***
— Наверное, этого стоило ожидать. Взглянув на себя в зеркало, Элиза поправила выбившуюся из причёски прядь, затем отложила расчёску и ещё несколько секунд смотрела в отражение, пытаясь собраться с мыслями. Она никогда не была несобранной и уж тем более рассеянной, но её мир давно пошатнулся и старые устои больше не могли наполнять её сознание. Элиза знала, что стала мягче, нежнее, и не была уверена, что ей нравится это. Она любила контроль и правила, они помогали ей держаться на плаву, но теперь кто-то качнул её лодку слишком сильно, а у неё не было ни одного плана на этой случай. Окинув себя последний взглядом, женщина разгладила невидимые складки на юбке и вышла из комнаты. Её шаги мягким стуком разносились по комнатам, пока она спускалась по лестнице. Взглянув на пустующую барную стойку, она сжала губы и прошла на кухню. Свежий кофе должен был помочь взбодриться, но она отказалась от него, вместо этого достав пакетик с рассыпчатой заваркой. Вдохнув аромат, женщина мгновенно узнала запах, который так часто присутствовал на кухне. Наполнив две кружки кипятком и добавив «Апельсинового рая», она покрепче вцепилась в чашки и, опасаясь пролить, медленными шагами спустилась по лестнице. Ева лежала под одеялом, отвернувшись к стене. Её скрюченная фигура не подавала никаких признаков жизни. В комнате было достаточно тепло, но девушка всё равно укуталась в одеяло с головой. Несмотря на то что сейчас была середина дня, жалюзи в спальни были опущены так, что свет оставался приглушённым, впрочем, в лёгком полумраке Элиза всё могла легко различить. Всё ещё держа обе кружки, она прошла и мягко присела на край кровати, не задевая девушку. Оставив одну кружку на столе, женщина мягко опустила руку на кокон и слегка погладила его, чтобы привлечь внимание. — Ева, — тихо позвала она, отчасти опасаясь разрушить тишину, — Ева. Несколько секунд ничего не происходило, но затем кокон пошевелился, слегка сместившись. Элиза потянула одеяло на себя, открывая взору сморщенное в страдающей гримасе лицо дочери. Ева распахнула глаза, двинувшись, а затем натянула одеяло до подбородка. — Ева, — вновь обратилась Элиза, удерживая одной ладонью кружку, а другой поглаживая одеяло, — я принесла тебе чай. Заплаканное лицо дочери казалось остекленевшим, словно её накачали лекарствами. Девушка моргнула. — Я не хочу, — прошептала она, — оставь меня. Элиза слегка подалась вперёд, дотронувшись до бледной кожи Евы, затем мягко провела вниз по щеке, ощущая, какой сухой она была, и наконец погладила по грязным волосам, собранным в растрепавшийся хвост. Элиза смотрела на девушку перед собой, испытывая ударную волну вины и боли. Ева была совершенно не похожа на неё — рыжие волосы, другая форма носа и губ. Взглянув на них обеих, вряд ли кто-нибудь смог бы назвать их мамой и дочерью, но это было так. Элиза смотрела на Еву и, наверное, впервые видела не тот маленький кошмар, который однажды испортил ей жизнь, она видела ошибки, которые допустила и которые теперь вряд ли могла исправить. Женщина представила, как сложилась бы её жизнь, если бы она стала матерью, настоящей матерью для Евы. Была ли бы она сейчас счастлива? Впрочем, это было неважно. Сейчас, глядя на страдающую дочь, она хотела лишь забрать немного её боли, впитать в себя, чтобы облегчить её мучения. Было совершенно неважно, что терзания, которые испытывала Ева, неуместны. В этот момент Элиза думала лишь о том, что провела слишком много лет, гоняясь за своим счастьем, но так и не узнала, что это такое. Она хотела, чтобы Ева не поступила так же, но жизнь её дочери уже давным-давно шла не по тому пути, заведомо несчастливому. Ева пошевелилась, её лицо было отсутствующим и изнеможённым, она протянула руку и ухватилась за кружку, которую держала Элиза. Придвинувшись, женщина помогла Мун приподняться и сделать небольшой глоток тёплого чая. Элиза хотела помочь. Хотела встать на этот путь и искупить свои грехи. Она хотела спасти свою дочь. Но она также знала, что это невозможно. Ева никогда не доверится ей, и ей никогда не станет лучше здесь, в этом доме, где хранятся все самые тёмные воспоминания её души. Они просто сидели в тишине, пока Элиза помогала дочери пить чай, наблюдая за её слабыми подрагивающими пальцами и полуприкрытыми от усталости и изнеможения глазами. И ещё она пыталась решиться. Решиться, чтобы сказать то, что необходимо. Это могло означать, что она навсегда потеряет дочь, которую лишь недавно получила, но женщина думала о том, что она слишком долгое время была эгоисткой и, наверное, настало подумать о других. Подумать о Еве. — Ева, — обратилась она, когда с чаем было покончено, а кружка стояла на столе рядом с другой. Мун перевела тревожный взгляд на мать. По её лицу нельзя было понять, что она чувствует, хотя Элиза отчаянно желала знать. Что ж, медлить больше нельзя. — Отец, — она на секунду запнулась, но тут же взяла себя в руки, — Марлон заберёт тебя завтра. Вы летите домой. — Здесь мой дом, — прошептала Ева в ответ, отвернувшись. — Это не так, — покачав голове, произнесла Элиза, коснувшись щеки дочери. — Он заберёт тебя домой. — Я не могу уехать. Воцарилось молчание, во время которого Элиза пыталась заклеить трещину, которая все это время была в её сердце, но она упорно игнорировала её. — Когда ты вернёшься, он будет здесь. Я обещаю. — Ты рассказала отцу почему…? — Он думает, что у тебя просто депрессивная фаза, — погладив одеяло, ответила Элиза. Высунув руку, Ева ухватилась за прохладную ладонь матери. — Хорошо. Спасибо. Просидев ещё несколько мгновений, женщина вышла, прикрыв за собой дверь. Она так и не сказала самого важного, но, возможно, ни одна из них не была готова использовать слово «люблю». Пока что.***
Эмили опустилась за столик в любимой кофейне и вдохнула сладкий аромат кофе. Вкус латте был ей незнаком, но с чего-то нужно было начинать. Она сделала решительный глоток, который немного обжёг нёбо и язык. Напиток скользнул в горло, удивив сладковатым привкусом — он был не похож на сладость какао, но было в нём что-то особенное, привлекательное. Следующим глоток оказался приятнее, потому что девушка немного выждала, прежде чем пробовать второй раз. Ухватившись руками за горячую кружку, Эмили грела лицо, вдыхая приятный кофеиновый аромат. Где-то на задворках сознания возникла мысль о том, что запах напоминает ей Кристофера Шистада — её первая детская влюблённость, которой никто не знал. Эти размышления натолкнули её на недавние воспоминания, которые, казалось, никогда не оставят её. — И пусть, — подумала Эмили. За окном всё ещё стоял январь, хотя большая его часть осталась позади. Две недели назад Флоренси вернулась в школу, и это было сделать проще, чем ей казалось сперва. И конечно он был там. Сидел в своём кабинете в серо-голубой рубашке в клетку, его немного вьющиеся волосы заметно отросли и делали его совершенно очаровательным. И его глаза, было что-то дьявольское в этих серо-голубых льдинах. Теперь Эмили знала ту часть, которую таит этот цвет. Он был там, на прежнем месте и мягко улыбался ученикам, приветствуя их после каникул. Эмили незаметно прошмыгнула в кабинет, заняв последнюю парту, затем разложила тетради и учебник. Она знала, что Генри наблюдает за ней, его ледяной взор обладал тактильными свойствами. Мурашки по коже вызывали зуд, но она была не готова взглянуть ему в глаза. Не сейчас. Ей нужно время, всего лишь время. Сейчас же Эмили пила кофе в своей любимой кофейне и пыталась отбросить болезненные воспоминания, сосредоточившись на чём-то приятном. Выходило не слишком хорошо, учитывая, что за последние полгода её жизнь испытала столько взлетов и падений, что американские горки показались бы девушке детским лепетом. Откинув с лица кудрявый локон, Эмили подумала о Еве. Она думала об их последней встрече — всего десять минут в зале аэропорта, когда они прощались. Она думала о слабых объятиях подруги и об её измученном выражении лица, когда Эмили дала обещание. Сейчас Флоренси размышляла действительно ли она выполнит его. Но с новым глотком кофе решила, что всё-таки да, конечно выполнит. Это была простая просьба, которая тем не менее несла в себе глубокий смысл. — Просто навещай его, — сказала Мун, уцепившись слабой рукой за запястье Эмили, — ему нужен человек. Было ли это то, о чем подумала Эмили? Хотели ли Ева, чтобы она и Крис…? Очевидно, пройдет достаточно времени, прежде чем Флоренси узнает ответ на эти вопросы, но прямо сейчас у неё были дела поважнее. В эту же секунду её «дела» приземлились на соседнее место за столиком. Эмили взглянула на его руки — он не взял напиток или еды, поэтому просто сцепил ладони в замок. — Добрый день, Эмили, — произнёс Генри тем самым голосом, который сводил её с ума. Даже сейчас. — Здравствуйте, — ответила она, всё ещё не поднимая глаз. Ещё немного времени. — Я не могу встречаться с ученицами внерабочее время, — кашлянув, уточнил он. — Надеюсь, что так, — прищурившись, сказала Флоренси, — было бы ужасно если бы у кого-то закрались подозрения, что вы не просто учитель. Она подняла на него глаза. Бодвар смотрел со смесью интереса и изумления. Он был удивлен и потому молчал, ожидая развязки. — Думаю, — продолжила Флоренси, — это было бы действительно ужасно. Наверное, вам стоит сменить место работы. — Это угроза? — глаза Бодвара блеснули холодом. — Конечно нет, — отозвалась Эмили, мягко улыбнувшись ему, — просто забота. Мы ведь с вами давно знакомы, и вы, конечно, небезразличны мне. — Что ж, — произнёс Генри, прищурившись, — в свою очередь, я бы хотел позаботиться о благополучии вашего брата и его нездорового друга. Думаю, есть люди, которым было бы интересно узнать, чем занимаются подростки внешкольное время. — Оставьте свою заботу, — осмелев, прошелестела девушка,-мы оба знаем, что вам лучше быть осторожнее в высказывания. Знаете, недавно я познакомилась с одной девушкой. Её зовут Ингрид. Довольно удивительная история, — помолчав, добавила она. — Я бы рассказала подробнее, но, кажется вы и сами всё знаете. Затем Эмили поднялась и стянула пальто со спинки с стула. — Латте здесь просто потрясающий, попробуйте, — посоветовала она, — вряд ли в другом городе будет такая же кофейня.***
Элиот молчаливо сидел на парковке, рассматривая собственные руки. Раны зажили несколько дней назад, но шрамы от сбитых костяшек остались. Парень потрогал огрубевшую кожу, затем взглянул в собственное отражение в зеркало заднего вида. Его новая прическа делала Элиота более взрослым, а суровое выражение лица, которое лишь недавно омрачило его, дополняло образ. Швы в его ухе, где ещё некоторое время назад красовалась серёжка-крестик, сняли, но шрам всё ещё был там — напоминал о тех событиях, за которые он несёт ответственность. Элиот не испытывал злости или чувства несправедливости — кто-то должен был ответить, и отчасти Флоренси был рад, что это был он, а не Шистад. Но, возможно, теперь всё действительно было кончено. Элиот всей душой надеялся, что на этом и правда всё. Вокруг не было не души, несмотря на девять утра четверга. Парковка у больницы была полупустой, что навевало соответствующие мысли. На улице недавно прошёл снег и стоянка была плохо расчищена. Элиот оглядел салон автомобиля — здесь слишком сильно пахло сигаретами, хотя он и курил в открытое окно. Дурная привычка, от которой никак не избавиться, хотя на первый взгляд казалось, что бросить легко. Элиот наконец заглушил мотор и вынул ключи, затем ещё провел рукой по волосам и всё-таки выбрался наружу. Холодный январский ветер обжёг лицо и распахнул полы куртки, поэтому Флоренси поспешил внутрь. Он потоптался на пороге, стряхивая снег с ботинок, и зашёл в лечебницу. Здесь пахло немного иначе, чем в обычных больницах, — не было того едкого концентрированного запаха лекарств. Воздух был пропитан чем-то тяжёлым и отчаянным, будто у тех, кто находился здесь, не было шансов выбраться наружу. Парень подошел к дежурной медсестре, перебиравшей кипы бумаг на ресепшене, та тут же подняла глаза, отрываясь от дел. — Здравствуйте, чем могу помочь? — произнесла женщина, оглядев парня. — Добрый день, — поздоровался Элиот в ответ, нервно коснувшись собственных волос. — Я пришел к Кристоферу Шистаду. — Сейчас посмотрим, — кивнул медсестра, взглянув в свой компьютер. — Палата номер 23, — сухо оповестила она, — я провожу. Элиот молчаливо следовал за женщиной. Они вошли сквозь двустворчатые двери, проследовали вдоль длинного коридора, затем свернули влево и оказались у двери с табличкой «23». Медсестра постучала, но с обратной стороны не последовало никакой реакции, и, выждав секунду, она отворила дверь. — Пожалуйста, оставьте дверь открытой, — попросила женщина, прежде чем уйти. Флоренси мялся на пороге несколько мгновений, прежде чем всё-таки перешагнул порог. В комнате было темно, но проникающий сквозь серые жалюзи свет позволял рассмотреть небольшое пространство палаты. Элиот оставил небольшую щелку, создавая видимость открытой двери и прошёл внутрь. Человек, лежавший на кровати, слабо дёрнулся при звуке шагов. Видимо, ему требовалось время, чтобы набраться сил, потому что ещё через несколько секунд он поднялся и сел. Его фигура, повёрнутая лицом к окну, выглядела бледной и чересчур худой. Футболка прилипла к коже на подмышках и спине, на ткани отпечатались влажные следы от пота. — Ева? — произнёс тихий скрипучий голос, отчего Элиот вздрогнул, но тут же взял себя в руки. — Это я, — ответил он, проходя к простому деревянному стулу, примостившемуся у окна. Никакой реакции не последовало в ответ, поэтому в комнате воцарилась гнетущая тишина. Элиот рассматривал друга: впалые щёки и болезненно серое лицо с синими тенями в области глаз и скул, слабо подрагивающие руки и тяжело вздымающаяся от дыхания грудь, лоб и шея, покрытые потом. Шистад напоминал труп. Его потрескавшиеся губы разомкнулись, когда он взглянув на Флоренси и усмехнулся. Воспалённые глаза парня рассматривали друга с маниакальной увлечённостью. — Скажи, что принёс что-то. Флоренси улыбнулся уголком рта, проглотив ком в горле. — Извини, дружище, с этого момента доступ к товару закрыт. — Поэтому ты так дерьмово выглядишь? — проскрипел Шистад. — Серьёзно, что случилось с твоей причёской девственника и гейской серёжкой? — Лишился девственности с девушкой, — улыбнулся Элиот. — Надеюсь, не с моей, — мрачно заметил Крис и его глаза блеснули чем-то узнаваемым. — Слушай, — пройдясь рукой по волосам, кашлянул Элиот, — ты же знаешь, что я не... — Не знаю, — перебил Шистад, сощурившись, — но это неважно. Она ведь...? — Она уехала, — ответил Флоренси на не озвученный вопрос. — Улетела несколько дней назад. Крис закрыл глаза и глубоко втянул отравленный воздух. Всё вокруг было отравлено: его слова, его поступки, его жизнь. Распахнув тяжёлые веки, Шистад взглянул в лицо своего не менее измученного друга. Он всё ещё был здесь. Флоренси всё ещё был здесь. — Чёрт с ней, — скривился Крис, хотя в груди всё болезненно сжалось. — Я знаю, что не чёрт, — тихо ответил Флоренси, — теперь знаю. — Не чёрт, — согласился Шистад, — но всё изначально было обречено. — Может быть, — Флоренси повёл плечом. Он оглядел небольшое пространство палаты, чтобы дать другу время на то, чтобы собраться с мыслями. — Ты знаешь, что мне жаль? — Надеюсь, что так, — ухмыльнулся Шистад, хотя его взгляд всё ещё излучал болезненное отчаяние, — иначе я не смогу снова быть твоим другом, ублюдок. — Мне действительно жаль, — ответил Элиот, улыбнувшись Шистаду уголком рта, — но иди ты к чёрту. — Сам иди к чёрту. Палату наполнило чем-то, что не имело ничего общего с отчаянием. Это была надежда.***
— Пожалуйста, кладите свой багаж на ленту, а сами пройдите через металлоискатель. Спасибо, — произнесла невысокая брюнетка, облачённая в форму. Ева прикрыла уставшие после полета глаза и прошла вслед за отцом через рамку металлоискателя. Тот не показал ничего подозрительного, поэтому они забрали багаж и медленно последовали прочь из аэропорта. Ева ощущала себя опустошённой, будто кто-то высосал из неё душу и оставил внешнюю оболочку. Единственное, что поддерживало её, — позвоночник. И тёплая, немного влажная ладонь отца. Марлон вёл девушку за руку, не давая ей потеряться в толпе. Вокруг сновали сотни людей: они спешили по своим делам, совершенно не замечая расстроенного отца, переполненного чувством вины, и его сжавшейся до минимальных размеров дочери. Её лицо выражало вселенскую усталость и дело было не в утомительном перелете. Честно говоря, Марлон понятия не имел в чем дело, но знал, что это не просто депрессивная фаза. У Евы давно не было такого периода, и он не мог просто настать, что-то спровоцировало его, но сейчас не время для расспросов. Сейчас мужчине следовало быть внимательным и заботливым. Марлон поймал такси и убрал чемоданы в багажник, пока дочь разместилась в салоне. Ехать до дома было недолго, но обоих изрядно утомила дорога. В Бергене стояла зима, совсем непохожая на зиму в Осло. Здесь было менее снежно и шёл мелкий ледяной дождь. Вокруг виднелись лужи и грязь от растаявшего снега. Дорога казалась незнакомой, но дело в том, что Марлон давно не был здесь. И несмотря на это, всё вокруг ощущалось как дом, будто спустя много лет ты возвращаешься в место, которое долгие годы было твоим пристанищем, но ты почему-то решил, что где-то будет лучше, чем здесь. Это не ностальгия, но щемящее чувство утраты осело где-то в желудке Марлона, пока ничего не подозревающий таксист и измученная дочь сидели в автомобиле. Когда они подъехали к дому, всё выглядело не так, как раньше, и Марлон гадал, в чём же дело. Возможно, он забыл, как ощущается дом и это место теперь совсем не было знакомо его сердцу, а, возможно, дело в людях, которые наполняли жилище. Но это поправимо, ведь здесь он и Ева. Мучительные воспоминания об Элизе на секунду вызывали щемящую боль в груди, но он тут же отогнал их. Мужчина расплатился с таксистом и достал багаж. Ева медленно побрела к порогу пока незнакомого дома. Прошло много лет с тех пор, как она была здесь, и теперь территория не казалась знакомой, будто любые воспоминания об этом доме стёрлись из памяти. Но это не слишком волновало девушку — в груди у неё пульсировало чувство тревоги, с которым не было сил бороться. Они вместе вошли в дом. Всё вокруг дышало пылью, забытой жизнью. Ева прошла внутрь, не снимая ботинок, отчего на грязном полу остались мокрые следы. Кресло, обернутое в чехол, издало скрипяще-шуршащий звук, когда девушка приземлилась на него. Тело болело, будто она провела несколько часов в неудобной позе, а в висках стучала кровь — признак зарождающейся мигрени. Прикрыв глаза, Ева глубоко вдохнула пыльный воздух. Вместе с ним в лёгкие проник знакомый аромат отца — он присел на корточки рядом с дочерью и взял её за прохладную руку, привлекая внимание. — Ева, — обратился он тихим голосом. Девушка открыла глаза, взглянув на бледное, постаревшее лицо Марлона. — Да? — спросила она, отчего-то затаив дыхание. Неожиданное чувство спокойствия сдавило грудь. — Мы дома. И Ева поверила ему. Она действительно была дома.