Стопроцентный опоздун

— Вообще-то, это мы — самая русская команда! — Чем докажешь? — Ну, во-первых, мы опоздали. А во-вторых, в этом виноват кто угодно, только не мы.

      Кеша перескакивает через лужи, несется нечесанным, немытым вихрем по проспекту — в очередной раз опаздывает, громко чертыхается. Вокруг суматоха, утренний гомон со всех сторон и тысячи таких же спешащих на работу. Только вот разница слишком велика: они-то спешат, а он — Иннокентий, мать его, Веснушкин — опаздывает.       С детства его преследовали беды: сначала имя — нет, ну можно же было Димой назвать, Сашей там, ну Сергеем на крайняк, так нет, выпендрилась родня — потом фамилия — Веснушкин! На потеху народу! — а дальше уже треклятое опоздунство. Кеша не верил в магию, но на двадцать втором году жизни усомнился — так катастрофически опаздывать было невозможно, а у него получалось, ну точно проклятие какое-то. В школе еще было не так заметно — можно было сослаться на родителей, на болезнь, на рукожопство, в универе — переползти под партами незаметно, превратиться в воздух и перенестись в аудиторию, а вот на работе — никак. Кешу безбожно пасло любимое начальство, и от этой сучьей любови он готов был сбежать на край света. Сначала, конечно, везло: то Катенька из кадров спасала, прикрывала его невезучую задницу, то охрана пропускала без пропуска, который чаще всего и оставался дома, без Кеши. Потом везения поубавилось — на горизонте замаячил злой Мишка Херсен. Хотя это для Кешки он был «Мишкой», для всех — Михаил Игнатович, для самых смелых — «ебаный медведь». Начальство прогулы не игнорировало, упорно вызывало на ковер, где разбивало Кешкину уверенность в пух и прах.       Веснушкин не любил приходить вовремя. И дело вовсе не в том, что ему было чем заняться. Нет, он попросту был от природы чертовски непунктуальным засранцем. Близкие друзья привыкли, смирились, и на намеченные с Кешей встречи приходили едва ли не на полчаса позже — Веснушкин в этот момент как раз подходил. А вот Херсен не смог, не подстроился под Кешин характер — сам на работу прилетал ни свет ни заря, от подчиненных требовал такой же прыти.       Кеша прытким не был, а зачем, если упрямый организм стойко игнорировал будильники, звонки от коллег, звуки перфоратора за соседней стенкой. Утром он был образцовым примером совы, не подкопаешься.       Когда его приняли в РоссТат, радовался, как ребенок. Когда глянул на график, радости поубавилось. Приходить нужно было к восьми, и это Кешке-то! Тому, кто и в десять встает с трудом! Веснушкин впал в истерику, но работа сулила золотые горы — такой шанс упускать нельзя, и Кеша клялся и божился, что по нему можно будет время сверять. Только вот обещать — одно, а выполнять — совсем другое.       В первый рабочий день он опоздал всего на полчаса и поставил свой первый рекорд. «Час в час, практически успел!» — думал радостный Кеша. «Очередной халявщик!» — решили коллеги. На второй день — сорок минут. Дальше — больше. И каждый раз Кешка гордо врывался в офис, кланялся в пол и дефилировал на место, игнорируя насмешливые взгляды. Причем ладно бы, если просто беспричинно опаздывал… но нет, причины находились всегда. Приходить вовремя мешало всё: пролитый на штанину чай, стремительное падение в лужу, героический «перевод» бабулек через дорогу, не менее героический «снос» соседского кота с дерева. Кеша чувствовал себя чуть ли не суперменом, а на прилипшее к нему «Веснушкин-опоздушкин» дулся как мышь на крупу. Он не «опаздывает», он «задерживается».       Вот и сейчас зашивался и гнал на всех парах — к восьми не успел, так хоть к девяти попробует. Мимо проносились машины, и Кешка впервые в жизни нарушил ПДД и перескочил по полосам на другую сторону — его чуть не пришибли, заорали матом из окна, а он только несся вперед, у него работа, ему по-другому никак! Он вообще-то жутко устал получать выговоры от начальства, а потом сидеть до зеленых веников и тоскливым взглядом провожать уходящих домой коллег. И в этом была вина Мишки, этого блядского-педанта-Михаила-Игнатовича, чтоб ему неладно было. А самое трагичное, что к ежовым рукавицам Херсена Кеша привык, притерся, а потом и вовсе ощутил себя ненужным, когда разъезжающее по командировкам начальство чисто физически не могло ругать «задерживающегося» Веснушкина. Кешка мазохистом не был, боялся боли, но с некоторых пор почувствовал себя таковым — маты, которыми его осыпали с головы до пят, стали такими… родными. Короче, Веснушкин потек. А тут еще и весна, март, те же веснушки, вылезшие, словно грибы, на бледном лице и дух романтики в аллергическом воздухе. Хотелось любви, но её не было, а вот ежедневных стычек с Михаилом Игнатовичем — хоть лопатой греби.       Телефон разрывался, звонила Катька, волнуется, наверное. Но Кешка не мог ну никак поднять трубку — он вообще-то спешит, аж ноги гудят. Вот пригонит, тогда и появится минутка поболтать, обменяться новыми сплетнями — авось про Михаила Игнатовича что-нибудь растреплет, она может, девчонка эта. Вообще, Веснушкин, если быть честным, только с ней и спелся по-настоящему крепко — Катя Березова была находкой для шпиона и лучшим кофеваром в одном лице. Могла слить всю инфу за день в рекордные пять минут, напоить капучино до полного пуза, встряхнуть поникшего Кешу, и только в путь. Они даже в город выбирались не раз — и обеды обедать, и разговоры разговаривать. С ней Веснушкин был предельно честен, и на слабые попытки соблазнения откровенно признался в неискоренимом гействе… и вообще был вкрай залюблен энергичной Катюхой.       Геев она в своей жизни не встречала и от тихого Веснушкина впала в космический восторг. Еще больший фурор произвел, признавшись, что страшный, как атомная война, Херсен в его вкусе. Вот тут вообще было ликование, не хватало шампанского и торта — Катька мгновенно включилась в режим сводницы и пыталась чуть ли не в кабинет начальства запихнуть отнекивающегося Кешу. Поразмыслив, Веснушкин пришел к выводу, что Мишка мог бы и остановить этот фарс, да вот не спешило сердобольное начальство и раз в раз наблюдало, как откуда ни возьмись появляющийся в дверях Кеша блеет лютую чушь. А вообще… Михаил Игнатович был не страшный, это Кешка приврал сходу. Шеф был беспредельно хорош, невероятно сексуален и до ебеней угрюм — даже ВальВанна, их незаменимая Валентина Ивановна, с ровной полоской брови над глазами, проигрывала в неравной бойне. Да, Мишка был настоящим медведем: хмурым, накачанным и приятным на ощупь. Это Кеша выяснил еще давно, когда рухнул в руки начальства в очередной-сорок-пятый-раз-опоздания. Но сейчас не об этом — Веснушкин опаздывал, и купаться в воспоминаниях было некогда.       У офиса — едва ли не праздник: все повылезали на улицу, что-то там орут, между собой перетирают. Вон Денчик, сосед по столам и стульям, копирайтер с большой буквы, пляшет танцы в майке. «На улице пять градусов, а он голый. Ну не дурак ли?» — решил про себя Кешка и незаметно, бочком-бочком, да и прошмыгнул у всех перед носом. «Какой я молодец!» — думал Веснушкин. «Какой-то дебил в здание залетел!» — заорали работники РоссТата, но Кешка их не слышал, он же в наушниках. Внутри было пусто, и Кеша на всякий случай сверился с часами. Да, он нещадно опаздывал, но орущего-кричащего-злющего начальника не увидел, хотя обычно тот встречал его чуть ли не с песнями прямо у входа, провожал до рабочего места, награждал самым угрюмым в мире взглядом и уходил к себе: в царство педантизма и пунктуальности. Сейчас же не было даже охраны, и Веснушкин поверил в чудо — можно будет сослаться на непонятно где пропадающих мужиков, и впервые прийти вовремя.       По неизвестным Кеше причинам на работе не было вообще никого. От слова совсем. Ни торчащей у стойки с кофейком Катюхи, ни Пашки Мутузова из пиарщиков, обычно не отлипающего от Катьки и, соответственно, от стойки с кофейком. Да, в РоссТате всё было завязано друг на друге. Веснушкин пришел к мысли, что на улице и правда было подвижовее: там тебе и пляски Денчика, и народу побольше. Ну, точно праздник. А какой? На календаре торжеств не обнаружил. Подумал-подумал и ни черта не надумал, но что-то таинственное и непонятное все-таки происходило. Взять хотя бы этот кирпич. И Кешка с удивлением уставился на камень под ногами. Да, в агентстве происходило всякое: и сорванные к чертям дедлайны, и пробуханные в подсобках эвенты, и позорный кросс-промоушен — на планерке разве что уши не вяли от Мишкиных оров. Было всё. А вот кирпича в холле не было ни разу — это Веснушкин помнил. Откуда?..       Додумать не дали — на всех парах к нему лил свои воды Херсен. «Ну все, пизда рулям, приплыли!» — выдохнул Кеша, а шанс на помилование стремительно таял — вид у Михаила Игнатьевича был более чем просто бешеный. Вон, как глаза на лоб-то вылезли. Бежит себе, красавец писаный, в своем моднявом английском пальтишке, еще и ботиночки эти фешн-стайловые, с завязочками, штанишки вон какие ровнехонькие, отутюженные. Ну, точно сухарь-аккуратист. Выгладил небось спозаранку шмотки, успел в душ сходить по-человечески, а не как Кеша — одной ногой в ду́ше, другой на суше. Кешка не мог понять таких людей, как ни пытался. Дикостью казались утренние побудки, физкульт-приветы и зарядки после сна, бодрые лица, глядящие на просыпающийся город. Нет, Кешка точно был не из этих… извращенцев. Ежу ж понятно, что вставать нужно по-о-о-здно, спать ложиться — тоже по-о-оздно, чтоб и порезвиться вволю, и до отвала насытиться сном. А сейчас вон на него несется эта медвежья зараза, и ломануться в сторону уже не представляется возможным. У-у, трындец Веснушкину, так матери и передайте.       Мишка что-то прокричал, Кешка что-то не услышал — молился под Zombie из наушников. Мишка снова что-то прокричал, Кешка снова что-то не услышал — нет, ну зачем прерывать такую хорошую песню, перед смертью ведь не надышишься. Мишка подбежал ближе, и… напрыгнул на Кешку пантерой, выдернул своим порывом затычки, и Веснушкин наконец-то прозрел: — Боже мой, как хорошо, что ты опоздал… прямо над твоим рабочим местом потолок обвалился. Всех эвакуировали. «Эвакуировали-то всех, а меня в скорую отправить забыли. Сейчас, например, самое время», — все-таки решил Веснушкин и уткнулся в подставленное плечо.