***
— Всё же пришёл, — Эрнесто явно нервничает, стоя на опушке (ещё одно нарушенное правило) в гордом одиночестве. Видимо, не нашлось у него корешей, внезапно захотевших самоисключиться. — Есстесна, — Славик угашенно лыбится; на самом деле, ему до трясущихся поджилок не по себе, но показать он этого не может. «Охотники — тоже звери, не давай им почувствовать свой страх», — когда-то давно говорила ему мама, и вот — да ладно! — пригодился её совет. — До первой крови, — решительно встревает Ваня. Ему просто хочется, чтобы весь этот балаган поскорее закончился. Ведь, несмотря на то, что парни испытывают друг к другу действительную неприязнь, причинить хоть какой-то реальный вред — недопустимо. — Да без проблем, — Эрнесто разводит руками и ухмыляется. Они чертят круг, посыпают солью так, что теперь никто, кроме дуэлянтов не может переступить контура, и «да грядёт великая битва». В обязанности Вани с Лёшей на этом празднике жизни входит замаскировать его существование. Фаллен усиленно проецирует спокойный, довольный жизнью лес на всю округу. Вроде всё даже выходит ладненько. Эрнесто — действительно крут, техничен, но безумно предсказуем. Слава с лёгкостью блокирует все его заклинания и, вклинившись в паузу, спокойно запускает в оппонента змеёй. Та даже не ядовита, но Эрнесто отшатывается, а через секунду на его запястье выступает кровь, полученная невнимательным охотником. Самое обидное, что во второй раз Слава использует обычное режущее. Это даже как-то примитивно. Но, бля, суть-то в том, что всё также неожиданно. И в какой-то момент они даже надеются на благополучный исход, но ветки на кусте слева от них хрустят, и на полянку вылетает злющий Мирон. Даже ничего не спрашивая, Окси хватает Славу за шкварник и пинком впихивает в не закрывшийся ещё портал. Ваня еле сдерживается, чтобы не перекрестить его вдогонку. За друга уже практически не страшно, так как в любом случае он хотя бы вернётся. А вот за свою участь Ванечка начинает переживать, завидев появившегося на горизонте Охру; хотя нет, вроде бы это всё же тот образ, который Рудбой, судя по голубому цвету глаз. Ваня выдыхает, может ещё обойдётся всё? — Так, ты в карцер, — объявляет поникшему Эрнесто, а Ванечка отчаянно завидует. Ему-то просто в одиночестве посидеть не страшно, как впрочем и Лёше, особенность вида такая. Иллюзионисты, фокусники, трикстеры вообще рождались в обычных людских семьях и лет до двадцати пяти были пиздец как уязвимы, потому что дар проявлялся только крохами, ещё и нередко совершенно неожиданно. И всё же после пересечения границы возраста они становились практически всесильными и, пожалуй, единственные могли создавать что-либо из ничего. По идее, и обучать их следовало только после двадцати пяти, но во внешнем мире было слишком опасно, к тому же многие ухитрялись наебнуться о свой же дар, так что, как и остальных, забирали их в районе восемнадцати, и это была практически благотворительность. Поэтому и просто исключить Ваню сейчас не могли. Карцер — не наказание, так как доступная им часть магии действовала везде, даже в грёбанном изолированном от неё карцере. Так что, если честно, Фаллен ожидал, что их сейчас помогать по кухне, например, отправят, но вот то, что припёрся за ними Рудбой, вызывало не хилые такие опасения. — За мной, — он почему-то не воспринимался сейчас как Охра, Ваня абсолютно его не боялся. Но злить всё же не стал, послушно позволяя перенести себя на утренний полигон. А вот теперь действительно стало не по себе. — Пробежка, десять кругов, — Рудбой даёт отмашку, и они действительно бегут, потому что сопротивляться, по крайней мере, глупо и не безопасно. Тем не менее, Ванечка сейчас искренне чёртового мудака ненавидит, он вообще не понимает, нафига всему потоку поставили чёртову физ.подготовку, учитывая, что в дальнейшем ему явно не придётся ни от кого убегать. Блять, он с лёгкостью сможет за секунду переместиться в любую точку мира. Что пока только мечты… Жаль, жаль. Задыхаться он начинает ещё на середине первого круга, в конце концов, предыдущая тренировка прошла значительно недавно, да и не дружил особо Ваня со спортом. На третьем он мечтает лишь сдохнуть, на шестом — без сил падает на землю. С его позиции Лёху не видно, но Ваня верит в друга, вместе со Славкой проебавшего первую пару. И действительно, через некоторое время, раздаётся: — Это было первое и последнее предупреждение, — и Лёша, наконец-то, оказывается рядом, склоняясь, чтобы помочь несчастненькому Ванечке встать, но… — Идите, ваш друг к вам присоединится, как только пробежит ещё пять кругов, — голос не особо выразительный, но Ванечка почему-то уверен, что чёртов препод тащится от сложившейся ситуации. Всячески пытается его хотя бы подождать, но даже этого сделать ему не позволяют, выталкивая в портал. — Вставай, — Ваня вздрагивает, видя напротив чёрные глаза. Блять, а вот теперь он точно вляпался. От отчаяния даже силы в себе находит, подскакивает и начинает бежать, только вот ноги подгибаются, вновь отправляя его в лежачее положение. — Не могу, — старается, чтобы не звучало совсем уж жалобно, но получается что-то не слишком хорошо. Был бы здесь ещё Рудбой… — Можешь, — Охра отчётливо выговаривает шипящие. Ванечке становится окончательно не по себе. — Нет, — упрямо мотает головой, практически поднявшись на колени. Предполагает, что выглядит сейчас нелепо, но ему откровенно на это похуй. Ноги, как впрочем и всё тело, болят, и хочется в горячую водичку или ещё лучше — просто спать-спать-спать. Вместо этого он чувствует чужое прикосновение и через секунду оказывается в вертикальном положении. А сейчас становится страшно, что Охра руки разомкнёт, потому что вновь грохотать всеми костями абсолютно не хочется. — Слабый, — как он ухитряется добавить шипящие даже в это слово, Ваня не осознаёт. Вроде бы должен разозлиться, но даже этого сейчас не выходит. Он практически тряпочкой висит в руках тренера. — Мы не закончили, — почему-то в этих словах Ванечке слышится явное предвкушение. Впрочем, через секунду он уже находится в их со Славой комнате, лежит в собственной постельке и чувствует, что до душа сегодня уже не дойдёт. Просто невозможно. — Я скажу тебе время нашей следующей встречи, — обещает Охра, прежде чем уйти. Ванечке на это похуй вообще, он уже спит, честно радуясь, что завтра боевая магия (пока без магии) у них не предусмотрена.***
— Сколько можно, а? — Мирон явно зол, хотя и скрывает это, как только может. — Я же чётко сказал, даже попросил, блять, — он прикрывает лицо ладонями, расхаживая туда-сюда перед славиным носом. А Слава чё? Да ничего, он даже ответить прилично не может. Просто рот не открывается. И уж тем более нельзя говорить про клятву, ухудшать своё положение ещё больше что-то абсолютно не хочется. — Может, действительно тебя исключить? И не париться больше, — Слава продолжает молчать, потому что, ну блять, сказать-то всё ещё нечего. Тем более за его слова Мирон обязательно зацепится, беситься потом будет ещё в несколько раз больше. Проходили, плавали. — Сука, в глаза мне смотри, — и за волосы голову Славы вверх тянет так, что поневоле приходится приказ выполнить. — Может действительно так по дому соскучился? Отвечай! — кричит громко, так, что Слава вздрагивает и всё же мотает головой. Домой ему нельзя, и Мирон сам об этом знает. Но, кажется, вновь играет в какие-то свои пидорские игры. — Так какого хуя? — вновь спрашивает, окончательно теряя терпение. Теперь нельзя и промолчать, но говорить тоже опасно. — Я не хотел, — выходит, по мнению Гнойного, жалко. А потом он просто открывает Мирону свой разум, беспалевно подсовывая недавние моменты. Всё самое важное он закапывает куда подальше, прекрасно зная, что если Окси захочет их узнать, он просто не сможет его остановить. И не понимает, почему тот так до сих пор и не сделал этого. И вместе с этим страшно ему за это благодарен. — Ты идиот, — резюмирует через пару секунд, — с тобой как будто бесполезно разговаривать. Я тебя по-хорошему прошу, не дразни, не провоцируй… А потом сам же и сидишь с недовольным ебалом, — Окси морщится, смотрит на него, блять, настолько собственнически, насколько это вообще возможно. А Слава просто-напросто начинает проваливаться в панику. Вот никогда она его в таких ситуациях не подводит, падла. Мирон это чувствует, он вообще, сука, всё чувствует, и злится ещё больше (да сколько же ещё градус-то можно повышать вообще?). — В общем, у тебя есть час. Посиди тут, подумай. Потом я вернусь, и ты мне скажешь, готов ли надеть ошейник. Нет — я тебя ни к чему принуждать не буду, вообще больше никаких правил и моего общества. Слав, это твой выбор и тебе придётся его сделать, — смотрит серьёзно. А Славу перемыкает окончательно, потому что… Ну не готов он ещё. Он и так периодически отдаёт власть в руки Мирона, и разрешить ему делать это на постоянной основе… страшно. Ему как бы вообще не нравится происходящее между ними, между прочим, это всё Окси начал. И до сих пор именно он заставлял Славу принимать себя. Это всё настолько сложно, что ухода Мирона Слава даже не замечает. Полчаса кажутся отчаянно недостаточными, но он продолжает сидеть, вспоминая, анализируя, размышляя…***
Славочка знал, что с ним что-то не так, лет с пяти: с того чудесно-ужасного момента, когда корова окрасилась в желаемый оранжевый цвет прямо у него на глазах. Мама тогда даже ругать его не стала, лишь расстроенно покачала головой, а старшая сестра сразу же захотела проверить, изменило ли свой цвет и молоко. К счастью, таким эксклюзивом они всё же не обзавелись. Да и отцу ничего тогда не сказали. Он как раз тогда уехал в очередной военный поход и вернулся только через пару месяцев, когда у Славы практически получилось контролировать собственные желания. Конечно же пятилетнему ребёнку сложно объяснить, почему нельзя делать подобные вещи, но дикой смесью рассказанных сказок мама справилась. И тогда же Слава впервые узнал о демонах. Очередная страшненькая байка гласила, что демоны, вообще-то, всего лишь ещё одна раса, населяющая их мир, но куда сильнее и опаснее людей и вообще кого бы там ни было. И всё же и у них существует одна слабость — существо, привязывающее их душу к этому миру. Они вынуждены охранять его, но в тоже время рядом с ним демон и сам становился куда сильнее, практически непобедимым. Тогда эта сказочка показалась ему самой странной, так как практически ничего оттуда он так и не понял. Лет в семь он познакомился с Ваней. Тот тоже немного не вписывался в окружающий мир, и ребята быстро подружились. Но даже друг другу старались не рассказывать, что могут то, что не под силу нормальному человеку. Ванечке мама тоже в своё время крепко наказала рот не по делу не открывать. И тем сильнее они удивлены были, получив приглашение из Академии. Она имела множество филиалов по разным городам, но название у всех было именно такое — «Академия». Слава ехать не хотел, ему было хорошо рядом с семьёй, друзьями, рыжей коровой, получившей вместе с новым окрасом неожиданное долголетие. А потом произошло кое-что, заставившее спешно паковать вещи. Вообще-то, чисто объективно, Слава был довольно симпатичным, чем, собственно и пользовался. И вот шёл он с очередной девицей домой, провожал. Девушка была дочерью старосты, и потому ухаживать за ней надо было долго и красиво, и всё равно Яков Михайлович при каждом удобном случае напоминал про заряженное ружьё, ждущее его в случае промаха. Его дом почему-то был выстроен на отшибе, практически примыкал к самому лесу, и после замечательно проведённого вечера следовало отвести девушку домой, удостоверившись, что дойдёт она в целости и невредимости. Не вышло. Они уже почти дошли, когда в тишине внезапно раздался какой-то звук. В следующую секунду на неосвещенную тропу вырвался огромный волк, вгрызаясь в спутницу Славы. Тот кинулся спасать, даже понимая, что большая палка, взятая ими ради скорее смеха, чем обороны, вряд ли чем-то поможет. И тогда он просто очень захотел, чтобы тот исчез… Девушку лекарь спас тогда еле-еле. Осталась инвалидом. Репутацию Славы спасти не мог уже никто. Несмотря на то, что тот сделал всё, чтобы её защитить, её отец был ослеплён яростью и жаждой мести. И оставаться дома уже не казалось такой хорошей идеей. Тем более у сестры Славы недавно родился ребёнок, и он боялся, что гнев старосты может перекинуться с него на его родных. И он принял приглашение, и тогда уже с удивлением узнал, что Ванечка, в общем-то, тоже едет. Это успокаивало. Теперь, среди абсолютно незнакомого места у него будет Фаллен, и Слава понадеялся, что всё будет не так уж и плохо. И вновь просчитался… Конечно же, больше всего в мире было людей. Довольно короткая продолжительность жизни и редко встречающиеся маги работали скорее именно на этот фактор. Меньше жили, но куда раньше достигали половой зрелости и в итоге, как ни странно, успевали оставить после себя больше потомства. Кроме людей в школе Славе рассказывали также об эльфах — сволочных, умных, утончённых и довольно обособленно живущих. С людьми они практически и не пересекались. Ещё были гномы, умеющие из всего извлекать свою выгоду, эти с людьми вели активную торговлю, и Слава даже пару раз видел маленьких бородатых человечков, от которых, тем не менее, исходила аура какой-то силы. Кроме того существовали оборотни и охотники, этих во всех учебниках называли вместе. Объяснялось тем, что изначально охотники сами были оборотнями, но в какой-то момент не смогли обращаться, обозлились на весь мир и начали истреблять оборотней. Они достаточно долгое время считались людьми, пока не выяснилась правда, так как те, в конце концов, начали убивать всех, кроме своих. Впрочем, всё это были лишь легенды, рассказывающие о прошедших временах, и не во всё из написанного следовало верить. Но последняя война кое-как расставила всё по своим местам. Охотники, в итоге, оказались в меньшинстве, так как людям предложили довольно выгодное сотрудничество. Вот и пришлось им тоже заключать мирные договоры и становиться законопослушными членами общества. Ну или они просто хотели такими казаться. Мама всегда говорила Славе, что страшнее ничего нет, чем повстречать на своём пути охотника. И оставались ещё демоны. Вот эти были совсем уже отдельной темой. С людьми не пересекались вообще (с обычными людьми). Были практически бессмертны и очень сильны. Делились на множество классов, Слава так и не запомнил их всех. Запомнил только, что всё же в сказках была доля правды. Высшим демонам требовалась так называемая родственная душа, фактически — раб. В красивых книгах сказано было, что это жизненно необходимо для обоих сторон, что демон отдаёт часть своей силы паре… Но всё это не отрицало того, что именно демон задавал правила игры. В прямом смысле этого слова. Хрен знает, чем вся эта поеботина руководствовалась, Слава не стал залезать в такие уж дебри, но то что он уяснил для себя: держаться от демонов нужно подальше. Как можно дальше. И он честно собирался придерживаться своего замечательного плана всю оставшуюся жизнь, но всё замечательнейшим образом пошло по пизде уже на первой линейке его новой жизни. Заместитель вечно отсутствующего директора — вот сюрприз — как раз и оказался демоном. И в первые пару секунд Слава вообще не понимал, что в нём такого особенного, а потом он открыл рот, и ну очень всё плохо, короче, оказалось… Потом первая пара у него же. Оксимирон, как оказалось, вёл у них — ну серьёзно что ли? — историю. И, как оказалось, выжить на этой самой паре оказалось самым трудным занятием за всю недолгую славину жизнь. Не очень приятная ситуация. Ещё пизже всё стало, когда Мирон у него что-то спросил. Слава невольно посмотрел ему в глаза да так и застыл, не надеясь даже понять, чего там от него хотели. Что странно, тогда его даже переспрашивать не стали, обратив вопрос ко всему классу. — Машнов, останьтесь, пожалуйста, после пары, — и Слава в состоянии был только кивнуть да попросить Ваню не ждать его; того и так уже тоже ебанули по башке огромной порцией сведений о нём, родненьком. А вот после звонка, перед которым они получили своё первое большое задание по истории (Слава тогда честно не думал, что будет выполнять их все), и понеслось. — Что ты знаешь о демонах? — очень хотелось ответить, что ни хрена он не знает и можно вообще пойти, но чувствовалось, что не прокатит. — Не очень много, на истории в школе о них мало говорили, — он едва не сказал «о вас», но всё-таки осекся. — Но самый-то страшный миф ты должен знать? — Мирон как будто бы был недоволен его ответом, и это первый звоночек, после которого Слава должен был взять ноги в руки и бежать на огромной скорости. К сожалению, экстрасенсом он не был. — Про родственную душу, — только услышав собственный голос, осознал что́ вообще-то только что брякнул. — И даже цветочков не подарите? — его защита: странный насмешливый образ, сквозь который до того момента мог смотреть только Ванечка, закалённый их многолетней дружбой. — Почему же, — Мирон ухмыльнулся так, что Славе стало окончательно не по себе, видимо, как-то тот по-особенному поднял бровь, и в руки Гнойному свалился букет. — Розы, фу какая пошлость, — он был слишком ошеломлен, чтобы осознавать, что и кому он говорит. Впрочем, Оксимирон тогда тоже не знал, что подобные выпады у Славочки вообще-то на постоянной основе, и даже его не сожрал. — Без этого тебе будет сложновато здесь учиться, — а вот после таких слов Слава буквально вспыхнул. То есть он должен будет хуй сосать за оценки, что ли? Нет уж, увольте. И он хотел уже высказать Мирону всё, что думает, но бля-я, а Слава и забыл уже, что в первый раз этот мудак даже разрешения не додумался спросить. Просто ухватил за подбородок, вновь уставился глаза в глаза. И Слава вновь начал тонуть. Тонуть и чувствовать, как что-то внутри ломается, сдаётся под напором более сильного. Он едва не ревел, а может быть и ревел — хуй знает, он тогда не ощущал себя больше отдельным организмом. Окси тогда по верхам самым прошёлся да и Славу мордой в свои чувства ткнул. Что-то обжигающее, не остановимое, как сходящая лава, и он согласился, лишь бы продлить своё существование под этим солнцем. С тех пор и началась их история. Парой они были явно неправильной, потому что, несмотря на то, что Окси вероломно заставил его согласиться на ряд правил, ошейника на Славе так и не появилось и он продолжал учиться. Пожалуй, учёба — это то, что хоть как-то примиряло его со всей ситуацией. Пока он был обычным человеческим ребёнком, знания в их головы вбивались соответствующие, должные довольно однобоко затем служить именно людям. Тогда как теперь границы раздвигались существенно дальше. Единственной проблемой оказалась всё та же пресловутая история, которую Слава вынужден был изучать самостоятельно, потому что на парах он всё так же столбенел, стоило ему лишь заслышать голос Мирона. А потом он в первый раз как-то даже случайно нарушил одно из мироновских правил. Он действительно не ожидал, что в результате выпадет из жизни Академии на пару дней. Оказалось, «накосячил — принимай наказание» было ну вот вообще не шуткой. Мирон его не трахал, нет. Это было бы практически равносильно ошейнику. Но когда в первый раз взял в руки розгу… Слава честно думал: чуть-чуть восстановится, сбежит. Но он так и не смог этого сделать. Его били, пихали член в глотку, связывали, подвешивали… И он ничего не мог с этим поделать. Оксимирон всегда доводил его до какого-то только ему ведомого предела уже в первую пару минут, после которых Слава чаще всего вырубался. И — он всё ещё боялся признаваться себе в этом — Слава чувствовал неизбежность, почти неотвратимость таких наказаний. Ему становилось физически плохо скорее в ожидании наказания, а процесс приносил ебучее облегчение. И он уж точно не собирался говорить об этом Мирону. Одним из показательных примеров мог послужить тот довольно глупый случай, когда они с Ванькой впервые попали в город и ухитрились напиться в одной из таверн. И ведь Окси бы даже не узнал об этом. Но Слава помнил, что одним из пунктов долбанного списка было что-то вроде «не напиваться вусмерть», и, когда на следующий день он кое-как пришел в себя, чего-то там в глубине души противно скреблось, не давая никакого покоя. В итоге он тогда всю историю провёл едва ли не зажимая уши, а потом Мирон (тогда он ещё довольно редко и робко это делал) попросил его показать что-нибудь. Это «что-нибудь» означало мысли, чувства, события — всё, что дало бы Мирону возможность почувствовать их ближе друг к другу. Окси давал ему выбирать, что именно показывать, и всё же Слава до сих пор пытался уверить себя, что пьянка вспомнилась совершенно случайно. И, получив очередную трёпку, в итоге оставшись лежать на кровати, крепко прижимаясь к Окси, он наконец-то перестал ощущать мерзкое ощущение чего-то неправильного. И так продолжалось вплоть до этого момента: Мирон давил, но не пытался надеть на Славу ошейник, а вот теперь стало очень страшно.***
Чувства полностью смешиваются, и, когда Мирон всё же возвращается за ответом, Слава может только помотать головой и как-то полузадушено прошептать: «Нет». Окси сразу как будто бы замыкается ещё больше, едва ли ледяной глыбой не становится и лишь легонько машет рукой. И, блять, бац, Славочка в своей постельке. И как же ему в ней хуево. Странное сосущее чувство вновь вернулось, и он не уверен, что сможет протянуть так слишком долго. Что же, выбора у него теперь уж точно нет.