Демоны ищут тепла и участья

Память, память, за каким чёртом она вообще нужна? Когда в твоём прошлом больше пиздеца, чем чего-то светлого, не очень-то просто ответить на этот вопрос. Мирон и не пытается, попросту топит себя в работе, в ежедневной рутине, сваливающейся на голову, стараясь не думать, из-за кого он вообще сюда попал. Стараясь не вспоминать, что он, вообще-то, давным-давно уже единолично владеет Академией и всё ещё называется замом из-за какой-то призрачно-больной надежды, разъедающей душу и сердце. Он давным-давно закрыл своё сердце на замок, подпуская к себе лишь тех, кому доверял безоговорочно. И так жить оказалось куда проще. Молчать, не вспоминать, запретить упоминать вслух всем вокруг. Друзья и не упоминали, смотрели только иногда тревожно, стараясь не палиться. В конце концов, именно он вел их вперёд, именно он сделал возможным взаимодействие абсолютно разных существ хотя бы в школе. Так, чтобы в дальнейшем они накрепко задумались, а хочется ли им убивать друзей? План — гениален и вроде как даже работает, так что он может собой гордиться. А потом появляется человеческий детёныш, и Мирон чувствует: его. Давит-давит в себе желание быть ближе, не справляется и иррационально злится на мальчишку, который как будто бы специально сам подливает масла в огонь. Мирону абсолютно не нужна послушная марионетка, спасибо, живые эмоции куда слаще. Но в какой-то момент всё идёт по пизде, и собственноручно выстроенная стеклянная дверь разлетается тысячей осколков. Он действительно боится, что Слава не выдержит, покинет его так же, как… И похуй на рационализм, парень ведёт себя как полнейший идиот, любит же подкладывать судьба свинью. Блять, да любой был бы просто счастлив оказаться на его месте и хрен бы хоть на слово отходил от написанных инструкций. А этому хоть бы хны, правила-правила, кому они писаны? Зачем Мирон о них заговорил вообще? Но так проще, легче не сорваться, легче жить и быть хоть чуточку самим собой, не выматываемым каждый день долбанной жаждой. У Славы: ветер в башке и шило в заднице. Странные друзья и ебанутая тяга к нарушению правил, каждый раз режущая по самым нервам, не дающая жить спокойно. Мирон сдерживается как может, улыбается оскалом. — Всех уже перепугал, — беспокоится Женя, его бессменный и незаменимый секретарь, его помощница. А он просто не может по-другому; вообще не сможет успокоиться, пока Слава не окажется окончательно рядом, плотно привязанный невидимой верёвкой. И на втором курсе Мирона всё-таки срывает, он спрашивает и получает «нет». Хочется забить на чужое мнение и присвоить себе, забрать как вещь, чтобы не смел больше рыпаться и трепать нервы. Но Окси же так не может, верно? Ради этого он строил свою империю? Не он ли сам говорил о свободе выбора, не он ли сам так много вложил в свою школу, где все были бы равны? Получается только отправить Славу в его комнату и сползти по стеночке вниз. Бороться с самим собой — самое сложное в мире занятие, знаете ли. Его так вообще только Славка бесит, с его ебанутостью и, вместе с этим, детской какой-то непосредственностью. Он не представляет, как теперь будет справляться. Полностью забивает на то, что историю Гнойный игнорирует чуть больше, чем полностью; он совсем не уверен, что смог бы сейчас выдержать его присутствие рядом. Ваня беспокоится, но пока молчит, только сверлит его недобрым взглядом. Охре стабильно похуй, но даже он на вторую неделю спрашивает, не могут ли они чем-то помочь. А значит, выглядит Мирон совсем уж хуёво. — Не волнуйся, — отвечает, ещё больше зарываясь в проблемы Академии, благо, их каждый день образуется прямо-таки предостаточно.

***

Легче не становится, а потому приглашение (считай — приказ явиться) на юбилей правителя демонов он воспринимает как возможность отвлечься. И свою ошибку понимает только при входе в банкетный зал. Ну как он мог забыть, что в отличие от него Дима от подобных приглашений никогда не отказывался. Мирон пытается быстро сбежать в уголок, потому что даже видеть того всё ещё не можется. Даже несмотря на то, что никто бывшего директора уже даже в лицо не помнит, кроме, конечно, тех, вместе с кем они начинали. — Ну здравствуй, — далёкое и равнодушное небо явно молитву Мирона то ли не услышало, то ли проигнорировало. Ну, а хуле-то демону помогать? — Добрый день, — всё ещё не оборачиваться бы: может поймёт, что не рады, и сам свалит? — Давно не виделись, — а голос всё такой же вкрадчивый, хотя Окси теперь и знает, что за всем этим скрывается. Знает и не собирается поддаваться. — И замечательно же всем было, — шепчет вполголоса, но всё же смотрит на оппонента. — А я, может, скучал, — ухмыляется весело, явно не первые десять минут тут с бокалом стоит. — Не думал, что ты здесь появишься, — продолжает уже серьёзно, сверлит взглядом. Заткнись-заткнись-заткнись, Мирон сейчас слишком разбит, чтобы спорить. А ещё иррационально злится на Славу, потому что если они бы не посрались, ноги бы его здесь не было. Он и без всей этой внешней мишуры руку на пульсе прекрасно держит. Так-то вот. И ему бы отойти, сделать вид, что отболело всё давно уже, что, сука, на Шокка ему плевать давненько как уже. — Это ты, между прочим, съебался при первом намёке на трудности, — Мирону всё ещё больно это вспоминать, время в его случае конкретно так проебалось. — Я съебался? Миро, ты совсем с катушек съехал? Это именно ты, сука неблагодарная, съебал вместе с Академией в какие-то ебеня, заблокировав мне доступ, — шипит, подходя к Окси вплотную. — Пока я, между прочим, пытался общую проблему решить! — То есть это теперь так называется? — Мирон и сам с полщелчка заводится. Он же рядом с Димой, так хуле нет. Может, если прояснить наконец ситуацию, хоть кому-то из них легче станет? — Ты подал долбанную объяву в совет. Ты вообще в адеквате был? Должен же был понимать, что он с нами сделает. Насколько он нас вообще закрыть хочет, — на них уже оглядываются, но Мирону пофиг, ему хочется орать, кого-нибудь грохнуть и успокоительного Славочку под бок. Только вот последнее ему теперь тоже не светит, так что крышу срывает окончательно. — А ты в глухую, сука, несознанку ушёл. Типа, то что нам морды набило стадо охотников, это прям для школы пиздец как хорошо? Так ты теперь считаешь? — вот-вот ведь сцепятся. — Мы на каждом углу этого Жигана крыли, — Мирону не стыдно, нет. Просто плохо это для выживания, совсем уж не хорошо. — А теперь он один из спонсоров, охренеть ты шлюшка, — Дима головой качает, будто бы пиздец разочарован. Только вот это не так, Шокк единственный был, кто его идеи всегда до конца понимал. И способен был оценить весь масштаб. — Так он теперь тебе моральный ущерб компенсирует, — смеётся легко, злость как воздушный шарик сдувается. С таким Димой хочется рядом оказаться, попросить совета, просто поболтать. Но Мирон сдерживается, они больше не друзья и уж тем более не что-то большее. Шокк же продолжает смотреть на него, как собака на косточку, и, бля, это хотя бы чуть-чуть льстит. Они так и стоят весь вечер рядом, хотя больше и не разговаривают. Оба остаются при своих мнениях, слишком упрямые, чтобы так просто сдаться.

***

Мирон не может заставить себя вернуться. Это глупо и по-детски, но он связывается с Женечкой и говорит, что планирует не появляться в Академии ближайшие пару дней. Та соглашается, и он с лёгким сердцем забивает на всё, знает: она сделает так, чтобы его отсутствие Академии ничуть ничему не повредило. Останавливается в гостинице с непроизносимым названием и идёт гулять по местам, напоминающим о детстве. Убеждает себя, что у него всё заебись, хотя сердце с каждым часом всё больше сжимает неясная тоска. Они со Славой практически не пересекаются уже больше месяца, и железная выдержка всё больше покрывается налётом ржавчины, вот-вот и хрустнет под тяжёлым сапогом, не выдержит и разлетится на части. — Всё пиздец! — «отпуск» приходится заканчивать, когда в номер гостиницы врывается взволнованный Охра. У него клыки уже даже не метафорические, а капюшон остальное лицо скрывает. Мирон даже представлять не хочет, что так покоробило выдержку чувака, вообще-то обучающего кучу неадекватной молодёжи. И никого до сих пор не убившего, между прочим. — Что случилось? — он немного пьяненький, но Охре явно похуй. — Гнойный твой случился, — едва ли не рычит, злится. — Грохнулся в обморок, и теперь хуй его кто оттуда вытащит. Фаллен истерит, бегает кругами. Бесит, — Окси трезвеет практически моментально. Ругается, переодевается буквально за секунду и перемещается обратно, оставляя Охру расплачиваться. Кажется, всё опять-таки пошло по пизде. Фаллен, мелкий иллюзионист, действительно сидит около Славы и даже сделать что-то пытается, хотя и не получается ни хрена. — Брысь, — Мирон даже церемонится не собирается. — Это из-за вас, — парень смотрит волком, — если с ним хоть что-то ещё случится… — Окси даже на секунду восхищается: спорить с ним до этого разве что Охра осмеливался, да Слава, конечно. Не то чтобы у них получалось как-то его переубедить. Получиться могло только у Шокка, но это было давно и неправда, да ещё и в исключительных случаях. — Вали уже, — спорить, как и ставить мальчишку на место, не хочется, так что Мирон просто перемещает мальчишку подальше. Прямо в лапы Охре, который, кажется, заинтересован. Он надеется, что на этот раз их вкусы с Ванькой сойдутся. Потом всё же поворачивается обратно к Славе и застывает. Тот бледный и действительно не подаёт признаков жизни. Разве что дышит и то — легко-легко, практически незаметно. Мирон подходит поближе и садится рядом. Кажется, закрывать глаза на проблему больше не получится.