Не выживет

Она пьяная. Пьяная, пьяная, пьяная, констатирует Морриган. Когда она видела, чтобы Сурана пила что-то крепче мёда? Ни разу. А теперь она пьяная — смеётся впервые в голос, улыбается впервые белозубо, открыто, разомкнув губы; краснеет впервые на полунамёки-полушутки Зеврана; ерошит золотистые волосы Алистера (заалевшего и ещё более неловкого, чем обычно); кружит с Лелианой в простом танце, пока та шепчет какие-то орлесианские глупости-легенды и приметы о падениях в объятья любви, случившихся из-за неумения быть ведомым. Таверна Редклифа пышет жизнью впервые за долгое время. И всё благодаря им. В воздухе — звон эля, пива, вина; фейерверк искреннего смеха; пронзительная песнь лютни; приглушённый цокот каблуков по деревянным доскам. На одеждах — заплатки, свежие прорехи, побуревшая кровь и чёрные гнилостные пятна порождений тьмы. На лицах — усталость и счастье. На языке Морриган ни капли хмеля. Сурана с блаженной улыбкой в уголке губ приваливается к плечу Зеврана. Она что-то бормочет, издаёт смешок, утыкается бледным лбом в загорелую кожу, словно ребёнок. Зевран шепчет ей, и она усмехается, обнимает его руку, как подушку, наваливается на неё острым ухом. — Сегодня был замечательный в своей смертоносной опасности день, но не стоит забывать, что завтра нас ждёт такой же. Не пора ли нам отдохнуть? — лукаво усмехается Зевран; не двигается, стараясь не потревожить засыпающую Сурану на своём плече. — С вашего позволения я отведу нашего Стража в её комнату. Морриган тотчас нанизывает его на копьё взгляда, цедит: — Тебе, убийца, не позволю наедине остаться с ней. Она стоит посредине коридора между барной стойкой, за которой сидят Зевран и Сурана, и двумя скамейками и столом, за которыми сидят остальные. Все — Зевран, Лелиана, Алистер, Стэн — поднимают на неё голову. Даже мабари, прикорнувший у ног Алистера, дёргает ухом в её направлении. Стэн хмыкает и сразу же возвращается к холодному наблюдению за троицей музыкантов в противоположном углу таверны. Алистер, сидящий напротив него, начинает возиться на месте. — Опять ты за старое, — пьяно ворчит он, подперев подбородок кулаком. — Морриган, по-твоему, Зевран всё ещё не доказал нам, что с Воронами его больше ничего не связывает? — удивляется Лелиана, поднимая рыжие брови; её тон полнится оскорблёнными и защищающимися нотами. — Он уже месяц верой и правдой служит Стражу и его благой цели. Зевран легко улыбается, театрально прокашливается: — Мне, конечно, очень лестно... — Бывают вещи хуже смерти, Лелиана. И если от убийства Стражей он отрёкся, то от других — свидетелей не сыщешь и с огнём. А доверять ему из доброты душевной да заветов церкви — что доверять картёжнику с торчащей картой в рукаве, и если... — Но, Морриган, если Страж полностью доверяет Зеврану, значит он заслуживает и нашего доверия. Морриган окатывает ледяным взглядом Лелиану, та складывает руки на груди и поджимает губы. — Прекрасные леди, не стоит разводить спор на пустом месте. Я всего лишь хотел, чтобы наш Страж не страдал от головной боли с утра, — говорит Зевран, а после, не меняя беззаботного тона, обращается к Морриган: — Надеюсь, ты проследишь, чтобы ей хорошо спалось. Подмигивает ей незаметно для других. Морриган недовольно фыркает — но недовольства в этом не больше четверти. Зевран что-то с нежной улыбкой шепчет Суране, прикрывшей глаза и уже задремавшей. Сурана заторможенно кивает, с трудом приоткрывает веки, отпускает Зеврана, а после ступает с барного стула. Так неловко, что Морриган приходится её ловить. Сурана подслеповато щурится, оценивает обстановку, ощупывает лицо Морриган взглядом, прежде чем одними губами произнести: «Спасибо». Кожа под ладонями Морриган горит. Второй этаж таверны, на котором располагаются комнаты, встречает их стенанием половиц и светом настенных масляных ламп, расплёскивающимся на тёмный пол небрежными каплями. Сумеречно, душно, безлюдно. Комната Сураны предпоследняя с конца, прямо напротив комнаты Морриган. Морриган осторожно поддерживает Сурану за талию, призывая идти вперёд и готовая в любой момент ловить её вновь; тонкие ноги с узкими стопами, облачённые в высокие сапоги, ступают медленно, но достаточно твёрдо на периферии зрения. Они молчат весь путь, и это лишает Морриган затруднений. Пока Сурана вдруг не описывает полукруг и не оказывается прямо перед лицом; за её спиной, как на перепутье, виднеются потрепанные двери их комнат. Сурана виснет на её шее, вставая на носки. Её лицо сосредоточенно-спокойно, её глаза блестят; белая вьющаяся прядь падает на её розовую щёку. Взгляды врезаются друг в друга, как два потока магии — ледяной и огненной, контролируемой и хаотичной. Они смотрят друг на друга вечность. Вечность почему-то длится не тысячи лет и даже не столетие. Вечность почему-то длится десять ударов сердца, два глубоких вдоха и один случайный выдох. Вечность почему-то оказывается незначительной мелочью, забытым мигом, когда Сурана тихо молит: — Поцелуй меня. Она пьяная. Пьяная, пьяная, пьяная, напоминает себе Морриган. И не понимает, кто из них сейчас пьяней.