Допинг

Не разрывая поцелуя, Мартен лихорадочно срывал одежду с себя и с Антона, стремясь как можно быстрее добраться до желанного тела, вжаться в него, почувствовать, наконец, жар возбуждения, исходящий от Антона. Шипулин активно помогал ему, как мог, слегка удивляясь краем сознания, пылкости и нетерпению, с которыми Мартен ласкал и целовал его. Такого Мартена он видел впервые: нетерпеливого, страстного, с сумасшедше горящими глазами — и этот Мартен ему нравился едва ли не больше того, которого он привык видеть. — Хочу тебя, Антон… безумно хочу… — прерывисто шептал Фуркад, не переставая целовать все, до чего только мог дотянуться, — Ты мой… только мой… никому не отдам… Шипулин, еле сдерживая стоны, только подставлялся под эти ласки, позволяя Мартену взять инициативу в свои руки и делать все, что тому вздумается. Пусть он сегодня выиграл эстафету, но эту гонку он был готов с удовольствием проиграть, тем более, что судя по всему, проигрыш сулил ему непередаваемые ощущения от того, что собирался дать ему Мартен. Между тем, Фуркад уже успел уложить Антона на кровать, сам устраиваясь сверху, между широко разведенных бедер Шипулина. Жадно путешествуя руками и губами по телу, изредка задерживаясь на особо чувствительных точках, о которых он уже успел узнать и, стараясь отыскать еще те, о которых пока не догадывался, вслушиваясь в каждый стон, в каждый всхлип, издаваемые Антоном. Ему до безумия хотелось оказаться внутри Шипулина как можно скорее, но, помня, насколько может быть неприятно вторжение в неподготовленное тело, терпеливо растягивал узкое колечко сфинктера. Стараясь сделать все правильно, чтоб не причинить ненужной боли и, судя по тому, как на все это реагировал Антон, подаваясь вперед, сам насаживаясь на длинные пальцы Мартена, у него все получалось. И вот, наконец, не в силах больше терпеть эту пытку, Фуркад, изнывая от желания, направил свой перевозбужденный орган в расслабленный вход и сделал первый толчок. Несмотря на сдавленный стон, который Антон так и смог удержать, он почти сразу ощутил ответное движение бедер навстречу, Мартен перестал сдерживаться и, совершая беспорядочные, короткие и рваные движения вперед, протолкнулся до конца и замер, стараясь не кончить только от ощущения того, насколько туго сжали его член мышцы ануса. — Пиздец, как узко… — отрывисто прошептал он, уткнувшись в ложбинку между плечом и шеей, не забыв при этом приласкать столь чувствительное местечко, вызывая у Антона очередной стон, в котором уже не было и намека на дискомфорт. — Так сладко, что… Тош, не могу больше… прости… Нервно хохотнув, проглотив при этом еще один сладкий всхлип, Антон обхватил Мартена ногами и двинулся навстречу. Фуркад глубоко вдохнул, подавив предательски рвавшийся наружу стон, и, подхватив Антона под ягодицы, приподнимая их, качнулся назад, выходя почти полностью, оставляя внутри только головку, и сразу же обратно, резко, на всю длину, безошибочно врезаясь в простату, выбивая из любовника последние остатки рассудка от нахлынувших ощущений. Дальше все как в тумане, почти ничего не соображая, видя перед собой лишь горящие глаза Антона, слыша только сладкие стоны, слабо доносящиеся до него из-за неимоверного гула в ушах, Мартен сорвался на бешеный темп, выдерживая какую-то неимоверно дикую амплитуду. Антон вздрагивал и выгибался под ним, извивался так, словно хотел, как удав обвиться вокруг француза полностью, слиться с ним воедино, получить еще больше желанного тела и стонал: — Дааа… еще… Марти, пожалуйста… сильнее… еще… Для ушей Мартена эти стоны были словно самая волшебная музыка — она захватывала, околдовывала, унося с собой в самые запредельные дали, за облака, к звездам… И Мартен уже начинал различать эти яркие звезды, приближавшиеся к нему бесконечно быстро, охватывая теплым ласковым огнем, но, тем не менее, неумолимо сжигая всего его без остатка в этом адском пламени. И это нисколько не было страшно, наоборот, хотелось еще сильнее и глубже окунуться в этот огненный водоворот и никогда уже больше не возвращаться обратно, да и зачем, если в этой безумной стихии их двое?! Придя в себя после такого невообразимого оргазма, Мартен осознал, что все еще крепко сжимает ягодицы Антона, а тот, в свою очередь, еще не оторвал судорожно сжатых, до побелевших костяшек, пальцев с его предплечий. Фуркад не без труда разжал руки, попутно огладив задницу Шипулина, как бы извиняясь за сильный захват и, начинающие проявляться синяки, и с сожалением скатился с любовника. — Это было охуенно… — дрожащим и слегка охрипшим от недавних криков и стонов голосом произнес Антон, — Слышишь, Марти, о-ху-ен-но! Мартен бы засмеялся, но его сил хватило только на то, чтоб сдавленно хмыкнуть и накрыть ладонь Антона своей, несильно сжав. Судя по всему, Шипулин тоже больше ни на что не был способен — последние остатки сил были потрачены на поворот головы и легкое, почти незаметное ответное пожатие пальцев Мартена. Они даже не заметили, как оба, почти одновременно провалились в сладкий послеоргазменный сон. Мартен проснулся, ощущая на своем лице мягкие, чуть уловимые поцелуи. Широко раскрыв глаза, он почти потонул в серо-зеленом озере глаз Антона, смотрящих на него так тепло, так ласково и с такой любовью, что его тут же охватило щемящее чувство нежности, постепенно, медленно, но верно перерастающее во что-то совершенно иное, для чего Мартен еще не смог придумать названия. Да и стоит ли навешивать ярлыки и как-то называть те чувства, которые эти двое испытывают друг к другу? Когда за них давно все сказали их глаза, загорающиеся невероятным колдовским блеском при одном только пересекшимся взгляде. Их губы и руки, дарящие неземные наслаждения. Их тела, переплетающиеся так тесно, словно собираются слиться в одно единое, отзывающиеся на любое мимолетное касание с такой страстью, как будто это самая изощренная и смелая ласка. Кто придумал, что для этих чувств нужны какие-то слова? — Марти, — выдохнул Антон, слегка отстранившись от его лица, но лишь для того, что бы еще раз вглядеться в почти черные бездны глаз Мартена, — Мне кажется, что я тебя люблю… А может, слова все-таки нужны? Потому что после этого полупризнания Антона, Фуркад просто забыл, как дышать. И даже сердце, до этого колотившееся словно бешеное, замерло, пропустив несколько ударов, и забилось вновь только после того, как Мартен четко и ясно осознал, что это самое «люблю» они давно уже делят на двоих. И все сразу встало на свои места так, как и должно было быть с самого начала, спокойно и легко на душе и на сердце, потому что теперь их ничего не разделяло, а наоборот связывало еще сильнее. И это чувство и было самое что ни на есть правильное, самое значительное, самое ценное. То самое, что люди называют Любовью! — Я тоже, Тош, тоже… — прошептал Мартен, притягивая Антона еще ближе, целуя его лицо так нежно, словно стараясь убедить, что это не просто слова, словно боялся, что ему не поверят, но все страхи сразу же улетучились, как только он понял и осознал, как страстно и пылко на все это отреагировал Антон. — Хочешь второй раунд? — улыбаясь, спросил Фуркад, переворачиваясь и подминая Шипулина под себя. — Хочу, но боюсь, что не смогу даже пошевелится. Ну, ты понимаешь, у меня давно так не было… — выдохнул ему в губы Антон, слегка запинаясь, — Но если ты хочешь, то… — Тссс, — Мартен не дал ему договорить, затыкая рот поцелуем, — Прости. Прости, мой хороший, но ты был таким… Я не смог сдержаться… — Перестань, — Антон не смог сдержать смешок, — К вечеру все пройдет. Спать или в душ? — Спать! А утром в душ. — Согласился Мартен, скатываясь с него, прижимая к себе и накрывая их обоих одеялом. — Нужно хорошенько выспаться перед тем, что я собираюсь сделать. — Ты о чем? — Антон приподнял голову от плеча француза и удивленно посмотрел на него. — Не о чем, а о ком! Должен же я как-то обезопасить тебя и себя от этой немецкой дряни. — Да забей ты на него, — Шипулин ласково и успокаивающе гладил Мартена по груди, — Слишком много чести. — Ну, уж нет! Ни за что! — Теперь уже вскинулся Фуркад. — Это гад будет тебя шантажировать, а я должен это оставить без внимания? Пусть радуется, что останется жив… может быть. — О, мой герой! — засмеялся Антон, — Да мне просто сказочно повезло с тобой. И за что только мне столько счастья? — он продолжал хохотать, разглядывая обиженную физиономию Мартена, замечая, как постепенно напряжение уходит и тот тоже начинает улыбаться. — И что ты там надумал, Марти? Сколько способов уничтожения крутятся в этой красивой головке? — Только один, но весьма действенный. Нужно будет завтра переговорить с Симоном. — Ты о брате? — Антон перестал смеяться, но веселье из глаз никуда не ушло. — О Шемппе. — Выдал Мартен, — Но и братец тоже не помешает. Тем более, он похоже не равнодушен к своему тезке из немецкой сборной, так что, думаю, ему тоже очень не понравится то, как Пайффер с ним обошелся… или даже продолжает обходиться. — Странно… — Шипулин на минуту о чем-то задумался, — Знаешь, Марти, мне в то время казалось, что Симон защищает именно твоего брата. Не могу объяснить почему, но после сегодняшнего разговора и угроз, я в этом почти уверен. — Ты мне расскажешь, что все-таки тебя связывало с ним? И почему Симон был так уверен, что Пайффер просто так все не оставит? — Расскажу. Завтра. А теперь давай спать. Антон снова опустил голову на плечо француза, устроился поудобнее и закрыл глаза. «Завтра. Я все узнаю завтра. И только от того, что расскажет Антон, будет зависеть, что я сделаю с этим ублюдком!» — думал Мартен, тоже проваливаясь в сон, бережно прижимая к себе свое сокровище, своего Антона.