Ты веришь, что муж тебя ищет, Забили тревогу родители, Повсюду полиция рыщет — Твои фотографии видели Будто на каждом столбе; Так не было и не будет, Забыли давно о тебе Все якобы близкие люди. Твой муж, я уверен, сейчас С другими и без сожаления; Не отводи же заплаканных глаз, Не сыпь на меня оскорбления.
Жизнь Татьяны Гроттер после того, как она покинула Тибидохс, а затем и Ивана, осознав, что он всё-таки не тот, кто ей нужен, была довольно простой и обыденной относительно её однокурсников. Она перебралась в Москву, где встретила светлого мага Юрия и вышла за него замуж. А сейчас она сидит в этом промозглом подвале, уронив рыжую голову на руки, и не понимает, как всё произошло. Но обо всём по порядку.***
Дверь в подвал отворилась. В помещение вошёл мужчина в балаклаве, держа в руках поднос с едой. Он надеялся, что хоть в этот раз она рискнёт поесть, ведь за проведённое в заточении время совсем исхудала и не имела сил даже на разговоры. Он, конечно, понимал, что её до такого состояния довёл он сам этим заточением и неизвестностью, но пока иначе поступить не мог. Всё было банально просто — решившись на такой поступок, он совершенно не понимал что делать с этим сейчас и как открыться ей, чтобы не отвернуть от себя. Изумрудные глаза всё так же, как когда-то, горели зелёным огнём, только теперь они не были веселы и ярко выделялись на фоне синяков под ними и болезненно белого лица. От прежней смуглости не осталось и следа. Хотя, возможно, это отчасти благодаря свету от почему-то белой лампочки. На изрядно исхудавшем теле чёрные джинсы и тёмно-синяя толстовка висели мешком. Рыжие кудри были спутаны, но чисты. Он не мог позволить себе держать Таню в грязи, поэтому когда потерпел неудачу с попыткой помыть её в первый раз, стал подсыпать ей снотворное. Одну её отпускать в ванную комнату он справедливо опасался. Положив поднос с едой и чаем, мужчина проверил цепь, которой Гроттер была пристёгнута к батарее, — длиной та была чуть больше двух метров, чтобы оставлять ей возможность двигаться, но не давать возможности сбежать, — и сел рядом. Взяв с подноса расчёску, похититель помог Тане сесть ровно и пододвинуться к столу — она совсем ослабла и потому решила не отказываться от еды. Сам же устроился позади, принявшись перебирать спутанные локоны и расчёсывать их по одному. Она находилась тут уже месяц, и без того отросшие на момент похищения волосы уже достигали середины спины. Ему нравилось касаться её, слышать её дыхание, отмечать подрагивание век, когда она спит, поэтому похититель часто наблюдал за своей пленницей, когда та забывалась болезненным сном. Но как же было прекрасно ощущать её рядом с собой, когда случались такие тихие минуты спокойствия, пока грозная русская Гротти набиралась сил перед очередным финтом. — Ты знаешь, немало преград пришлось одолеть изначально мне; я выбросил в пруд пару дней назад колечко твоё обручальное, — расчёсывая рыжие волосы, мужчина часто что-нибудь напевал-рассказывал. И в этот раз он не стал молчать. Однако и не рассказывал какие-то странные сказки, не пел русских народных песен, а решил поговорить наконец о том, зачем её похитил и что произошло во время этакой недобровольной изоляции Гроттер от жизни. — Я не хочу тебя торопить, хочешь молчать ещё — помолчи; если захочется есть и пить — по батарее три раза стучи. И я спущусь и всё принесу, тирамису хочешь или суп; пока тяжело говорить о чуде, но скоро у нас всё будет. Тихий голос будто желал свести её с ума, да и свёл бы, если бы она не привыкла такое — правда, с другими текстами — слушать каждое утро. Не давало дойти до сумасшествия одно — здесь было небольшое окно, располагавшееся под потолком и выходившее в сад. Первые две недели оно было наглухо закрыто досками, но после было открыто взгляду. Солнечные лучи хоть немного заставили Гроттер прийти в себя и ожить. В саду хозяин данного местечка появлялся довольно часто. Что-то сажал, полол, вскоре там расцвели посаженные ещё до появления Тани в этом доме белые розы, ромашки, белые лилии. Там часто встречались лесные животные, которых он кормил. Однажды он принёс ей бельчонка с порванным ухом и перевязанной задней лапой. Зверёк явно не боялся, был привыкшим людям, по словам её погубителя, упал с дерева неудачно, но сейчас быстро шёл на поправку и скоро отправится на волю. В этом рыжая ему жгуче завидовала. Она мечтала снова выйти на свежий воздух, поднять глаза к небу, глубоко вдохнуть запахи цветов и наконец почувствовать себя свободной. И не чувствовать более объятий железяк на своих руках. Правое запястье саднило — когда она в очередной раз пыталась вырваться отсюда кандалы срезали ей кусочек кожи на косточке, из-за чего теперь трудно было нормально есть, ведь каждое движение запястья приносило боль. — Поспеет в лесу ягода, я тебе свет проведу сюда, — рука, на миг оторвавшаяся от косы, в которую он собирал волосы девушки, указала на блеклую белую лампу, а после махнула, словно говоря, что это не свет, а лишь попытка хоть как-то осветить этот каменный мешок, — если б со мной ты поладила, то будут кроватка и радио, — сейчас они сидели на тяжёлом большом сундуке, на котором лежал матрас. Он постоянно норовил скатиться с гладкой крышки сундука, из-за чего вскоре оказался привязанным к нему. На полу спать было слишком холодно. Здесь вообще было всё слишком. Слишком холодно, слишком темно, слишком дико, слишком опасно, слишком неизвестно, слишком, слишком, слишком! Словно для женщины, от которой этот урод пытался добиться любви, было сложно привнести хоть немного уюта сюда. Хотя его планом было скорее сначала сломать знаменитое гроттерское упрямство, сделав из неё тихую и покорную, из-за чего приходилось пользоваться психологическим давлением обстановки. — Ты всхлипываешь всё тише, я улыбнусь снисходительно, девочка, ты привыкнешь, всё будет у нас восхитительно. Кто скрывался под маской — Гроттер не знала. Она не могла определить по голосу, он был знаком, но при этом был абсолютно чужим. Рыжая даже не могла сказать каким магом. Что магом — абсолютно точно. Она видела магический перстень, который почему-то с каждым взмахом её ресниц менял свой внешний вид. Видимо, чтобы не узнала раньше времени. Слышала заклинания, которые он читал каждый раз над её дверью. Но искр не видела. Это абсолютно точно был не Глеб. Бейбарсов, как она слышала, после истории с Зеркалом поселился на Лысой Горе. Вполне неплохо устроился, даже на свадьбу заглянул. Прожигал её взглядом — выходок некромага она, к слову, продолжала опасаться и вполне понятно почему, — но вполне искренне желал им с Юрой счастья. Возможно, сказывалось влияние Ваньки. Сарданапал нашёл какой-то способ, с помощью которого разорвал между ними связь, вернул Зеркало и смог договориться с Магществом о прекращении погони за Бейбарсовым. И тот решил оставить Гроттер в покое, пусть даже это и значило для него потерю многого и в том числе смысла жить дальше. Некромаг надеялся, что слова Сарданапала окажутся правдой, не любовь это была, а лишь страсть. А страсти имеют свойство утихать. И тогда он найдёт свою настоящую любовь. Горячее сердце утверждало наоборот - рыжую ему не забыть, - но он до последнего надеялся. Академик ошибался по поводу того, что Ванька сильнее Глеба. Их силы оказались равны. Равные отпечатки они оставили друг на друге. Вроде не особо поменялись, но при этом стали абсолютно другими. Это было одной из тех причин, почему Гроттер ушла от Валялкина, но и почему не оказалась рядом с Глебом. — Ты веришь, что муж тебя ищет, забили тревогу родители, — на этих словах он усмехнулся, явно намекая на Соловья, Сарданапала и Медузию, что стали ей пусть не родителями, но близкими людьми, — повсюду маглиция рыщет, твои фотографии видели… На каждом столбе. Так не было и не будет. Забыли давно о тебе все якобы близкие люди. Твой муж — я уверен — сейчас с другими и без сожаления, — уже покончившая с едой девушка была замкнута в кольцо мужских рук, рыжая коса лежала на левом плече, а похититель продолжал напевать ей в правое ушко, изредка проходясь губами по шее под ним, и крепко держал рыжую, явно страстно желавшую его избить. Она бы это и совершила, если бы могла, его слова впервые приносили такую боль. Может, Юру она и не любила, но была с ним счастлива. А предательство — это всегда больно. — Не отводи же заплаканных глаз, не сыпь на меня оскорбления. Ладно, пойду, ты чуть-чуть поспи, возможно ты встретишь меня во сне, ты скоро привыкнешь уже к цепи и, может, привыкнешь ко мне. Крепкие объятия были расцеплены, мужчина поднялся с матраса, взял поднос и, улыбнувшись на прощание, прошептал: — Всё будет у нас восхитительно.