***
Уже несколько часов шёл не умолкающий ни на минуту дождь. Капли дождя оставляли на стекле машины длинные и неровные, ни на что не похожие полосы, приковывающие внимание. Пока мы стояли в пробке, я мог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. И, скажу прямо, мне она не нравилась. Почему, спросите вы? Скоро у меня появится брат, которого я не хочу. Мама давно хотела взять ребенка из детского дома, но никак не могла уговорить отца. Похоже, ему не хотелось, чтобы его ребенок, пусть и не родной, а взятый из детдома, будет без роду и племени… Но она все-таки сумела доказать ему, что родители могли бросить детей по разным причинам… и он согласился, сломившись под её напором и не смея отказать, видя, с каким энтузиазмом она рассказывает о «бедных детях, которым недостает родительской любви»… Я не догадывался о их решении ровно до тех пор, пока рано утром ко мне не зашла мама. — Шото, собирайся, — сказала она мне тогда, с грустной улыбкой и болью во взгляде смотря на недавно полученные ожоги и синяки. Старатель затеял внеплановую «контрольную», включавшую в себя все виды боли: от более или менее терпимых ушибов, до поломанных костей и многочисленных «поцелуев» с полом. — Куда? — спросил я, поправляя гипс на левой руке и морщась от неприятной и тянущей боли во всем теле, вызванной резким движением. — Мы поедем в приют и усыновим… — кого мы там усыновим и её дальнейшие слова я пропустил мимо ушей. Мне было достаточно того, что я уже услышал… Усыновим? Из детского дома?.. То есть, моей маме уже не нужен ни я, ни сестра с братьями? Разумеется, я ревновал. Ревность, словно кислота, словно негасимое пламя, сжигала все мои внутренности, оставляя после них лишь маленькие горстки пепла. Она сжигала меня изнутри, словно ища способ уничтожить меня самым кровожадным способом… И самое ужасное — это то, что я понимал, почему она хочет усыновить ребенка. Не из-за того, что она не любила своих родных детей, просто… ей было жалко детдомовских и… Как бы сложно мне не давалось это признание, но, скорее всего, мама хотела ребенка, как можно меньше похожего на него. На Старателя. Он только на работе выглядел более или менее сдержанно, а дома… он становился настоящим монстром и тираном. А его глаза, холодные, совершенно не соответствующие его причуде, излучающие н е н а в и с т ь. Будто он всегда перед собой видит то, что ненавидит больше всего на свете, всеми фибрами своей души, всем своим существом… Хотя, возможно, так оно и есть… Ведь Всемогущий — заклятый враг Старателя, герой №1 всегда и во всем, символ Мира, — постоянно рядом как бельмо на глазу. Но одновременно с этим так далеко… Между ними огромная пропасть, преодолеть которую не под силу даже такому герою, как Старатель… Нет, я, конечно, восхищался отцом, но только как героем. Как человек он тот ещё подонок, каких поискать надо. И вот, несмотря на все мои доказательства и протесты, я уже на полпути к этому чертовому приюту, где меня ждёт будущий брат… До сих пор не могу поверить в то, что туда еду! К тому, кого уже ненавижу… Даже не зная его, я чувствовал, что мы никогда не подружимся… Или мне только так казалось?.. — Шото, с тобой всё хорошо? — взволнованно спросила мама, поворачиваясь с переднего сиденья ко мне лицом и беспокойно всматриваясь в мое, стараясь не смотреть на левую руку. Несколько белоснежных прядей, выбившихся из высокого хвоста, падали ей на лицо, из-за чего ей постоянно приходилось убирать их за ухо, но они всё равно упрямо продолжали лезть ей в глаза. Она была так красива… Пока не встретила моего отца. — Да, всё отлично, — ответил я на её вопрос, продолжая созерцать причудливые полосы из капель дождя. Полностью удовлетворенная моим ответом, но ещё немного взволнованная, мама отвернулась и тоже стала смотреть в окно. Никто не спешил начинать разговор, из-за чего в салоне повисла гнетущая тишина. Наконец-то машины двинулись с места, позволяя отодвинуть на второй план бессмысленные вопросы, которые можно было задать, чтобы хоть немного сгладить неприятную, давящую атмосферу, в которую погрузился салон автомобиля. Стараясь хоть немного сгладить её, мама включила радио, на что отец только недовольно закатил глаза, но придираться не стал. Странно. Обычно либо орёт, либо сразу бить начинает… Кому как не мне это знать! «Лучше не думать об этом» — постарался я хоть немного остыть от сложившейся ситуации, что получалось, честно говоря, плохо. Я никак не мог согласиться с тем, чтобы мама, моя драгоценная мама, самый лучший человек на свете, взяла ребенка из приюта! Она не заслуживает того, чтобы она, самый замечательный человек во всей Вселенной, гробила свою жизнь на воспитание какого-то… детдомовского. Чувство непринятия жгло меня всю дорогу до приюта. Как он там называется? «Лига», кажется? Глупое название! Кто его придумал?! По правде говоря, в этот момент я мог придраться к любой мелочи, начиная от никак не прекращающегося дождя, капающего не первый час и уже начинающего бесить одним существованием такой погоды, до своей жизни, которую ну никто бы не назвал легкой, оказавшись на моем месте… Ладно, признаю, я видел одни минусы от того, что мы возьмём ребёнка из приюта. Но мне было не только жаль свою мать, которая точно подарит ему всю свою любовь и заботу, которую не смог получить ни я из-за слишком строгой дисциплины отца, ни остальные дети из-за того, что слишком быстро пролетело время, а мама и не заметила, как они выросли; не только жаль себя из-за того, что мне придется видеть всю ту нежность и любовь, которой у меня не было, но которая будет у него. Мне было не только противно из-за осознания, что я буду жить в одном доме с, по факту, сиротой, мне было искренне жаль его, ведь… Старатель не оставит его в покое просто так. Мне было и в правду жалко этого ребенка, кем бы он ни был. Никто не заслужил того, чтобы его отцом оказался этот… монстр. Я бы сделал всё, стараясь уберечь любого от своего отца не только потому, что ревность закипала во мне при одной мысли о том, как будет счастлива мама, держа на руках чужого ребёнка, но ещё и из-за того, что мой отец не тот человек, который может испытывать жалость или сострадание. Он сделает буквально всё, чтобы достигнуть поставленной цели.Любой ценой.
Вздрогнув от неожиданной остановки и сфокусировав взгляд на виде из окна, я понял, что мы приехали. Ещё дома мама показала мне фотографию здания, в котором нас ждал будущий Тодороки. Но сейчас, смотря на него из окна автомобиля, я понял, что фотошоп — единственное объяснение, которое могло подойти к тому ужасу, которое я увидел через окно. Большое кирпичное здание, казалось, было древнее самого старого здания города. Можно было подумать, что от малейшего порыва ветра этот домик рухнет, словно сделанный из бумаги. Даже входить в него казалось чем-то безумным и небезопасным. Но выбора у меня не было. Выйдя из машины следом за родителями, я начал разглядывать местность, которая не отличалась особой растительностью и чем бы то ни было ещё. Пытаясь не показывать своего настоящего отношения к этой затее, я быстро отметил, что здание похоже больше на какую-то ферму или склад, чем на приют, и поплелся следом за мамой, которая прибавила шаг, чтобы побыстрее добраться до дома и забрать наконец нового члена нашей семьи, которого ждёт бесконечная любовь и забота. Поморщившись, как от зубной боли, при мысли о «брате», я подумал, что лучше бы я сидел дома и не догадывался о замыслах родителей. Лучше бы я сжёг или заморозил свою комнату, как только познакомился с ним, чем сейчас идти на встречу со своим, пожалуй, врагом. Лучше бы… Да что уж говорить о том, что могло бы произойти! Прошлого не изменишь, а жаль. Никуда бы не поехал, если бы мог… Да даже если бы и не мог, не согласился бы! За самобичеванием из-за своего глупого поступка и ненужными мыслями я и не заметил, как мы дошли до тяжёлой двустворчатой двери, обитой железом. Казалось, что обивка — единственная дорогая вещь, которая есть во всём доме. Стараясь не задумываться о том, какое это обветшалое снаружи здание внутри, я дёрнул маму за рукав и, дождавшись, пока она остановится, прошептал ей на ухо: — Можно я вас в машине подожду? Она нежно улыбнулась и, кивнув, попросила Старателя открыть автомобиль, сказав ему пару слов в оправдание, хоть мне казалось, что лучше бы она не была с ним так ласкова. Это слишком низко — унижаться перед этим… тираном и монстром. Когда я забрался на заднее сидение и закрыл за собой дверь, отец включил сигнализацию и, не смотря на меня и маму, толкнул деревянные двери и, секунду помедлив, зашёл внутрь, закрыв их только после того, как мама тоже зашла. Прождав минуту и поняв, что остался один, я зарылся пальцами в волосы, стараясь хоть немного успокоить забившееся словно сумасшедшее сердце. Почему мне так страшно? Неужели я… волнуюсь?.. Не веря в это, я подтянул под себя колени и попытался хладнокровно оценить ситуацию, выкинув из головы ненужные мысли, стараясь унять эмоции, как учил отец. Ничего не получалось. Я почувствовал, как к волнению, злости, ревности и отчаянию присоединяется ещё и раздражение, а причуда вот-вот выйдет из-под контроля. Едва я готов был выплеснуть накопившуюся негативную энергию, как вдруг услышал тихий стук по стеклу. Расширенными от удивления глазами я посмотрел в сторону звука, шокировано уставившись на мальчишку лет шести, моего ровесника, с зелеными вьющимися волосами и чуть смущенной улыбкой на лице. Обычно такую улыбку называют «солнечной», но, признаюсь, никогда не понимая этого описания… именно сейчас я полностью согласился с теми людьми, которые придумали такой эпитет к улыбке. Ведь у этого странного, наверняка смущенного мальчика была именно такая солнечная, и по-настоящему искренняя улыбка, которую хотелось защитить ценой собственной жизни… Оторвавшись от созерцания невысокого роста парнишки с зонтиком в руках только после более настойчивого стука, я невольно вздрогнул и открыл окно, мысленно отмечая, что дождь, похоже, только усилился. Переведя взгляд на глаза мальчика, я пораженно замер. Темно-зеленые, точно свежескошенная трава летом, словно самый яркий в мире изумруд, переливающийся всеми оттенками этого завораживающего цвета — от светло-салатового до искрящегося малахитового или нефритового, — глаза моего неожиданного собеседника блестели. Они смотрели на окружающий мир без тени недовольства или раздражения. Он улыбался нежно и искренне, не зная тягостей жизни. А запах. Я еще никогда не чувствовал более приятного аромата яблок с корицей. Только у мамы. Она пахла апельсинами, на которые у меня аллергия с рождения, но запах которых сводил меня с ума. Завороженный этими глазами и запахом, я пришёл в себя только после громкого фырканья со стороны моего неожиданного собеседника. — Что ты на меня так смотришь? — спросил он с неизменной улыбкой на лице, тоже начиная рассматривать меня, ведь преграда в виде окна автомобиля, скрывавшего меня от посторонних глаз, была благополучно устранена. Не знаю, что он такого разглядел во мне, но его улыбка стала ещё шире, а глаза невероятного оттенка, которого я не видел ещё ни у кого, загорелись каким-то особым блеском, будто он увидел что-то настолько прекрасное, из-за чего я слегка смутился, но быстро взял себя в руки и ответил, не отрывая взгляд от этого мальчишки: — Ты тоже смотришь на меня, как на восьмое чудо света. Перестань, пожалуйста, — попросил я, не ожидая реакции, последующей от моих слов. Это чудо, по другому и не назовешь, рассмеялось! Он смеялся долго и так заразительно, что даже я не смог сдержать улыбку, озарившую моё лицо. — Прости, — вытирая проступившие от смеха слезы рукавом длинного свитера, он мило и как-то по-особенному улыбнулся, продолжая смотреть на меня своими большими изумрудно-зелеными глазами, отражающими капли дождя, до сих пор падающие на крышу машины и желтый зонт моего собеседника. — Меня зовут Мидория Изуку. Я живу здесь, — он махнул рукой себя за спину, и его улыбка поблекла. Я понимал его. Кому захочется жить в таком доме, больше похожем на склад? — Я Тодороки Шото, — представился я, с удовольствием видя, как на лице моего нового знакомого расцветает та самая чуть смущенная, но счастливая улыбка. Я улыбнулся в ответ, и уже было открыл рот, чтобы задать новый вопрос, как вдруг дверь приюта со скрипом открылась, и оттуда вышел худой молодой человек с прямыми чёрными взъерошенными волосами. Некоторые участки его кожи были неестественного фиолетового оттенка и собраны в складки, чем напоминали горелую плоть. Границы между этими участками и остальной кожей скреплены хирургическими скобами и швами. Ряды стежков, тянущиеся от уголком его рта до самых ушей, придавали ему такой вид, будто он постоянно улыбается. Увидев Мидорию, его взгляд бирюзовых глаз потеплел, а сам он, засунув руки в карманы чёрных брюк, медленно направился в нашу сторону, заставляя меня почему-то занервничать. Он мне не нравился. Даже не из-за отталкивающей внешности, а из-за того, что его взгляд казался мне… знакомым. Не замечая дождя, брюнет продолжал идти к нам, не обращая внимание на то, что его волосы патлами свисали со лба, падая на глаза, а его одежда полностью промокла. Заметив моё состояние, Изуку обернулся, а его улыбка стала ярче солнца, что для меня казалось невозможным. Он махнул рукой своему, похоже, другу и обернулся ко мне. — Это Даби. Он очень хороший! — этот детский лепет, что странно, не вызвал во мне ни капли раздражения. Обычно я не любил общаться со сверстниками, но Мидория… Он казался каким-то внеземным, особенным, в общем, каким угодно, но не обычным. Я даже думать позабыл о «брате», который мог прийти с минуту на минуту. Но сейчас мой будущий родственник не имел никакого отношения для меня. Всё своё внимание сконцентрировал на этом маленьком комочке счастья с яркими и такими живыми зелёными глазами, искренней улыбкой и… гипсом на руке? — Изуку! Тебя зовёт Томура. Не знаю, что ты натворил, но лучше тебе придумать оправдание, да поспешить. Кому как не тебе знать, насколько он не любит опоздавших, — прервал мои размышления хриплый голос подошедшего Даби, смотрящего на меня со скрытой неприязнью и некой насмешкой, причину которой я никак не мог понять. Мидория обреченно кивнул и, махнув мне напоследок, поспешил в сторону открытых дверей, держа в руках свой ярко-жёлтый зонт, покрывающий его, словно святой ореол, который делал его похожим на ангела, спустившегося с небес на грешную землю. — Надеюсь, ты не тот самый Тодороки Шото, семья которого хочет усыновить… — договорить брюнету не дал громкий крик, донесшийся откуда-то из сада, окружавшего здание приюта. Чертыхнувшись и бросив на меня недовольный взгляд бирюзовых глаз, он поспешил в обратную сторону от раскрытых деревянных дверей, позволяя мне облегченно выдохнуть от неприятного ощущения страха и незащищенности, которые во мне пробудил этот странный во всех смыслах парень. И как только Изуку с ним общается?.. Вспомнив про своего нового знакомого, я невольно улыбнулся, будто наяву увидев его яркий и невинный взгляд зёленых глаз, искреннюю улыбку и миртовые кудри чуть выше плеч. Я впервые в жизни не мог объяснить свои ощущения и чувства после встречи с этим мальчишкой, таким простым, но в тоже время особенным. Таким чужим, но родным. Настолько родным, что даже собственный отец и братья с сестрами меркли по сравнению с ним. Глянув в окно, я с удивлением обнаружил, что дождь наконец-то начал слабеть, будто Мидория забрал вместе с собой плохую погоду, бросая вызов ей и одерживая полную и безоговорочную победу над стихией. Вспоминая его зелёные кудрявые волосы, теплую улыбку, ямочки на щеках и невероятного цвета глаза, говорившие больше любых слов, я понял, что безоговорочно… Из размышлений меня вырвал звук отключения сигнализации. Резко подняв голову и посмотрев в окно, я расширенными от удивления глазами посмотрел на выходившую из дома маму, держащую за руку… Изуку? Я как в замедленной съёмке наблюдал за тем, как мама с ребенком подходят к машине, как она открывает дверь для Мидории, как он садится рядом со мной, глядя всё с той же по-настоящему детской улыбкой, как отец садится на водительское сидение и заводит машину, глядя на нас со смесью раздражения и… нежности? Я даже не пытался разобраться во всей этой абсурдной ситуации, а просто откровенно пялился на своего… брата? Да я даже другом назвать его могу с трудом, а тут брат! Похоже, придется привыкать, но… почему именно он?! Изуку в это же время не выглядел даже удивленным! Либо он уже свыкся с мыслью о том, что именно я его новый брат, либо… Либо он с самого начала знал, кто его усыновит. Раздражение накатило с новой силой, гораздо большей, чем до того, как я встретился с Мидорией. От греха подальше я отвернулся к окну до того, как со мной начали разговор. Инстинктивно понимая, что со мной лучше не общаться, Изуку молча улыбнулся и тоже отвернулся к окну, а мама и отец начали о чём-то тихо переговариваться, но я уже не слушал их, полностью погрузившись в свои мысли. Я никак не мог принять тот факт, что у меня появился приемный брат. Пусть и терпимый. И милый. И уж точно не невоспитанный. И не бесячий. И точно не такой, каким я его себе представлял. И сам весь из себя лапушка-милашечка. Господи, помоги мне вытерпеть его!.. Тут меня как током поразила мысль о том, что отец не посмотрит на возраст моего названного брата, и точно заставит его тренироваться вместе со мной… Эта мысль не давала мне покоя. Мы проделали уже больше половины пути до дома, а я всё не мог успокоиться. Не знаю почему, но мне была противна сама возможность того, что Мидория может быть подвергнут тем же пыткам, что и я. «Не хочу думать об этом» — и всё по новой. Если с ним что-то случится…Мама всегда говорила, что вся моя боль вне стен тренировочного зала, все постоянные ушибы и синяки, порезы и ссадины, не идущие ни в какое сравнение с теми, что я получал на самих тренировках с отцом, — боль моего соулмейта. Она говорила, почему-то с грустной улыбкой на лице, что моя родственная душа тоже чувствует всю мою боль. Я не верил. Никогда не верил. И в истинных тоже. Какой толк от этих истинных и соулмейтов, если им нет никакого дела? Альфы, беты, омеги, мне плевать на них! Даже если истинные и существуют, то моя судьба точно сбежит от меня при первой же возможности.
Ведь кому нужен монстр?
Ха! Лжец! Ты всегда хотел, чтобы тебя пожалели. Слабак! Ты нуждаешься в поддержке своей родственной души, ты жаждешь, чтобы она смотрела только на тебя, чтобы принадлежала тебе. Не отрицай.
Не смей!
Да. Я лжец. И если гипс на руке Мидории значит то, о чём я думаю…
То ты никуда от меня не уйдешь, моя омега…
Запах… Такой приятный. Так и хочется съесть.