Допинг

Жаркий, знойный день подходил к концу. С океана, наконец-то, потянуло долгожданной прохладой, вечер подкрался, унося поднадоевшую за день жару и принося с собой восхитительное облегчение от утомительного солнца. Маленькая песчаная отмель, окруженная практически неприступными скалами, куда особо не стремились отдыхающие, потому что подходы туда знал далеко не каждый, в этот вечер не пустовала. Двое мужчин не спешили уходить с берега, продолжая плескаться в теплых, ласкающих волнах. Их стройные, спортивные тела уже тронул легкий загар: золотисто-медовый у одного и темно-шоколадный у другого. И если бы кто-то мог их увидеть, то совершенно четко сразу понял бы, что между этими двумя не только дружба. Они, словно дети, плескались в ласковых волнах, стараясь, как можно сильнее обрызгать друг друга, и при этом так заливисто смеялись, как будто во всем мире кроме них двоих никого не было и быть не могло. — Эй, Тоха, вспомни пасьют, ты же боец, представь, что ты всего в пяти секундах от меня, и непременно должен догнать… Ну, раз, два, три… — брюнет сорвался с места, пытаясь увернуться от своего преследователя, споткнулся и упал на песок, прямо в полосу прибоя. Не успел он опомниться, отплевываясь от горько-соленой воды, как на него уже уселся сверху победитель. Руки побежденного оказались заведены за голову и крепко прижаты к мокрому песку. Мартен вдруг ощутил, как близко от его губ находится это соблазнительное гибкое тело, и не смог отказать себе в удовольствии втянуть в рот торчащий розовый сосок, слегка прикусив его, вырывая ласкающий слух глухой стон. — Эй, так не честно, — возмутился Антон, продолжая удерживать руки Мартена над головой. — Это я здесь победитель! Так что я буду решать, что мне с тобой делать… — Ну, это мы еще посмотрим, кто здесь победитель, — Фуркад каким-то мимолетным движением освободил свои руки из захвата и резво перекатился на Антона. — Сдаешься? — Никогда! — серебристо-серые глаза потемнели от гнева. — Так и не научился честно выигрывать, да, Марти? Не можешь без своих фокусов? Но я тоже кое-чему у тебя научился… Шипулин закинул ноги на спину Мартену, стискивая в стальном обхвате, руками притянул того к себе почти вплотную, целуя так, словно собирался этим поцелуем высосать душу своего любовника, и довольно ощутимо потерся своим немаленьким возбуждением о сильно выпиравший стояк Фуркада. Тот сладко застонал, выгибаясь навстречу и не давая разорвать и без того сильные объятья. Антон, не отрывая губ от его тела, плавно скользил ими по бархатистой коже, пока ослабевший от этих страстных, но в то же время, нежных ласк, француз не дал перевернуть себя на спину, сдаваясь под натиском натренированного тела Антона. Губы Антона припали к ямке на шее, короткими и почти невесомыми поцелуями прошлись по плечам и груди Мартена, задерживаясь на ставших вдруг такими сверхчувствительными сосках, опустились на мягкий, подрагивающий живот, оставляя там довольно-таки заметный засос, и остановились на границе, которую четко обозначала резинка плавок. Мартен непроизвольно развел бедра и качнул ими вверх, прямо сквозь плавки потираясь своей эрекцией о щеку Антона. Антон тихонько засмеялся, видя такую непривычную потерю контроля со стороны француза, и рванул вниз давно мешающую материю, наконец-то добираясь до желаемой части тела. Он всасывал и облизывал, нежно покусывал член Мартена, своими действиями заставляя того потерять последние остатки разума и контроля, сводя с ума умелыми губами. Едва слышные стоны уже перешли в сладкие вскрики, бедра хаотично вскидывались вверх, не заботясь о том, что совершенно не попадают в заданный ритм, двигаясь все быстрее и быстрее, пока все тело Мартена не сотрясла сладкая судорога. В последний раз выкрикнув любимое имя, он забился в оргазме, наполняя рот Антона теплой, солоновато-горькой, как вода океана, спермой. Антон приподнялся на руках, скользнув вверх, накрывая Мартена своим телом, и поспешил найти желанные губы, прильнув к ним в мягком поцелуе. Ладони Фуркада прошлись по бокам Шипулина, задержались на его бедрах, тонкие сильные пальцы с силой рванули мокрую ткань… Желание становилось совсем нестерпимым, и Антон нетерпеливо потерся возбужденным органом о живот Мартена. Поймав расфокусированный взгляд почти черных от испытанного наслаждения глаз, задержавшись на нем, мысленно спрашивая: «Можно?» и убедившись, что любовник точно так же изнывает от желания, он медленно ввел в него один палец. Мартен тихонько всхлипнул и призывно качнул бедрами. Второй палец… Антон встал на колени между широко разведенных ног Мартена, лаская губами внутреннюю поверхность его бедер, продолжая терпеливо растягивать тугое колечко, игнорируя собственный стояк, лишь бы не доставить любимому боли больше, чем это неизбежно. Мартен жалобно всхлипнул, когда ласкающие пальцы покинули его анус, он изо всех сил потянулся к Антону, обхватывая того ногами за талию. Едва сдерживаясь, Шипулин закинул его длинные ноги себе на плечи и толкнулся, войдя сразу наполовину. — Тош, пожалуйста… не тяни… умоляю, еще… — тихий, прерывистый стон сорвал все оставшиеся преграды, и Антон еще одним резким толчком вошел до конца, и сам не смог удержать рвущегося наружу стона. Единственная связная мысль, мелькнувшая в голове, была о том, что он, наверно, никогда не привыкнет к этой опьяняющей тесноте. Все-таки секс с мужчиной, таким же, как ты сам, не мягким, с твердой плотью между ног, которую так приятно обхватить рукой, а не влажной дыркой, оставляющей на тебе море липкой слизи, намного ощутимей и прекрасней. Протискиваться внутрь намного труднее, но зато, когда войдешь, тебя обхватывает гораздо теснее, плотнее и приятнее. Антон пристально смотрит на полузакрытые глаза Мартена, на слипшиеся от пота волосы на его лбу, на прикушенную губу… Он двигается сильно и быстро, но одновременно плавно и ритмично, глядя, как дрожит под ним гибкое, тренированное тело, как подаются навстречу бедра, слушая хриплые стоны, уже не разбирая, чьи они — его или Мартена… полузадушенные просьбы: быстрее… еще… да, еще… умоляю… И, наконец, срывается в глубокую бездну, утаскивая за собой своего любовника… Ласковые, теплые волны океана нежно накатывали, омывая обессиленные, сплетенные тела, постепенно возвращая их к жизни. Мартен первым пришел в себя и все еще слабыми, дрожащими руками притянул к себе безвольное тело Антона. Серебристо-серые глаза медленно приоткрылись, улыбка расцвела на пересохших, искусанных губах, и тихий, еле слышимый выдох: «Люблю…» Мартен с нежностью смотрит в самые любимые глаза на свете, и думает, что Антон был тысячу раз прав, когда говорил, что секс между мужчинами честнее. Они оба здесь хищники, подкарауливающие свою добычу, и жертв здесь тоже нет. Они равны. Всегда равны. И завтра уже Мартен будет сверху, заставляя так же стонать и просить… завтра уже Антон будет так же извиваться и дрожать под сильным телом, упираясь членом в жесткую ладонь, выгибаться от наслаждения, даруемого маленькой выпуклостью внутри, именуемую простатой… отдавая всего себя, без остатка. И что это такое, если не равенство? Бросить вызов всему обществу, наплевав на тех, кто считает себя правильными и добропорядочными гражданами, не обращая внимания на осуждения и сплетни — они смогли это сделать! Вместе. И пусть весь мир рухнет — они все равно не покинут друг друга до конца, никогда не упрекнув ни в чем, не сожалея ни о чем. Они и так уже вросли друг в друга каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своей души. И существование по отдельности для них невозможно. Они друг для друга словно воздух — уйди один, и второй просто умрет от того, что не сможет дышать, потому что вдохнуть будет нечего. Как самый сильный и коварный наркотик, слезть с которого не получится никогда и не при каких обстоятельствах — ломка от нехватки будет смертельна. И пусть, на самом деле, они очень разные, но вместе они есть одно целое. И внутреннее сходство перекрывает все остальные различия: Как фотография и негатив — на самом деле изображающие один и тот же предмет. Как зеркальное отражение — все перевернуто с одной стороны на другую, но все же это ты. Как игральная карта — изображение имеет верх и низ, но не теряет при этом достоинства. Как два короля на шахматной доске — белый и черный, но корона с обоих снимается только с вместе с головой. Так было и так будет всегда! И это ли не равенство? Возможно, нет. Возможно — это просто Любовь. А тем временем легкий прибой бился о берег, нашептывая что-то. И над безбрежным океаном опустилась теплая летняя, сверкающая миллионами созвездий, ночь — одна на двоих.