Прости меня, моя любовь

Солёное море обнимает кончики пальцев, то и дело зарывающихся в мокрый песок, и Юнджи кажется, что это море не снаружи – ее море плещется внутри, огромное и бескрайнее, вот-вот перельется через край – и всё разольется, устроит шторм, затопит близлежащие города. Но пока буря держится – и Юнджи тоже держится, вроде неплохо, жмурится от затухающего солнца и легкого ветра, от приятного ощущения соли на коже и чужой руки, которой касается едва-едва своей, почти случайно. Бронзовые переливы, песок, повсюду, на одежде, на коже, может быть, уже под кожей – и она переводит взгляд медленно с розовеющего горизонта на счастливую улыбку и безмятежные глаза, всматривающиеся куда-то в небо, и потом еще медленнее – обратно, стараясь не залипнуть ни на том, ни на другом. Тэён улыбается и не думает, кажется, ни о чём, кроме того, насколько красив закат и насколько красива Мин, сидящая прямо здесь, рядом. Мне кажется, мы крепко влипли. Почему-то чертовски хорошо, и Ким уходить не хочется от слова «давай посидим здесь еще немножечко часов сорок восемь», разговаривать – тем более, хочется молчать, вот так, целую вечность вдвоем, только бы притянуть к себе ближе Юнджи, которая опять смотрит на солнце так, как будто видит его в последний раз. Весь пляж сжимается до детской песочницы, всё море – до огромной лужи, весь мир – до хрупкой девушки, чья и так осветленная шевелюра выгорела на солнце практически до белого. И это так чертовски красиво. Тэён тянется назад, зарываясь в тонкими пальцами в песок, укладывается на спину, не жалеет волос, из которых потом песчинки вычесывать придется ближайшие сто лет, – и тянет за собой Юнджи прямо за ее светлую свободную футболку. А та бросает недовольный взгляд – но ложится рядом, и песок принимает их в свои объятия; пальцы почему-то переплетаются, без каких-либо лишних вопросов, просто потому что вот так хорошо, и никак иначе. И ты в песке, как будто в бронзе. – Смотри, это облако похоже на тебя. – Такое же нежное и мягкое? – Ким смеется; смех разбивается на тысячу маленьких капелек, которые уносит куда-то далеко в море. Юнджи думает только о том, что, если бы существовало море только из звенящего голоса Тэён, она бы с радостью в нём утопилась. Растворилась бы без остатка. – Такое же несуразное, и несется непонятно куда, – Мин фыркает, не отворачиваясь, и смотрит, как Тэ отводит взгляд внимательных карих глаз – снова смотрит в небо: может быть, ищет повод для ответной шутки. А Юнджи как-то совсем не до шуток – она впивается взглядом, как будто пытается запомнить каждую мельчайшую черту девушки, заучить наизусть, как любимые стихи; как будто пытается отыскать в ее лице ответы на все волнующие вопросы. А вопросов, на самом деле, не так уж и много. – Пойдём купаться? – Что? Тэён не слушает ответа, не размыкает пальцы и тащит Юнджи прямо в одежде в море, которое обдает прохладой и щекочет все мелкие царапинки на теле, щипает глаза пропитанным солью влажным воздухом, но Мин едва ли чувствует это всё на фоне Ким в мокрой рубашке, и с этой чертовой улыбкой, которая даже не позволяет брови нахмурить – как будто всё тело до единой мышцы в секунду парализовало. Намокшие волосы Тэ липнут к ее лбу, легкая ткань – к коже, рука – все еще в ее руке, как будто они слиплись, срослись [«сросшиеся тритоны» – любимая шутка Тэён с уроков биологии], и последние лучи на прощание целуют ее макушку, покидая этот мир на ближайшую ночь. Тэён такая странная. Такая несуразная. Несущаяся непонятно куда. Такая нежная. Такая мягкая. Самые главные произведения искусства хранятся не в Лувре и не в Эрмитаже, и Юнджи теперь знает это наверняка, потому что ее любимое произведение искусства прямо сейчас перед нею, мотает головой, расплескивает воду вокруг себя – и море внутри светловолосой выходит из берегов, потому что слишком много прекрасного на один вечер. Слишком много прекрасного для одной маленькой бедной Мин Юнджи, у которой уже просто нет сил на вот это вот всё. Насколько резко можно вообще развернуться в воде, которая держит так крепко – Юнджи разворачивается и делает шаг вперед, касаясь мягких губ Тэён, ощущая солоноватый вкус – ей кажется, именно так на вкус ощущается свобода. Свобода и Тэён – это чертовы синонимы, и Мин искренне не понимает, почему это информации еще нет в толковых словарях. А Ким не отстраняется – она может и кажется дурочкой, но точно никогда не пойдет на подобную глупость – прижимается крепче, за весь вечер впервые пальцы разжимает и выпускает руку Мин только чтобы притянуть ближе и обнять, обвить руками, пальцы устроить удобно на чужом теле, прожигая кожу через тонкую футболку. Юнджи здравый смысл говорит, что как-то всё не так, совсем не так должно быть, но Мин чувствует только одно – здесь и сейчас все настолько правильно, насколько вообще что-то может быть правильным. Потому что вода такая теплая после жаркого дня, и легкий ветер так щекотно и забавно обнимает, забираясь под мокрую одежду, потому что пальцы Ким так приятно сжимаются на талии. Потому что она не может не ухватиться за шанс, целуя свой любимый сон прямо здесь наяву. Даже если она об этом пожалеет. Даже если Тэён об этом пожалеет. Прости меня, моя любовь.