И никому ни слова...

Олег, щурясь, глядит на сцену. Вот почему не взял бинокль, любезно предложенный работницей гардероба? Всё же место в девятом ряду амфитеатра Московской государственной и аж академической филармонии расположено далековато от сцены. А билеты в партер на выступление одного Народного артиста России давно раскуплены... Вечером после знакомства с Александром Навальный поведал жене о внезапной встрече. - Это тот бесячий артист, который подлеца в "Бедной Насте" играл? - уточнила Виктория. - Не переношу его! Он там так мерзко к Лизе приставал! И сам какой-то... На этом разговор закончился. Безусловно, Олегу не составило бы труда, купив два билета на любой спектакль, переубедить жену относительно таланта Филиппенко, но... делать этого ему решительно не хотелось. Ему вообще не хотелось делиться с окружающими своими впечатлениями от общения с Александром. Пара упоминаний в гостях у родителей (те обрадовались - "Это ж актёр из "Мой друг Иван Лапшин" самого Германа!"), да в разговоре с братом (тот эмоционально обрадовался - "Этот чувак же Кощея Бессмертного играл!") - совершенно нетипичное поведение для обычно открытого и общительного Олега. И он сам это прекрасно понимал. Олег не мог понять только, почему пара часов разговоров об искусстве произвела на него столь сильное впечатление. Или всё же дело в собеседнике? Работа отнимала много времени и сил, но не было дня, чтобы Навальный не вспомнил об Александре. - Я становлюсь фанатом? - хмыкнул Олег, поставив на закачку Лапшина, обе экранизации "Мастера и Маргариты", "Возвращение резидента". И все серии "Бедной Насти". Пару недель спустя Навальный, не сказав никому из близких, купил билет на моноспектакль Филиппенко по произведениям российских классиков. Предупредив Викторию о позднем возвращении домой, якобы из-за работы, Олег поехал в филармонию... Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Навальный почти не аплодирует: он сидит, скрестив руки, а на коленях у него лежит букет из красных роз. Олег не в восторге от своего подношения, но покупка была спонтанной, а в ларьке, который попался по дороге, всё, по его мнению, было каким-то блёклым. Но артистам принято дарить цветы - надо исполнять древнюю традицию. Или просто хочется привлечь внимание Александра? Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок... Филиппенко явно в ударе: тексты Платонова и Солженицына, стихи Есенина и Левитанского разлетаются в пространстве. Теперь вот пришло время Гоголя. И строки, сочинённые в Италии XIX-го века, поражают своей актуальностью россиян века XXI-го. Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зная, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отовсюду устремлен пронзительный перст на него же, на него, на текущее поколение; но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки... Олег кривит рот в усмешке, а внутри у него всё замирает: ведь можно миллион раз пытаться высказать что-то невероятно важное для тебя, а потом, открыв однажды книгу, удивиться простоте и величию, с которыми незнакомый тебе человек уже высказал это. Лет двести назад. В этот раз книгу открыл Александр и Олег благодарен ему. Теперь немного стыдно: в день их знакомства Олег фактически заставил Филиппенко читать пошлые строчки дурацкой песенки. Вечер подходит к концу. Навальный поднимается с места, чувствуя, как охватывает волнение. Вокруг много людей, но дело не в их внимании. Дело, вне всякого сомнения, в Александре. Быстро спустившись из амфитеатра, Олег подходит к сцене, заметив между прочим, что он - единственный мужчина из дарящих цветы. В основном, букеты в руках у женщин средних лет. Филиппенко замечает Навального: Александр искренне удивлён и обрадован. Олег подаёт огненные, как закат, нежнейшие розы. Александр принимает их, благодарно кивая. Пальцы мужчин соприкасаются. Олег ощущает, как сквозь его тело проходит нечто, пожалуй, сродни электрическому току. Теперь надо как-то вернуться на своё место... После спектакля обычно решительный Навальный несколько минут мается в раздумьях: идти ли в гримёрку Александра или нет? Вопрос ещё, как в принципе туда попасть: посторонних ведь не пускают... А номер телефона кое-кто взять не удосужился. Забрав из гардероба куртку, Олег неспеша идёт к служебным помещениям, продолжая сомневаться: нужна ли эта новая встреча? Ужасно хочется курить, наверное, чтобы наконец-то успокоиться. Слишком сильные эмоции принёс этот вечер, слишком пугающую эйфорию... Филиппенко уже ждёт Олега и сам ведёт его в гримуборную. Крепкое рукопожатие больше не "электропроводящее", и к Навальному возвращается обычная невозмутимость. - Олежа, ну как вам? - живо интересуется Александр. - Неплохо, - нарочито серьезно заявляет Олег. - Буфет здесь вполне достойный. - В Моссовете лучше. Приходите на "Дядю Ваню" через месяц... - А... до этого какие творческие планы? - слишком заинтересованно спрашивает Навальный. - Гастроли, - Александр смотрит на собеседника, как будто пытаясь понять его намерения. Или это Олегу так кажется. - В Казани буду "У автора в плену" играть. Пастернак, Есенин, Бродский... - Александр Георгиевич, не перестаю удивляться, как у вас на всё сил хватает, - Олег усаживается на предложенный стул напротив собеседника. - Вы не представляете, какое удовольствие выступать на сцене! Вот этот обмен энергиями между артистом и зрителями... И, к тому же, я рад доносить до людей волнующие меня мысли, - темпераментно поясняет Филиппенко. - Мне кажется, есть сходство с деятельностью Алексея, только у него выражение мыслей более откровенное. А у меня работа с подтекстами в основном... Олежа, но возвращаясь к нашему прошлому разговору: два часа слушать стихи и прозу без музыки... терпимо? - Более чем, - кивает Навальный. Мужчины улыбаются друг другу. На мгновение в гримёрке воцаряется тишина и Олег думает, как ему удивительно комфортно с собеседником. Даже молчать. - Олежа, спасибо вам, - Александр встаёт со стула и подходит к подоконнику, на котором в ряд выстроилось несколько букетов в старых вазах. Розы Навального выделяются на фоне остальных, в основном, бледно-розовых цветов. - Лето мне подарили этим зимним вечером. Спасибо! - Всегда пожалуйста... Филиппенко критически оглядывает помещение. - А хотите яблоко? - Яблоко? - переспрашивает Навальный. - Это с каким же подтекстом? С Библейским или политическим? - Я бы мог предложить вам банан, но тогда мы ударимся в грубый фрейдизм, - усмехается Александр, вручая Олегу большое бордовое яблоко. - После насыщенного дня нет ничего лучше фруктов... - А алкоголь? - с губ едва не срывается слово "секс", но в сочетании с упомянутым фрейдизмом оно сейчас точно не к месту. Как говорится, "у стен есть уши": будут потом сплетни, что, мол, брат оппозиционера Навального с артистом Филиппенко заперлись в гримёрке и чёрти-чем занимались. - Не тот эффект, - машет рукой Александр. - Если только чуть-чуть... Время уже позднее. Олегу не хочется уходить, но нужно же дать собеседнику отдых. - Александр Георгиевич, вас подвезти до дома? - Спасибо, за мной Сашенька должна заехать, - Филиппенко смотрит на часы. - Кстати, уже через десять минут. А я ещё не собрался... - Понял, - Навальный поднимается и быстро надевает куртку. - Отвлекаю вас... - Все бы так "отвлекали", как вы, - по-доброму усмехается Александр. Филиппенко провожает Олега до выхода. - Мне не хочется с вами расставаться, Олежа, - Александр внимательно смотрит на собеседника. - Мы как-то всё не о том... - Дайте мне свой номер, - Навальный достаёт телефон. - Может, как-нибудь пересечёмся. Если вы не против. - Я только за, - Филиппенко диктует. Олег сохраняет и делает "дозвон". - Он у меня в гримёрке остался. Запишу тогда... Олег, я хотел вам сказать... Навальный отрывается от экрана телефона и глядит на Александра. Странно, но снова охватывает такое нетипичное волнение. Чувствует ли собеседник то же: как основанная на уважении симпатия перерождается во что-то очень понятное, но совершенно новое, а потому пугающее. Во что-то, узнав о котором, с тобой запросто перестанет общаться половина знакомых. Не говоря уже об общественном мнении относительно сего явления между двумя мужчинами. - Я хотел сказать о поддержке вашего брата. Олежа, если Алексею понадобиться помощь, он всегда может ко мне обратиться. Конечно, я не слишком влиятельный человек, но кое-какие завязки в нашем театрально-киношном мире и пара знакомых политиков у меня есть, - Филиппенко пожимает ладонь Навального. - Спасибо, Александр Георгиевич, - наверное, впервые в жизни Олегу неприятно слышать о своём брате. Потому что к чёрту политоту - здесь бы с чувствами разобраться. И благодарность смешивается с разочарованием. - Я передам Алексею. Думаю, он обрадуется... Ещё несколько мгновений радостный Филиппенко держит ладонь мрачнеющего Навального в своих ладонях. Затем отпускает и прощается. Выйдя на освещённую многочисленными фонарями Триумфальную площадь, Олег наконец-то закуривает и, нахохлившись, словно воробей, начинает путь к припаркованному не слишком близко от филармонии автомобилю. Довольно холодно, но обжигающий щёки мороз сейчас даже приятен. Ощущение неудовлетворенности разрастается с каждой секундой. Олег вдруг понимает, что вместо прекрасных, очень умных и нужных разговоров об искусстве и политике, предпочёл бы целовать Александра... - ...И получить по морде. Хотя, он не стал бы бить. Он бы удивился и с сочувствием, очень тактично и культурно послал... Зато всё стало бы ясно. Упав на водительское сидение, Навальный включает радио, чтобы хоть как-то отвлечься от нелепых, но таких грустных мыслей об упущенной возможности. По радио поёт Земфира: ...Быстрее Чтоб не опоздать и запомниться Жадно глотая улыбки людей Денег - ноль Секса - ноль Музыка сдохла Мальчик... Олег переключает волну, нервно засмеявшись. Затем обнаруживает в кармане куртки яблоко и откусывает большой кусок. - И чего попёрся в эту чёртову кофейню в тот день?! Лучше б голодным остался...