень вовремя, — игриво проговорила девушка, подмигнув. — Воспользуюсь случаем в следующий раз, — усмехнулся я. Саёри наконец-то полноценно засмеялась, и приготовление напитка пошло легче. Хоть я и излишне завозился, но мне хотелось, чтобы всё было идеально, заставить Саёри засветиться как новогоднюю ёлку. Я долго размешивал всё в хорошенькой бежевой кружечке, разглядывая своё отражение и отметив, что почему-то хмурюсь, и лишь сейчас до меня дошло, что я ещё не очень отошёл от произошедшего с Нацуки. Саёри и этот милый дом немного разбавили мои чувства, но неприятные ощущения никак не отпускали. Впервые меня стукнуло особенно неудержимо сильное желание выговориться кому-нибудь. А кому ещё, как не?.. — Саёри, мы можем поговорить? — как можно более ненавязчиво сказал я, сделав последний оборот ложки в напитке и положив её на столешницу. Ответа я не получил. — Саё?.. Я повернулся к ней, утонув в умилении. Вгрызшись зубами в яблоко, она так и уснула, не завершив укус, и я аккуратно поставил кружку какао около неё, легонько подёргав за плечо. Она пробудилась хрустом яблока, посмотрев на меня сначала удивлённо, а потом виновато. — А-а-а, прости-и, я вырубилась, — она снова протёрла глаза. Я вздохнул. — Это ты прости. Не должен был будить тебя, ни тогда, ни сейчас, — с раскаянием проговорил я, и Саёри в отрицании закачала головой. — Нет-нет, спать днём всё равно вредно, так что спасибо тебе, — Саёри крепко потянулась, всё так же сжимая в руке яблоко. — Не выспалась? — поинтересовался я. Невыспавшийся человек номер пять. Коллекция собрана, можете поаплодировать. Саёри пространно улыбнулась. — Я кое над чем работала последние ночи, — буднично ответила она, разминая плечи. — Эх, сну пришлось отказать. Моя бровь сама дёрнулась. — Работала? Голубые глаза взбудоражено загорели. Стало тепло от того, что я в итоге всё же дёрнул за верную ниточку. — Показать? — с надеждой улыбалась она. — А ну-ка. Я вздрогнул от резкости её движения. Она резво сорвалась со стула, со скоростью молнии ринувшись на верхний этаж, и сонливость как рукой сняло. Я подождал пару минут, успев сделать себе какао, и едва только уселся, как сверху едва не спрыгнуло это нечто с приличной такой кипой листов бумаги. Подскочив к столу, она громко сбросила свою ношу на него, и если бы я смог видеть себя со стороны, заприметил бы то, как загорелись мои глаза. Отставив подальше кружку, чтобы ненароком не испортить настоящее сокровище, я с трепетом взял в руки первую партию изрисованных листов. — Матерь божья, — лишь выдохнул я. Я жадно поглощал глазами каждый из них, от самых сюрреалистичных с претензией на скрытый смысл до настоящих нарисованных пейзажей, и явлений, и людей даже. Разнообразие цвета и формы, разнообразие настроения, но единого мироощущения. Каждая работа пылала великой жизненной силой, в каждую была вложена частичка души их создательницы, вложен кропотливый труд и, это я знаю точно, годы непрерывного улучшения качества рисования. Я рассматривал её работы, с приятной грустью вспоминая те бессвязные каракули, которые она мне показывала около пяти или шести лет назад, не в силах отделаться от мысли, как же сильно всё изменилось во всех смыслах. Кроме самой Саёри. Я посмотрел на неё, попивающую какао, предварительно дующую на него, и видя всё ту же маленькую девочку, которая на самом деле никуда не исчезла. Каждый, кто посмотрит на Саёри, уверен, не сможет ожидать хоть чего-то плохого от этого всё ещё немного по-детски наивного и доброго лица, такого же ровно и взгляда на жизнь, в чём нет ровным счётом ничего плохого. И в то время, как я не понимаю, кто я такой и что вообще значат мои действия, Саёри просто живёт, развиваясь и становясь более хитрой, но не утрачивая своей природной пушистости, а лишь увеличивая её мощь, что отражают её рисунки, от которых на душе становится тепло. Они были грамотно выполнены руками взрослого человека, но душой ребёнка, что способен увидеть скрывающуюся глубоко красоту и великолепие всего вокруг. Невольно прокралась мысль о Нацуки, чьи некоторые повадки явно тянулись из далёкого детства, её слишком юный вид как таковой. Но если Нацуки видит в этом свою слабость, то Саёри использует как силу. Использует как то, что помогает ей идти дальше. — Ты сама это рисовала? — в горле пересохло. Не могу объяснить, почему я из раза в раз задаю ей подобный этому вопрос. Возможно, действительно не верится в то, что Саёри, легкомысленная ошибочно девушка, способна на такое. Она опустила голову на сложенные руки, довольно улыбаясь. — Ну, я так думаю. Вообще плохо помню, что происходит после двенадцати. Возможно, мне кто-то помогал, — она почесала затылок. Я поднял бровь. — Например? Сощурившись, Саёри внимательно огляделась, убеждаясь в том, что никто не подглядывает, она наклонилась ближе ко мне, став почти на уровне моего лица. — Ты веришь в инопланетян? — тихим заговорщическим шёпотом спросила она, для полноты картины приложив к губам раскрытую ладонь. Весело закатив глаза, я шутливо несильно оттолкнул её. — Не начинай, — засмеялся я. Улыбаясь, она пожала плечами, отпив ещё какао и опасно близко к краю с рассеянности поставив кружку. — Вот похитят меня, будешь знать. Я ухмыльнулся. — Даже не удивлюсь, если тебя похитят. Ты — настоящая находка, — завороженно я продолжал рассматривать её рисунки. — Эхе? — голос прорезался сильным изумлением. — Я? — Что-то не наблюдаю я здесь другой Саёри. Конечно! — слишком возбуждённо воскликнул я, не в силах держать эмоции. — Твои рисунки прекрасны. Даже не верится, что всё это сделал один человек. Со стороны Саёри послышалось смущённое шуршание и бормотание. — Ты меня переоцениваешь, — я услышал в её голосе скромную улыбку. — Вот ни разу, — сказал я, перелистнув на другой рисунок, и ещё сильнее разразившись эмоциями. На секунду моя реальность сломалась. Я подумал о том, что в работах Саёри затесалось тонкое зеркало, но на меня смотрел я не с отражения. А с любовно и тщательно выполненного рисунка. Сердце пропустило удар. — Вообще ведь не похож, — смеялся я вместе с Саёри над своим «портретом», который больше напоминал мыльную графику игр из 2000-х. — Вот увидишь, ещё ахнешь в будущем! Я сглотнул, действительно ахнув, и поток мыслей прервал нечеловеческий выкрик Саёри, выхватившей из моих рук мой зеркальный портрет. — Это нельзя смотреть! — смущённая донельзя, раскрасневшаяся и такая замечательная, она испуганно глядела на меня. — Саёри, это… — Это не ты! — шмыгнула она. — Но похож ведь, да? — осторожно улыбнулся я. — Теперь-то уж точно. Голубые глаза обильно заслезились, и Саёри, ещё сильнее краснея и сбиваясь в движениях, судорожно завела рисунок за спину, неуклюже толкнув стоящую на краю кружку, и… Я вздохнул с облегчением, когда увидел, что кружка чудом уцелела, но оставшееся в ней какао разгульно расплескалось по всем сторонам света, залив и босые ножки Саёри, схватившейся за голову с произошедшего. — Боже! — полным отчаяния голосом вырвалось у неё. Девушка нервно замельтешила, как я понял, в поиске того, чем можно вытереть пол, выглядя такой милой и ностальгически похожей на ту самую девочку, с которой я регулярно влипал в такие ситуации. Она моя самая крепкая связь с детством, настоящий его призрак, от которого я ни за что в жизни не откажусь. Если она не первая моя любовь, то самая искренняя дружеская поныне. Я обнял её так крепко, как не обнимал, кажется, целую вечность, ощутив, насколько она приятная и тёплая. От неё пахло какао и свежими яблоками. — Ты самое дорогое, что у меня есть, Саёри, — прошептал я, сильно стиснув её в своих объятиях. Мой слух уловил глухое хихиканье, сквозившее слезами и пониманием. Как заменяя слова, оно упрекало меня в том, что я не до конца честен с той, что знаю всю жизнь. С той, что испытывает ко мне такие тёплые чувства. В глазах зажгло. Я крепче прижал её к себе, как прикладывают целебную примочку к пульсирующей от боли ране, и лишь шепчущее шелестение играющегося с рисунками сквознячка нарушало тишину.