Допинг

Антон говорил долго, сбивчиво, однако стараясь ничего не упустить в своем рассказе. Он на самом деле хотел, чтоб Мартен знал все, что касается его прошлых отношений, и пусть тогда сам решает, стоит ли им продолжать то, что еще совсем недавно, так спонтанно и неожиданно, словно шутка, началось между ними, или стоит прекратить, пока все не зашло слишком далеко. Хотя и понимал, что лично для него уже давно поздно раздумывать, он и так уже влип полностью, вросся во француза всеми фибрами своей души и тела, не представлял себя без него нигде и никак, но он просто обязан был дать Мартену право выбора самому решать, что тот собирается делать дальше. Мартен выслушал Антона молча, не перебивая, только иногда, время от времени, его кулаки непроизвольно сжимались в предвкушении врезаться в чье-то лицо. Ну и гнидой же оказался этот немец! Пайффера всегда называли «темной лошадкой», но Фуркад никогда бы не подумал, что это выражение может относиться не только к спорту. На самом деле немец славился своими подленькими делишками и вне гонок. Чего только стоит одно то, что он так запугал и просто подчинил себе своего товарища по сборной, что тот был готов выполнять его любые прихоти, даже идя в разрез с собственным чувством достоинства, просто наплевав на себя, лишь бы не навлечь гнев Пайффера на, пусть и не близкого, но, очевидно, очень дорогого для Шемппа человека. У него бы, наверно, и Антона получилось бы сломать, но, к счастью, у Шипулина на тот момент не было столь слабых мест. Но, с другой стороны, разве сейчас он не попытался сделать то же самое? Разве вчера он не угрожал Антону, что расплачиваться за его отказ будет именно Мартен? И ведь Антон уже был готов согласиться, лишь бы защитить Фуркада, лишь бы не подпустить Пайффера слишком близко, чтоб тот смог навредить, потому что знал, не понаслышке, на что тот способен. И, скорее всего, его собственный брат тоже был в курсе, раз пытался предупредить его. Да и потом, разве вся эта бессмысленная ситуация с Шемппом не выбила Антона из, так называемой, зоны комфорта, захлестывая его с ног до головы удушающим чувством вины? А может не такая уж бессмысленная она была для самого Пайффера? Может именно на это он и делал ставку? Антон замолчал, отошел к окну и отвернулся, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль — ему почему-то было нестерпимо страшно сейчас решиться и посмотреть Мартену в глаза. Слишком неприятные воспоминания, которыми он рискнул поделиться с ним, не давали ему для этого возможности, а может быть и смелости. Слишком больно и противно было переживать все это заново. Ему было ужасно стыдно за то, что он, проявив какую-то непонятную, для себя самого, трусость и малодушие, согласился на этот идиотский тройничок. Зачем он это сделал? Почему не отказался? Антон не смог бы ответить тогда, не мог и сейчас. Может виной всему стали грустные и какие-то обреченные глаза Симона? Его отчаянная просьба — это его затравленное: — «Пожалуйста, Антон… Я должен…»? На плечи Шипулина мягко опустились теплые руки, чуть сжали, слегка поглаживая, заставляя расслабиться, привлекая к себе, призывая откинуться спиной на сильную мускулистую грудь. — Тош, посмотри на меня… — рука Мартена нежно, но сильно сжала подбородок Антона, поворачивая его лицо в свою сторону. Шипулин взглянул на француза и практически сразу потонул в его огромных карих глазах, которые смотрели так пристально и внимательно, и даже не на него, а в него, вглядываясь, проникая в самое нутро, желая пробраться в самую душу, готовые пообещать все на свете, лишь бы снова увидеть спокойствие и умиротворение на любимом лице. И, прочитав все это в красноречивом взгляде Мартена, Антон перестал бояться. Бояться того, что его откровения могут стать концом их, только начинающих зарождаться, отношений, бояться, что Мартен не поймет и осудит его — Мартен понимал и нисколько не осуждал, а, наоборот, только разделял с ним его боль, стараясь сократить ее до минимума, приняв на себя, если не половину, то хотя бы какую-то часть. — Знаешь, Симон той же ночью вернулся ко мне. — Сглотнув подступивший к горлу комок, продолжил Антон, — Он был такой потерянный и несчастный, что я просто не знал, что делать… — Вы с ним… — Мартен не смог закончить фразу, но Шипулин и так понял его с полуслова. — Нет. — Твердо ответил он, — Мы просто разговаривали. Всю ночь. Он мне много всего рассказал, после чего я уже твердо решил, что сделаю все возможное и не возможное, но прекращу эти непонятные и странные отношения с Пайффером раз и навсегда. — Он вздохнул и продолжил. — Самое интересное, что вначале, по большому счету, меня все устраивало. Никаких обязательств, никаких чувств и эмоций — только секс, просто снятие напряжения. Но, как выяснилось, мне это только казалось… Симон мне тогда рассказал свою историю, но без подробностей, да я и не старался вникнуть в чужую жизнь. Я только понял, что ему пришлось отказаться от кого-то очень важного для него, кого он любил… — И как, интересно, ему это удалось заставить Шемппа это сделать? — Не знаю, но я так понял, что у Симона как-то поначалу не складывались отношения, что-то не получалось… и вот тут нарисовался Пайффер. Сперва все было легко и непринужденно, как, в принципе, и со мной, но потом… Когда Шемпп захотел все прекратить, Арнд заявил, что Симон принадлежит только ему, полностью, и так будет до тех пор, пока тот ему не надоест. А потом появился я, и Шемпп уже было подумал, что его, наконец, отпустят, но и тут не повезло. — Антон скривил губы в злой ухмылке. — Видимо Пайффер просто кайф ловит от того, что кто-то находится в полной зависимости от него, когда есть кого ломать. — А почему ты думал, что это как-то связано с моим братом? — После небольшой паузы спросил Мартен. — Просто я как-то увидел их вместе… твой брат, что-то говорил Шемппу, пытаясь удержать его за руку, а тот, даже не глядя не него, быстро вырвал руку, что-то угрюмо буркнул в ответ и практически сбежал. Я может и не придал бы этому значения, если бы не заметил неподалеку Пайффера… он просто готов был дырку просверлить в затылке твоего брата своим взглядом. — Антон снова горько усмехнулся. — Я тогда рассказал Симону, что видел, а он только рукой махнул, сказав, что на этого немца ему абсолютно наплевать. Но мне почему-то показалось, что ему совершенно не безразличен другой немец… — Ладно, Тош, ты только не переживай. И не грызи себя за то, в чем не виноват. — Мартен еще крепче прижал к себе Антона, нежно водя губами по его шее, плавно перемещая их на щеку и, наконец, накрывая его губы в легком, но, весьма, собственническом поцелуе. — Когда вы уезжаете из Нове Место? — спросил он, меняя тему. — Сегодня вечером. Так что теперь мы сможем увидеться только через пару-тройку дней, — Антон грустно улыбнулся, сожалея, что придется хоть и не на долго, но расстаться. — Зато следующий этап будет на твоей земле, а я что-то, с недавних пор, очень полюбил Францию. — Улыбка Шипулина стала шире. — Полюбил, говоришь? — засмеялся француз, — Ну тогда тебя ждет грандиозный сюрприз при встрече. — И, заметив, удивленно-нетерпеливый взгляд Антона, добавил: — Все потом, через несколько дней! И поверь мне, ты останешься очень доволен и, надеюсь, полюбишь Францию еще больше. Прошло четыре дня, а от Мартена не было никаких весточек. Антон уже начал нервничать, когда пришло сообщение: — «Отель «Luxe Centre», номер 115. Жду.» Шипулин собрался почти мгновенно, заказал такси и выскочил из своего номера. Отель оказался весьма впечатляющим, а номер-люкс просто восхищал своей простотой и, в то же время каким-то уютным изяществом. Но самым главным был, конечно же, не номер, а тот, кто ждал его в этом номере — Мартен Фуркад, собственной персоной. — Сюрприз первый, — выдал француз, протягивая Антону планшет с открытой вкладкой. Антон взглянул на страницу и замер — там была небольшая заметка, но с очень знаковым заголовком: «Немецкий биатлонист, Чемпион Мира, Призер Олимпийских Игр, Арнд Пайффер объявил о завершении карьеры.» Шипулин поднял на Мартена удивленный взгляд. — Неужели твоими стараниями? — Ну, не только моими, — гордо проговорил Мартен, с удовольствием замечая, какое впечатление произвела на Антона эта новость, — Мы с братом пообщались с Шемппом и узнали много чего интересного из жизни Пайффера. Наш немец, оказывается, очень любит посещать кое-какие заведения, которые можно отнести к разряду полуподпольных… Но не зря же мы сейчас находимся на нашей территории — Симон попросил своих старинных приятелей, еще со школы, и они с радостью помогли достать некоторые фотографии, где наш немецкий друг находился в не совсем приглядном виде, да еще в компании с несовершеннолетними… А Шемпп записал на диктофон несколько откровений Пайффера и дал прослушать тренеру сборной. Так что у того сразу появилась масса вопросов по поводу того, что происходит у него за спиной. Припомнилась и недавняя травма Лессера, полученная им при непонятных обстоятельствах на тренировке, да и много еще чего… Так что ему было предложено уйти самому по-тихому и без лишнего шума. — Мартен был очень горд собой, но еще больше его радовало то, что больше никто и никогда не встанет между ним и Антоном. — И вот еще что, ты оказался прав насчет Шемппа. Он действительно влюблен в моего брата. И, похоже, что не безответно. Я оставил их наедине разбираться со своими чувствами и обидами. Антон завороженно смотрел на француза — и это тот самый Мартен, который так мило стеснялся их первого поцелуя, потом так боялся, и в то же время желал, их близости, тот самый, нежный и ласковый… а теперь еще, оказывается, весьма жесткий и непреклонный, когда дело касается него самого, или того, кто ему небезразличен. Что еще ему предстоит узнать о нем? — Марти, ты… — он осекся, сглотнул и продолжил, — Мне уже начинать тебя бояться? — Дурак ты, Шипулин! — Мартен вынул из рук Антона планшет, положил его на стол, а сам притянул любовника к себе, нежно обнимая, — Хотя иногда я сам себя боюсь, но тебе… ты можешь начинать меня любить, потому что я уже окончательно и бесповоротно влюбился в тебя. И не хочу даже думать о том, что ты можешь меня оставить… — Мартен… — Антон начал говорить, но Фуркад остановил его, мягко кладя руку ему на губы. — Молчи, я не закончил. Я просто хочу, чтоб ты знал, мне невыносимо думать, что тебя не будет рядом, но если ты захочешь все прекратить… захочешь уйти, то я не буду тебя удерживать. Я отойду в сторону, только помни, что это не значит, что я перестану любить тебя. — Ты тоже дурак, Марти, — улыбнулся Антон, — Ну и куда мне прикажешь уйти от самого себя? Я уже давно понял, что без тебя я никто. Без тебя меня просто нет. Да будет такой биатлонист Антон Шипулин, он будет бегать, может даже иногда побеждать, но жить он не будет. Они еще какое-то время стояли, просто обнявшись, пытаясь переварить только что сказанное и услышанное. Первым в себя пришел Мартен: — Ну, раз первый сюрприз удался, то посмотрим, как тебе понравится второй… — О, — только и успел сказать Антон, как его уже потащили в соседнюю комнату. Первое, что предстало перед взором Шипулина — это большая, просто огромная, кровать! Он не смог удержаться и аж присвистнул от увиденного. — Вот это да! — выдохнул он, не сводя глаз с широченного ложа, на котором, в чем он уже не сомневался ни секунды, им сегодня предстояло спать. «И не только спать» — ехидно промелькнула пошленькая мыслишка, вызывая легкую улыбку. — Мы с тобой не потеряемся на этом королевском траходроме, а, Марти? — Я так и думал, что кровать произведет на тебя такое впечатление, но… не туда смотришь, — усмехнулся Мартен, плавно разворачивая его к противоположной стене, — Я надеюсь, что это впечатлит тебя посильнее. Развернувшись, Антон просто потерял дар речи — огромное, во всю стену, зеркало отражало всю комнату с этой самой широченной кроватью, и их самих, стоявших рядом. Глядя на это отражение все остальное казалось не реальным, каким-то запредельным и волшебным. — Знаешь, как ты великолепно выглядишь, когда кончаешь? — Мартен интимно нашептывал ему на ухо, еле уловимо касаясь губами мочки, а руки, уже пробравшиеся под футболку, нежно поглаживали грудь и живот Антона, — Сегодня ты это увидишь сам, увидишь то, что вижу я… как вижу я тебя каждый раз, когда… — дыхание сбивалось, но, сводящий с ума, шепот не прекращался, — Я тебе обещаю, что сегодня будет особенная ночь… Не отрывая глаз от отражения в зеркале, Антон, как завороженный смотрел на то, как Мартен медленно его раздевает, попутно скидывая и с себя, давно мешавшую одежду. Как он опускается перед ним на колени и, внимательно вглядываясь в его лицо, начинает ласкать его член. Сперва, просто легонько пробежавшись пальцами по всей длине, потом, прочерчивая тот же путь языком и, наконец-то, заглатывая практически весь орган полностью, не давая опомниться, вызывая своими действиями, такой желанный и ласкающий слух, стон, он начинает активно двигаться, иногда поглядывая на Антона, с удовольствием замечая, что тот так и не может оторвать взгляда от отражения в зеркале. Антон, как зачарованный, смотрел на их зеркальных двойников и понимал — то, что говорил Мартен про него, в полной мере относится и к самому французу! Ничего более прекрасного, чем Мартен, так откровенно ласкающий его, он в своей жизни не видел. А тем временем, Фуркад, уже успел увлечь его на кровать, располагаясь так, чтоб Антон снова оказался лицом к зеркалу. Пристроившись за его спиной, чуть прижав тело Шипулина к матрасу, Мартен медленно ввел в него один палец, наблюдая в отражении эмоции на лице Антона, пересекаясь с его взглядом и получая неимоверный кайф о того, что он видел. Антон потерялся в своих ощущениях, все его чувства были обострены до предела. Мелькавшая перед глазами картинка, с ним самим и Мартеном в главных ролях, завораживала настолько, что он почти пропустил тот момент, когда Мартен заменил пальцы членом, никакого, даже малейшего дискомфорта, только потрясающее чувство наполненности и завершенности. Между тем, Мартен чуть приподнял его, заставляя выпрямиться и откинуться ему на грудь так, что Антон практически сел ему на колени. Отражение в зеркале тут же отобразило эту прекрасную картину — два обнаженных, великолепных тела, сплетенных воедино, двигающихся в унисон. Антон даже если бы и захотел, то все равно не смог бы отвести взгляд — он как завороженный смотрел, как-то появляется, то исчезает в нем член француза, как длинные тонкие пальцы обхватывают его собственный стояк, гладят, ласкают… медленный, размеренный темп сводил с ума, хотелось просто закричать от всех этих разом нахлынувших эмоций и, возможно, он так и сделал бы, но тихий шепот Мартена заставлял сосредоточится исключительно на нем: — «Посмотри на себя… ты видишь… видишь какой ты красивый… мой, только мой… люблю тебя…» Такого сокрушительного оргазма, как этот, Антон не испытывал ни разу в жизни — эйфория от всего того, что он только что прочувствовал и увидел, откатывалась медленно и плавно, мягкими волнами, и только тогда он позволил себе закрыть глаза. — Антон, — такой родной и тихий голос возвратил его в реальность. Шипулин нехотя приоткрыл глаза и увидел над собой улыбающегося Мартена. — Ты как? — Я в сказке, Марти… Это было волшебно… — он улыбнулся в ответ, пытаясь восстановить все еще неровное дыхание, — Я сейчас отдышусь и покажу тебе, как это было… — Тош… У меня еще один сюрприз… — снова позвал его Мартен и, столкнувшись с внимательным взглядом Шипулина, продолжил: — Я рассказал о нас Элен… — Да ты сегодня полон сюрпризов, — усмехнулся Антон, но в этой усмешке ясно слышались нотки неуверенности и, возможно, страха, — И что она сказала? — Она спросила, брошу ли я ее теперь, и когда я ответил, что нет, и даже не собирался… — Мартен на секунду запнулся, — В общем, она сказала, что она не против. — Он взглянул в удивленные серые глаза и снова улыбнулся. — Знаешь, ты всегда ей нравился. Мне даже иногда казалось, что она больше болеет за тебя, чем за меня… — А Луиза, наоборот, считает тебя полным засранцем. — Антон рассмеялся, увидав, как дернулся Мартен. — Но, как она сказала, что если ты делаешь меня счастливым, то и она тоже будет тебя любить. — А я делаю тебя счастливым? — Безумно счастливым, Марти, безумно! — Антон притянул его к себе, вовлекая в очередной поцелуй. — И я люблю тебя. Слышишь, очень люблю.