Не выживет

Она потерянная — сложена из незнания и неуверенности, замурована мыслями в руинах Остагара вместе с остальными Стражами. Все те четыре дня, что Морриган знает её, Сурана едва жива и даже, в отличие от Алистера с его глупыми шутками и напускной бравадой, не пытается это скрывать. Не может отпустить прошлое. Вот и сейчас плутала вдали от лагеря в заплатанной хламиде, прячущей лицо и колени, с облезлым деревянным посохом, как одинокий путник или — неприкаянный призрак. Вернулась с пустыми руками и привычным безмолвием на бескровных губах. Слишком много молчит, слишком долго принимает решения, слишком медленно приходит в себя. Посмешище. Они не проживут больше двух недель под её предводительством. Из раздумий Морриган вырывает тень, врастающая в пепел возле её ног. Тень недвижимая, бледная, ожидающая. Морриган распрямляет плечи до натянутых струн мышц, вздёргивает подбородок. Не встаёт с бревна, не обращается ни головой, ни взглядом: — Приветствую тебя у своего костра. Что держишь ты на языке и так сказать и не решишься? На периферии зрения Сурана достаёт что-то из ветхой сумки через плечо размытыми блёклыми движениями. Заинтересовавшись, Морриган скупо и бесшумно поднимается и становится напротив Сураны, на расстоянии вытянутой руки. Та на миг замирает, бросает осторожный взгляд из-под полуопущенных снежных ресниц и достаёт из кармана сумки сжатый кулак. — Когда я увидела его, — говорит она негромко, не глядя на Морриган и разжимая на узкой ладони кольцо, — то сразу подумала о тебе. Морриган не всматривается в украшение, лишь сухо замечает, сразу поднимая взгляд на Сурану: — Казалось, наш кошелёк забыл уж звон монет. Сурана вдруг тоскливо, виновато улыбается, будто сама себе не отказывала в корке ржаного хлеба днём. Её лицо преображается — больше не походит на погребальную маску, к которой Морриган привыкла. Взгляд, столкнувшийся со взглядом Морриган, сияет синью и зеленью. Губы и скулы её розовеют. Она вся оживает, как дерево весной, — наливается силой, расцветает нежностью, откликается на подвижность природы трепетом листьев и ветвей. — Я выменяла его. На свой амулет... из Круга. Оно теперь твоё. Морриган чувствует себя так, будто её чары разрушил храмовник, подкравшийся со спины. — Почему? Не помню я, когда в последний раз дарили мне подарки. Спасибо я должна сказать?.. — Я была бы счастлива услышать подобное от тебя, — чуть насмешливо замечает Сурана. — Но это подарок. Мне было бы достаточно и того, что ты его приняла. Мгновения сменяются одно за другим. Морриган прищуривается, примеряется, пробует слова на вкус, который не чувствовала уже давным-давно. Все они оседают на языке свинцом и щиплют уютной иронией, но Морриган старается изо всех сил, чтобы пресечь их на корню. Неловко до зашедшегося сердца, некомфортно до мороза по коже. Вдыхает неожиданно неровно, прежде чем произнести: — Я... благодарна я тебе. В огне костра красивы рубина переливы и ободок сияет золотом, как солнце в красноте заката. — И добавляет неумело, надтреснуто и тихо: — Спасибо. Посмешище, не иначе. Улыбка Сураны становится открытее и светлее. Морриган не может оторвать от неё глаз. Почему-то мысль о том, что они не выживут под её предводительством, кажется такой смешной.