Эпилог
Нюки пришла ко мне в самые холодные дни зимы. После того… После того, как… Неправильно. Через три дня после ночного разговора мы сыграли свадьбу. Город у подножия аббатства бурлил — весь север съезжался, чтобы поучаствовать в том, что происходило впервые в истории. Буйволы тащили гружёные повозки. Ежечасно прибывали всадники. Все долины были заставлены шатрами с гостями. Шумные гулянья продолжались круглые сутки. Особенно радостными они стали через неделю после свадьбы, когда съехались опоздавшие и сыграли свадьбу Гирсана и Нары. На их торжестве Мирай была в розовом платье подружки невесты, она сменила бархатное платье цвета крови, полагающееся свежеиспечённой матроне, специально чтобы не отвлекать внимание от счастливой забияки. Нара постоянно шептала что-то Мирай на ухо. Та делала круглые глаза и краснела. — Что она говорила тебе? — спросил я вечером, когда холодная, как ледышка, матрона нырнула под одеяло, ища моего тепла. — Она сказала, что опередила меня. Я засмеялся. — С неё станется. Но ты всё равно — самая лучшая. Мирай навалилась на меня всем телом и сразу заснула. Отлежала мне все руки. Еле из-под неё выбрался. Потом долго лежал без сна. Мирай очень нежная и неуклюжая. Я обнял её и заснул. Через два месяца я сам вырыл могилу в раскисшем грунте. Я без перерыва махал киркой, кидал лопатой глину и всё равно не мог согреться. Прошёл месяц. Нара ещё жива и бодра, как всегда. Она носит ребёнка. Вечером Нюки сказала, что Нара проживёт ещё долго. Ночью, в самые сильные морозы, Нюки пришла ко мне и согрела своим маленьким телом.последняя глава и эпилог
10 марта 2018 г. в 17:06
На середине лестницы, неся спящую Мирай на руках, я осознал, что не знаю куда её нести. Она так и не провела свою экскурсию. Придётся положить её в своей комнате. Нет, это неразумно. Ещё не очень поздно, возможно, кто-нибудь не спит. Кто? Вот ведь незадача. Я только знаю направление, в котором уходил Герсан. То есть, теоретически, смогу разыскать общежитие мальчиков. Опять же это бессмысленно, потому что наверняка девочки живут отдельно. Можно спуститься до ворот и спросить у ночного дежурного. Или разыскать комнату Нюки: она живет в резиденции, приближена к аббатиссе, в курсе всех проблем. Это — лучший вариант, если я смогу её найти, не перебудив всех подряд.
Внизу, в трёх шагах от последней ступеньки, стояла Нюки. Она вытянула руку куда-то вправо и, в своей обычной манере, произнесла:
— Там.
— Проводи.
— Да.
Она быстро пошла в том направлении, куда днём уходил Герсан. Бесшумно отворила калитку, провела меня по ночному саду, остро пахнущему спелыми абрикосами. Нырнула в низкую боковую дверь в трёхэтажном здании. Я с трудом протиснулся за ней, пытаясь уберечь голову Мирай от столкновения с косяком. Мы поднялись по короткой лестнице. Нюки отворила широкую дверь, и мы оказались в комнате с двумя кроватями, на одной из которых спала, раскинувшись звездой, рыжеволосая девочка. Моя проводница указала на вторую кровать.
— Вот.
Одеяло было откинуто, и я уложил сопящую ношу.
— Раздень.
Что за?!
— Может ты, — прошептал я.
— Она — твоя.
Что это? Констатация или изощрённая издёвка? Или ревность? Или ей просто лень? Безэмоциональная Нюки, умеющая краснеть и чувственно прижиматься. Загадка из загадок.
— Объясню. Раздевай.
Я осторожно стянул блузу с Мирай.
— Крепкий сон. Не бойся.
Старший писарь, ты меня бесишь. Я распустил завязки на юбке и стянул её, окончательно обнажив практически совершенное тело. На кровать бесшумно легла просторная ночная рубашка.
— Одевай.
Рыжая девочка заворочалась и захрюкала во сне. Я быстро натянул ночную рубашку на безвольное тело своей невесты. И укрыл её одеялом. Нюки молча вышла из комнаты. Мирай громко сопела и чмокала губами. Я поцеловал её в лоб.
Свою ночную загадочную проводницу я догнал уже на выходе из сада.
— Нюки, стой!
— Потом.
Она не обернулась и протянула руку к калитке. Я схватил её за плечо и развернул к себе, прижав спиной к каменной ограде.
— Объясни.
Она неожиданно прилипла ко мне всем телом и обхватила за талию, прижав лицо к моей груди. Господи, что за кошмар! Я ничего не понимаю.
— Объясни мне прямо сейчас.
— Пффф.
Она с силой вжалась в меня и горячо дышала мне в грудь.
— Нюки. Пожалуйста.
— Женись.
— На тебе?
— Мирай.
— Что Мирай?
— Ей нужно.
— А ты?
— Женщина.
— Что женщина?
Нюки глухо застонала.
— Твоя женщина.
— Нюки, пожалуйста. Хочешь — уедем отсюда вместе?
— Нет.
— Почему?
Меня уже трясло. От непонимания. От растерянности. Что значат её слова?
— Дети. Я объясню.
Она внезапно оторвалась от меня, схватила за руку и с силой потянула за собой. Я едва поспевал за ней. Почувствовал себя собачкой на поводке. Она провела меня обратно к резиденции, мы миновали коридор, спустились в библиотеку. Нюки, до боли сжимая мою ладонь, подтащила меня к столу, не глядя достала кожаный тубус и вытряхнула из него большие листы пергамента.
— Смотри.
Она отпустила меня. И разложила пергамент. На первом листе были нарисованы верхние части скелетов каких-то псовых хищников.
— Смотри.
Кошачьи.
— Смотри.
Медведи.
— Смотри.
Лошади.
— Смотри.
Мамонты. Мамонты?!
— Смотри.
Человеческие черепа и позвоночники.
— Смотри.
Ещё человеческие черепа и позвоночники.
— Видишь?
Идиот. Я держал их кости в руках. Это должно было броситься в глаза, как и трухлявые полые кости и наросты.
— Видишь?
— Это — высокие дети, — я ткнул во второй пергамент с человеческими черепами.
— Это — мамонты.
— Ты видишь! — в первый раз я увидел, как Нюки улыбается. Улыбка её была болезненной. Почти гримаса боли.
— У мамонтов и высоких детей, у всех лишние выросты на шейных позвонках. И неправильное развитие лицевого черепа. Особенно костей носа.
— Все сопят во сне.
— Я заметил.
— Фру Мирима — условия.
— Да она обращает внимание на условия проживания и питания.
— Мамонты и дети.
— Распространены только на севере. Большая доля близкородственных браков. Вымирание.
— Я — анатомия.
Я понял, что хочет сказать Нюки и тяжело опустился на стул. Она подошла ко мне, обхватила мою голову руками и прижала к своей груди.
— Я точно знаю — кто следующий.
Необычайно длинная для старшего писаря фраза отдалась во мне необычайной болью. Захотелось заорать, но что-то душило меня, из глаз потекло что-то едкое.
— Уйти — нет, — меня как будто ударили плетью. — Ты ей обещал.
— Откуда… Откуда ты знаешь? — Сумел выдавить я.
— Информация — моя. Лучше всех.
Она подняла моё лицо и прижалась к моим губам в поцелуе, взрослом и спокойном.
Потом отошла на три шага назад и произнесла речь. Никогда — ни раньше, ни потом, я не слышал, чтобы Нюки произносила столько фраз подряд.
— Семь лет назад — никто до созревания. Сейчас — больше половины. Фру сделала дороги. Ездят за жёнами. Ты — уже, о загаре. И потом много больше. Ты останешься. Я тоже. Насовсем. Мирай — символ. Она будет первая. Она — надежда. Ты ей обещал. Я — твоя женщина. Но не прикасайся ко мне. То того времени… Я сама…
Она развернулась и вышла из библиотеки.