Не выживет

— Если сейчас ты пытаешься решить, тот ли этот момент, чтобы начать колдовать, то я великодушно посодействую: это тот самый момент. Морриган поворачивает к нему голову — взгляд её ядовитый и пронзительный. Алистер шумно дышит через рот, глаза болезненно блестят, а по его высокому лбу ручьится пот. Морриган отворачивается к Суране. Дыхание той под ладонью слабое, но мерное. Ни на ней, ни на свежей высокой траве вокруг неё — ни следа крови. Её лицо выглядит бледнее, чем обычно, а черты — изнеможённее, тоньше, хрупче. Морриган встаёт с колен, отряхивает их от пыли и холодно признаётся: — Ни одного не ведаю я заклинанья, что от бессилья способно будет исцелить. — Как порчу навести, так это с радостью, а как подлечить — так это мы не знаем, не умеем, — бормочет Алистер. — Я возьму её на руки, и пойдём. Сколько там до лагеря? Морриган поворачивается к нему всем телом, оставляя спящую Сурану за спиной, но глаза на миг задерживаются на той, словно впившиеся рыболовными крючками — она отводит их с непривычной заминкой. Едва заметная складка между её чёрных бровей разглаживается, когда её взгляд пересекается со взглядом Алистера — помутнённым усталостью и болью. — Ты ранен, и раны твои льются кровью, — констатирует она, красноречиво смотря на сломанный доспех и выглядывающее из-под него распоротое плечо. Алистер словно бы невольно скрывает мелко подрагивающую, свободную от меча, окровавленную ладонь за своей спиной. Едкая улыбка закрадывается в уголки губ Морриган, когда красная капля скатывается с его пальцев и оглушительно громко разбивается о камень позади. — Уронишь её — не станет боле Серых Стражей, что не глупее пса мабари. Останешься лишь ты. Так позаботься о себе пред тем, как подвергать других своей заботе. Стражу нашему помочь и я сумею: на себе понесу, обернувшись медведем. Морриган властно скрещивает руки на груди — показывает, что её решение не обсуждается. Алистер, будто в неверии, сонливо щурится, убирает испачканный меч за спину, а после с насмешливой улыбкой восклицает: — Кому скажи — не поверят: у болотной ведьмы есть сердце! — Прикуси язык, паршивец, коль дорог он тебе ещё. Заклинание срывается с губ так же обыденно, как приветствие, и так же просто, как колкость. Морриган обволакивает магическим светом, и в следующее же мгновение она крепко стоит на четырёх угольно-чёрных лапах. Мир заметно меняется: становится чётче, меньше по размеру, но глубже, полнее по содержанию. — Так ты мне даже больше нравишься, — спокойно замечает Алистер скорее из желания отвлечь себя, чем из необходимости высказаться. — Только ничего не отвечай, пожалуйста, не хочу, чтобы жуткое рычание выдало твою истинную сущность. Морриган поднимает на него морду и прожигает взглядом исподлобья. Алистер криво улыбается ей. Он делает два неловких шага вбок и выуживает из рюкзака, брошенного на траву, склянку с красным зельем, залпом осушает её, откашливается, а после вытирает тыльной стороной ладони губы. Обострённое звериное чутьё замечает, в какой момент кровь из его раны перестаёт течь. Морриган внимательно следит за Алистером, когда он обходит Сурану, думая, как аккуратнее её поднять, и берёт её на руки, а затем ложится на траву, чтобы ему не пришлось тянуться вверх, к её крупной спине, и чтобы он случаем не уронил Сурану оземь. Алистер боязливо водружает Сурану на спину — она такая лёгкая, что на его лице едва ли проскальзывает тень напряжения, — и привязывает её верёвкой, чтобы она не упала в пути. Когда он заканчивает и отходит, подбирая посох Сураны с земли, Морриган начинает идти вперёд. — Я так и знал, что ты хочешь оставить меня здесь умирать! — возмущённо доносится ей вслед. — Сделай одолжение: в следующий раз хотя бы намекни — махни, например, хвостом на прощание. Морриган фыркает — негромко, чтобы не потревожить Сурану. Недолго погодя Алистер догоняет их. Он опирается на деревянный посох Сураны и на каждом хромом шаге стискивает зубы от боли. Алистер молчит всю дорогу, и Морриган позволяет себе насладиться звериным обличьем: услышать, увидеть, учуять то, что не способен почувствовать простой человек. Лес пахнет примятой стопами травой и смолистой корой деревьев. Алистер пахнет луковым потом и кровью. От Сураны тянется аромат стихийной магии — сладковатой смеси молний и снежных вьюг, а её мантия пахнет терпким, щекочущим ноздри лириумом, случайно пролитым в разгар боя. Обычно незаметные, насекомые разбегаются, ощутив их шаги, птицы перелетают с ветки на ветку и прячутся в дуплах деревьев, сверкая жёлтыми глазами, песочно-серая мышь перебегает в сотне шагов от них по тропинке, даже податливый наклон травы под ласковой ладонью вечернего ветра бросается в глаза. Когда Морриган пресыщается природой, она возвращается к мерному сердцебиению Сураны, которое отчётливо чувствуется сквозь одежду и толстую шкуру. Её движения невольно становятся ещё плавней и неслышней — большие звериные лапы мягко касаются земли, не создавая лишней размашистости, переходящей в крепкую спину и морду. Они идут долго. Смеркается, и первые сверчки начинают стрекотать свою песнь, когда Морриган чувствует дымный запах и слышит треск горящих поленьев. Мабари радостно мчится к ним навстречу и едва начинает лаять, как Морриган утробно рычит на него. Он стыдливо прижимает острые уши к голове и тотчас отходит в сторону. Вдалеке охает Бодан, лепеча Сэндалу о необходимости собрать глубинных грибов и нарвать больше трав для припарок и аптечек. Вскоре Бодан и Сэндал помогают перенести Сурану в её палатку. На небе появляются первые жемчужины звёзд, когда Морриган оборачивается человеком и разминает затёкшие кисти. Весь мир становится больше и проще. Алистер кидает рюкзак, окровавленный меч и исцарапанный щит возле своей палатки и одним слитным, точно падение, движением оказывается на настиле рядом с костром. Бодан отсылает Сэндала за чистой водой и подбегает к Алистеру для того, чтобы помочь с креплениями грязных доспехов. Алистер со слабой улыбкой отнекивается, благодаря и говоря, что справится сам, но заметно морщится, пытаясь дотянуться до застёжек, — и Бодан настаивает. Алистер сдаётся и нелепо шутит. Мабари, сторожащий палатку Сураны, втягивает воздух блестящим носом, дёргает правым ухом и склоняет голову набок с чем-то похожим на просьбу в чёрных глазах. Тогда Морриган, хмыкнув, проходит внутрь. В палатке тонко пахнет высушенным эльфийским корнем, привязанным под потолком. Места мало — хватает только на настил, служащий кроватью, походный мешок, кинутый в углу, и ровную стопку какого-то белья. Морриган приходится согнуться в пояснице, чтобы сделать два бесшумных шага и сесть на колени. Свет костра блёклым жёлто-рыжим заревом ложится на светлое сукно. Морриган зорко осматривается, позволяя себе крутить головой в разные стороны, как молодая кошка, следящая за бегающим огоньком. Она здесь впервые. Сурана выглядит точно посмертная скульптура, сложившая ладони под грудью, над плотным белым покрывалом из мрамора. Издали слышатся грузные шаги. Морриган недовольно поджимает губы. Высокая человеческая тень вырисовывается на палатке, скрадывая свет. Морриган проворно выходит и видит перед собой растерянного, замершего в полушаге Алистера с перебинтованным плечом и посохом Сураны в здоровой руке. Он неуклюже переминается с ноги на ногу. Алистер ничего не успевает сказать, как Морриган перехватывает посох; древко тотчас покалывает ладонь холодом стихийной магии. — Не смей. Он улыбается, но его улыбка выглядит натянутой, неуверенной и будто бы виноватой. — Я ещё ничего не сделал. — Не вздумай даже приближаться ты к палатке этой, — шипит Морриган. — Шаги твои разбудят и глухого от рожденья. Алистер моргает пару раз, точно в попытке развеять морок, а после, оживившись в чертах, по-ребячески озорно произносит: — Ещё немного — и я начну думать, что ты ревнуешь. Морриган едко усмехается. Молча забирает из его рук посох Сураны и скрывается в палатке. Она аккуратно кладёт посох наземь и вновь садится на колени. Сурана вдруг переворачивается на бок, оказываясь лицом к ней. Простая заколка, убирающая белоснежные волосы в скромную причёску, сползла и едва держится. Морриган прикасается к мягким прядям, чтобы вытащить её. Она убирает заколку, кладёт рядом с рукой Сураны, сминающей покрывало. Белые пушистые ресницы подрагивают крыльями мотылька. Морриган долго смотрит на неё, прежде чем вновь бережно запустить пальцы в волосы для того, чтобы распустить их. Пряди ощущаются на коже шёлковыми нитями. Морриган утопает в своих мыслях, как в зыбучих песках, и выныривает только тогда, когда Сурана издаёт короткий звук, похожий на всхлип, и сжимает покрывало до побелевших костяшек. Морриган отрывает руку, как от огня. Ругается одними губами на себя. Золотое кольцо с бордовым прямоугольным камнем, подаренное Сураной, блестит на её безымянном пальце. Она прижимает руку к груди, точно обжёгшись. Прислушивается к собственным ощущениям. Спутанным, сложным, непонятным. Морриган озирается по сторонам, словно воровка. Спустя мгновения на её ладонях уверенно разрастается тепло созидательной магии.